Жутко громко и запредельно близко

— Вы в порядке, глава Лань? — вкрадчиво спросил Цзян Чэн. — Хм… да, вроде бы всё нормально, — был ему тихий ответ. Он выдохнул и в прежней язвительной манере сказал. — Тогда, какого гуля вы всё ещё лежите на мне? На мгновение воцарилось молчание, после которого Лань Сичэнь опомнился и, поспешно извиняясь, начал вставать. — Простите, я… давайте помогу, — он поднялся на ноги и нашёл руку главы Цзян в темноте, поднимая и его. Они сразу же отстранились друг от друга и пошли в разные стороны, но не тут-то было, что-то дёрнуло их назад, по инерции сталкивая друг с другом. — Что за?.. — Цзян Чэн снова попытался уйти и снова почувствовал натяжение в районе головы и волос. — Подождите, — судя по голосу, Лань Хуань улыбался, — постойте спокойно, глава Цзян. — Что ещё? — Наши ленты… ваша из украшения в волосах и моя… они запутались.* — Зараза! Они одновременно повернулись друг к другу и наощупь нашли прилично завязавшийся узел на концах лент. Соприкоснулись руками… сначала, словно испугавшись, отдёрнули их, но, в конце концов, попытались бороться за процесс развязывания, увлеклись и продолжили до тех пор, пока Цзеу-Цзюнь не прервал это. — Дайте уже я. Я сам, сам… отпустите! — Да пожалуйста! — Ваньинь бросил узел и стал ждать. Отчего-то в воздухе повисло ощущение неловкости, он совсем не видел человека напротив, но прекрасно представлял его лицо и глаза… добрые, с крупицей нежности и едва различимым лукавым огоньком в глубине. — Вот и всё, — Сичэнь закончил с узлом и отошёл, — давайте дождёмся окончания ночи, а к утру, возможно, в разломе над озером появится свет и укажет нам путь. — Хорошее предложение, — Цзян Чэн нашёл ближайшую стену и сполз по ней на каменный пол, усаживаясь поудобнее. По звукам слева стало понятно, что Лань Хуань сделал то же самое в нескольких шагах от него. Они больше не произносили ни звука, и только лёгкий всплеск воды от падавших откуда-то капель, нарушал тишину. — Как вы себя чувствуете? — неожиданно спросил Сичэнь, когда Ваньинь уже находился в состоянии полудрёмы. — В порядке, — сонно ответил он и съёжился, обнимая себя руками. Ночью у воды было прохладно. Глава Лань помолчал ещё, но заговорил снова. — Простите, — это прозвучало так искренне, что у главы Цзян сжалось сердце, — простите меня. — Ничего, вы же не виноваты, что ленты… — Не валяйте дурака! — перебил Лань Хуань. — Я говорю о нашем последнем разговоре в Благоуханном дворце. Простите меня за мои слова. Цзян Чэн затаил дыхание. Он, конечно, понял с первого раза, о чём идёт речь, только вспоминать не хотел. Теперь же молчать было невежливо. — Ничего. Переживу, — ответил он. Ночь… какое прекрасное тихое и волшебное время. Она скрадывает острые углы у предметов, в чертах лиц, в отношениях… ночь меняет действительность, наполняя её магией, заставляя сердца людей стучать иначе, видеть по-другому… Ночью брат может сказать сестре то, в чём никогда не признается днём… При свете луны всё затихает, и враг садится напротив врага, чтобы поговорить… и хищник ложится рядом с жертвой, любуясь звёздами. Ночь — время откровенных разговоров, время признаний… ей подчиняется всё живое и неживое, духи, миры и боги идут у неё на поводу, так отчего же между двумя людьми в ночном мраке пещеры должно было быть по-другому? Сичэнь вздохнул. — Я не хотел оскорбить вас, только оттолкнуть. Ваньинь искренне удивился. — Зачем? Я не навязывал своё общество, всего лишь хотел… — Помочь? Да, в этом-то и проблема. Я… я не считаю себя вправе разрушать чью-либо жизнь, а когда я с кем-то сближаюсь, не важно, какого рода эти отношения, я обязательно наношу непоправимый ущерб. Я не подходящий человек ни для любви, ни для дружбы, ни даже для банальной привязанности… я никогда не был близок с кем-то, не причиняя вред, и любой, кто хоть на мгновение почувствует со мной связь, может пострадать так, как того не ожидает. — Ну, что за бред! — Цзян Чэн сменил позу на более удобную и размял затёкшую руку. — Не знаю, какие именно отношения связывали вас с Цзинь Гуанъяо, да меня, если быть честным, это и не касается, но вы неправы. Вы категорически неправы. Лань Хуань молчал, он не знал, что ответить. Зато у Ваньиня будто открылось второе дыхание, он собрался с мыслями и выдал. — Вы спросили меня, почему я помогаю вам? И вот мой ответ, — ладони вспотели, но он ни на миг не дал себе усомниться. — Вы единственный хорошо знакомый мне заклинатель, который остался с тех пор, как я был беззаботно счастлив. Со времён обучения в Гусу… вы человек, который прошёл тот же путь, что и я, от Аннигиляции Солнца и до смерти Старейшины Илин, вы тот, на кого я равнялся, когда на мою долю выпали испытания после… — он усмехнулся, — и по злой иронии судьбы именно вы, глава Лань, хотите оставить эту жизнь, как можно скорее. — Я… — Нет! Не перебивайте меня… Пожалуйста… Вы спросили сегодня, почему я вас постоянно задеваю?.. — Глава Цзян… — Потому что я хочу показать вам, что существует человек, который пережил то же самое. — Вы? То же… самое? — Дослушайте! Я понимаю вас, я пережил те же чувства, я был в той же тьме: мне знакома боль от потери родителей, сестры, мне знакомо чувство утраты возлюбленной, и мне довелось пережить потерю близкого человека, друга, брата, в конце концов… — Да, но вы их не убивали, глава Цзян. — Ошибаетесь. Это вы не убивали, ибо были ведомы. Вами манипулировали, вас толкнули на этот путь и использовали, но я… я пошёл на это сознательно. Пусть в смерти родителей моей вины нет, но во всех остальных смертях виноват я… даже в большем количестве смертей, чем могу сосчитать… Тогда я имел все возможности поддержать Вэнь Цин, я мог бы встать на сторону Вэй Усяня, забрать их в Пристань Лотоса… да, Юньмэн Цзян только поднимался на ноги, возрождался из пепла войны, но со Старейшиной Илин, с лучшим лекарем Вэнь Цин и Вэнь Нином нам бы не посмели перечить. Я пошёл на поводу у общественного мнения, погнался за сохранением репутации, и вот к чему это привело. Погибла шицзе, погибла Вэнь Цин и Вэй Усянь, мой брат, с которым мы уже никогда не будем так же близки, как раньше… с ними погибли остатки клана Вэнь, но последствия на этом не закончились, и события потянули за собой ещё череду смертей, в том числе и Не Минцзюэ… Вы понимаете? Я просто… да я хочу сказать, что тьма, которую вы ощущаете внутри себя, это не ваша душа… тьма это то, что вы впустили в себя сами. Избавьтесь от этого, потому что вы, будучи в равных со мной условиях, даже менее виноваты, чем я… вы светлее и чище, Цзеу-Цзюнь… — Простите, — снова повторил Сичэнь, его голос звучал так, будто он сильно простыл, — простите, — повторил он. Глава Цзян выдохнул и откинул голову назад, глядя вверх, где он ничего не мог видеть. Глаза щипало. — Прощаю и очень сочувствую вам.

