Devils Backbone

      У Ивушкина в голове была звонкая тишина, когда он взвалив на себя Ягера, нес того через поле в сторону леса, в котором им с командой предстояло выбрать место, где они передохнут да подкрепятся. Каждый раз смотря на мужчину, видя его хмурое лицо, слыша тяжелое дыхание, перед глазами Николая всплывал образ германца, торчащего из люка своего танка под водой. Он был таким далеким в воспоминаниях, таким пугающе умиротворенным — русский бы хотел стереть этот образ из своей памяти. Дернув головой танкист пытается отогнать плохие мысли. Ягер жив. Коля достал его из воды. Все будет хорошо.        Выбрав удобное место для привала, танкисты решили развести небольшой огонь и приготовить поесть из того немногого, что они сумели награбить в немецких городках. К тому же Ягер с Волчком нуждались в более тщательной обработке их ран, прежде, чем они выдвинуться к чешской границе. Хоть по расчётам Ивушкина до границы им было топать часа три, а с ранеными это займет в разы больше времени. Поэтому надо сделать все возможное чтобы те смогли одолеть путь без сильных последствий, в виде каких-то осложнений.        Мехвод руками копает углубление в земле, под ногти неприятно забивается земля, но мужчина продолжает свое дело.        — Ионов! — зовет белорус, оборачиваясь за свое плечо. — Помогай давай!        Младший незамедлительно подбегает к усатому и начинает вместе с ним рыть землю. У них уходит порядка семи-восьми минут чтобы выкопать углубление в земле глубиной около пятнадцати сантиметров и диаметром около двадцати — там они разводят небольшой костерок. В идеале было бы сделать дырку поглубже, а достаточно близко к ней сделать еще одну поуже, в качестве воздуховода. Далее соединить их и тогда разведенный огонь был бы менее заметен даже в темное время суток, но так как команда не планировала оставаться на этом месте долго, то днем сойдет и так.        Анечка осматривала содержимое сумок, выкладывая на снятую Ивушкиным куртку все съестное и складывая в отдельную кучку то малое, что у них было из медикаментов. В итоге на готовку у них было: две мелкие морковины, четверть кочана уже подвялой капусты, несколько луковиц, половинка черствого хлеба и пару консерв разного сорта, даже один брикетик сухого спрессованного горохового супа из немецкого сухпайка, который надо было развести водой и подогреть, в их случае на костре.       Выбрав из имеющихся продуктов консерву с тушенкой, одну морковину, луковицу и остатки капусты, девушка принялась резать ножом овощи в немецкий солдатский котелок, в котором гитлеровцы готовили себе пищу в отсутствии полевой кухни. Котелок, две фляги с водой и суп русские взяли из германского танка, когда забирали из него раненого Демьяна. Вообще им повезло, что немцев на задания, пускай по изначальному плану Ягера совершенно не длинное, отправляли с сухпайком, на случай если миссия займет дольше времени или произойдет какой-то казус и солдатам придётся ждать помощи не определённый срок времени. Сухпаек должен был дать вермахтсам сытый желудок хотя бы на сутки.       Единственное о чем можно было жалеть, так это то, что граната которую в танк к немецкому экипажу кинул Волчок, уничтожила почти все германское питание, оставив только один брикетик супа, фляги с водой, да походный котелок по форме напоминающий фасоль, и тот был с вмятиной от взрыва. Хотя, это все же лучше, чем ничего.        — Товарищ Ярцева, помогите пожалуйста, — гнусавит Серафим, вернувшись к Демьяну после рытья углубления для костра. Сибиряк выглядит не важно, он потерял много крови и был в полусознательном состоянии. Обнимая себя руками, он выстанывал боль и порой, словно маленький ребенок, хныкал.       — Иди, я приготовлю, — подошедший к девушке Степан берет в руки флягу, льет немного себе на грязные руки и моет их, вытирая об свою жилетку, надетую поверх светлой рубашки.        