Мяо Шань, спустившаяся в ад

      В кресле как-то некомфортно, никак не могу найти подходящую позу и верчусь волчком. А он устроился напротив, как и вчера, на полу. Подошёл медленно, без колебаний опустившись у моих ног. От этого даже неловко: заставлять гостя сидеть на полу. Хотя, считать его гостем это как-то…       Но я же сама его пригласила, за язык меня никто не тянул! — Почему «нет»? — он взял на себя инициативу начать разговор.       Всё же будем говорить, да? — А, это, — ясно, подумал о том, что прогоняю. Интересно, прислушался бы? — Ты так неожиданно зашумел, что я испугалась, и разлила кое-что важное. Вот и вскрикнула: не хотелось лишиться лекарства.       Поднимаю ступни с пола, с ногами залезая в кресло. Пальцы холодеют. Напротив меня дрожат слипшиеся от смолоподобной жижи, текущей из глазниц, ресницы, и чуть шевелятся тонкие губы.       Какой же он… не человек. Об этом кричит и его неестественно высокий рост, и цвет кожи. Огромные ладони с длинными, словно бы насильно вытянутыми пальцами, и когти, чуть загнутые, местами обломанные, но даже на вид кажущиеся более крепкими, чем человеческие. — Где ты живёшь?       К какому вообще типу существ он относится? — Р-р-рядом. — В-вот как, — пальцы нервно мнут полы домашнего халата, и я непроизвольно вжимаюсь в кресло, пытаясь слиться с обивкой. Мысли мечутся, не в состоянии оформиться хоть во что-то внятное. — Лекар-р-р-рство. Что… зачем?       У меня и до этого были некоторые подозрения, но сейчас они только укрепились. Очень похоже на то, что несмотря на разумность, которой было более чем достаточно пусть и не на самую правильную во всех планах, но всё же более-менее понятную речь, он не обладал многими знаниями. Те же фейри понимали, что люди болеют, и им недостаточно просто заснуть под ближайшим кустом на недельку-другую, чтобы прийти в норму. — Лекарство, оно нужно, если болеешь, — ни тени понимания не скользнуло по лицу Джека, — от болезни можно умереть.       Секунда, другая, и черные провалы медленно округляются, совсем как глаза у испуганного человека. Его фигура на мгновение смазывается, чтобы обрести чёткость в опасной близости от меня. В ещё более опасной чем прежде. Нависнув тёмной тенью, окатывая зловонным дыханием, существо Джек рычит: — Кто? Кто пр-р-р-ричинил?! — в этих словах ярость, ненависть и обещание. Обещание мне, и угроза для того, кто будет назван «виновником».       Верхняя губа приподнимается, обнажая ряд кривых, треугольных зубов, сделавших бы честь любому дикому зверю.       Он весь дрожит от едва сдерживаемого гнева.       Воздух вокруг становится тяжёлым, и вовсе не от запаха, нет. Он какой-то густой, тёмный, в лёгкие проходит хуже киселя. Тёмное облако абсолютной злобы заставляет меня задыхаться. — Отойди, — дезориентировано сиплю, пытаясь дотянуться до груди, чтобы оттолкнуть подальше. — Кто, скажи кто? — повторяет снова и снова, как поганая музыкальная шкатулка, играющая по кругу одну и ту же скрипучую мелодию.       Слышится треск, его лицо в паре дюймов от моего. Слишком близко. — Никто, никто, — судорожно бормочу, глотая окончания слов. — Скажи, — его руки теперь на моих плечах, а голос стал тише, и доносится будто бы издалека.       На несколько секунд я выпадаю из реальности, чтобы затем прийти в себя, осознавая, что сижу я всё в том же кресле, а вовсе не болтаюсь под потолком вниз головой, а мир не совершал никаких сумасшедших кульбитов.       Воздух постепенно становится легче, прозрачней, и у меня, наконец, появляется возможность отдышаться.       