***
- Еще один? – устало проговорил барсук, поднимаясь на ноги. Тяжело вздохнув, он отошел от кровати, потирая слипающиеся глаза. - Не думаю, что здесь чем-то можно было помочь, - тихо прошептала немолодая рысь. Руки ее дрожали, а пальцы уже с трудом удерживали хлипенькую простынку, которой кошка накрывала еще теплое тело. С соседней кровати донесся сдавленный кашель. Барсук вздрогнул. Этот звук, резкий, скрежещущий, словно сухая ветка по оконному стеклу – он готов был отдать все, все зерины, что у него есть, все книги, все вещи, что угодно, лишь бы не слышать его больше. - Мы… закончим здесь, Бадан, - повернувшись к барсуку, кивнула рысь. – Отдохните, Вы уже третий день на ногах. - Я… ладно, - путаясь в мыслях, прожевал барсук. – Спасибо. Покачиваясь, он поплелся вдоль помещения – широкий холл ратуши теперь был забит пациентами. Барсук буквально вжал свою, и без того маленькую, головку в плечи, стараясь идти, не отводя взгляда от пола. Кругом, куда ни глянь, были они. Они, хрипящие, кашляющие. Они, задыхающиеся от очередного приступа. Они, уже не реагирующие на боли и жар. Со всех сторон – красные глаза, слезы и пот. Он больше не мог выносить это. Сжав кулаки и стиснув зубы, он петлял меж беспорядочно расставленных кроватей и матрасов, лежащих буквально друг на друге, стараясь поскорее дойти до «кабинета» – маленькой каморки, чулана, в котором врачи могли хотя бы немного отдохнуть. Места катастрофически не хватало: там, где раньше стройными рядами стояли скамьи, сейчас громоздились наспех собранные кровати, там, где раньше пол украшали ковры – лежали штабеля промокших от пота матрасов. От пациента к пациенту постоянно сновали растрепанные медсестры. Приносили воду, меняли компрессы. Тяжелый воздух медленно вытекал сквозь незакрывающиеся двери. Тяжелый и вонючий. Отравленный. В последнее время Бадану стало казаться, что он может увидеть ее, болезнь. Увидеть, как она медленно поднимается от хриплого слабого дыхания больных, как медленно растекается в воздухе, окрашивая его своим гнилостным мутным цветом. Как проникает во все, острыми отростками впивается в мебель, растворяется в воде. И в нем самом. Барсук чувствовал на себе ее, липкую и мерзкую, покрывшую кожу, волосы, шерсть. Ее запах, обманчиво сладкий, преследовал Бадана даже во сне. - Стойте, вам нельзя! – донеслось откуда-то сзади. Послышалась возня. Сморщившись от острой боли, вспышкой мелькнувшей где-то за ушами, Бадан развернулся. У дальней стены, у завешанного простыней окна, две медсестры старались усадить молодую оляпку на кровать. Слабо отталкивая их, девушка с трудом старалась удержаться в вертикальном положении на ватных ногах. - Я должна идти домой. Я должна идти к Вим… кха-кха-кха, - не договорив, оляпка чуть не рухнула на пол, согнувшись от удушающего кашля. Глаза ее закатились, по щекам градом побежали слезы. Воздух со свистом вылетал из глотки, выскакивал резкими толчками, разнося вокруг страшные шаркающие звуки. - Вам нужно отдыхать, - в два голоса кудахтали медсестры, укладывая птицу на место. Задыхаясь кашлем, она все же находила силы отмахиваться: - Отдых-кха-хать!? Я тут кха-кха уже неделю! Мы все тут кха- Согнувшись калачиком, девушка обхватила горло руками, словно надеясь силой выдавить кашель из глотки: - Мой Вим! Где мой сын!? – будто собрав последние силы, воскликнула она. - Хватит мучать бедную, - дрожащим голосом прорычала, а вернее, прохрипела с соседней кровати старая орлица. В красных слезящихся глазах ее промелькнула слепая ярость. - Столько дней нас держите, а лечить что, не собираетесь, - злобно прошелестела она сквозь зубы. Ее слова, полные ненависти, разрезали этот гнилой воздух, словно нож масло. Медсестры молчали. Одна наспех массажировала оляпке грудь, стараясь