Мяо Шань, спустившаяся в ад

      Я родилась заново в тот день. В твоих объятиях пылала искренне, как никогда прежде. Нас обоих изменила та близость. Перевернула мир с ног на голову, и опрокинула нас, вросших друг в друга, в бескрайнее небо. Но мне мало. Как и любому человеку. Жадность ненасытна. Стоит накормить хоть раз, вовек не сумеешь удовлетворить её аппетитов.       Знаешь, Джек, а ведь те фиалки уже давно дали ростки.       Победа за мной, не так ли? Тот наш глупый спор, в который ты ввязался по незнанию. Бессчётное количество желаний терзают меня. Столь много, что и не сосчитать, сердце полнится ими, изнывая от боли, не в силах хранить в себе.       Пальцы путаются в волосах, а слова звучат так, как и в моей голове, ничем не ограниченные, не приглаженные для приличия. Но ты лишь опускаешь веки, и с легкой улыбкой согласно киваешь, прижимая меня, обмирающую от счастья к себе.       Весенние дни проносятся яркой чередой. В них только смех, и единение, во время которых наши души поют в унисон.       Первый день мая — загадочное и прекрасное время. Земля давно сбросила сонное оцепенение, в котором пребывала зимой, скованная холодными ветрами, и покрылась молодой травой, мягко ложащейся под ноги живым ковром.       Венки из белых и фиолетовых ирисов лежат, невесомые и прекрасные на наших головах.       Руки сплетаются. Твои пальцы скользят по запястью с тихой нежностью, край острого когтя щекочет, не оставляя следа на коже.       Лента змеится, охотно обхватывая руки влюблённых, сплетая их крепко-накрепко, пока звучат в весеннем воздухе слова взаимных клятв:       «Клянешься ли ты Джек, быть со мною, любить и хранить, почитая как божество и жить в единстве, пока между нами есть любовь?» — Клянусь, — звучит непривычно пылко. — И я, Кэтрин, клянусь быть с тобой, Джек, любить и хранить тебя, почитая как божество, живя в единстве, пока между нами есть любовь, — слова непривычно звонки.       От радостного блаженства затопившего естество. От светящегося счастьем лика напротив. Душа поёт, и ей вторят птицы, шелест листвы. Даже ветер, трогающий развешенные на ветвях колокольчики, разыгрывает дивную мелодия сладостного ликования.       Подаваясь навстречу друг другу, мы тянемся лишь за одним — поцелуем, что скрепит наши клятвы, мерцающие вокруг замысловатым узором.       Но вдруг всё стихает. Ни птиц, ни ветра. Резко умолкла песня колокольцев, и слышно одно только дыхание, и стук сердец. Моего, сжавшегося, и забившегося в резком испуге, предупреждающем, умоляющем стиснуть пальцы крепче на антрацитовой коже, на которой резко вздулись напряжённые вены, в поисках поддержки.       Но песня сердца Джека совсем иная. Размеренная, будто звон исполинского колокола, или удары в гонг. Спокойный, уверенный, и при этом очень злой звук.       Джек настороже. Подобрался как барс перед прыжком. Яростно раздуваются ноздри, а губы дрожат, искривляясь.       Что-то есть, прямо там, за спиной. Нечто, от чего не стоит слепо отворачивать лицо, в пустой вере в то, что это поможет увести беду прочь.       Среди деревьев стоит Король. Радушие и мягкость на его лице — неподвижная маска. Истинные же чувства выдают глаза, полыхающие двумя безумными изумрудами.       Фейри ступает вперёд безмолвно, но вместо него говорят травы, что под монаршими ногами лезут из земли, покрываясь опасными даже на вид шипами.       Рыжие пряди выворачиваются из причёски, паря вокруг головы мужчины медными змеями, изворачиваются, предупреждая неслышным шипением. — Что же ты, милая, не пригласила своего доброго друга на столь знаменательный день? Свадьба. Нерушимый союз… между прекрасной девой и мерзкой тварью, выползшей из Нижних Миров, — вкрадчиво вопрошает он, не тратя времени даже на фальшивое приветствие, расплываясь в ядовитой усмешке.       Корона искажается, из весенних цветов наружу показываются кривые ветви, сухие, искорёженные. А живые краски лепестков обращается в бурую сухость, осыпающуюся вниз мертвым мусором. — Король, — холодно приветствую его, но не опускаю головы. Сейчас он вторженец, а не гость.       