Его эмоции разрушительны. Подлокотники исцарапаны, а местами и вовсе торчат щепки. — Убери руки, — а он лишь вздыхает, и не думая слушаться. Нет, я не собираюсь больше это терпеть! — Отпусти немедленно, — едва удерживаю себя от того, чтобы повысить голос и стукнуть засранца. Не хочется испытывать судьбу, но и позволять ему творить всё, что захочется, не собираюсь.       Палец за пальцем, с трудом отцепляю его от себя. Кота, который выпускает когти, держась за одежду, и то отодрать проще. А у него вроде и не болезненная хватка, но настолько крепкая, что если бы он сам постепенно не разжал пальцы, едва ли у меня хоть что-то получилось бы с этим сделать. — Не. Смей. Трогать. Меня. Без. Разрешения! — голос под конец «даёт петуха». Это отвратительно! Как вообще так можно поступать? Концепция согласия, любой нормальный человек должен осознавать, что ей нужно всегда следовать!       И я снова попадаю в эту ловушку разума, пытаясь примерить на него человеческие стандарты поведения. Едва ли Джек имеет представление хотя бы о значении слова «концепция», не то что о том, что нельзя хватать кого-то просто потому, что тебе так захотелось. — Почему? — как много «почему» за один день. Кажется, даже маленькие дети, наедине с которыми мне приходилось оставаться, и те меньше почемукали.       В зависимости от того, как он воспримет мои слова, я пойму, насколько он небезнадёжен. — Мне неприятно когда ко мне прикасаются без разрешения и моего на то желания, — произношу медленно, старательно подбирая подходящие слова.       Ну вот и узнаем теперь, из какого ты теста.       Всё время что он раздумывал над моими словами, я едва могла усидеть на месте. — Можно коснуться? — он был совершенно серьёзен. И тут я едва не задохнулась от возмущения. Кажется, у меня даже задёргалось веко. — Нет, — во всяком случае до тех пор, пока его руки не будут достаточно чистыми. Его неряшливый, и откровенно бомжатский вид просто вымораживал, пожалуй, его пренебрежение гигиеной страшило и отвращало меня больше, чем опасность быть размазанной тонким слоем по ближайшей плоской поверхности, если ему вдруг что-то взбредёт в голову.       Сник. Принял ли он мои слова к сведению? И имеет ли для него хоть какое-то значение чужое «неприятно»?       Из-за него моё настроение и физическое состояние как на русских горках. Правда, вместо того, чтобы хоть иногда идти вверх, вагонетка моих эмоций трясётся, и чуть что, почти слетает с рельс, дёргаясь из стороны в сторону, стремительно летит вниз.       Ещё немного, и я начну хлестать успокаивающие чаи литрами. Столь сильное нервное напряжение я испытывала в последний раз, наверное, на тестах. Хотя, не стоит это сравнивать.       Моя относительно спокойная жизнь внезапно превратилась в сущий кошмар и сюрреалистичный ужастик. Казалось, что Джек был послан ко мне как какое-то наказание, чтобы уравновесить собой мою спокойную и счастливую жизнь. Смотрю на него не моргая, стараясь не упустить ни малейшего изменения в его настроении. Он крайне неуравновешен и вспыльчив. И если не хочу повторения того, что случилось буквально только что, мне стоит быть начеку.       Но это непросто. С одной стороны, я уже не раз видела у него подобия улыбки, оскалы, выражение печали, но всё это не воспринималось столь же однозначно, как мимика любого знакомого мне человека.       В нём была некоторая… заторможенность? Он словно бы вспоминал, как выражать эмоции, но выходило порой весьма неестественно. Это напоминало попытки робота имитировать естественную человеческую мимику.