Пока Анна схватив с земли медикаменты пошла помогать заряжающему промывать, дезинфицировать и на этот раз нормально перевязывать их общего товарища Волчка, Ивушкин перетащил поближе к костру Ягера. Они оба были все еще мокрые и стали уже замерзать, им стоило срочно снять сырую одежду и согреться. Вдобавок раны старшего мужчины нуждались в уходе, прежде чем они сильно воспаляться и не дай бог загниют. Мысль о том что Ягер может умереть пугала юношу, он и так почти потерял его и не мог позволить этому повториться. Он просто не простит себе этого.        Николай первым делом снял с себя рубашку, сапоги и шерстяные бежевые гетры с портянками. Отложив вещи в сторону, парень хотел было приняться раздевать Клауса, но тот раздраженно уставился на него и уперев руку младшему в грудь несильно оттолкнул его от себя.       Штандартенфюрер был уставший, раненый, не мог сам толком передвигаться, но это, по его мнению, не делало его беспомощным и принять помощь в таком простом деле как переодевание было ниже его гордости. Крепится.       Дрожащими пальцами германец начинает расстегивать пуговицы на своей рубашке, хмуро смотря на русского, который при каждой заминке, когда у немца с первого раза не получалось справиться с мелкими пуговицами, подавался вперед желая помочь.       Когда с рубашкой было покончено и Ивушкин все-таки смог помочь Ягеру стянуть ее, старший облокотился на ствол дерева, прижимаясь к тому затылком. У мужчины не было сил продолжать начатое, поэтому  Николай сам постарался снять сапоги штандартенфюрера. Клаус взвыл когда младшему, чтобы окончательно стянуть узкие сапоги германца, пришлось немного дернуть обувь за каблук. Откинув обувь в сторону, юноша посмотрел в глаза германцу, одним лишь взглядом извиняясь за причиненную боль.       Когда из одежды на Ягере остались только штаны и белье, Ивушкин замешкался, по щекам растекся румянец, парню было немного неловко, но несмотря на это у него не было выбора кроме как самому снять с германца брюки. Не просить же мехвода или скромную Анечку раздевать их бывшего врага? Взглянув на штандартенфюрера, юноша заметил что тот сидит с закрытыми глазами, а значит не видит покрасневшего лица младшего. Не мешкая больше ни секунды танкист стал снимать с мужчины последний элемент одежды, уже не обращая внимание на наготу Николауса.        Схватив рядом лежащую стопку сухой одежды, принесенной Серафимом, Коля не рассматривая вещей, кинул первое попавшееся на пах Ягера, прикрывая голубой тканью его причинное место. Сняв с себя мокрые штаны завязанные на бедрах тонкой веревочкой чтобы не сваливались, Коля оказался полностью голым, под штанами у него даже трусов не было. На его счастье оставшимся сухим предметом одежды оказались штаны мерзко болотного оттенка — натянув их на себя, младший лейтенант обернулся к переводчице.       — Аня, когда закончишь с Волчком, помоги мне с Ягером.       — Хорошо, — отзывается Анна сиплым голосом. В её глазах все еще стояли слезы, которые она периодически стирала рукавом свитера.       Надо будет ее спросить от чего она плачет, если у них получилось сбежать и дело осталось за малым. Почему она спрашивала один ли остался Ягер, когда Николай, перед встречей на поле, оставил того сидеть у дерева? Неужели есть что-то чего Ивушкин не знает о ней? Хотя чего тут удивляться — в концлагере после их своеобразного знакомства в спецблоке, он был больше увлечен гордым немецким офицером и танком на котором они с экипажем и самой переводчицей в итоге сбежали.        Парень переводит взгляд на Клауса, тот лежит положив руки себе на живот и глядит на небо из полуприкрытых век. Его ресницы подрагивают, губы слегка поджаты, а под глазами залегли черно синие круги. Немец дышит медленно, глубоко вдыхая и долго выдыхая, старается таким образом беречь силы. Даже такой изможденный штандартенфюрер не перестает думать. Русский знает это потому как немец смотрит, иногда едва ли заметно прищуривая глаза и легонько сжимая ладонь младшего в своей.       