***
Он ушёл далеко в лес. Ступая на пожухлые, покрытые корочкой инея листья, он всё больше и больше отдалялся от человеческих поселений, от еды, от места, где умерло его Сокровище. С собой он уносил и локон, который отмыл от крови. Тонкие волоски блестели золотом в когтистых пальцах. Он спрятал её частичку в карман толстовки, который постоянно проверял: не потерял ли? Прислушавшись к звукам, отражавшихся от окружающих его предметов, он, наконец, понял, что нашёл нужное место. Под корнями огромного дерева была яма, достаточно большая для того, чтобы он мог в ней поместиться. Твёрдая и холодная земля, уже начавшая промерзать. Джек осторожно лёг и закрыл глаза. Снег, шедший день и ночь, укрыл землю небольшим слоем, который скрыл от глаз место, в котором устроился Джек. Сон, глубокий и непрерывный, был подобен спячке медведя. Хотя, пожалуй, Джек был даже опаснее любого, самого крупного и злого зверя. Если бы его разбудили, смерть того, кто потревожил его сон, была бы поистине ужасна.***
По весне, когда солнце пригрело землю, вместе с природой проснулся и он. И то, от чего он пытался скрыться во сне, вновь вернулось. Джек бесцельно бродил по человеческим поселениям, охотился, когда чувствовал голод и при каждом удобном случае старался уснуть. Сезоны сменялись один за другим, снова и снова, соединяясь в полные циклы. Сколько их прошло? Сколько раз он впадал в спячку? У него больше не было цели. Прежде вперёд его гнал голод. «Убей как можно больше, съешь столько, сколько влезет». А потом явилась Она. Одним своим присутствием уничтожила мерзкого паразита и голод, который он вызывал. Она манила его, звала, вызывала чувства, которые Джек не испытывал прежде. Близость к ней и с ней наполняла его существование смыслом. Но сейчас смысл у него отобрали. Он сам его уничтожил. Локон её волос давно потерял те слабые отблески жизни, которые его когда-то наполняли. Но Джек не мог от него избавиться. В нём больше не было ничего, связанного с нею, но знание о том, что прежде эти волосы принадлежали ей, не позволяло ему разжать пальцы. Он скрупулёзно перебирал осколки-воспоминания, стараясь не упустить ни одного.Попытка оттолкнуть его руками, удар ногой в грудь.
Он готов на что угодно, лишь бы вновь ощутить это.Касаться её было блаженством, но когда она сама касалась его, это было в сотни раз ценнее.
Лишь сейчас он это осознал. С каждым погружением в глубины своей памяти, он всё яснее понимал, чего так нестерпимо желал, но не смог достичь. Он хотел, что бы она тоже его касалась. Сама. Чтобы её руки скользили по его телу, чтобы она обнимала в ответ, прижимаясь. Снова её неверный, неуловимый образ являет себя в темноте и стоит перед ним. А он отгораживается от мира, не желая его видеть.***
Он хочет снова встретиться с Ней. Всё его естество тщетно рвётся за ней, в пустоту и неизвестность, но он слишком тяжёл. Тело лежит, не сдвинувшись с места. Он не может взлететь как Она. Прикован к земле. Заключён в мире без Неё. Горло сдавливает невидимая рука. Хочется выть. Когти царапают кожу, покрывающуюся новыми шрамами. По щекам стекает ледяными каплями смола.«Хочу быть рядом! Хочу видеть! Хочу чуять! Хочу касаться!»
