Все тлен

Тяжелая неповоротливая электричка с грохотом останавливается, мигающая под потолком лампочка бьется в предсмертных конвульсиях и потухает. Ее не заменят, никогда не заменят. Полупустой вагон, ранняя осень, сырость. Ты сидишь, широко раздвинув ноги, как мужчина, холодный ветер своенравно колышет твои длинные крашенные мертвые волосы, собранные в жидкий девичий хвост. Ты улыбаешься незнакомцу, смирно сидящему напротив, так сладко и раскованно, что он просто не может ни улыбнуться тебе в ответ, хотя бы из приличия. Ты смотришь на него уже битый час, ни разу не отводя в смущении взгляда, на протяжении целой поездки. Тебе не стыдно и не грустно, женщина. Хищнику чужды эти эмоции. Бедняка, незаслуженно терпящий пытку твоего взгляда, вновь неуверенно сглатывает. Если бы на него, не отрываясь, смотрел целый час мужчина, он бы пересел или даже вызвал полицию. Но на него смотрит женщина и, черт возьми, невероятно притягательная женщина. Ты некрасивая, знаешь, если так подумать, то тебя с трудом можно было бы назвать хорошенькой. Да, несомненно, что-то есть в твоих больших черных глазах, какая-то тайная сверхчеловеческая сила, этим взглядом можно ломать кости, а можно свести с ума. У тебя маленькое смешно округлое тело, как у воробья. Ты ешь, как настоящее чудовище, быстро вкусно и неопрятно. Меня не раз коробило, когда соус из твоего бургера уверенно стекал по щекам и подбородку вниз, капал на майку. И ты смеялась с набитым ртом, я брезгливо дергал носом. У тебя смешные заметные, торчащие в стороны уши, пухленькие губки и маленький нос. Однако волосы, нет! Это чересчур. Длинные рыжие, отравленные дешевой краской и никотином, неделями не чесанные, они тащились за тобой, как призрак за убийцей. Я полагаю, если тебя разрубить на части, и продавать в розницу, можно будет выручить кругленькую сумму. Но вместе, нет, любимая, ты провальный проект! Ты можешь и умеешь быть неотразимой, и дело не в косметике, не в дорогих чулках и новом платье. Ты – хищник. Ты берешь, что хочешь, и для тебя не существует преград. Одной твоей улыбки хватит, чтобы обезвредить новую жертву, поймать, раздеть, сломать. Ничтожный идиот, он видно принял тебя за проститутку или уличную воровку, не понимает, как и многие, твоих мотивов, твоей внутренней власти и силы, твоего безумного гения. Ты помнишь, его не смог оценить и ты, мой бедный дорогой брат. «Сле-ду-юа-а-щая оста-ы-новка..» - протяжно скрепит микрофон проводницы, и маленькая лампочка, как бы опомнившись, вновь загорается, освещая усталый силуэт рыжей девушки в тяжелой синей джинсовой робе, насквозь пропахнувшей сигаретным перегаром и сладким ароматом цитрусового дезодоранта. Когда-то белая майка, пожелтевшая от пота и пыли на табачной фабрике, а также пустой вещевой мешок на плече рассеяли последние сомнения незнакомца. Он понял, ты не проститутка. Была бы таковой, оделась бы получше, и сидела бы сейчас в баре или мотеле, а не тряслась в электричке с нищебродами. Однако твой странный взгляд и пошлая натянутая улыбка могут значить лишь только одно – ты одинокая голодная до мужской ласки женщина, простая в своих потребностях и просьбах. Он около четверти часа изучает твое упакованное в джинсу тело, нервно сжимая обручальное кольцо в кармане брюк. Кольцо, которое ты сразу заметила. Ублюдок, наверняка, ломается, полагая, что ты недостаточно хороша для него. - Мне нравится ваш город, мэм. – Вдруг произносит незнакомец с невинной улыбкой младенца, - В нем есть этот… Особый провинциальный дух, абсолютно чуждый большим городам. Наверное, это так здорово, изо дня в день встречать своих старых знакомых, однажды, отдать детей в школу, где когда-то учился ты сам. Сколько себя помню, моя семья все