***
Самайн празднуется несколько дольше формального Хэллоуина, время которого истекает лишь за одну бессонную ночь, но есть те, кто знают — ночи после перелома не утрачивают своей силы. И это самое подходящее время для гадания. Карты, старые, с потускневшей печатью и потёртыми краями, по-прежнему прекрасны. Особенно их рубашка. На фиолетовом фоне причудливо переплетаются дивные растительные орнаменты. Достаточно лишь бросить на них взгляд, чтобы разум упокоился и очистился от мыслей о мирском. Шуршит плотный картон, карты перемешиваются по воле лёгких рук, столь завораживающе выглядит их танец, что неосторожно засмотревшись, можно потерять счёт времени. К каждому вопросу своя карта. Свеча молчит, огонёк её совсем ровный, неподвижный, словно нарисованный, фитиль не коптит, и не думает даже затрещать. Неловко скользит одеяло, и колода за ним следом, рассыпаясь лиловыми листьями по полу. Капризный инструмент милостиво принимает извинения, и со всем почтением помещается в шелковый мешочек. Лишь одна карта ускользнула от взора, улетев под кровать. Только она одна перевернулась лицом.Поражённая громом башня.
***
День начавшийся слишком рано, после лёгкого завтрака выгнал меня на прохладный осенний воздух. Тяжёлые свинцовые тучи плотной завесой укрывали небо, молчаливо клубясь на высоте и не издавая ни звука. Город всё ещё пребывал в сонном оцепенении, глядя на пустые улицы слепыми провалами окон, за которыми до сих пор не зажгли свет. Во мне кошкой заскреблась зависть: как здорово было бы лежать сейчас в тёплой постели, лениво кутаясь в одеяло, и сонно щуриться в уютном полумраке на пасмурное небо за окном. Увы, предаться лености мне не позволило вспыхнувшее вдруг желание проветриться. Свежий воздух обдувал лицо, наполняя лёгкие запахом прелых листьев, за минувшие недели укрывших все газоны в парке. Я бежала размеренно и спокойно. Запутанные, многочисленные, но связанные воедино дорожки давали возможность выбрать приемлемый маршрут. Раньше, даже в самом благодушном настроении, я делала разве что пару малых кругов, оббегая декоративное озерцо с рыбками и утками, которых обожали подкармливать старики и дети. Сейчас же я просто бежала вперёд, полагаясь на ноги, которые уверенно несли меня в сторону незнакомых уголков, уводя всё дальше, вглубь, где деревья и кусты выглядели уже не такими прилизанными и окультуренными. Даже без музыки, на удивление, оказалось не скучно. Я растворялась в утренней безмятежности, наслаждаясь лёгким напряжением мышц, запахами, видами, необходимостью дышать в особом ритме. Тело само летело вперёд, да так быстро, словно из спины вмиг проросли крылья, раскрываясь и делая меня всё более невесомой. На душе легко и спокойно. Я даже не успела отреагировать, когда кто-то сбил меня с ног, навалившись сверху, а резкая боль пронзила бедро. Грубая, воняющая табаком ладонь зажала рот, не позволяя издать ничего, кроме сдавленного мычания. Каждый мой последующий рывок из хватки был всё слабее, пока последняя отчаянная попытка ударить нападающего локтём и вывернуться не утащила меня в бездну беспамятства.***
В щёку больно впились мелкие камушки, а связанные за спиной руки почти не чувствовались. Болело всё, будто пока я валялась без сознания, меня протащили волоком по земле, привязав к скачущему во весь опор коню. Едва подавив стон, я попыталась хоть немного поменять положение на более удобное. Совершеннейшая темнота заставляла нервничать. Было похоже, что меня где-то заперли. Подвал? Подсобка?.. Ни малейших очертаний предметов, ни малейшего намёка на свет. Даже скрючившись, мне не удалось разглядеть и бледной тени своей светлой толстовки. Сердце болезненно сжалось от дурного