Из-за спины фейри показываются его верные поданные. Опасно блестят бусинки глаз, стрекозиные крылья свиты. Они держатся чуть поодаль, огибая оставленные своим повелителем сорные травы, за которые, то и дело цепляются прозрачные платья златовласых дев, ростом не более ярда, осторожно ступающих среди юрких пикси, и противных даже на вид гоблинов, которые редко когда попадались на глаза. — Чем обязаны вашему визиту?       Король только хмыкает, недовольно кривя губы. — Не мог же я пропустить такое событие, — взгляд его нарочито медленно скользит по украшенным лентами ветвям, выложенному из расписанных плоских камушков кругу, чтобы вернуться к нам, — что же тебя прельстило в этой твари, Пламенеющая? Настолько, что сейчас ты связываешь с ним свою жизнь?       Слова мужчины сбивались на свистящий шепот, от которого шел мороз по коже. Пытаясь не выпустить из поля зрения весь сонм сопровождающих его духов, я отвлекалась от их господина, и вздрогнула, когда тот оказался слишком близко.       Камни, образовывающие круг, были всего лишь украшением, через границу которого, фейри, осознав сей факт, не колеблясь ни минуты перешагнул, небрежно отпихивая часть из них в сторону, разрывая кольцо. — Скажи, девочка, отчего же ты отвергла мой дар, и мой мир, презрела меня, выбрав ЭТО? — прошипел Король, пугающей громадой склоняясь надо мной.       Лента, связывавшая наши с Джеком руки, куда-то исчезла. Неужто соскользнула?       Нет, она в руках Короля, чьи костяшки побелели — так крепко он сжимал в её в руках. — Ты слышал наши клятвы, — глухо отвечаю, делая осторожный шаг назад, к Джеку, — уходи, я уже сделала свой выбор, и не изменю решения.       Мир погрузился в тишину. Душную и липкую, которая плотными комками застревала в лёгких, и на корне языка. Глаза напротив вспыхнули ярче прежнего, наливаясь ненормальным даже для существ иной природы светом.       Лицо овеял резкий порыв ветра, а за ним последовал внезапный звук удара. Фейри без труда перехватил нацеленную прямо в лицо руку, с выставленными когтями, глумливо ухмыляясь: — Какая неожиданность, — промурлыкал он, не сводя насмешливого взгляда с так раздражающего его существа.       Зарождающееся в груди Джека рычание его только раззадорило.       Тонкие пальцы всё крепче сжимались вокруг запястья, заставляя даже нечеловечески крепкие кости стонать от натуги.       Небрежное движение другой рукой, и меня по воле невидимой силы отбросило прочь, прямиком в руки толпящихся вокруг фейри. — Уведите её, и позаботьтесь до моего прихода — резко приказал Король, уворачиваясь от очередного выпада, и невольно выпуская запястье Джека, чтобы разорвать дистанцию. — Нет! Остановитесь! Силой моей я заклинаю вас, дети холмов, остановиться! — но фейри будто и не слышат. В спешке вплетённая в слова магия расползается прогнившими нитями, оставляя слова всего лишь обычными словами. Не более чем истошными криками, не имеющими никакой силы.       Казавшиеся прежде хрупкими ручки крылатых духов мёртвой хваткой держатся за одежду, и тянут в сторону, будто барахтающуюся в неводе рыбу. А в той стороне уже стоят несколько зеленокожих женщин в облачении из одной листвы, под ладонями которых вверх тянутся грибы, собирающиеся в круг, что начинает светиться, под далёкое пение серебряных флейт.       И сколько не пыталась упираться, становилась только ближе к вратам. Из них обратно пути не будет. Не той что прежде, а подобной тем, что вынырнули из портала, протягивая узловатые, будто ветки руки, из которых не будет шанса вырваться.       Розовый шелк платьев прекрасных фей, копыта фавнов, зелёные волосы дриад — всё смешалось в одно. В жадный комок, готовый поглотить меня без остатка. Но за их спинами я всё ещё могла разглядеть Джека и Короля. У Джека были лишь его когти и скорость, он крутился волчком, предчувствуя куда придётся следующий удар. Но на стороне Короля было самое настоящее оружие — длинный меч, рассекающий воздух с угрожающим свистом, и сотни лет, если не тысячелетия опыта.