Что-то подсказывает юноше, что размышляет германец далеко не о чем то приятном. Танкист ласково поглаживает большими пальцами по внешней стороне ладони мужчины, стараясь хоть немного отвлечь того от боли и личных переживаний. Знает, что глупо надеяться, что ненавязчивое поглаживание способно хоть немного выделиться на фоне пульсирующей боли, которая при сильных ее вспышках заставляет немца крепко сжимать зубы и низко стонать не открывая рта.       А штандартенфюрер действительно думает. Думает о своей беспомощности, о том что он груз для Николая и его команды в таком состоянии: раненый, слабый и не в способный сделать ни одного шага без чьей либо помощи.       Всю жизнь он боялся только лишь одного, стать несамостоятельным, даже на короткий период времени, из-за травм, болезни или по любой другой причине. Когда его коллеги признавались, что страшатся одиночества, Ягер был готов его принять если будет сам в состоянии за собой ухаживать, не тревожа родных.       Ему противно от самого себя, теперь он понимает почему его прабабка ненавидела каждую секунду своего существования, после того как стала забывать все, что происходило с ней десять минут назад. Много раз на дню она спрашивала, тогда еще совсем маленького Клауса, о том кто он. Он раз за разом отвечал, что он ее правнук. Тогда она смотрела на него самыми печальными глазами которые Ягер когда либо видел, и говорила, что нет хуже беды, чем не помнить любимых и себя самого.       Потом у нее отказали ноги и она не могла сама ходить в туалет или на улицу. А когда из-за тремора она не смогла самостоятельно кушать — ее руки не переставали трястись, то стала говорить Клаусу, по многу раз за день, перед этим интересуясь кто он, что нет хуже участи на свете, чем стать беспомощным.       Тогда в детстве слова прабабки так сильно въелись ему на подкорку мозга, что будучи взрослым он в ужасе от одной лишь мысли перестать быть самостоятельным. Поэтому лежа на траве и держа руку Николая в своей, он боялся остаться в таком состоянии. Боялся не встать на ноги.        Перевязав раны Демьяна, бывшая остарбайтер оставляет светловолосого мужчину лежать под чутким присмотром Ионова, а сама идет к Ягеру. Опустившись рядом с ним на колени, она начинает осматривать его повреждения. В данный момент она совершенно не испытывает злости по отношению к голубоглазому, как никак он хорошо относился к ней в лагере, разрешая общаться с русскими танкистами.        — Все серьезно? — голос Николая звучит обеспокоенно, когда он глядит на озадаченную девушку, которая аккуратно ощупывает поврежденные ноги Клауса.       На его ляжках несколько коротких, но глубоких ран, из порезов, двух на левой ноге и одного на правой, торчат уголки осколков, которыми ранило Ягера после выстрела в окошко его мехвода. Из ран обильно льется кровь, края ран припухли и по ногам мужчины стали расползаться синяки. Николай хмурит брови оглядывая повреждения мужчины.       — Кости вроде не сломаны, я не могу достать осколки, он и так потерял много крови. Коль, — Ярцева делает паузу и поднимает на младшего лейтенанта глаза, — ему нужно срочно к доктору.       Ивушкин поджимает губы и смотрит на бледное лицо мужчины — зрачки Ягера расширены, а его взгляд совершенно расфокусирован. Клаусу нужна хорошая передышка прежде, чем они пойдут дальше. Прикусив нижнюю губу, юноша умоляющими глазами смотрит на Ярцеву — Помоги ему сколько сможешь — парень втягивает воздух через рот, пытаясь успокоить свое бешено колотящееся сердце и уже шепотом добавляет — Пожалуйста.       — Хорошо, — кивает девушка и, обращаясь к немцу, произносит. — Герр Штандартенфюрер Ягер, я немного обработаю ваши раны, пожалуйста, ложитесь Николаю на колени, он будет держать вас за плечи, — Клаус смотрит на неё туманными глазами, ему плохо, сил нет, он все меньше понимает происходящее вокруг него, едва различая слова даже на своем родном языке. — Коля, положи его себе на колени и крепко держи, если будет дергаться, — на удивление, приказным тоном говорит Аня, и, как только младший лейтенант выполняет просьбу, уложив несопротивляющегося мужчину себе на ноги, она приступает к обработке ран.       