Отражение

До свиданья, друг мой, без руки, без слова, Не грусти и не печаль бровей, — В этой жизни умирать не ново, Но и жить, конечно, не новей. - С. Есенин. 1925 г. [1782] Малярия его не прикончила, несмотря на огромные ожидания, возлагаемые Джоном на неё. Он провалялся несколько дней в поту, едва ли отделяя сон от яви. Его терзали непрекращающаяся головная боль и неутолимое чувство жажды, так что Лоуренсу иногда в бреду казалось, что он уже попал в ад. Но он выжил. Малярия положила не одного солдата, но Джон выкарабкался и казался многим счастливым малым. Когда врач поздравлял его с благополучно протекающим выздоровлением, он думал застрелиться, но тут поступили новости о намерении англичан, засевших в Чарлстоне, отправиться на поиски припасов. Натаниэль Грин пришёл в ярость, узнав, что глава его разведывательного отдела, толком не встав на ноги и не обмолвившись с ним ни одним живым словом, рванул к генералу Гисту на Комбахи. От него осталась только одна короткая формальная записка. «Джон Лоуренс был безрассудным, если не сумасшедшим. Он казался по-дьявольски хладнокровным, рассудительным и бесстрастным, когда руководил нашими шпионами и следил за связью с Чарлстоном, но, как бы там ни было, так сорваться, не оправившись толком от малярии, и броситься в бой мог только крайне безрассудный человек. Впрочем, в его глазах и нервных движениях всегда скользило что-то, выдававшее чёрта внутри него» - Натаниэль Грин. Джон явился к генералу Гисту сразу же по прибытии на место, не отряхнув и пыли с сапог. Но несмотря на спешку, он опоздал и англичане уже захватили паром и переправились через реку. Эта новость довела Джона едва ли не до бесцельной ненависти, но он запихнул её меж рёбер пустой грудной клетки и явился к генералу с предложением. «Джон Лоуренс показался мне весьма толковым мужчиной на тот момент. Он говорил дельные вещи относительно наших позиций для препятствования кампании англичан, что выдавало в нём достаточно опытного военного. Я не мог раскидываться людьми, но выдал ему небольшой отряд и отправил вниз по реке в сторону мыса с чётким приказом: атаковать до рассвета следующего дня. Меня лишь смутила его удивительная инициативность и напористость, свойственная обычно честолюбивым молодым людям. Но у этого человека явно были другие причины, однако назвать их я затрудняюсь» - Мордехай Гист. Ночь и усталость настигли отряд Лоуренса и атаковали совместно, так что ему пришлось согласиться на привал у какой-то плантации на берегу реки. Маккеннан тут же принялся за усердную работу языком, ведь плантация не пустовала. Более того, там были женщины, которые тут же взялись за обустройство лучших условий отдыха для солдат, узнав, куда они идут и с какой целью. Джон не спал, но и нахождение в компании его не прельщало. Промаявшись в попытках заснуть около двух часов, он поднялся и решил проверить снаряжение. Тенью ходил он вдали от огней, осматривал тюки и считал боеприпасы, но иногда его мысли ускользали от математики, а Джон невольно поднимал глаза к звёздному небу. Небесные просторы больше не успокаивали его душу, висящую в его теле, как забытая рубашка на стуле. Но он всё равно смотрел ввысь, пытаясь припомнить те дни и ночи, когда был счастлив и когда смерть для него вдруг потеряла всякую привлекательность. Сириус голубовато мерцал на шее Большого Пса, навеки верного Ориону и вечно сопровождающего его на небесах. - Простите, сэр, что беспокою, - вдруг донёсся тихий женский голос и Джон опустил взгляд, чтобы увидеть говорящую. – Вы не ели, как мне сказали, поэтому я принесла немного сюда. Девушка была юной и красивой, как лилия, что так дивно пахнут лунными ночами. Одежда её была простой, лёгкой и весьма открытой, что было вполне нормально для августа, но могло объясняться и чем-то другим, о чём Лоуренс из напыщенного благородства даже не позволил себе думать. Тем более девушка смотрела на него настолько открыто и наивно-вопросительно, что в грешности её души и помыслов усомнился бы каждый. Её девичьи глаза, кажущиеся в синих сумерках фиалковыми, были устремлены на Джона снизу вверх и будили в его душе горькое чувство скорби. - Благодарю, но не стоило себя утруждать заботой о солдате. Уже достаточно поздно, юная мисс, поэтому отдыхайте и не беспокойтесь обо мне. - Надеюсь, Бог подарит Вам удачу в грядущем сражении. После этих слов девушка тихо ушла, а Джон ей так и не ответил, сохранив на кончике языка слова: «Или примет наши души с милосердием». 27 августа около трёх часов утра они выдвинулись в путь, на котором им уже готовилась западня. Джон не знал о ней, но в его груди уже лежало дурное чувство обречённости, которое он списал на волнение и лёгкий азарт перед битвой, обычные для него. Лошади мерно шли по пыльной дороге. До редута оставалось около мили, небо уже слегка светлело на горизонте… Бой разгорелся ещё до зари. Англичан было значительно больше, но Джон и не подумал об отступлении, отдавая приказы о рассредоточении и атаке противника. Он уводил свою лошадь, когда ей под ноги бросился обезумевший Маннаккен, хватая её под уздцы и пытаясь остановить Лоуренса. - Это безумие! Мы должны ждать подкрепление! – вопил он. – Забудьте о почестях, будьте благоразумны! - Да что тебе известно о моих мотивах?! – рявкнул, блеснув горящими глазами, Джон и повёл коня прочь от капитана, в самое сердце боя. Безумно красивая заря расцвела ярко-красным вместе с раной Лоуренса, после которой ему уже не было суждено выжить. Шляпа слетела, когда он упал с лошади, и ржаные волосы разметались среди сухой травы. Хрипучие ломаные вздохи давались с безумной болью, но были так сладки, что это казалось Божьим милосердием. Лёжа среди высокой травы в полной тишине, Джон понимал, что они были последними. И принимал это. Он чувствовал, как вместе с алым пятном по его груди разливался долгожданный покой. Травы слегка колыхались от ветра и бегущих мимо солдат, а догорающим звёздам не было до них абсолютно никакого дела. Они медленно меркли вместе со светом в глазах Джона Лоуренса, наконец, обретшего покой.