предчувствия. Я заморгала как обезумевшая, вращая глазами и так и эдак, держась на волоске от отчаянного вопля. Я ничего не видела! Совершенно ничего, хотя глаза точно открыты! Похитили, вырубив с помощью непонятной дряни, и теперь я даже ничего не вижу! Кто это сделал, и что теперь со мной будет?.. В голове тотчас нарисовалось несколько вариантов, пугающих до дрожи, и омерзительных настолько, что я предпочла бы удавиться сама, чем позволить им оказаться правдой. Но единственное, что бы могла с собой сделать, это разве что откусить язык и подавиться им, если хватит духу. Извиваясь в попытке сбросить стягивающие запястья верёвки, я замерла, услышав постепенно приближающиеся голоса. Завозившись, и постаравшись принять хотя бы приблизительно ту позу, в которой очнулась, закрыла глаза и затихла, напряжённо вслушиваясь в разговор: — А всё точно пройдёт как надо? Не легче ли поймать нового? — взволнованно вопросил молодой женский голос. — Думаешь это так легко? Поймала, пару заклинаний прочитала и на левой ноге кругом попрыгала? Апостола так просто не создать. Нужно слишком многое учесть и подготовить. И то не всегда выходит, — брюзжал второй, звеня чем-то стеклянным, — вернее выходит, но долго они не держатся, пару часов, и расползаются. А тут самый настоящий апостол! Целёхонький! Эй, не стой столбом, давай, пошевеливайся, у нас ещё уйма дел. Вечно нагружают, подай-принеси, — пробормотал второй голос уже в несколько обиженном тоне. Они ненадолго замолкли, дав мне возможность пораскинуть мозгами. Похитители говорили о заклинаниях, а затем об апостолах. Как это связано, непонятно. К тому же, что значит «расползаются»? Как вообще апостол может развалиться, и что значит «создать»? В конце концов… Что именно они подразумевают под «апостолом»?! — Но если он целый, зачем мы готовим всё как обычно? — звук трения камня о камень раздражал, отвлекая. — Я и сам точно не понял, — вздохнул парень (судя по голосу), расхаживая туда-сюда по помещению. — Глава сказал, а мы делаем. Вроде как шёл разговор о том, что апостол отверг Искру, но при этом, судя по всему, сохранил Дары. Так что нам предстоит лишь вновь поместить в него Искру, и это как раз не сложно, неудача почти всегда случалась на этапе трансформации. Так что шанс на успех у нас есть. — А с ней что? — я едва не сбилась с прежнего ритма дыхания, услыхав шорох одежды приблизившейся. — Она мне не нравится, — едва подойдя, тотчас пожаловалась девушка. — Да, есть в ней что-то такое… — пощёлкал пальцами парень, и неприязненно продолжил — мерзковатое. Но даже я вижу, что она связана с апостолом. Вон там нить, и довольно крепкая, так что он точно сможет её найти. Правда, с чего бы вдруг у апостола была связь с человеком? Ну, тут уж ответы знает разве что Глава. По помещению пополз тяжёлый смолистый дух, от которого запершило в горле. Перемещаясь по комнате, мои похитители, похоже, окуривали помещение. У меня начали зарождаться смутные сомнения. Варианты с похищением маньяками или работорговцами растаяли как дым, уступая место предположению о каком-то культе, секте. Подготовка, заклинания, апостолы… Запах становился нестерпимым, но я боялась даже пытаться откашляться. Неразборчивый напев пробирал до костей, вызывая отчётливое отторжение. Неизвестные подготавливали пространство. Когда пара, наконец, ушла, продолжая тихонько переговариваться о всякой ерунде, я вновь открыла глаза, чтобы чувствовать себя чуть более уверенно. И о чудо! Абсолютная темнота рассеялась, уступив место пока ещё расплывчатой картинке. Я находилась в небольшом, сером помещении. В неярком свете живого пламени, отбрасывающего извивающиеся тени, можно было разглядеть лишь нечто