Сначала Анна осторожно обходя осколки в ранах, стараясь не задевать их, промывает раны остатками воды из одной из фляг. Клаус дергается пытаясь уйти от неприятных ощущений. Чтобы мужчина не навредил сам себе, Ярцевой приходиться сесть тому на ноги ниже колен, где уже расцветают крупные гематомы, при соприкосновение с которыми немец воет от боли и сжимает кулаки. Ивушкину становиться дурно смотря на это, он бы хотел разделить хотя бы часть той боли, которую испытывает мужчина.        Закончив с промыванием, переводчица смачивает спиртом чистый участок на влажной форменной рубашке немецкого офицера и осторожно промакивает края раны. Ягер кричит от боли, по его щекам текут слезы, на лбу и груди выступил пот. Танкист держит его изо всех сил, зажимает германцу рот рукой и крепко свои закрывает глаза, стараясь не смотреть на то как корчиться штандартенфюрер — их ни в коем случае не должны услышать.       Воспользовавшись теми же лоскутами от простыни, которыми изначально перевязали мужчине ноги, Ярцева крепко перетянула раны Клауса. Едва Анюта закончила со штандартенфюрером, тот отключился, расслабляясь и откидывая свою голову на руки Николая.       — Я надеюсь в том чешском городке будет врач, — шепчет русская.       — Должен быть, там недалеко наши стоят, — произносит парень, имея ввиду солдатов красной армии.       — Откуда ты знаешь? К тому же он немец, — шипит девушка напоминая, что врагу помогать никто не будет.       — На карте, что ты взяла, он, — кивает на Ягера, — отметил крестиками расположение наших войск, а то, что он немец мы никому не скажем, верно? Анечка? Ты же не скажешь?       — Нет, — выдыхает, — нет, не скажу, — она улыбается танкисту, и он верит ей, знает, что она на самом деле не расскажет никому.       Парень мягко кончиками пальцев гладит скулы немецкого офицера, разглядывая его синяки под глазами, обветренные губы, шрамы. Без сознания мужчина выглядит таким спокойным, лишь его сбитое дыхание напоминает Николаю о его криках. Наклонившись русский нежно целует Клауса в покрытый испариной лоб, не заботясь о том, что экипаж увидит его отношение к немцу.       Мать Коли сказала бы что через голову целуют только покойника, а Коля бы с ней поспорил, сказав что неважно куда и в какой позе ты целуешь возлюбленного, главное чтобы это было искренне. Едва заметно улыбнувшись своим мыслям, он смотрит на своих товарищей, те тихо переговариваются, даже шутят, от этого младшему лейтенанту становится немного легче на душе.       Мехвод ставит котелок на огонь, помогает Ионову перенести Демьяна поближе к костру, а после молча смотрит как готовится их еда. Серафим сидит рядом с наводчиком русского экипажа и греет руки у огня, сам Волчок спит после махинаций с его лечением. Анна присаживается рядом с мехводом, смотрит на свои руки, все еще покрытые ягеровой кровью, воду им надо беречь, посему моет руки остатками трофейного ликера, ладони и пальцы становятся липкими, но это лучше, чем останься они в подсыхающей крови.       Николай бережно сталкивает Ягера со своих колен, укрывает мужчину своей кожаной курткой, сам ложится на спину прямо на холодную землю, сгибает ноги в коленях, смотрит в небо, он так сильно перенервничал из-за немца, что вымотанный не замечает как засыпает.