Мерцает образ, горит растерзанная грудь, гремят мысли, стучась о череп изнутри. В один миг его опустошило. Мысли, желания, жизненные силы вырвались наружу, ослабив до такой степени, что он и пальцем с трудом бы пошевелил. Но взамен в пространстве повисла тонкая, мерцающая нить, выходящая прямо из его груди, и устремляющаяся вдаль. Он почувствовал очень слабое тепло. То самое, которое обволакивало его рядом с Ней. Словно она была там, на другом конце этой нити, невольно дав о себе знать. Оглушённый, ослабший, он мог лишь с неверием уставиться на эту призрачную нить. У него вновь появилась Цель.***
Он шёл по прямой. Упорно. Пересекая города, леса и пустыри. Обдирая ноги, иногда оступаясь, и скатываясь по пологим склонам. В пути он почти не встречал людей, кроме тех случаев, когда проходил через города. Отчаянная надежда гнала его вперёд, наполняя предвкушением от предстоящей встречи. Но чем ближе он к ней становился, тем сильнее начинал говорить в нём страх. Снова вспомнил её побег: как она оставляла за собой кровавый след, как кричала, стараясь вырваться, а потом просто рыдала, свисая с его плеча, когда он нёс её обратно. Если она увидит его, то испугается? Убежит? Не подпустит к себе?***
Она точно была в этом городе. Он это чувствовал. Ему хотелось как можно скорее её отыскать. Но страх заставлял его медлить. Страх быть отвергнутым. Как тогда… И вновь он окунулся в этот кошмар. Мёртвое тело, запах крови и болезни. Крики, плач, сопротивление… Нет, он просто посмотрит на неё. Издалека, незаметно. А если захочется побыть ближе, то проберётся, как и прежде, через окно, когда она будет спать.***
Несмотря на своё решение, Джек всё ещё медлил, оттягивая момент, которого страстно желал и одновременно страшился. Он заставлял себя двигаться, держась путеводной нити. Шаг за шагом, мимо людей, спешащих по своим делам, рассеянно спотыкаясь, Джек брёл вперёд. Ни на мгновение не забытое им тепло всё набирало силу. Последний шаг. И Джек замер, чувствуя, что не может вздохнуть. Там, на расстоянии нескольких рывков… была Она. Тот же свет, тот же узор и мягкое марево. Веки задрожали, рот распахнулся, исторгая полузадушенное сипение, а пальцы сжались. Его словно оглушило.«Так близко! Хочу! Ближе!»
Разум начало заволакивать пеленой. Хотелось оказаться рядом, схватить её и утащить подальше. Сгрести в объятия, ощутить теплоту кожи. Слышать стук живого сердца, и чуять запах. И вновь окунуться в Её свет… И в неё саму.«Нет! Нет! Умрёт!»
Он сам не заметил как подошёл к ней невероятно близко. На расстоянии вытянутой руки, дразня, мерцала Она. Ещё немного, и он не сможет сдержаться. Снова сделает это. Мокрые от слёз щёки, всхлипы. Испуганная, не желающая быть с ним. Всё это снова может повториться. Сквозь завесу удушающих воспоминаний прорывается громкий смех. Джек встрепенулся, вслушался: весёлый, звонкий смех. Что это? С ним она никогда…***
…С недавних пор во мне поселилось странное, призрачно-знакомое, зудящее чувство. Словно кто-то за мной наблюдает. От этого чувства мне не удаётся избавиться. В моём случае игнорировать свои предчувствия будет не лучшей идеей. Не хотелось бы, чтобы книга моей жизни вдруг превратилась в сборник ужастиков, или детектив, в котором будут пытаться найти преступника, который убил, или же просто похитил молодую девушку. Сколько не пытайся убедить себя в том, что это лишь иллюзия, реальность вновь и вновь предоставляет мне доказательства обратного. В последний раз я чудом успела отскочить от едва не свалившегося мне на голову чемодана, который, сопровождаемый громкими проклятиями в адрес «бессовестной кобелины» летел из окна, теряя часть содержимого. А ведь мне изначально отчего-то не хотелось проходить под окнами именно этого дома.***
Я поёжилась от прохладного вечернего воздуха, подтягивая повыше плотные чулки. Погода ещё позволяла выряжаться в шорты и майки, но было уже не так тепло. Я снова загулялась. Вернее, заспалась. Город небольшой, и потому самые популярные места здесь — несколько баров да клуб. Может, ещё библиотека. А парк… ну что парк? Большой и запущенный, ещё и на краю города. Мало кому интересно там шляться. Разве что я иногда устраиваюсь подремать на самой дальней скамейке, которая расположена в укромном закутке, скрытая разросшимся кустарником. Наверное, кроме меня там никого и не бывает.***