***

      Фейри играючи уходил от атак, словно танцуя. Ему не мешали ни длинные волосы, ни многослойные одежды. Мечом он без труда держал Джека на расстоянии, не забывая каждый его промах отметить колкой насмешкой. — В тебе довольно смелости, Слуга Мерзости, — легким пируэтом ушёл в сторону, — для того чтобы позариться на Дитя Пламени. Мне даже интересно, как ты заставил эту несчастную девочку поверить тебе до такой степени.       Джек молчал. Он не считал нужным тратить слова на того, кого собирался уничтожить. И всё же понимал, с фейри стоило быть осторожным. Куда более собранным чем с культистами, или любой иной угрозой что прежде встречалась на пути. — Проглотил язык? Или не желаешь признаваться? Ну как же я не догадался! — рассмеялся мужчина, улучив шанс пригладить растрепавшиеся волосы.       Он упивался собственным превосходством. В красоте, в силе, во власти. Девушку, неловко отбивающуюся от его слуг, уже подтащили к порталу, и Король понял — время заканчивать. Последний штрих в его спонтанном, но таком прекрасном плане. Завершающая сцена представления.       Пройдёт совсем немного времени, и Пламенеющая забудет свою человеческую жизнь, всех, кого встретила, знала, любила. Страна Вечной юности наполнит её беззаботностью, которой славятся все жители холмов, сотрёт ложную человеческую суть, заменив её иной. И девушка станет подобна ему, Королю, могущественной, и прекрасной в безграничной свободе. Она не станет его винить. Разве что поначалу. Но Король знал — это ненадолго.       Ей изначально не было места среди смертных. Другая, чужая. Так похожая на него, на всех них. Он должен был это сделать. Восстановить порядок вещей. И он доведёт дело до конца. Как и всегда.       Фейри сделал шаг, и растворился в воздухе, оставив Пожирателя беспомощно оглядываться по сторонам, в поисках внезапно исчезнувшего противника. Он проявился вновь, но на сей раз аккурат у серокожего за спиной, делая стремительный выпад вперёд, намереваясь насадить того на колдовской металл будто бабочку на булавку.       Но остриё натолкнулось на сияющий щит, уберёгший монстра от неминуемой гибели. — Довольно, — раздался твёрдый женский голос.       Девушка, ещё недавно беспомощно бившаяся в крепкой хватке, небрежно сбросила с себя руки запищавших от боли фейри. Они отпрянули цветастой волной, как один закрывая лица, и уродливые мордочки руками от невыносимого свечения, исходящего от прежде слабой девы.       Даже Королю пришлось прищуриться, в попытке защитить глаза от слишком яркого света. Да, именно об этом он и думал, подталкивая своих слуг отзываться на просьбы более рьяно. Строя планы того, как приоткроет для неё двери в их мир, восхитив и заинтриговав. Как убедит, что не случится ничего страшного, если шагнёт навстречу, в его вечные владения. И останется в них навсегда.       Земля стонала под ногами идущей вперёд девушки. Живое, или нет, всё склонялось перед ней, изнемогая под гнётом вездесущего света. Безжалостного, могущественного, и всё же прекрасного.       Самой страшной и неумолимой стихии, способной изничтожить мир до основания, но и дать ему новое рождение. Слишком опасна для людей, и их неповоротливой, грубой реальности. Страшнее сотни природных катаклизмов, и десятков разрушительных войн. Гнев, страх, отчаяние — так легко познать их в срединном мире, и сколь просто они взывают к силе, что до поры до времени мирно дремала внутри, являя себя с одной, безобидной стороны — очищения.       Потому он должен увести её за собой. Успокоить вспыхнувшие чувства, усыпить её глупую, детскую злость, наивную привязанность к тому, что когда-то оставил на ней сотни болезненных ран. Пусть даже теперь их было и не разглядеть.       