***

Утро действительно подарило довольно приятное освещение. Не такое красочное, как при лунном свете, но всё же… мир вокруг обрёл очертания. Цзян Чэн и Лань Хуань старательно делали вид, что никакого ночного разговора не было, беспокойно обсуждая события наверху и гадая, чем всё закончилось. Они были вправе игнорировать что угодно, но точно не могли отрицать — хотя бы для себя лично — внезапно и подсознательно связавшую их нить взаимопонимания. Ваньинь перестал язвить, Сичэнь — пытаться оттолкнуть его; каждый из них ещё оправдывался тем, что в данных обстоятельствах без поддержки не обойтись, но точка невозврата была пройдена, и с этой ночи ничего уже для них не могло оставаться, как прежде. Совместными усилиями главы кланов Лань и Цзян нашли тот самый проход и обнаружили, что примерно в тридцати-сорока шагах от озера талисманы работают и можно осветить себе путь, пусть тусклым, но вполне реальным, светом. Они продвигались вперёд и шли уже довольно долгое время, когда Лань Хуань взглянул на Цзян Чэна, изучил его строгий профиль и задал вопрос. — Вы, правда, любили её? — Кого? — Ваньинь посмотрел в ответ и тут же отвернулся. — Вэнь Цин… Да. Думаю, любил. Думаю, что это было единственное увлечение романтического характера, которое настолько тронуло моё сердце. Сичэнь печально улыбнулся. — Мне жаль. Цзян Чэн отрицательно покачал головой. — Это в прошлом. Нет смысла держаться за воспоминания. Нужно помнить, обязательно помнить, но не держаться. Они замолчали, прислушиваясь к гулу собственных шагов. На этот раз тишину нарушил Ваньинь. — А вы любили? Сичэнь вскинул голову и недоверчиво повёл подбородком. — Вэнь Цин? Губы Цзян Чэна дрогнули, но он сдержал улыбку. — Цзинь Гуанъяо… вы его любили? Лань Хуань прикрыл глаза, словно ожидал этого вопроса, но надеялся, что его не зададут. — А вы хотите, чтобы я ответил искренно или правду, глава Цзян? Тот хмыкнул. — А есть разница? — И да, и нет. Так, что? — Я был с вами искренен, — уклончиво ответил Цзян Чэн, — и я сказал вам правду. Ответьте мне тем же. Если хотите, я могу поклясться, что, когда мы выберемся, все разговоры останутся здесь навсегда и будут стёрты из моей памяти. — Хорошо… если вы хотите, я скажу… Мы были близки с А-Яо, так близки, что буквально растворялись друг в друге… Простите, — Сичэнь увидел лицо главы Цзян и смутился, — вам неприятны такие подробности? — Не в этом дело, Вэй Усянь уже разрушил все мои иллюзии на этот счёт, просто… мне неприятно слышать в вашем голосе до сих пор хранимое безмерное обожание к человеку, который изо дня в день предавал вас… раз за разом брал ваше доверие, ваши искренние чувства в руки и бросал их в грязь, притворяясь… — Он не притворялся!.. Боюсь, это было единственным, в чём А-Яо не притворялся. Ваньинь хотел сказать, что в таком случае на месте Цзинь Гуанъяо он бы хранил любовь и доверие Сичэня, как самую драгоценную вещь в своей жизни, и ценил бы это превыше всего на свете, но промолчал, вспомнив, что он никакой не «обрезанный рукав». Цзян Чэну живо представился укоризненный и разочарованный взгляд матери, и он, чтобы не углубляться в тему своих чувств, ответил точно так же, как это сделал Лань Хуань после признания о Вэнь Цин. — Мне жаль.