В библиотеке, обложившись кучей книг, я упорно пыталась выяснить значение своих снов. Сонники, которые гордо занимали по несколько полок в магазинах, оказались пустышками. Открыв их и лишь пробежавшись глазами по содержимому, я уже чувствовала, что написанное там — полная чушь. Но сны не давали покоя. В последнее время мне упорно снилось, что кто-то меня трогает. Даже не так… скорее гладит. Везде. И это воспринималось как нечто жуткое, и нежеланное, отталкивающее. Потом это сменялось ледяными, но бережными объятиями, ощущением сильного, высокого тела за спиной. Но менее страшной ситуация не становилась. Я отложила очередную книгу, в которой не было ответа на мой вопрос, и устало потёрла лицо. Ощущение, будто я искала не там. Задумчиво кошусь на дальний стеллаж. Психология. Может там посмотреть?***
Из библиотеки я выходила недовольная. По книгам выходило, что мне снилось либо проявление стокгольмского синдрома, либо же так трезвонило неудовлетворённое либидо. Притом, неудовлетворённое в том смысле, что мне требовалось что-то жёсткое, с элементами насилия и недобровольности. От одной мысли стало противно. Может кому-то и нравится, когда ему оставляют синяки, выкручивают руки, или лапают без разрешения, но мне — точно нет. Все парни, с которыми я была — заботливы и нежны. И мне это нравилось. Близость, порой разбавленная смущением и долей неловкости, обычно заканчивающаяся взрывами довольного смеха. Я настолько погрузилась в себя, пытаясь отыскать ответы на всё появившиеся после штудирования книг вопросы, что слишком поздно заметила подозрительного человека, следовавшего за мной. — Де-е-евушка, а вы куда идё-оте-е? От неожиданности я подпрыгнула на месте. Обычно так подпрыгивают кошки. Всеми четырьмя лапами, если подобраться к ним и внезапно издать громкий звук. Позади меня, пьяно растягивая слова, вопрошал заросший мужик в мятой одежде, от которого жутко разило алкоголем. Я стала лихорадочно искать взглядом, куда можно было бы быстро юркнуть. Но не успела сориентироваться. Пьяньчуга, так и не получив ответа, опасно приблизился, продолжая односторонний разговор: — А вы така-а-я красивая… а не хотите ли па-азнакомиться? — вот тут я окончательно осознала, что пора делать ноги. — Нет, — на автомате пискнула я, рванув прочь. Но сильная рука ухватила меня за шиворот, разворачивая к себе. В секунду назад в пьяных глазах больше не было ни намёка на хмель. Да и хватка уж больно уверенная. Алкоголем разило только от одежды, и тут на меня нахлынуло осознание того, что это не просто более-менее безопасный пьяньчужка, от которого можно без особых проблем удрать, так как его самого ноги не держат. В глубине его маленьких, поросячьих глазок блеснул опасный огонёк, а по лицу расползалась издевательская ухмылка, полная чувства собственного превосходства. И тут я заверещала. Во всю силу, так, что казалось, мои собственные барабанные перепонки лопнут. Резкое движение откуда-то сбоку, и я шлёпаюсь на землю, а схватившего меня человека впечатывают в стену несколько раз. И с каждым ударом раздаётся всё более отчётливый хруст, а до моих ушей доносится злобное рычание. Туша падает вниз кулем, оставив после себя на стене кровь с ошмётками чего-то белого. Ему проломили череп. Размозжили голову, размазывая содержимое черепушки по стене. Всего несколько ударов, и крепкие кости раздроблены на мелкие осколки. Это же сколько силы нужно приложить? А тот, кто за несколько минут превратил вполне крепкого мужчину в остывающий труп, начал медленно поворачиваться ко мне. В тускловатом свете фонарей мои глаза выхватили лицо. Серое. Нет, не смуглое, не чёрное, а именно серое, антрацитовое лицо. Чёрные глаза, и чёрные же подтёки чего-то на щеках. Что за маскарад? До Хэллоуина ещё было несколько месяцев. Или он из этих, как их там… косплееров? Или как в хоррор-фильмах — маньяк с причудой выряжаться на «работу»? Но приглядевшись я поняла, что чёрные глаза это не линзы. Да и глаз там нет. Вообще. Просто пустые провалы, сочащиеся чёрной субстанцией. Я медленно поднялась, отряхивая с ладоней впившиеся камушки, чувствуя на себе взгляд опасного нечто. Казалось, существо отлично меня видело, и отсутствие