***

      Я начинала ощущать усталость. Веки тяжелели, а голова не соображала. Медитации могли дать многое, но ими не заменить крепкий восьмичасовой сон.       После всех этих криков, обвинений в адрес непонятного кого, больше всего на свете хотелось захлопнуть окно и шмыгнуть в постель, чтобы заснуть в блаженном одиночестве. Не стоило и пытаться намекать на то, что я не намерена продолжать встречу. Понимал меня он только тогда, когда я говорила прямолинейно, без всяких изысков. — Я устала и хочу спать, пожалуйста, приходи в другой раз, — голову сжимает обручем боли. С недосыпом шутки плохи, и мне не улыбалось потом бродить, натыкаясь на стены. Но он не торопился уходить, склонив голову на бок, и о чём-то рассуждая. — Спи, — выдал он совершенно спокойно.       В смысле? Он же не собирается здесь остаться?! — Я засну, уходи, — надеюсь, всё же, моя догадка не более чем плод моего воображения. — Иди, засыпай, — он покрутился, словно пытаясь сориентироваться, а затем в несколько шагов оказался рядом с кроватью, и кинул на меня выжидающий «взгляд».       Не знаю даже, что меня больше поразило, тот факт, что я могла различить характер «взгляда» того, у кого в принципе нет глаз, или то, насколько стремительно прогрессировала его наглость. — Я не хочу спать с тобой в одной комнате! — незаметно для себя самой повышаю голос. Моя осторожность и опаска давно сделали ручкой под натиском кипящего гнева и возмущения, поднявшихся во мне бурлящей лавой. — Пошёл вон! И не смей появляться здесь до завтрашнего вечера минимум!       Всё это я, подскочив, прошипела ему прямо в лицо, едва удерживая себя от того, чтобы, ухватив за грудки, самолично не вытолкать его из окна. Да что же это такое? Это моя комната, мой дом, и я собираюсь спать, с какого перепугу я должна его тут терпеть? — Я хочу… остаться, — его руки дёрнулись ко мне, чтобы остановиться в последний момент. Ну спасибо хоть это запомнил. — Тебе что, коврик постелить? — мои щёки уже болели от натянутой улыбочки, которую не видел он, но которая помогала мне не разразиться потоком безобразной ругани.       Джек буквально просиял, разулыбался так, что мне вновь сделалось не по себе. Ясно, коврик ему подавай. Котёнок прям, коврик, блюдце с молоком… Хороший такой котёночек, под два метра ростом, спасибо хоть не саблезубый. — Вышел из дома, и не смей лезть ко мне в комнату, когда я сплю. Если хочешь зайти, то стучишь вот в это окно, и если я тебе открою, то заходишь, если нет, то уходишь. Ты понял? Понял?! — Да… понял.       И он, наконец, ушёл.       Это действительно было ужасно, ещё никогда я не была так близка к нервному срыву. Сейчас, в одиночестве, я осознаю, насколько была опрометчива.       Как чихуахуа, лающая на огромного добермана, и забывшая о том, что её могут лишить головы за один укус. В моём случае — с пары ударов.       А я ведь чуть ли не с кулаками на него полезла! Удивительно, что он не разозлился. Вот и зачем мне это всё вообще надо? Из-за той призрачной, необъяснимой тяги? Или дело в том, что я всегда старалась держать обещания и не менять решения по десяти раз на дню? Сердито соплю, жестоко избивая подушку. Может, будь она набита перьями, у меня были бы все шансы устроить в комнате сцену из старых фильмов, где не выдержавшая зверств спальная принадлежность, издав жалобный звук, надрывается, выпуская фонтан белых перьев, летящих во все стороны.       Головная боль медленно отступила вместе с выветрившимся запахом, оттеснённая необъяснимым приливом сил. Было похоже, что моё недомогание оказалось лишь иллюзией, созданной мной для того, чтобы оказаться в одиночестве. Пусть мне пока не было до конца понятно, зачем я нужна Джеку; но всё ещё оставался вопрос, а зачем он был нужен мне самой?       Ведь он не добрый волшебник Гендальф или Дамболдор, который возьмёт меня за ручку и отведёт в мир магии. Не божество и даже не фейри. Пока я видела в нём лишь преследователя с задержками в развитии, и пробелами в знаниях, которые он, впрочем, весьма активно заполнял. А ещё он спас меня от неприятностей, которые грозили мне если не смертью, то, возможно, травмами, и не только телесными…       Да уж, осталось только заиграть грустной, медленной музыке, под аккомпанемент звуков дождя, и показать моё лицо крупным планом. Самое то, для подросткового сериала о любви простой девушки и вампира, оборотня, или ещё какого существа, что покажется сценаристам более интересным, чем уже приевшийся образ школьного хулигана.       Да уж, он скорее оборотень. Живёт явно в лесу, постоянно притаскивает всякий растительный мусор, который оставляет после себя по всей комнате.       Картина огромного волка, яростно выкусывающего из шерсти блох, а затем с блаженным видом, высунув наружу язык, чешущего себя за ухом задней лапой, подняла мне настроение.       Пока он исполнял часть моих просьб, но всё же, в большинстве случаев поступал так, как хотел. Кажется, сейчас мне остаётся лишь прислушаться к подсказкам подсознания, и просто плыть по течению. Значит, общаться?       Но разговоры у нас пока не особо клеились. Может, стоило попробовать что-то другое? Только вот что?       Поудобнее перехватываю подушку, прижимая её к груди. Ладно уж, буду решать проблемы по мере их поступления, и вообще:

«Я подумаю об этом завтра!»