***

      — Мыкола, проснись! — зовет танкиста мехвод, легонько подергивая младшего за плечо. — Пора идти.       Открыв глаза Николай видит перед собой весь свой экипаж включая переводчицу, они собраны и готовы отправляться дальше. Костер потушен, и день переступил полуденный час. Волчок лежит на носилках, ожидая когда товарищи понесут его. Заметив сонный взгляд командира Демьян вымученно улыбается, как бы говоря, что с ним все в порядке, хотя Ивушкин уверен, это далеко не так.       Интересно как там Ягер? Младший лейтенант оглядывается в поисках мужчины, тот лежит с закрытыми глазами в полуметре от юноши, и Николай невооруженным взглядом видит, как тот дрожит без источника тепла. Куртка которой парень укрыл немца, лежит в ногах Ивушкина, видать, товарищи посчитали, что Коле нужнее.        — Он не сможет идти, Коля, — тихо произносит Ярцева, печально глядя сначала на штандартенфюрера, а потом на младшего лейтенанта. В ее голосе проскальзывает что-то пугающее для парня, она произносит свои слова с таким подтоном, будто предлагает застрелить мужчину, чтобы тот не мучился и не тормозил русских.       Красноармеец хмурится на ее слова — Клаусу нужно просто ещё немного отдохнуть и они дойдут до чехов. Просто надо дать ему еще немного времени, и согреть его, накормить. Вообще они с Ягером единственные не съели ни грамма из приготовленной пищи, они оба спали в этот момент. Продумывая свои дальнейшие действия Ивушкин пришел к выводу, что им с Николаусом стоит переночевать в лесу, а остальных отправить вперед, чтобы те нашли помощь к их с Клаусом приходу.       — Мы переночуем в лесу, — полушепотом оповещает парень своих товарищей, а те неверяще смотрят на своего командира.       — Мыкола, не говори глупостей, идти надобно, — пытается переубедить его мехвод, но юноша отрицательно качает головой, не отрывая взгляда от бессознательного немецкого полковника, который едва различимо стонал во сне от боли во всем теле.       Николай сжимает траву под пальцами.       — Идите вперед, мы выдвинемся на рассвете, — отдает приказ младший лейтенант, поворачиваясь к белорусу с серьезным видом, стараясь звучать как можно убедительней. — Найдите помощь, ждите нас там, мы придем к завтрашнему вечеру.       — Вас могут обнаружить еще до наступления утра! — взволнованно настаивает девушка.       — Мы не будем разводить костер в темноте, — Николай кивает в подтверждение своих слов.       Когда Анна хочет уже еще что-то добавить, чтобы переубедить парня, ее одергивает Степан Савельич. Белорус соглашается с планом своего командира, просит переводчицу оставить Ивушкину с Ягером оставшуюся консерву, наполовину полную флягу и суп с котелком от немецкого пайка.        — Береги себя, — просит мехвод и, оглядывая раненого германца, добавляет, — и его береги, — на этих словах они прощаются до следующей встречи и расходятся.       Василёнок с Ионовым тащат носилки с лежащим на них Демьяном, Ярцева плетется за ними следом, неся сумку со скудными остатками продовольствия на одном плече и с ружьем на другом. Ивушкин провожает их взглядом и как только товарищи скрываются за деревьями, он возвращает свое внимание к Ягеру.        Подползая к мужчине, Николай замечает свои мокрые вещи, все еще лежащие в кучке, мысленно ставит себе пометку развесить одежду на ветки, чтобы та успела просохнуть к утру. Прикоснувшись ладошкой ко лбу старшего, парень отмечает что у того поднялась температура, нужно было как можно скорее построить укрытие.       — Погоди немного, все будет хорошо, — шепчет Коля, поглаживая большим пальцем шрамы на щеке штандартенфюрера, тот льнет во сне к прохладной руке парня, тяжело дышит с небольшим присвистом.       Подняв свою куртку, парень прежде чем завернуть в нее мужчину, быстро растирает его кожу на неповрежденных участках до красноты, тем самым разгоняя кровь в холодном теле. Укутав германца в кожу, Николай надеется что она согреет его пока русский будет строить им укрытие на ночь.       Встав Николай решил осмотреться и найти веток для строения шалаша, но прежде пока еще солнце высоко стоило бы разжечь огонь и развести в котелке брикетик горохового супа, воды у них должно хватить. Устроившись у ямки в которой всего пару минут назад его команда потушила огонь, Ивушкину пришлось разводить костер методом трения, потому что мехвод забрал с собой спички, которыми с парнем поделился Клаус еще в концентрационном лагере, а русский в свою очередь отдал их курящему белорусу.        