Жутко громко и запредельно близко

Однажды, как раз в прошлое пребывание в Пристани Лотоса, Сичэнь уже испытал это приятное чувство, когда водят за ручку, заботятся, волнуются… Он смотрел на главу Цзян, думал о нём, о том, как искал его совсем недавно, вспомнил их общий сон, а после и братьев... Взгляд А-Яо, наполненный слезами, и просьбу пойти с ним, — это больше не вызывало тоски, не заставляло сердце сжиматься от боли, не становилось причиной ожидания скорой смерти. В памяти так же всплыли их общие моменты: А-Яо так трепетно относился к нему, боялся даже рукав рукавом задеть, буквально боготворил. Понимание этого пришло слишком поздно, важные вещи всегда открываются в последнюю очередь — Сичэнь не хотел быть кому-то богом и не желал ничьего поклонения, ему нужен был человек, который смог бы оставаться с ним на одном уровне, вести себя в его присутствии свободно и давать такое же чувство в ответ. По странному стечению обстоятельств этим человеком оказался глава Цзян. — Куда мы идём? — спустя какое-то время спросил Лань Хуань. — Сюда, — Цзян Чэн остановился и указал на лодку, спрятанную так, что постороннему было бы очень сложно обнаружить её. Ли же, неотступно следовавший за ними, очевидно, был хорошо осведомлён о том, куда лежал их путь, потому остановился намного раньше, и замер, как часовой на посту. Ваньинь отвязал лодку, вошёл в неё и помог своему спутнику, — им пришлось чуть дольше положенного держаться друг за друга, чтобы сохранить равновесие, после чего они тут же разошлись на максимально возможное расстояние. — Это место, куда я сам хожу, чтобы побыть в одиночестве, — снова сказал Цзян Чэн, пытаясь как-то справиться с неловкостью, — В некотором смысле, в Пристани Лотоса сложно обрести уединение и покой. — Без сомнения, клан Юньмэн Цзян сам по себе более беспокойный, чем Гусу Лань, — Лань Хуань выдержал паузу, — Простите меня. За всё. В частности за то, что я сказал про плен в вашем клане. — Обязательно извиняться каждый раз, когда мы говорим? Это был сон, а всё, что случилось во сне, не должно иметь власти над нами в реальности. — Да, но вы запомнили именно это. Я понимаю, что своим решением вы освободили меня от обязанностей и наказаний, которые непременно ждали бы в Облачных Глубинах... — С каких пор для вас наказания и обязанности нечто странное? Ваш отец находился в заточении из-за матери, ваш брат из-за Вэй Усяня и вы из-за… не важно. Так отчего же теперь вы вдруг решили, что я освободил вас? Разве что это выглядит так с моей стороны, и только. — Да. С вашей. Именно так вы и думаете, полагаю?.. — глава Лань не стал ждать ответа и продолжил свою мысль, — Кажется, будто вы не сделали ничего или сделали хуже, но на самом деле… я всё равно чувствую себя обязанным. — Напрасно. Моей заслуги в этом нет, решение принял ваш дядя, — Ваньинь отвернулся и стал смотреть, как нос лодки раздвигает лотосы и режет гладкую поверхность воды. Они проплыли в молчании до нужного места и уже сошли на берег, когда он заговорил снова, — Вообще-то, сюда можно добраться пешком, но поскольку вода здесь часто выходит из берегов, бывает несколько проблематично в летнее время не намочить ханьфу и обувь. Сейчас это всё равно что остров посреди пруда, да и тут никого не бывает, кроме меня, — Цзян Чэн прошёл немного вперёд и, вынув два талисмана, зажёг свечи в фарфоровых подставках. Им открылась невероятно прекрасная картина. Белая плетёная беседка и такая же изгородь были сплошь увиты разнообразными цветущими растениями, тусклое освещение делало это место особенным, даже волшебным, вода в пруду не двигалась, отражая небо, а лотосы в ней парили над тёмной мглой усыпанной звёздами. Здесь от восторга захватывало дух, и казалось, будто мир пел, наполняя сердца людей чистым и тёплым светом. Сичэнь прерывисто вздохнул. — Какая ночь, — он подошёл к изгороди и запрокинул голову, вглядываясь в созвездия. На спине отчётливо ощущался взгляд главы Цзян, но Лань Хуань не