***

      Череда затянувшихся дождей прекратилась, и солнце, получившее такую возможность, сразу установило свои правила, испарив лужи, и превращая город в одну огромную сауну, заполненную горячим, влажным воздухом.       Пусть последнее десятилетие над вопросами экологии и глобального потепления начали трястись все, от обывателей до политиков, ощутимых положительных изменений не было, хотя на графиках, которые гордо демонстрировали по новостным каналам, всё выглядело довольно обнадеживающе.       Мама рассказывала, что в её молодости погода никогда не была столь переменчива. И почему-то, слушая её слова, глубоко внутри что-то отзывалось, говоря: «Да, так и было!». Хотя, что я могу об этом знать?       Выходить из дома совсем не хотелось. Будь воздух хоть чуточку суше, я бы выволокла из гаража шезлонг и погрелась под горячими лучами.       Но увы, всё что я могла, это печально смотреть в окно, оставаясь под опекой домашнего климат-контроля, который ответственно отрабатывал каждый потраченный на его покупку и содержание цент.       Скучно, мне было чертовски скучно. Думать о Джеке не хотелось. Да и любые попытки задуматься о нём, ласково пресекались моим разумом, который транслировал мне единственное и нерушимое: «Скука! Скука смертная!»       Я включила поочерёдно несколько игр на компьютере, но почти сразу же их выключала, хотя порой могла потратить на них не один час. Прошерстила половину книжных полок, заглянула в онлайн читалки и кинотеатры, и даже спустилась посмотреть отчаянно нагревшийся телевизор, который если и включался, то только чтобы посмотреть всей семьёй какой-нибудь фильм в те редкие дни, когда мы все были дома. Важная тётенька вещающая что-то о политике, не менее важный дяденька рассказывающий о повадках ленивцев и глупое ток-шоу… совершенно не вдохновляли.       Хотелось лечь на пол и начать кататься колбаской, ноя от скуки.