хоть как-то помочь ей. Вторая же побежала за лекарствами. - Бегаете, а толку нет! – гневные реплики старухи перешли в сухой шепот. – Что вы за врачи такие? Скорее добьете, чем вылечите! Все внутри барсука похолодело, от этих слов; лоб покрыла холодная испарина. «Что мы за врачи? Скорее добьем!» - Бадан почувствовал это – обиду, что вперемешку с негодованием поднималась откуда-то из глубины, готовая вырваться неконтролируемым потоком, обрушиться на голову… кому? Пациентам? Медсестрам? А может, ему самому? Старуха наконец заткнулась, видимо, вылила все силы в свою речь, и сейчас переводила дыхание, со свистом вдыхая и выдыхая воздух через рот. Но слова ее, как ядовитый дым, уже разлетелись меж койками. Тут и там потекли недовольные шепотки: «Тоже мне, врачи», «и их прислали из Илан?», «лучше бы вообще не приходили, раз помочь не могут». Бадан крепче стиснул зубы, проглатывая обиду. Опустив голову ниже, врач поспешил покинуть помещение. Краем глаза он заметил, как к стоящей у трупа рыси подошли два крепких санитара. Пациенты, лежащие неподалеку, зашевелились. - Еще одного понесли, - шепнула какая-то птаха лежащему по соседству сипу. - Который за сегодня? – сип приподнялся на постели, стараясь разглядеть, как два санитара поднимают на руки неподвижное тело. - Не знаю, не считала. - А кто? Неужто Ру́гра?! - Он вроде там лежал… - Отмучался. «Отмучался», - повторил про себя Бадан. Пятясь вдоль стенки, он дрожащей рукой кое-как нащупал ручку двери и, распахнув ее, тяжело ввалился в «кабинет». Зажимая руками уши, он мешком упал на облезлый диван – единственная мебель, что здесь была. Голова кружилась, горела. Невыносимый жар, не то от болезни, не то от пожирающей изнутри тревоги, охватил все тело. Неяркий свет, проникавший в помещение сквозь короткие шторы, резал глаза, словно нож. Веки потяжелели, сделались неподъемными. Испустив тяжелый стон, Бадан подтянул колени к груди, сворачиваясь калачиком на этом неудобном угловатом диване. В сторону полетела сорванная врачебная маска, набитая сушеными травами и пропитанная растворами. Правда, прелестный запах лекарственных растений давно уже выветрился, и тряпица пахла скорее пылью и уже мало чем помогала. Ветер выл диким зверем, остервенело бросал комья снега в окна. Деревянные ставни с трудом сдерживали напоры стихии – казалось, еще один порыв, и стекла попросту вдавит внутрь, рамы распахнутся, разбрасывая вокруг деревянные щепки, и ветер, бешенный северный ветер влетит внутрь. Эта зима, эта проклятая зима.***
- Лучше не становится? – спросила растревоженная кошка. Бадан вышел из палаты, осторожно закрывая за собой дверь – вслед за врачом в коридор вырвался сдавленный кашель. - Мы делаем все, что можем, - покачал головой барсук. Нижняя губа кошки задергалась, будто она была готова расплакаться – ее муж уже пятый день лежал в больнице, но лучше ему не становилось. Опустив уши, она уставила во врача свои раскрасневшиеся глаза. Раскрасневшиеся? - Госпожа Рима, а как давно у вас слезотечение? – прищурился барсук. - Слезотечение? – заморгала кошка. Бадан чуть приобнял посетительницу за плечи, зазывая в сторону смотровой – кожа кошки оказалась неестественно горячей. Позже санитарам пришлось обустраивать еще одно место – в той же палате, но теперь уже для жены. За последние две недели количество заболевших выросло раза в два. В Илан-Го было несколько больниц, да и врачей – первоклассных врачей – доставало, но это не помешало обычной сезонной болезни в кратчайшие сроки разрастись до размеров настоящей эпидемии. Масштабы заражения росли, а места в специальных учреждения уже начинали кончаться – врачам попросту не хватало палат для размещения новых заболевших. А поступали они очень часто – по два-три вурка в день стабильно. И