мог заставить себя обернуться. Он собирался передать ему слова лекаря, хотя не был уверен, что этого не сделал уже кто-то другой. — Да, — подтвердил Ваньинь, завороженный совсем не звёздами. Он смотрел на Первого Нефрита и ловил себя на мысли, что буквально может потерять сознание от того, насколько тот был прекрасен, ему вообще не приходилось чувствовать ничего подобного с тех пор, как он встретил Вэнь Цин. Но разве главе прославленного клана, Саньду Шеншоу, позволено было такое? Разве он мог отступиться от собственных взглядов и убеждений? Так не бывает! Это просто не может быть правдой! Ветер обдувал вспыхнувшее лицо и разгорячённую кожу, но совсем не помогал успокоиться. Их окутывала незыблемая и самая прекрасная на свете тишина, не хотелось двигаться и нарушать её, а лишь остановить мгновение. Время уже давно перевалило за полночь, Пристань Лотоса погрузилась в сон. — Вы говорили с лекарем? — очень тихо спросил Сичэнь после длительного молчания. Он по-прежнему не смотрел на него. Цзян Чэн вздрогнул от его голоса, однако ответил без раздумий. — Нет. Не уверен, что нужно… всё остальное только между ним и вашим кланом, я не должен больше вмешиваться. — А вы сами не хотите знать? — Хочу, только моё желание не играет никакой роли. — Вообще-то… — Лань Хуань хотел сказать, что для него желания главы Цзян очень важны, но вместо этого спросил, — Тогда… позвольте рассказать? Мы, возможно, видимся в последний раз. Ваньинь недовольно фыркнул. — Опять вы за своё! Ничего не в последний, и ничего там со мной не случится! Да, опасно, да рискованно, а что, я неопытный юнец? Или, может быть, я иду на что-то подобное в первый раз? — Нет, нет. Дело не в вас, а во мне. — В каком смысле? — мечтательное настроение Цзян Чэна окончательно улетучилось. — Как я и сказал, вы не дали мне доиграть часть мелодии, и этим только замедлили получение результата. — Выражайтесь яснее, пожалуйста. — Я достаточно ясно выразился. Вероятность того, что эта встреча последняя, очень высока. — Не может быть, мне дали понять, что будет надлежащее лечение. — Да, но разве вам обещали положительный результат? Я и лекарь Гусу Лань знали это с самого начала. Обратного пути не будет, его просто не существует. Ваньинь сглотнул и отвернулся, сердце юркнуло вниз и там гулко и болезненно забилось. Он только что осознал и попытался принять одну важную вещь — чувства к мужчине — и сразу же узнал, что потеряет его. Как и всегда случалось в жизни главы Цзян за последние два десятка лет, всё, что он когда-либо любил, исчезало, и все, кого он любил, уходили, так или иначе, покидали его. И теперь ему не оставалось ничего, кроме как действовать решительно. — Вы искали меня, чтобы сказать это? — Цзян Чэн не смог скрыть горечи, которая ядом просочилась в его слова, и с удивлением услышал такой же разочарованный и печальный ответ. — Да… да. Я думал, будет лучше, если вы узнаете это от меня. — Зачем? — глава Цзян покачал головой и сделал шаг в сторону, где мрак ночи удачно скрывал выражения его лица, — Зачем мне было это знать? — Затем, что существует духовная связь, о которой вы снова забыли. Пусть она не имеет значения и особого влияния в спокойные времена, в размеренной ежедневной рутине, но в таких обстоятельствах… — И какое же значение она приобретает сейчас? Если что-то случится, я должен буду почувствовать? — Не знаю… Я не могу отвечать на вопрос, не имея почти никаких знаний об этом. Зато могу точно сказать, что помимо связи, вы пожертвовали своим будущим ради меня и, в целом, слишком много всего сделали… Поступки, вещи и люди связаны... Полагаю, вы помните?.. Вы соединили наши судьбы так прочно, что я уже ни за что не ручаюсь. — Пожалуйста, только не снова. Я не хочу говорить об этом, оставьте тот разговор нашему общему сновидению… — Не оставлю. Обещание дяде вы дали наяву, и то, что ваше подсознание перенесло это в сон, было лишь делом времени, — Лань Хуань, наконец, взглянул на него, — К слову, этот