***

      Терзая ни в чём не повинный омлет, я больше размазывала его по тарелке, чем ела. Поблёскивающие на белой керамике капельки масла, поджаренные ломтики помидора, расползающиеся на куски от малейшего к ним прикосновения, не вызывали аппетита. Свет просачивается в окно и падает на стол, отражаясь от гладкой поверхности маленьким солнечным зайчиком. Световое пятнышко медленно ползёт по столу, постепенно увеличиваясь…       Кладу ладонь прямо на пятно света, и подперев голову, бездумно наблюдаю как он двигается к противоположной стороне стола, сдвигая руку вслед за ним. Мир сузился до этой комнаты, до обеденного стола с остывшим омлетом и солнечным пятном.       Когда мир одновременно и давит, и перестаёт для меня существовать, в голову приходят странные мысли, начинает казаться, что я не отсюда. Что моё место не здесь. Но если не здесь, то где? Кто я вообще такая? Кем должна быть? Или стать?       Перебираю профессии одну за другой, но понимаю, что не в силах буду себя с их помощью обеспечить. Одна мысль о том, что придётся день за днём ходить на работу, чтобы в итоге суметь себя прокормить, погружает в уныние. А те мои навыки и увлечения, которые я бы с радостью применила для заработка для хлеба насущного, балансируют между тем, для чего нужен серьёзный диплом, и тем, что, несмотря на отсутствие законодательных запретов, считается мошенничеством и антинаучностью.       Я вдруг остро осознаю собственную инфантильную беспомощность. Да, мне уже приходилось зарабатывать деньги; но это была точно не та сумма, на которую можно прожить, так, порадовать себя какими-то мелочами, не более. В такие моменты меня охватывает желание бросить всё, и бежать за фейри в круги из грибов, которые до странного часто можно встретить в наших лесах. Чудится, что там, за гранью, мир, который меня примет, который будет прост, понятен, и комфортен, что там я смогу жить, не заботясь ни о чём; но всякий раз я останавливалась, вновь и вновь напоминая себе, что если уйду, то назад уже не вернусь, во всяком случае, человеком. Я стану похожа на них, маленьких крылатых духов, что не знают привязанностей, склонны потакать себе в любом желании, и которым чужда мораль.       Вечная бездумная пляска, бесконечный карнавал. Без мыслей, забот, без смысла. Одно лишь веселье и шалости. Порой это настолько привлекательно, что я замираю у последней черты, которая заманчиво поблёскивает росой на грибных шляпках.       Моё самокопание прервал звук поворота ключа у входной двери, и я, бросив вилку, понеслась в прихожую, повиснув у мамы на шее. — Тише, тише, сейчас меня уронишь. Помоги-ка лучше с покупками, — едва удерживая огромные пакеты, просипела она. От неё, как обычно, пахло лекарствами и кофе. В пакетах было много всего. Настолько, что один из них даже перевернулся под собственной тяжестью; стоило только поставить на стол, как он завалился на бок и из его недр выкатились несколько яблок. — Мам, почему ты не берёшь мешочки для покупок? Я же их тебе отдавала? — половина купленного была расфасована по небольшим бумажным пакетикам, которые были забиты до отказа, и не закрывались. — Забыла, дорогая, забыла, но в любом случае, можно же взять пакеты в магазине, чего суетиться? Я же не много всего беру, и пакетов хватает. Да и вообще, сколько мы не виделись, а твой первый вопрос, это о мешочках для покупок, так ты меня любишь, да? — она плюхнулась на диван, с наслаждением потягиваясь. — Неправда, я рада тебя видеть, очень, — оставив продукты, устраиваюсь рядом и кладу голову ей на плечо. — Ну, как ты тут? Школа же скоро, — подозрительно ласково протягивает мама. — Сколько меня не видела, а первым делом о школе! Какая ещё школа, ещё несколько недель до неё, дай свободой насладиться! — Хорошо-хорошо, наслаждайся, — по её лицу расползается хитрая улыбочка, — пока время есть. — Хочешь чего-нибудь? — надеюсь, она не успела поесть где-то, и я смогу хоть немного побыть рядом. — Давай-ка сэндвичей с джемом и взбитыми сливками? Сделаешь? — Да! А ты пока… — А я пока в душ, — улыбнулась она, похлопав меня по плечу.       По кухне плывёт дивный запах поджаривающегося хлеба, а я уже намазываю готовые тосты щедрым слоем клубничного джема, покрывая алую вкусность пышными белыми пиками сливок, едва удерживая себя от того, чтобы не выдавить их тайком себе прямо в рот, пока никто не видит.       Наконец, пришла мама с влажными волосами, рассыпавшимися по плечам, сияющая так, словно побывала, ни много ни мало, в спа-салоне. — Что у вас там новенького? — поинтересовалась я, вгрызаясь в сэндвич, и едва не застонав от удовольствия. Всё же сладости это одни из лучших вещей на свете. — Ну, один пациент пришёл с покусанными пальцами. Устроил на заднем дворе свалку для пищевых отходов, и к нему наведалась орава енотов, которых он решил, набравшись храбрости после стаканчика виски, выкинуть с участка за шкирку. Как понимаешь, енотам эта идея не понравилась, — сказала она, примеряясь к сэндвичам, пытаясь выудить из кучи тот, в котором было побольше начинки. — Пфф, да ладно, — но посмотрев на красное от едва сдерживаемого смеха мамино лицо, у меня закрались подозрения, — Стой, серьёзно? Без шуток? — я даже не заметила, как с края тоста на тарелку закапал джем. — Иногда «правда такая неправдоподобная», да? — подколола меня она, явно намекая на происшествие семилетней давности, когда я с жаром доказывала, что ни одно из пропавших из коробки печений не было съедено мной; а что съели всё фейри.       Но, конечно, это была не совсем правда, всё же, половину из них я тогда действительно съела.

***

      Мама ушла к себе, а я всё продолжала сидеть на кухне, опустошая банку с джемом. Родители бывали дома редко, но оттого эти краткие моменты вместе становились лишь ценнее. Я ощущала их мягкую, похожую на сахарную вату любовь ко мне; она обволакивала, поблёскивая маленькими кристалликами, и была бесконечно сладкой. Такой, как шоколадное мороженное с ореховой посыпкой и двойной карамелью, которое ешь, давясь слезами, заедая неприятную горечь на душе.       Меня одолевал стыд. Мне начинало казаться, что я пользовалась их чувствами в своих, неведомых даже мне самой целях.       Но от того, что я продолжу мучить саму себя, обвиняя во всех возможных и невозможных грехах, никому лучше не будет, мне, так точно. Я помотала головой и потёрла затёкшую от долгого сидения в одной позе шею. Там, за стеклом, под сенью яблочной листвы кружились фейри. Их звонкий смех долетал до меня даже здесь. Не время впадать в уныние. Позитивный настрой, и только он. Никаких больше переживаний. Мой мир всё ещё держится под натиском последних событий.