объёмное, вроде коробок, что громоздились у дальней стены, да небольшой столик с какими-то предметами. Часто моргая от разъедающего глаза дыма, я позволила себе сдавленно прокашляться. Глаза всё же постепенно приходили в норму, давая надежду не остаться слепой, а смазанные волей к жизни мозговые шестерёнки пришли в движение. Некий «апостол» сумеет меня найти, так как мы связаны. Значит ли это, что я буду использована как наживка, для приманивания этого существа? Что оно из себя представляет? Чем это закончится для меня? Уж точно ничем хорошим! Едва ли те, что без малейших колебаний пошли на похищение, не погнушавшись использовать явно опасную для здоровья дрянь, после получения желаемого пожмут мне руку, вручив сертификат-благодарность за участие в мероприятии. Верёвки оказались до ужаса крепкими, завязанными мастерски, с явной любовью к своему занятию. Увы, поблизости не было ничего кроме мелкой каменной крошки. Ни осколков стекла, которыми, изловчившись, можно было бы перерезать верёвки, ни даже заржавевшего куска арматуры. Перекатившись пару раз, я подобралась к стене. Единственный выход — перетереть путы о неё. Стёсывая от спешки кожу на руках, я вздрогнула, когда тёмная фигура внезапно показалась на пороге: — Так-так, уже очнулась? Это хорошо. Негоже лежать без дела, когда все работают, верно? — подойдя ближе, человек в балахоне присел на корточки, растягивая губы в уродливой жабьей улыбке. — Какая мордашка, — толстые пальцы с силой ухватили меня за подбородок, заставляя смотреть прямо в глаза под зловеще нависшим капюшоном; глаза, напоминающие две оловянные пуговицы.***
— Вот ведь сука! — заорал жирдяй, заваливаясь на спину, и прижимая к груди руку с отчётливыми следами зубов. — Да знаешь, что я с тобой сделаю? — ухватив девушку за волосы, он резко дёрнул её в сторону, намереваясь снять скальп, не меньше. Громкий девичий визг лишь сильнее взбесил человека. Страшный удар огромного кулака пришёлся в солнечное сплетение, вышибая воздух из лёгких. — Заткнись, дрянь, — ещё один удар, и девушка не может вдохнуть, не упав лишь потому, что её всё ещё держали за волосы. — Ты за это мне ответишь, за всё, во стократ, — разжав пальцы, он победно ухмыльнулся, занося ногу в тяжёлом ботинке. — Чем ты тут занимаешься? — Люция? Нет, ничего такого, я просто… она на меня напала! — толстяк подпрыгнул, и обернулся, поспешно выпустив жертву из хватки, в слепом ужасе уставившись на мрачную леди, возникшую словно из-под земли. — Что тебе сказали делать? — Я… Люция, ты же понимаешь, — раболепно согнувшись под холодным взглядом женских глаз, неловко начал оправдывался мужчина, комкая широкие рукава своей мантии. — Не понимаю. Тебе было приказано лишь напоить её зельем. — Но… — Ты начал слишком много на себя брать, — раздражение в голосе лишь нарастало с каждым шагом, что отзывался зловещим стуком каблуков. — Теперь у нас всё решаешь ты? Как же я пропустила твоё назначение на пост Главы? Не просветишь? — зашипела она подчинённому в лицо, ухватив за жирные щёки и вынуждая не отводить взгляда. Мужчина нервно икнул. — Нет, конечно же нет, — испуганно пробормотал он, замотав головой, отчего обвислые щёки затряслись как желе. — Т-то есть я бы не посмел! — Тогда выполняй приказы без самоуправства. Ровно то, что тебе было сказано, иначе придётся поискать тебе замену. Не смей её трогать, понял? — резко разжав острые ногти, оставившие на обрюзгшей морде кровоточащие царапины, леди с брезгливой миной обтёрла пальцы о черный капюшон мужчины, и, наградив служителя последним предостерегающим взглядом, удалилась. «Замена» — слово, имеющее для любого члена культа особый, пугающий до истерики смысл. Ещё несколько мгновений