сон был не мой, а ваш. Я только что понял, почему знал всё заранее, ведь это уже знали вы, только в случае моего присутствия в вашем сне могло быть такое. А ещё… это значит, что я обнял вас, потому что вы сами хотели этого. Вы сами. Ваньинь молчал. Он соглашался с каждым его словом и в то же время яростно желал это отрицать, здравый смысл метался в панике, а сердце билось и билось в предвкушении чего-то особенного, чего-то незабываемого и волнующего. В конце концов, он решил скрыть эмоции за своей обычной реакцией и иронично ухмыльнулся. — Я бы не стал единолично прибирать к рукам всю славу. Вы обняли меня, это сделали вы, по собственной воле, а значит, объятий желал не только я. И эта фраза: «Вы нужны мне», разве принадлежит мне? — То есть, вы не отрицаете? — Так и вы тоже. — Ладно, — Сичэнь покивал своим мыслям и улыбнулся в ответ, — тогда, раз уж ночь благоволит откровенным разговорам, спрошу ещё. Вы позволите? — Как вы сказали? Вы уже ни за что не ручаетесь? Вот и я думаю точно так же, поэтому, прошу, говорите настолько открыто, насколько считаете нужным. Лань Хуань прекрасно понимал, что с ними происходит. На самом деле он понял это уже давно, но признавать не хотел по многим причинам, теперь же, в виду безысходности ситуации, все слова и чувства жизненно важно было прояснить… Так или иначе, однажды он заснёт и ответит согласием на просьбу А-Яо, ему придётся ответить, очень скоро. Терять уже нечего, и если не сейчас, то никогда… Он ощутил невероятное сожаление по этому поводу и не смог сдержать печального вздоха. — Все говорят, — начал Сичэнь, — что Саньду Шэншоу категорически против отношений между мужчинами и даже не общается из-за этого с шисюном… Это правда, у вас нет романтических чувств к мужчинам. И всё же меня вы выделяете среди прочих, я прав? Кровь бросилась в лицо Цзян Чэну, и он поблагодарил небо, что заранее скрылся от света свечей. — Да, кто вас не выделяет среди прочих? — проворчал он. — Что? — Лань Хуань подошёл ближе, оправдав это действие тем, что так будет лучше слышно, и остановился в одном шаге от него. — Я говорю, — повторил Ваньинь, — кто вас не выделяет среди прочих? Кто может посмотреть на ваше лицо и не влюбиться? Кто, узнав вас ближе, не полюбит всем сердцем? — он увлёкся и, только теперь обдумав сказанное, промямлил, — Простите, это не то, что вы… я не имел в виду, что… — Цзян Чэн, — Сичэнь улыбался, — я понял. — Нет! — неожиданно резко возразил Цзян Чэн, пытаясь во что бы то ни стало защитить себя. Он и сам не знал, почему так рьяно всё отрицает, — Не поняли. То есть, вы неправильно меня поняли, а я неправильно выразился. — Вы сказали то, что хотели сказать, и я совершенно верно понял вас. Не объясняйтесь больше, — Лань Хуань встал ещё на полшага ближе, — В моей жизни за последние несколько лун всё переменилось так сильно, и причиной этих перемен являетесь вы. Ваньинь рефлекторно отступил назад. — Это снова сон… — тихо проговорил он с глубоким чувством недоверия, — это просто сон. — Цзян Чэн, — повторил Сичэнь не из желания обратить на себя внимание, а потому что ему нравилось произносить его имя. Цзян Чэн встретился с ним взглядом, ощущая, как сердце замирает от болезненного чувства… нежности? Да, нежность. Это была она. — Разбуди меня, — шепнул он, отошёл ещё, оступился и чуть не упал в воду. — Осторожно, — Лань Хуань поймал его за руку. Прикосновение чуть прохладных пальцев к коже ладони произвело на обоих необыкновенный эффект. В нём таилось столько эмоций, столько нерастраченных чувств, столько боли и нежности, что справиться с ними в одно мгновение было невозможно. В одиночестве их дýши заходились в молчаливом крике, в жутко громком крике, который ни один из них не в состоянии был унять. Но когда они были вместе, когда одно разбитое сердце билось в унисон с другим, всё менялось: спокойствие приходило на смену отчаянию, светлая печаль вытесняла глубокую боль утрат… Когда они оба были так запредельно