глаз ничуть ему не мешало. Теперь странный мужик с поросячьими глазами казался мне более предпочтительным вариантом, нежели нежданный нечеловеческий «спаситель». Между приоткрытых в подобии улыбки губ мелькнули острые зубы. Высоченное существо дёрнулось в мою сторону. В полном молчании я резко развернулась на пятках и что было духу припустилась прочь. Подальше от трупа и странного существа. Ветер шумел в ушах, сердце судорожно билось где-то в горле, а я всё боялась, что вслед за мной сейчас бежит серокожий. Я неслась до самого своего дома, не сбавляя скорости, преодолевая улицу за улицей. Последний рывок, и я дрожащими от разгулявшегося в крови адреналина руками, с трудом проворачиваю ключ в замке, и вваливаюсь в дом, чтобы потом запереться на все доступные защёлки, и обессиленно осесть на пол. Лёгкие жгло огнём, голова потяжелела, и единственное что я сейчас слышу — стук собственного сердца. Оно бьётся, наверное, быстрее чем у землеройки, так быстро, что вполне может разорваться от непосильной нагрузки. И сейчас, лёжа на полу в прихожей, я с дрожью вспоминаю сюжеты ужасов, которые порой смотрела, чтобы проверить себя на прочность. Маньяки легко проникали в дом через окно, или выломав дверь. В этот момент я пожалела, что не живу в замке с поднимающимся мостом и узкими бойницами вместо широких окон. Или, на крайний случай, в бункере с железной дверью. Мысли ошалело прыгали в голове. С одной стороны, тот, что притворялся пьяным, явно не светские беседы собирался вести, а серокожий меня, можно сказать, спас. Но действовал он без малейшего колебания, нещадно втирая мужика в стену. Кто в здравом уме способен на такое?! Поэтому я не могла быть уверена в том, что он не поступил бы так и со мной. Или как похуже. Кончики пальцев похолодели. Хотелось забиться туда, где меня не найдут. Когда находишься в обществе того, кто сильнее тебя, так или иначе будешь чувствовать нависшую над собой опасность. На подгибающихся ногах я добралась до чулана, выуживая из груды хлама новенькую биту. Не имею ни малейшего понятия, откуда она в нашем доме, ведь в бейсбол ни отец, ни мать не играли. Быть может, это отличительная черта всех американцев: ты либо смотришь бейсбол, либо в него играешь, а в крайнем случае у тебя просто так лежит дома бита. Сжав в руке своё оружие, я начала медленно обходить весь дом, проверяя, закрыты ли окна. Старалась ступать как можно тише. Задёрнув шторы везде, где они были, всякий раз страшась увидеть за тонкой преградой стекла пугающее лицо, я скользнула к себе, то и дело вздрагивая от скрипящего под ногами пола. Родная комната казалась более надёжным местом, нежели гостиная, или любая другая комната на первом этаже. Если что, я всегда успею сигануть из окна прежде, чем до меня доберутся. Меня затрясло. Я завернулась в одеяло, но ладони и стопы так и остались ледяными. Казалось, если я не отвлекусь хоть на мгновение, то впаду в истерику. В полной темноте я нашарила шуршащую упаковку со снеками в недрах прикроватной тумбочки. Я так и не включила свет, стараясь издавать как можно меньше звуков. Осторожно вскрываю пакет. Набиваю рот маленькими печеньями, почти не ощущая на языке обычно яркого, приторного вкуса сырной добавки. Изо всех сил пытаюсь отвлечься от пугающей темноты. Можно было бы зажечь свет, но тогда для окружающих пропадёт иллюзия пустого дома. Зачем делать из своего убежища маяк? Но и в темноте всё равно страшно. Когда просто не видишь чего-то, обычно не боишься, но когда ты уже знаешь, что что-то скрыто во тьме, но так и не способен увидеть, страх возрастает многократно. Вместо того, чтобы вслушиваться в каждый шорох, выискивая подвох и ожидая звука тихих шагов, предпочитаю слушать своё чавканье и шуршание пакета. Я опускаю голову на кровать, собираясь пару минут полежать вот так, закрыв глаза. Сон уйдёт, а я смогу дождаться утра…***
Проснулась, когда небо чуть просветлело. Бледно-серое, оно предвещало долгий дождь, на который будет приятно смотреть, прилипнув носом к стеклу и шумно отхлёбывая горячее какао из обжигающей пальцы кружки. Нога замёрзла, высунувшись из-под одеяла, а в кожу впились крошки от раздавленных крекеров. Лишь они, да упавшая на пол бита не дали принять вчерашнее происшествие за ночной кошмар.