Спустя пару минут Николаю удалось-таки развести небольшой огонек и теперь осталось лишь дать тому разгорется. Развернув бумажную упаковку супа, парень высыпал крошащийся спрессованный полуфабрикат в котелок, залил тот тремястами миллилитрами воды вместо положенных пятисот, помешал будущий ужин вилкой-ложкой идущей в комплекте с ёмкостью для приготовления. И все то у немцев продумано!       Оставив густую жижу у медленно разгорающегося огня, юноша проверил Клауса, а после направился вглубь леса искать материалы для их с германцем убежища.       Уходя все дальше от привала, Николай все чаще оборачивался. Все ли в порядке с Ягером? Не слишком ли он смело двинулся рыскать стройматериалы? Нужно поспешить, не стоит оставлять штандартенфюрера надолго одного. Интересно все ли хорошо у экипажа? Хотя у них есть карта и их больше, так что они спокойно найдут дорогу и смогут за друг друга постоять.       Им с Ягером придется идти опираясь лишь на память младшего лейтенанта и его скудную после концлагерей выносливость. Да уж, им сильно придется постараться завтра чтобы добраться до того маленького чешского городка.       Найти в лесу подходящие палки не составило труда, парень нашёл даже кору деревьев которая легко отходила от ствола большими кусками. Самое сложное было стащить все к лагерю, не запнуться о корни лиственниц и не уколоть сильно босые ступни об иголки под соснами. Когда уже потный и дышащий, словно пробежал марафон, младший лейтенант снес нужные ему стройматериалы к выбранному месту между двух толстых деревьев, Ягер пришел в сознание и, испугавшись, что его оставили одного в глуши, стал озираться по сторонам в поиске знакомых лиц.       — Я здесь, — привлек внимание мужчины Ивушкин, приветливо улыбаясь.       — Я думал, ты действительно бросил меня, — хрипит мужчина, выпутываясь из куртки, в которую был завернут как в простыню.       Он приподнимается на локтях, смотрит за действиями младшего. Голова шла кругом и это вскоре заставило штандартенфюрера лечь обратно на землю и уставиться в голубое небо, которое едва едва начинало напоминать вечернее. Вероятно сейчас около пяти часов дня.       Ягеру было чертовски холодно, его знобило, да и холодная земля, на которой уже который час лежал обнаженный мужчина, совершенно не грела его. Такими темпами он в летний день заработает себе переохлаждение и умрет голышом в лесу, прикрываясь только лишь голубой рубашкой, отдаленно напоминающей гимнастерку, и кожаной курткой, от которой тепла было как с козла молока, в таких вещах тепло только когда в них двигаешься.        Ещё в детстве научившийся строить шалаши и землянки, Николаю не составило труда правильно соорудить конструкцию убежища. Первым делом, он взял самую огромную палку которую смог найти  и установил её на самые нижние ветки деревьев между которыми решил строить, тем самый соединяя их в одну опору для следующих палок. Последующие палки младший лейтенант ставил по диагонали, верхний конец опираясь на палку-перекладину между двух стволов, а нижний конец упирая в землю.       Предпоследним шагом было на диагональные палки разместить куски коры, что бы она смогла защитить мужчин от возможного дождя. Последним шагом  было нарвать папоротник, чтобы им с Ягером было мягче спать, будучи достаточно внимательным Николай еще при сборе стройматериалов приметил нужное ему растение, за которым теперь оставалось лишь сходить, разложить его на землю под импровизированной крышей и шалаш будет готов к заселению.        Когда с укладыванием папоротника стало покончено, танкист поспешил к штандартенфюреру. Замерзшего мужчину стоило как можно скорее согреть, да и сам русский уже порядком продрог. Сначала он хотел поднять Ягера на руки, подхватив того под коленями и спиной, но у него не хватило сил поднять тяжелого немца, тот на неудачную попытку младшего глухо засмеялся, откидывая голову и жмуря глаза, сведя брови к переносице. Такой вид то ли смеющегося, то ли скалящегося немца напомнил Николаю ситуацию на мосту, когда он не смог выстрелить в мужчину. Тогда Клаус так же смеялся, больно и с надрывом. Вздрогнув от воспоминаний, Ивушкин решил поднять германца иначе.       — Так Ягер, положи руки мне на плечи, — просит Николай, указывая сначала на руки мужчины, а потом на свои плечи.       Встав вместе со штандартенфюрером на ноги, Николай взвалил мужчину на себя, стараясь распределить вес немца так, чтобы при ходьбе его ноги получали минимальную нагрузку. Упавшая с бедер мужчины рубашка осталась лежать на траве, а куртку Ивушкин придерживал прижимая ее к спине Ягера.       Пока русский с германцем медленно добирались до шалаша, Клаус прерывисто дышал и иногда издавал полурык полустон, из-за боли прошибающей его от самых стоп, по позвоночнику и до макушки. Им потребовалось несколько добрых минут, чтобы добраться до их спального места.       Кое-как, сначала раскинув на папоротнике куртку и одновременно придерживая мужчину, Ивушкин аккуратно уложил мужчину на их импровизированную кровать. После чего поспешил поставить суп на уже потихоньку потухающий костер, в который он не подкладывал новых веток пока таскал материалы для убежища.       Во время пока гороховый суп закипал, парень развесил свои мокрые вещи на ветки, поставил их с Клаусом сапоги поближе к их укрытию и к моменту как он закончил — суп можно было снимать с огня. Коля отнес еду к Ягеру, который лежал на спине и рассматривал нависающую над ним конструкцию.       — Надо закопать твои шмотки, — говорит парень. Ему наплевать, понимает ли его мужчина, разговаривая, ему проще справляться со сложившейся ситуацией.       — Потушить костер, темнеет, нас мочь заметить, — шепчет Клаус, дрожащей рукой указывая на костер.       Танкист не задумываясь начинает исполнять его просьбу — он подбегает к костру с флягой, но в ней воды всего пару глотков и парень решает сохранить ее на дорогу. Подойдя обратно к шалашу, младший лейтенант обувает свои мокрые холодные ботинки и возвратившись к их небольшому огню, топчет его, тем самым туша его.        Лишь когда от костерка остается только воспоминание, Николай осознает что немец говорил с ним на русском. Парень удивленно охает и, выпучив глаза разворачивается к голому германцу:       — Ты, — рычит красноармеец, поднимая с земли рубашку упавшую с Ягера, когда Николай поднял мужчину чтобы дойти до их укрытия. Скрутив ее в жгут, парень подбегает в штандартенфюреру, — ты, паразит, шпрехаешь по-русски? А?! Скотина, какого лешего ты мне мозги пудрил и говорил через переводчицу?! — Ивушкину хочется шлепнуть мужчину рубашкой, но бледный вид лица германца, расцветшие гематомы на ребрах, ногах и, пропитавшаяся кровью перевязка на ляжках мужчины, останавливают юношу, и он опускает свои руки. Тяжело выдохнув, танкист садится рядом с Ягером и снова прикрывает его причинное место рубашкой, чтобы не смущаться.— Извини, — Николай трет уставшие глаза, берет в руки котелок с супом, который больше похож на какую-то жидковатую кашу, мешает это ложкой и сидя спиной к Ягеру продолжает. — Почему ты не сказал, что говоришь на русском?       — Я больше понимать, чем говорить, — просто отвечает германец, смотря на жуткие шрамы на спине юноши — память о том надзирателе из лагеря.       От вида длинных полос на спине Коли, мужчине становиться не по себе. Он злится на то, что с его Ивушкиным так обращались, понимает конечно, что танкист был пленным, но не может  контролировать свои чувства — ему обидно за парня.       — Вот оно что, — щуриться Ивушкин и, развернувшись к Ягеру, помогает тому сесть, набирает суп в ложку и подносит ее ко рту германца. — А где выучил? — интересуется он у мужчины, но тот не отвечает, проглотив содержимое столового прибора, он хмурится, сжимая губы, словно ему резко стало больно. — Что такое? — обеспокоенно спрашивает русский, смотря на гримасу штандартенфюрера.       — Твой желание сбыться, кажется, мой печень лопнуть, — выдавливает из себя немец и старается сдержать улыбку. У русского забавное лицо, когда он взволнован или переживает.        