близко, что осколки одного сердца соединялись с осколками другого, всё становилось на свои места, всё было правильно, и жизнь виделась не такой, как раньше... Минутная заминка, показавшаяся им вечностью, прошла, оставляя странное ощущение неловкости. Сичэнь отпустил его и ушёл к беседке, сел там на скамейку. Ваньинь помялся, но чуть позже отправился следом и опустился на самый край, чувствуя себя в крайней степени неуютно. — Теперь я больше чем уверен, что не могу оставить Пристань Лотоса, — сказал он, глядя прямо перед собой. В свете луны его мужественный профиль казался ещё более прекрасным, шпилька в волосах отражала свет угасающих свечей и переливалась пурпурными оттенками. Лань Хуань медленно повернулся к нему. — Я бы хотел согласиться с вами, но это было бы слишком эгоистично с моей стороны. Вы правы, ваша помощь Ванцзи и господину Вэю будет очень кстати. Ваньинь усмехнулся. — Вы то просите меня остаться, то прогоняете… — Я не прогоняю, просто… — … то задаёте неуместные вопросы… — … а вы неуместно отвечаете. Они встретились взглядами и одновременно сказали. — Перестаньте меня перебивать! Свечи погасли совсем, а луна скрылась за облаками, погружая их маленький островок во тьму. Сичэнь покачал головой и встал. — Прекрасно, просто прекрасно. Когда-то переписки с вами меня жутко раздражали, теперь мне стало ясно, почему. Цзян Чэн видел только едва заметную белизну его одежд перед собой, он тоже поднялся на ноги и прошёл немного вперёд. — Вас что-то могло раздражать? Невозможно представить, чтобы нашёлся человек, способный разозлить Первого Нефрита. Казалось бы, даже искажение ци, характерное частыми нервными срывами, не может вас вывести из себя… — А вы можете. Вот конкретно сейчас моя выдержка начинает мне изменять. Зачем вы спорите со мной? И перебиваете? — Да, кто ещё спорит! Меня тоже раздражала наша переписка из-за этого вашего спокойствия и самобичевания, сейчас вы больше на живого человека похожи, а не на нефритовую статую! В последние годы таким холодным и безучастным тоном в письмах ко мне обращались только вы, глава Лань. — И следовало продолжать это делать! Если изначально их спор был в ироничной манере, то после этой фразы стал действительно серьёзным. Ваньинь выдохнул и, разозлившись, ответил. — Так и продолжали бы! В чём дело? Зачем вы пошли за мной сегодня? Зачем задержали? — Да потому что... —  Лань Хуань резко замолчал, и вместо того, чтобы закончить фразу, схватил его за предплечье и развернул к себе… Луна вышла из-за туч, заиграла огоньками в глубине их глаз, засеребрилась в волосах и на небесном узоре налобной ленты… Было непонятно, кто начал первым, всё случилось слишком быстро, когда Цзян Чэн шагнул вперёд, чтобы удержать равновесие, а Сичэнь неловко потянул на себя ещё, их губы встретились… Они оба даже не сразу поняли, что целуются, но и тогда не смогли оторваться друг от друга. Ваньинь вцепился в плечи Лань Хуаня, ноги отказывались его держать, а голова не соображала абсолютно ничего, и он упал бы, если бы не сильная рука, подхватившая его за талию. В какой-то момент им всё же пришлось отстраниться друг от друга, чтобы, наконец, перевести дыхание. Сичэнь тоже не мог собрать мысли: единственное, что было важно, ладони на его плечах, и человек, которого он прижимал к себе… Цзян Чэн запаниковал, как только поцелуй прекратился, и испугался, но не был уверен, чего именно: то ли первого поцелуя с мужчиной, а, может, того, что ему понравилось. Сомнения, злость, отчаяние, обида, радость и тысячи других, ещё не понятых им, эмоций, в один момент смешались в его душе, но ему не удалось как следует вникнуть в их суть… новый поцелуй затмил собой всё. Цзян Чэн и Лань Хуань стояли там, посреди пруда с лотосами, цеплялись друг за друга, как за спасительную соломинку, и не думали ни о чём, кроме ощущения губ на губах, обжигающего дыхания, прикосновений и опьяняющего, ещё не до конца принятого и понятого ими, но уже существующего чувства.