Но стирая следы, не изменить прошлого. Несчастная, глупая Искорка забыла свои обиды… Хотя, то и к лучшему. Осталось помочь ей позабыть и эту ложную «любовь», а за прошлые обиды он поможет отомстить. Так, чтобы малышка не прознала об этом. Меньше переживаний и метаний. Ни к чему ей вновь окунаться в эту грязь. — Дитя, — пропел Король, тотчас позабыв о уродце, против которого ещё недавно обнажил меч, — к чему всё это? Посмотри вокруг, — он обвёл выжженную траву вокруг девушки широким жестом, отвлекая её внимание, — столь серьёзна, твёрдо стоишь на своём, но… — фейри осуждающе цокнул языком, покачав головой, — стоит ли твоя гордыня сотен невинных жизней?       Увещевания и обещания золотых гор не нашли отклика в её сердце, не помог и образ оскорблённого и ослеплённого ревностью монарха, что наверняка польстил бы большинству юных дев. И фейри ухватился за последнюю ниточку, что не была оборвана. Милосердие.       Кэтрин дрогнула, и растерянно моргнув, оглянулась.       Хнычущие пикси прятались в объятиях съёжившихся дриад, а феи укрывали лица рукавами своих одежд, даже не возражая тому, что гоблины пытались схорониться от жалящего свечения едва ли не под их полупрозрачными юбками. — Не думай что это грозит только нам, — продолжал фейри, незаметно бросая чары под ноги Пожирателя, которому теперь предстояло потратить немало сил, дабы высвободиться из мертвой хватки колдовской лозы, пробившейся на свет, — твоя сила опасна и для людей. Ты наверняка это замечала. Никто не остаётся рядом надолго. Как бы ты ни была мила, добра, все держатся на расстоянии. Даже если ты их дочь… — мужчина знал на что давить.       В полыхающих глазах отразилась застарелая боль. — И так будет всегда, — жалостливо прошептал Король, подбираясь ближе, насколько позволила опавшая от потрясения сила девушки, — ты чужая здесь. Сколько у тебя друзей? Приятелей? Часто ли навещают тебя твои тётушки? Ах, а племянники? Когда ты их видела не на фото, а вживую?       Кэтрин вздрогнула как от удара. — Сколько раз тебя отвергли, милая? Сколько раз сбегали с твоего ложа? От твоих объятий? — Король помнил каждого глупого человечка, что путаясь в собственных портках, убегая от девушки как можно дальше, до истерики перепугавшись энергии, что вторгалась в тело, стоило Искорке достичь пика наслаждения. — Люди не в силах тебя понять. И принять. Всё будет повторяться изо дня в день, из года в год. Но однажды тебе это надоест. Разозлит. Взъярит. И от глупцов, но невинных глупцов, не останется даже пепла. И снова ты окажешься одна, или и вовсе погибнешь. Твоя сила не из этого мира. И не для него, — увядшая корона начала возвращаться к жизни, и девушка, заворожённая, как когда-то раньше, тихо внимала его словам. Девичьи глаза потухли, устало прикрываясь. Каждое слово больно ударило в цель. — Пойдём со мной, дитя, пойдём же, и больше никто не посмеет тебя отвергнуть. Отвернуться от тебя, — изящные пальцы скользнули по тонкой шее, мягко увлекая за собой. — Никакого одиночества. Только свобода, мир, и счастье.       Но даже прикосновение не даёт Королю полной власти, не позволяет увлечь за собой в один миг. Нужно ещё кое-что. Всего-то одно слово: — Ну же, пойдём, малышка. Соглашайся, и ты никогда не будешь одна. Как вдруг под раскатистый треск древесины грянуло: — Она уже не одна, у Кэтрин есть я! — рявкнул освободившийся от оков Пожиратель.       В тот же час Кэтрин отпрянула от фейри, тряхнув головой. — Верно, я не одна, — прошептала девушка обращая пылкий взгляд на столь любимое ей чудовище, повторяя громче с совершенно безумной, но всё же прекрасной улыбкой, — я не одна!