у всех одни и те же симптомы: высокая температура, мышечные боли, повышенная светочувствительность и неконтролируемое слезотечение. Жаропонижающие растворы, успокаивающие припарки не помогали. Лекарства, которые раньше успешно справлялись с подобными заболеваниями, теперь не имели реальной силы, лишь ненадолго сбивали симптомы. Врачи ломали головы, созывали консилиумы, а пациентам тем временем становилось все хуже – появлялся сухой удушающий кашель, а некоторые тяжелые впадали в настоящий бред, сопровождаемый сильной лихорадкой. И вот вчера, с верхних районов пришла весть о первом умершем. Бадан устало опустился в кресло в своем кабинете. За огромной горой книг, наваленной на столе, низкого барсука просто не было видно. Листать справочники, старые истории болезни – стало для него обычным времяпровождением в последние дни. Врач перерыл весь архив больницы, проштудировал собственную библиотеку вдоль и поперек, но так и не смог понять, как следует бороться с поветрием. Лакрис морбо, так назвали болезнь врачи, но простые обыватели называли ее проще – зимняя смерть. Не только зима, весь год выдался особо суровым – дождливое и холодное лето не позволило вырастить достаточно урожая, потому деревни и рабочие стаи практически ничего не продавали – все ушло на собственные нужды. Это вызвало в больших городах вроде Илан или Дапу недостаток продовольствия. Короткая осень быстро сменилась зимой, а уже та разыгралась на полную, нагоняя на Парам-Вим, особенно на северную ее часть, сильные морозы. К тому же частые бури перекрыли дороги, что только осложнило сообщение между городами. Бадан в который раз прокручивал в голове симптомы и возможное лечение, когда раздался скромный стук в дверь. - Заходите, - бросил барсук, не поднимая головы от книги. - Учитель? – в кабинет мелкими шажками прокрался ящер, совсем еще ребенок, одетый в слишком большой для него врачебный фартук – Бадан поморщился, в такое отчаянное время они даже учеников припахали к делу. – Вам принесли только что. От Лука́ра. Услышав последнее, Бадан воодушевлённо сверкнул глазами: - Лукара? Подай сюда, Раэль. Мальчишка протянул учителю конверт. Вспыхнувший было взгляд барсука тут же погас снова, стоило ему прочитать первые строчки: - В Ара́н-Го все еще хуже, - пролепетал он одними губами – барсук так надеялся на помощь друга, а оказалось, что тому помощи требуется даже больше. Бросив недочитанное письмо на стол, Бадан откинулся на спинку кресла и устало потер глаза. - Делал сегодня ингаляции? – вопрос был адресован Раэлю, правда, ящер это не сразу понял. - А-а, да, - спешно ответил парень, удивленно хлопая глазами. - А руки, моешь руки? Нос, горло полощешь? - Руки после каждого пациента, конечно, - покладисто ответил ученик. - Ладно… - кивнул барсук, - молодец. Не хватало еще, чтоб и врачи болеть начали. Бадан тяжело поднялся с кресла. Проходя мимо ученика, он ласково потрепал того за волосы – парень удивленно отпрянул – такие неожиданные нежности скорее пугали, нежели радовали. - Хах, - улыбнулся врач. – Иди домой. На сегодня хватит. И барсук покинул кабинет, оставив недоумевающего ученика наедине с самим собой. - Я дома, - затворяя за собой дверь, провозгласил барсук. Его не было дома уже… ох, уже много дней – пять или шесть точно – больница занимала абсолютно все время. Коллеги буквально силой заставили его уйти на выходные. Сначала эта идея Бадану не очень-то понравилась, но чем ближе становился дом, тем больше он успокаивался – в конце концов, отдых никому еще не вредил. И вот, пробираясь сквозь сугробы, похоронившие под собой его тихий переулок, барсук уже мечтал о тихом вечере в окружении жены и сына. Однако родной дом встретил врача угрюмым молчанием. Приветствие Бадана гулким эхом пролетело