назад застилавшая глаза ярость и чувство собственного могущества рассыпались серым пеплом обречённости. Сколько лет он посвятил себя служению, и что? В итоге он никто. Мальчик на побегушках, которого легко заменят любым другим. Желающие всегда найдутся. Правая рука Главы лишь отвешивала подзатыльники, под уничижительное «тупица», а теперь и вовсе снизошла до прямых угроз. А это значило, что стоит лишь немного оступиться, и именно он пойдёт на корм апостолу. Оказаться заживо скормленным посланнику Бога, который сдохнет всего через пару часов, это ли не ужасно? И где она, обещанная сила, за которой он погнался? Капли, крохи с барского стола! Что Люция, что Глава купались в благодати десятилетиями, с лёгкостью проворачивая то, что ему и не снилось, наслаждаясь молодостью и могуществом. А на его лице время уже оставило свой отпечаток, тело начало дряхлеть. И сейчас он едва удерживал себя от того, чтобы ещё хоть разочек врезать этой крашеной девке. Желательно по лицу, представив надменную рожу Люции, с её вечно брезгливо поджатыми губами и полными презрения, по-шлюшьи накрашенными глазами. Не просто так эта дрянь на особом счету у Главы. Уж он-то знает, как она самые сливки снимает. Девушка у ног шевельнулась, чем мгновенно привлекла к себе внимание. Взгляд жадно прошёлся по её фигуре, едва не облизывая. Он хмыкнул. Ясно чего её не сожрали. Он бы тоже не сожрал. Ну, не сразу. Интересно, как в её набитую ватой бошку пришла идея стелиться под апостола? Ведь Искру, что помещали в членов культа, нельзя было сравнивать с той, что доставалась избранным на роль посланника. Приняв её добровольно последователь получал более долгую жизнь, и относительную устойчивость к болезням — уже ради одного этого они склоняли головы. А вот апостолов корёжило изнутри, превращая в уродливое подобие чего-то, бывшего антропоморфным пару часов назад. — Скажи, — понизив голос, спросил он обманчиво ласково. — Каково ублажать такую уродливую тварь? Что у него такого впечатляющего? Он не ждал ответа, задумчиво накручивая на палец прядь черно-белых волос. — Что, выбор небольшой? Либо ножки раздвигаешь, либо перевариваешься? Очевидный выбор, да? — безмерное, почти сумасшедшее веселье отчаянно переполняло всё его существо. В конце концов, ему же не запрещали разговаривать, а это оказалось не менее приятным, чем избиение. — Тебе нравятся такие рожи, а? Чем мерзотнее, тем лучше? Загоревшаяся в глазах девицы злость пролилась сладким сиропом на уязвлённое самолюбие. Поглядите-ка, оскорблённая невинность. Раньше выпендриваться надо было. Густая, крепко пахнущая травами и металлом жидкость была залита в глотку девчонки без особых церемоний, несмотря на яростное сопротивление. Адепт выпрямился, с удовольствием хрустнув шеей. Если бы не подстилка Главы, он бы просто выбил пленнице зубы. В назидание. И не пришлось бы изгаляться, зажимая ей нос, дожидаясь момента, когда она попытается глотнуть воздуха. Пнув для острастки жалобно заскулившую девушку, (пока никто не видит), культист поспешил прочь. Ему ещё было чем заняться.***
Непонятная субстанция, оставившая после себя на языке невыносимую горечь лениво ворочалась в желудке, распространяя странное онемение по всему телу. Боль от ударов растворялась, но взамен тело начала сотрясать неконтролируемая дрожь. Стало до ужаса холодно. Даже бетонный пол теперь казался тёплым, живым. То, что происходило вокруг перестало иметь какое-либо значение. Звуки долетали как сквозь вату. Даже стук собственных зубов услышать не представлялось возможным. Яркие пятна живого огня влекли и раздражали. А где-то вдалеке метался комок из ярости и страха, из которых удавалось вычленить одно лишь: «Где ты?».