время переезжала, мне, чтобы вспомнить родину остается лишь глядеть на третью строку паспорта. Он брякнул полную чушь, но ты вновь улыбаешься, делаешь вид, что повелась на его столичные шмотки, недешевые часы и маленький желтый чемоданчик с «важными бумагами». На деле он оказался всего лишь учителем истории, как ты будешь смеяться после, крутя перед моим носом перламутровой пуговицей с ворота его рубашки. Он, как бы забывшись, возьмет тебя за руку, помогая выйти из дверей электрички, прочитает скучную лекцию о борьбе первых американцев с племенами индейцев, напутает пару дат. Не спросит даже твоего имени, зачем? Быстро согласиться заглянуть на чашку кофе, когда над городом сгущаются сумерки. Он чувствует себя победителем, Дон Жуаном, а ты, посмеиваясь, боишься разрушить его сладкие розовые ожидания. Заметив твой, полуразваленный крошечный дом, покосившиеся ворота и съехавшую набок крышу, незнакомец на мгновение остановится. А может ну его? Слишком рискованно для случайных кувырков в кровати, ведь если к этой неухоженной фабричной бабе и не заглянет пьяный ухажер посреди ночи, то штукатурка точно рухнет на голову. Одинокий фонарь посреди улицы бросает косые лучи на твои плечи и голову, незнакомец до сих пор пытается связать все известные факты из жизни краснокожих вождей в единый рассказ. Ты держишь нож наготове. В доме пусто, грязно и холодно. В воздухе стоит крепкий запах табака и марихуаны. Ты равнодушно швыряешь тяжелые ботинки у дверей, шагаешь вперед уверенной манящей походкой. Босая. Незнакомец не спешит разуваться, лишь предусмотрительно оставляет желтый чемоданчик у окна. Ты резко включаешь свет и подходишь к нему с сигаретой в зубах. Незнакомец только сейчас замечает, что ты не носишь белья. Дом представляет собой две равные по размеру комнаты и жалкое подобие душевой, состоящей из кафельного пола и резинового шланга, торчащего прямо из стены. Здесь даже нет шкафа: огромная куча растрепанных пожелтевших от времени книг стоит недалеко от твоей кровати, тут же стол с печатной машинкой, много исписанной бумаги, беспорядочно разбросанной по полу. Но он в первую очередь глазеет на пустую детскую кроватку – ты не будешь ничего объяснять, твои руки заняты ширинкой джинсов. Ты грубо впечатаешь в его стену, заткнешь рот крепкой жесткой, далеко не девичьей ладонью, оближешь шею, как собака, впервые ощутившая ласку своего хозяина. Бедняга слабо улыбнется, он все еще думает, что это прелюдия, любовная игра. Как наивно! И ты с улыбкой, ласкаясь и сбрасывая майку, оттянешь его розовое маленькое ухо в сторону. Рывок! И комната наполняется истеричным мужским криком, несчастный падает на пол, инстинктивно хватаясь за голову. Поздно. Еще теплый красный окровавленный человеческий хрящ, что когда-то был ухом этого парня в твоей руке. Заточенный до предела черный канцелярский нож сработал на отлично. Ты пробуешь на вкус его кровь, ловко преграждая путь капле, сползающей по запястью. Он все еще кричит, как будто, ты и впрямь сделала что-то абсолютно недопустимое. А впрочем, пусть надрывается. Никто его не услышит, ведь ранее эта схема срабатывала идеально… Холодная вода уверенно бьет из шланга, унося за собой остатки крови. Девушка лежала на полу, облокотившись на холодную, тронутую тленом стену. Редкие капли долетают до ее головы, но длинные рыжие мертвые волосы абсолютно мокрые. Странно, губы, напротив, высохли и приняли нездоровый желтый оттенок. В ванной светло, можно разглядеть каждого пробегающего мимо таракана. Она с трудом встает на четвереньки, проползает меньше метра и замирает. Волосы волнами спадают с плеч на пол, мгновение и девушка лакает холодную проточную воду прямо с кафеля, как зверь. Дыхание учащается, в глазах