по пустому холлу. Барсук нахмурился. Повесив заляпанное мокрым снегом пальто на крючок, он задумчиво побрел на кухню: «Может, ужинают?» - подумал барсук. Но кухня тоже была пуста. Не просто пуста – она была… не убрана. Будто жена снова уехала навестить свою мать, а Бадан с сыном остались на целую неделю на хозяйстве. Вот только на самом деле все было в точности наоборот. Стол был заляпан липкими пятнами, будто пытался готовить кто-то неумелый. Часть ящиков была открыта, а посуда немытыми стопками в раковине дожидалась купания. «Но́ра будет сердиться», - барсук потянулся за тряпкой. В углу у окна стояли бочки с талой водой – наполнить тазики, перемыть посуду, вытереть стол – план был ясен. Устало вздохнув, Бадан снял со стоявшей первой бочки крышку, но воды там не оказалось. И в следующей. Ни в одной. - Да что творится! – не выдержал Бадан. - Пап? – из коридора послышался хриплый голос. Шумно дыша, в кухню зашел юноша. Бадан не узнал своего сына – Нара́н всегда был опрятен, тщательно, даже слишком, следил не только за шерстью, но и за одеждой. Теперь же волосы его были растрепаны, торчали нечесаными клоками в разные стороны, а одет он вообще был в пижаму, к тому же, не глаженую. - Что случилось? – Бадан вмиг посерьезнел. - А-а, да так, устал немного, - натянуто улыбнулся молодой барсук. – Вода закончилась? Я сейчас, сейчас принесу. Парень, покачиваясь, побрел к отцу. Под маленькими глазами явственно проступали темные круги – не те барсучьи отметки, но отчетливые синяки, свидетельствующие о совсем не маленькой усталости. Глаза покраснели, в уголках были видны сильные припухлости – следствие попытки борьбы с непрекращающимся потоком слез. От тела Нарана волнами исходил жар. И запах. Этот ненавистный гнилой запах. - А ну ка идем наверх, - схватив сына в охапку, барсук потащил его к лестнице. Кровь застыла в жилах врача, когда, стоя на ступенях, он услышал доносившийся со второго этажа хриплый кашель. «Не может быть», - он отказывался верить в это, но факты говорили сами за себя. Оставив Нарана позади, барсук понесся наверх. В панике отворив дверь, он увидел – его жена, Нора, лежала в кровати, хрипло дыша – не надо было быть врачом, чтоб догадаться, насколько тяжело ее состояние. Тумбочки и столик в комнате были завалены всевозможными лекарствами, что хранились у Бадана в кабинете. - Давно это началось? – бесцветным голосом спросил Бадан, услышав за спиной уставшее пыхтение Нарана, только догнавшего его. - Недавно. - Почему вы не пошли в больницу? - Это же просто зимняя лихорадка, такое каждый раз происходит, я… - Просто лихорадка! – сорвался барсук, но вовремя вспомнив о больной, поспешно выкатился в коридор, вытолкав туда же сына. – Это серьезнее, чем ПРОСТО ЛИХОРАДКА! Неужели ты не видишь! У простуды не настолько сильные симптомы! - Но, я… Это начиналось, как обычно, я подумал, что знаю, что делать, - на глаза парня навернулись слезы. - Как… Почему?! – Бадан не находил слов. Схватившись за голову, он несколько раз нервно прошелся по коридору. - Пап, я не знал, - попытался оправдаться Наран. – Честно, я хотел как лучше. Ты и так круглые сутки на работе. Я подумал, что с обычной простудой смогу справиться и сам. - Собирайся, - рыкнул барсук через плечо. - Что? Куда? - Пойдем в больницу, - бросив осуждающий взгляд на сына, Бадан направился в комнату к больной.***