И в тот же час мир взорвался белым

***

      Джек рассеянно держал на руках невесомое тело. Его одного страшный взрыв обошел стороной, заботливо обогнув, не причинив боли.       Фейри то ли погибли, то ли успели сбежать. Во всяком случае, затеявший этот нелепый фарс, точно улизнул. «Такие забиваются в щели не хуже тараканов, стоит включить свет» — Джек невольно усмехнулся этой мысли. Сам-то он напротив, стремился к свету.       Так что он бы заменил тараканов на культистов. Но что толку?       Кэтрин едва дышала, хотя было ли это дыханием? Он уже давно перестал слышать стук её сердца. Повторялся ли давно позабытый кошмар, оставленный в полуразрушенном убежище?       Нет, она продолжала жить. Опалённая собственным светом, изничтожившая своë и без того хрупкое тело. И всё же находила в себе силы говорить успокаивающую чушь, становясь всё бесплотней: — Не смей грустить, понял? — как ей казалось, грозно приказала, при этом едва выговаривая слова. — Не стану. Я ведь тебя найду. Буду искать сколько придётся, — он поправил съезжающий, сильно помятый венок на призрачных волосах, и погладил её по щеке. Губы искривились в горькой улыбке, которую Джек не мог подавить при всём желании. — Вот дурила, — фыркнула Кэтрин. Голос её дрогнул. — Только не лезь на рожон. И, Джек… я люблю тебя, правда люблю, — тихонько прошептала она, потянувшись полупрозрачными руками к его, переплетая пальцы. — И я тебя люблю, Кэтрин, всегда буду любить только тебя. — Дурень, — только и буркнула она, прежде чем губы Джека нежно накрыли её. Невесомо, едва ощутимо. Мягко, и как всегда прекрасно. Настолько, что Кэтрин даже не поняла, когда истекли еë последние минуты, и тело испарилось без остатка, развеянное едва заметным ветерком.       Но Джек ещё долго сидел на выжженной земле, всматриваясь в то, как светлый силуэт, несмотря на все его отчаянные желания, и пылкие молитвы, отдалялся всё сильнее, растворяясь в пустом небе. — Я тебя найду, — тихо произнёс Джек, то ли уже давно не слышащей его Кэтрин, то ли самому себе, — в этот раз ведь нашёл. И снова найду.       Он тяжело поднялся на ноги, неловко покачиваясь, и в последний раз взглянул на небо, в котором уже второй раз исчезала Кэт, оставляя его одного.       «Интересно, какое же оно на самом деле? Ты говорила что голубое. И красивое…» — с этими мыслями юноша неспешно удалился прочь, покидая место, ставшее свидетелем как безграничного счастья, так и безумной трагедии.       Два порядком поистрепавшихся венка лежали в кругу камней, связанные брачной лентой — последнее напоминание смертным об одном из самых странных союзов, что видел земной мир.