Ивушкин сначала ошарашенно смотрит на мужчину перед собой, не зная как реагировать и что делать если у кого-то лопается печень, но заметив кривую улыбку Ягера, возмущенно фыркает:       — Тоже мне шутник, сам чуть не помер, а теперь шуточки травишь, — Николай закатывает глаза и улыбается, продолжает кормить германца, обдумывая неожиданно веселое поведение старшего. Коля знает, что тот чувствует себя отвратительно, но старается держаться. — Вот Вы какой, Герр Штандартенфюрер Ягер, вне службы, на пороге смерти, — задумчиво выдает парень с легкой улыбкой, смотря себе на ноги. Он все-таки сумел расцарапать сосновыми иголками себе стопы.       Ягер сначала широко улыбается, а после заходится тяжелым глухим кашлем, его ребра болят и его прошибает озноб. Николай терпеливо ждет пока Ягер откашливается. Суп в котелке начинает остывать, поэтому парень сам съедает пару ложек. На вкус немецкий гороховый полуфабрикат мало чем отличается от советского, разве что у красноармейцев он чуть более пресный.        Наевшись с Клаусом теплым супом и немного согревшись изнутри, русский оставляет штандартенфюрера лежать под настилом, а сам идет закапывать форменные брюки и рубашку мужчины. Сжигать их было бы слишком опасно, сильный дым точно заметили бы.       Сначала Ивушкин думает начать копать новую яму для вещей, но зачем делать новую если есть готовая старая? Рассудив, что лучше будет затолкать одежду в яму из-под костра и накрыть все это ветками, Николай так и сделал. Холодный вечерний воздух противно холодил плечи, ступни начинали неметь, это заставило парня вернуться к Ягеру, который наевшись спал, все так же хрипя при каждом вдохе и мелко дрожа всем телом. Им надо было как-то греться без костра и теплой одежды. Вариантов было немного.       — Клаус, — тихо зовет мужчину Ивушкин, теребя того за плечо, почти так же, как будил его мехвод. Мужчина не реагирует ни на что, у него поднялась высокая температура, и танкисту было страшно доставать из-под немца свою куртку, чтобы укрыть ей их голые тела.        Сняв с себя штаны, Коля свернул их и подложил под голову спящему германцу, рубашку, которой до этого было прикрыто причинное место Ягера, парень взял в руки и осторожно повернув Клауса набок устроился рядом с ним, прижимаясь к мужчине вплотную со спины, рубашку он накинул на их прижатые к друг другу бедра.       Каким бы компрометирующим и вызывающим их положение не было, Ивушкин в последнюю очередь думал о чем то пошлом, как никак он крепко прижимается к мужчине, которого кажется по настоящему любит и за которого болит его сердце. «Пожалуйста доживи до утра» — мысленно просил Николай, растирая руками тело старшего везде, где мог дотянуться. Он надеялся, что согреваясь таким образом, они смогут пережить холодную летнюю ночь.        Юноша продолжал тереть плечи, руки, бока, грудь Ягера до тех пор пока его самого не стало сильно клонить в сон. Только тогда, сильнее прижавшись к спине мужчины, он задышал тому в затылок. Лежа в таком положении он думал, что он полный дурак, что не согрел немца нормально раньше, как только заметил что тому холодно. Шалаш и костер могли бы подождать пока мужчине станет теплее, возможно поспеши Николай и согрей его теплом своего тела, Ягер бы не мучился так сильно сейчас.        Коля так сильно злился на себя, что в его глазах стали собираться слезы, всхлипывая он потерся носом о короткие темные волосы на затылке германца, оставил короткий поцелуй на загривке у мужчины. Николай злился и на себя и на команду, которая не грела мужчину пока Ивушкин задремал. С одной стороны он не мог их винить, они рассчитывали, что все вместе выдвинуться к чехам, но с другой стороны, они могли бы быть дальновиднее. Прерывисто выдыхая, русский прижал свою ладонь к груди немца. Чувствуя под пальцами размеренно-размеренно бьющееся сердце, он впервые молился — «Господи, не забирай у меня этого грешника.»