Кто-то настойчиво тряс его за плечо. Насилу разлепив глаза, Бадан увидел перед собой мокрый нос своего коллеги Ва́рана. - Ты как? – пес подал другу руку. - Паршиво, - выплюнул ответ барсук. Громко кряхтя, Бадан сел на диване. Рядом устало плюхнулся Варан: - Хоть немного отдохнул? – Бадан отрицательно покачал головой. - Я долго спал? - Да, часа два… - пес широко зевнул, вытягивая на всю длину свой ярко-красный язык. – Пока ты спал, еще двое отошли. Хах, такими темпами скоро и работа закончится, - невесело усмехнулся врач, - лечить некого будет. Бадан нахмурился, стараясь подобрать слова возражения, но их не оказалось – у него самого в голове давно эта мысль сидела. С каждым днем больных становилось все меньше, но вовсе не из-за того, что они выздоравливали. Если же и поступали новые пациенты, то уже в тяжелом состоянии. Здесь, в Ер-Го, вследствие отдаленности города от прочих населенных пунктов, масштабы заражения были самыми большими. Путем жесткой изоляции заболевших, систематической кремации трупов, в равнинных городах и поселениях северных гор ситуацию все же удалось урегулировать, более или менее. Но здесь… - Сжигали уже? – поднимаясь, спросил барсук. - А? – пес похлопал осоловелыми глазами. – Нет, нет еще. Ва́ли и Рог пошли только. Бадан кивнул. Нацепив маску на лицо, врач осторожно вышел из комнаты. На улице уже стемнело. Заполненный койками холл освещался лишь несколькими блеклыми свечками. Пациенты утихли, больше никто не обсуждал «плохих врачей», но в воздухе еще висело напряжение, непомерно тяжелое и невероятно осязаемое – Бадан буквально утонул в нем с головой. Воздух пах страхом. Проходя к фойе, Бадан с удивлением заметил, что койка старухи, затеявшей недавно спор, пустовала. Укутавшись в плотное пальто, барсук вышел на улицу. В лицо тут же ударил пронзительный ветер. Тысячи маленьких снежинок, а вернее даже льдинок, комарами впились в неприкрытые щеки врача. Бадан покачнулся, борясь с желанием забежать обратно в помещение. Ветер выл голодным зверем, водя мелкие, промерзшие, но все же невероятно красивые, снежинки в своем изысканном танце. Муг уже давно ушел на покой, но на улице было светло – белый, белее полированной кости, снег покрывал все кругом. Сверкая в свете чахлых фонарей, он скорбным хрустом провожал врача в его немой дороге к подножию холма. Там временно расположился могильник. Из открытых окон широкого здания – амбара, в лучшие дни, - неравномерными клоками вылетал чумазый дым. Закрывая нос руками, Бадан зашел внутрь. По помещению витали отвратительные запахи паленой плоти. На широких площадках тлели останки умерших пациентов. Неподалеку дожидались своей очереди ряды «свежих». Вокруг костерков кружили два санитара – Вали и Рог, то и дело шебурша уголья длинными палками или подкидывая в огонь новые поленья. Последние, кстати, кончались. Оценив ситуацию, Бадан снова полез на улицу – там, под неровным навесом лежали заготовленные дрова. Вообще, когда врачи из Илан-Го только прибыли в Еро́н, местные жители уже начали сжигать умерших, потому запасы дров, настоящих дров, уже тогда подходили к концу. Выход, однако, нашелся довольно быстро – разбирать на топливо дома вымерших семей. Да, аморально, считали многие, но ничего не поделаешь. Набрав охапку отсыревших досок, Бадан вернулся в амбар. Санитары с благодарностью кивнули врачу, потянувшись за вовремя подоспевшими досками. Вскоре тела на площадках догорели, а их останки были убраны в небольшие ящики, которые потом вынесут за город к захоронению. Барсук давно снял плащ, лоб его покрыли липкие капли пота. Очистив площадку, за которую он отвечал, Бадан направился к свежим. Свежие – так врачи называли недавно почивших. Темный юмор, жестокий, но именно он помогал не сойти с ума окончательно. Бадан устало взглянул на ближайшие тела, и, заприметив на вершине ту самую старуху, лишь незаметно повел бровью. Что ж, этого стоило ожидать. Уже ухватившись за окоченевшее тело, Бадан заметил в углу у стены скорчившуюся тень. Вопросительно поведя ушами, барсук подошел ближе – обхватив руками ноги и уткнувшись носом в колени, на холодном полу дремал мальчик. Бадан резко повернулся к санитарам: - Это что? - Отказался уходить, - пожал плечами Рог. – Прибыл вместе с ними, - фавн жестом указал на лежащие чуть в отдалении два тела. – Ну… мы выгонять особо не стали, мороз все же… Бадан покачал головой и склонился над сопящим ребенком. От него не пахло болезнью, уже хорошо. Барсук аккуратно коснулся лба мальчишки – жара тоже не было. А потом взгляд его упал на хвост парня – блеклый и облезший, Бадану все никак не удавалось вспомнить, каким же вуркам он принадлежал. - Вставай, - чуть толкнул он мальчика в плечо. Вздрогнув, приподнялась косматая голова. Недоуменно моргая, на врача уставились два сонных глаза.***
Одинокий ветер остервенело выл на улицах опустевшего города. Каменная брусчатка, похороненная под холодными сугробами, уже давно не видела ног прохожих. В воздухе стояла звенящая тишина, лишь изредка нарушаемая треском падающих сосулек. Казалось, город вымер. Даже свет Муга не освещал осиротевших улиц – его не пропускал дым, хмурыми тучами застлавший гряду. Черный и удушливый, он даже снег окрашивал в черный. - Мертвый снег, - прошептал в шарф пес. Его одинокая фигура цветным пятном мелькала в этом черно-белом мире. Звонкий хруст шагов собаки резво летел по улице, отлетая от каменных стен многократным эхом, слишком радостным, слишком громким. Обвислые уши пса покрыл мелкий иней. От шарфа его пухлыми тучками поднимался пар дыхания. Пес все время перебирал пальцами, потирал руки – видимо, пытался согреться. Пару раз он замечал в окнах мелькавших вокруг домов скромные силуэты, правда, появлялись они чаще всего лишь ради того, чтоб поскорее задвинуть шторы. Сейчас вурки жили в панике, постоянном страхе заразиться. Никто больше не гулял в парках, дворы не звенели детским смехом, соседи перестали ходить друг к другу в гости. Лишь врачи сновали по улицам, отыскивая все новых заболевших. Не так давно совет города приказал сжигать умерших – вот и причина густого дыма, застлавшего улицы. Пес упрямо шагал по нечищеным переулкам. Колкий снег забился в ботинки, мороз пчелой щипал кончик дрожащего хвоста. Взор пса загораживали целые сугробы инея, белыми кристаллами покрывшего тонкие ресницы. Завернув за очередной поворот, он остановился. Его цель была уже видна – дом, мрачной громадой возвышавшийся в тени переулка, закрытого в расселине горы. Вильнув хвостом, пес ускорил шаг. Почти у самых ворот пес сорвался на бег, однако у дверей он резко остановился. Почему-то стало страшно. Нервно сглотнув, пес собрался постучать, протянул руку вперед – оказавшаяся незапертой дверь легко отворилась. Пес зашел внутрь. Холл был пуст. Оледеневшая мебель во мраке казалась каким-то бесформенным чудовищем. Незнающий решил бы, что особняк пуст. - Ох, беда, - прошептал пес, но в помещении стояла такая тишина, что слова эти прозвучали громче пушечного выстрела. Отряхнувшись от снега, пес направился сразу на второй этаж. Вверх по лестнице, в конце коридора – он знал, куда идти. Остановившись у нужной двери, пес не медля и секунды с силой постучал: - Бадан, открывай! Это Варан. В ответ тишина. - Я знаю, что ты там. Хватит уже сидеть взаперти! Пес прислушался – показалось или нет, но внутри будто бы послышалось слабое шевеление. - Слушай, я… Бадан, поверь, я представляю, насколько тебе сейчас плохо, но… Ты не мог ничего сделать! Никто не мог! Это… - вздохнув, пес облокотился спиной о закрытую дверь. – Знаю, это сложно перенести, и этого можно было избежать, да. Но прошедшего не вернешь! Нельзя изменить то, что уже произошло, уж тем более закрываясь ото всех! Ты себе же хуже делаешь, пойми! - Взгляд Варана заметался по коридору. В комнате послышались шаги, которые, впрочем, быстро замолкли. - Друг, послушай, нельзя все время там сидеть. Уже неделя прошла, очнись! Их не