темнеет, из горла вырывается сначала жалкое блеяние, затем стон и, наконец, крик. Она вопит, хлеща ладонями пол, скрывшийся под слоем окровавленной воды. Девушка разбила ладонь. Протяжный звон проводного телефона не позволяет слезам вырваться наружу. Она нервно сглатывает, медленно перекрывает воду и осторожно ступает в коридор, инстинктивно обернув вокруг голого тела цветное полосатое полотенце. Руки девушки дрожат, и потому она делает глубокий вдох, прислоняя телефонную трубку к уху. - Да…? - Бьянка! Здравствуй, милая! – Мягкий голос Себастиана окутывает ее с головы до ног, - Ты обещала позвонить, как доберешься. Только не говори, что испугалась моих старых родителей и странной фамилии! Клянусь, мне… будет лестнее думать, что ты попросту забыла обо мне… но ведь не забыла, так? Рыжая девушка кусает губу до крови, отчаянно борясь с желанием разрыдаться и во всем признаться, признаться, хотя бы тебе, милый брат, ведь ты, в шутку или нет, после стаканчика холодного пива говорил, что любишь ее. И Бьянка согласиться снова лечь в психбольницу, даже если ты ни за что не станешь ее ждать. Согласиться сесть за решетку. Но вот только, она не перенесет, если после сказанных ею слов, ты рассмеешься и бросишь нечто похожее на: «Отличная шутка, Би!» Тогда бы она, клянусь Богом, вспорола бы тебе брюхо канцелярским ножом. - Завтра в «Фиолетовом фламинго» будет играть наша группа, будет много хорошеньких девчонок. И ты приходи! Покажешь этим хиппи-недоумкам, что такое настоящий бессмертный джаз. – Ты улыбаешься, она чувствует это на другой стороне города, - Би, я бы очень хотел снова тебя увидеть. - Я приду, красавчик. Постарайся не обложаться! Бьянка осторожно достает изо рта перламутровую пуговицу – последнюю память о незабываемой кровавой ночи - медленно опускается на стул и начинает все быстрее и быстрее бить по клавишам. «Глава вторая, часть третья…» Пуговки, булавки. Подруги с фабрики вернуться только утром, есть время заняться чем-то по-настоящему важным, пока есть вдохновение. Нелегки будни писателя, не правда? Ты медленно с улыбкой кладешь трубку, и на твоих щеках проявляется детский горячий румянец, ты смотришь на меня с большой нежностью, как бы извиняясь, за чувство к этой, еще не известной мне девушке. Мы оба сейчас в кабинете отца и я, от нечего делать, раскачиваюсь в его дорогом зеленом кресле. Ваш разговор показался мне скучным. - А я говорил, что у нее голос ангела? – Спрашиваешь ты, внимательно глядя мне в глаза. – Такой голос даже в маминой Консерватории вряд ли удастся найти. Слышал бы ты ее пение, Густи. - Хм, голос как голос. – Я пожимаю плечами, - Постой! Ведь завтра Воскресенье! Ты вместо вечерней молитвы собираешься выступать в какой-то забегаловке? Бастиан, ведь это может быть опасно! - Я иду на свидание к любимой женщине! Что в этом такого? Тогда, я в правду не предполагал, что может случиться. Меня лишь смутило определение «женщина», ты говорил о ней так, будто меж вами уже что-то произошло..? О, Бастиан… Я отчетливо помню, что скорая встреча с ней изменила всю мою жизнь, что уж греха таить? Она изменила и твою жизнь тоже, старший брат. Сейчас меня даже не удивляет тот факт, как я, семнадцатилетний хорошо-воспитанный немецкий мальчик, с явными признаками аутизма, набрался смелости выйти из дома, проследить за тобой и войти в этот бар? Как у меня хватило духу, согласиться на танец с этой маленькой черноглазой женщиной с мертвыми рыжими волосами? Как я потом смотрел тебе в глаза, ощупывая свежий след от ее помады на своей щеке? Любимая! Я хотел бы знать только одно: почему ты не сорвала пуговицу с моей рубашки? Я уже очень долго в «Ханой Хилтон». Обещай ответить, когда вернусь домой…Если вернусь домой.