вернуть, пойми ты наконец! Агрх… - схватившись за голову, пес медленно сполз по стенке на пол. – Прости, знаю, из меня плохой утешитель… - помолчав, продолжил Варан. – Бадан, возвращайся. Поверь, сидя здесь и давясь горем, ты ничего не изменишь. Подумай о больных – им нужна твоя помощь! Нам нужна твоя помощь! Ответом была лишь тишина. - Прекрасно! – пес резко подскочил на ноги. – Сиди там! Добивай себя! Отлично! –беспорядочно метался он перед закрытой дверью. – Сиди! Жалей себя! Закройся и не выходи больше, прекрасно! Пусть так все и остается! Я понял, я тебя прекрасно понял! Яростно мотая хвостом, пес еще несколько раз прошелся мимо двери, но так и не услышав ответа, он грустно повесил нос. Протянув руку, Варан едва коснулся лакированного дерева: - Я понял. Больше не буду надоедать. И пес развернулся. Уже собираясь уходить, он вдруг глянул через плечо и спокойно сказал: - Через два дня я еду в Ер-Го. Если передумаешь, приходи к восточным воротам на рассвете, я буду ждать.***
Снег скорбно хрустел под ногами. Тяжелая тележка, груженная наполненными до верху ящиками, с трудом продиралась сквозь высокие сугробы. Повозку толкали двое – сгорбленный врач и тощий ребенок. - Еще чуть-чуть, - улыбнулся Бадан, глядя на шагавшего рядом парня. – Совсем немного осталось. Ребенок даже не глянул на барсука – его неуместная улыбка так и застыла на губах. Парень молчал, лишь смотрел стеклянными глазами на содержимое повозки – пепел и обгорелые останки – все, что осталось от пациентов. Где-то там были и его родители. Лишь когда тележка запнулась на очередной кочке, Бадан вспомнил, что все еще глупо лыбится в пустоту. Когда он разбудил парня в могильнике, тот ничего не сказал, молчал, будто ему язык отрезали. Он не выглядел зараженным, только немного изможденным. Сонно прохлопав глазами, он без каких-либо эмоций поднялся и подошел к двум трупам – двое взрослых вурков, чем-то похожих на него самого, с такими же хвостами. - Ладно, - вздохнул Бадан. – Начну с них. Парень помог дотащить тела до помоста, а потом так же молча наблюдал, как огонь медленно пожирает его родителей, превращая их в кучу чумазого пепла. - Хватит, дошли, - очнулся барсук. Мальчишка послушно опустил ручки повозки. Впереди простиралась глубокая яма. Земляные стены ее покрывал толстый слой сажи. Сюда врачи скидывали то, что осталось после кремации. - Давай, р-р-раз, два! Тяжело пыхтя, барсук, не без помощи мальчика, опрокинул тележку. Прах угольным облаком взвился в стоячем воздухе, недогоревшие же останки камнями посыпались на дно ямы. Бадан выпрямился, разминая спину. Внезапно молча стоявший рядом парень резко осел на снег, закрывая лицо руками. Над пустырем разразился громкий плач. - Эй, ты чего! – Бадан потянулся к ребенку, но не знал, что делать. – Встань, заболеешь! - Куда я теперь? – рыдал мальчик. – Что мне делать? Кому я нужен? - Успокойся, - попробовал барсук, попросту не зная, что еще сказать. – Ну, хватит. Дрожащая рука доктора неуверенно опустилась на растрепанную голову парня. Громко всхлипнув, ребенок вдруг с силой обхватил Бадана, утыкаясь носом в грубую ткань пальто. - Ну надо же, - барсук потерял дар речи, так и застыл с поднятыми руками, беспомощно глядя на обнимающего его ребенка. Вздохнув, он чуть улыбнулся, снова опуская ладонь на голову парня. Взгляд его потеплел. - Ну, хватит. Что-нибудь придумаем. Что-нибудь… Дальний лес, темный и холодный, скромно озарился прозрачным светом - начался рассвет.***
С трудом пробиваясь сквозь шторы внутрь комнаты рассветный луч осветил потрескавшуюся рамку выцветшей картины. На желтоватом холсте неумелой рукой, видно, что детской, были вымалеваны три пузатые фигурки вурков – мама, папа и ребенок. Рядом, положив голову на дубовую столешницу, дремал Бадан.