***
Утро занималось над Гусу, вплетая лучи восходящего солнца в канву мироздания, свет медленно окутывал павильоны и тропинки, серебрил горы и водопады дерзкими игривыми огонькам. Лань Цижэнь стоял у Стены Послушания, но не смотрел на неё: его глаза были закрыты, а ладонь спокойно лежала на рукояти меча, лёгкий, хоть и прохладный ветер, касался его волос, играл полами и рукавами ханьфу. Впрочем, сегодня на старейшине были праздничные одеяния, а в причёске сверкали чуть более изящные и витиеватые заколки, чем обычно. Он глубоко вздохнул, когда блик яркого света зацепил его веки, и посмотрел прямо перед собой. Облачные Глубины выглядели необычно. Цижэнь хорошо помнил, когда они выглядели так в последний раз, сменяя привычную светлую лаконичность минимализма на яркую вспышку алого торжества. Тогда женился его родной брат, сегодня — племянник. В тот день ему казалось, что так не должно быть, что жизнь этой женщины никак не может быть связана с Гусу и кланом Лань, а теперь… что же было теперь? Цижэнь посмотрел в небо, втянул носом воздух и улыбнулся. Всё казалось иным, отличным даже от того, что он чувствовал и думал в отношении Ванцзи и Вэй Усяня… Сичэнь был для него особенным. Да, наверное, в этом дело, Сичэнь — особенный во всём для мира заклинателей, а для его дяди вдвойне. В конце концов, что ещё оставалось Цижэню, человеку, посвятившую свою жизнь клану? Сделать своих близких счастливыми, конечно. Он почувствовал движение за спиной и, обернувшись, увидел, как Лань Чжань спешит в сторону дома главы клана. — Дядя, доброе утро, — Ванцзи остановился, чтобы поприветствовать его. — Доброе, — снова улыбнулся старейшина, — как братья из Юньмэна? — он знал, что Вэй Усянь и глава Цзян страшно ссорились в последний месяц подготовки, но первому, как единственному взрослому члену семьи, следовало помогать второму, так что их встречи отменить было невозможно. Однако эти двое оказались не единственными, кто ни дня не прожил без споров и пререканий: драгоценные нефриты Лань тоже переживали не лучшие времена. Сичэнь волновался так сильно, что дважды за всё время чуть не довёл младшего брата до нервного срыва, а этого никому ещё никогда не удавалось. — Надеюсь, как и раньше, — коротко ответил Лань Чжань, не проявляя никаких эмоций. — А вы? — Цижэнь остановил его, потому что уже кое-что решил. Он считал, что в день свадьбы волнение главных виновников торжества может привести к настоящей трагедии, и решил действовать внезапно, чтобы они не сорвали церемонию. — Я в порядке, дядя, брат тоже. Старейшина снисходительно улыбнулся. — Мы с тобой знаем, что это не так. Твой господин Вэй где? — Он пошёл встретить главу Цзинь и распорядиться насчёт свадебных ханьфу. — Хорошо, значит, вы ещё увидитесь до того, как пойдёте к братьям. — Да, — Ванцзи кивнул, — будут особые указания? — Будут, — Цижэнь снова улыбнулся, — я хочу, чтоб вы поменялись. Господин Вэй, вроде бы, неплохо ладит с Сичэнем, а ты уж как-нибудь справишься с главой Цзян, — он выдержал паузу и продолжил, когда понял, что возражений не будет. — Мне бы хотелось, чтобы всё прошло спокойно. Лань Чжань ещё какое-то время молчал, но после смиренно кивнул. — Хорошо, дядя, пусть будет так.***
В доме главы Лань было тихо, ткань на окнах вместе с колокольчиками и фонариками покачивалась от лёгкого ветра, курильница на столе источала аромат чабреца и мяты, играла Лебин, которая нисколько не нарушала тишину, а лишь дополняла её, и вошедшему Вэй Ину чудилось в этой музыке такое необыкновенное умиротворение, такая лёгкость и восторженное чувство влюблённости, что он невольно замер на пороге. Что-то похожее играл Лань Чжань, когда они оставались наедине, но гуцинь и вполовину не звучал так прекрасно, как эта флейта. — Кхм-кхм, — Усяню, не без сожаления, пришлось нарушить идиллию, — Цзеу-Цзюнь… Музыка сразу оборвалась, оставляя ощущение пустоты, и Сичэнь вышел к нему. Он был одет лишь в нижние одежды и лёгкую накидку из белой полупрозрачной ткани. — Господин Вэй? Что случилось? Вэй Ин расплылся в улыбке. — Ничего такого, из-за чего вы могли бы переживать. Старейшина Лань попросил нас с Ванцзи поменяться. — О, вы будете помогать мне? Но это… — Небольшое допущение в виду того, что мы с Цзян Чэном не можем… — Усянь в этот момент опустил взгляд на ладонь главы Лань и изменил окончание фразы, — Цзыдянь? — А? — Сичэнь поднял руку и покрутил её перед собой, — да… я ещё сам не понимаю, как это работает, но Цзыдянь периодически предпочитает меня. — Это к лучшему. Минус пятьдесят процентов к шансу того, что Цзян Чэн убьёт Лань Чжаня при встрече. Ханьфу уже принесли? Глава Лань нервно улыбнулся и кивнул. Ему было сложно реагировать, как обычно: вообще, весь последний месяц ознаменовался для него бесконечным страхом перед заключением союза и сомнениями в духе «А правильно ли мы поступаем?». — Да. — Тогда давайте начнём, потому что если потянем ещё чуть-чуть, точно не успеем. Собирать Лань Хуаня не было для Вэй Ина чем-то необычным, он словно стоял рядом с Ванцзи и помогал ему, не чувствуя ни скованности, ни смущения. Сичэнь же напротив казался очень напряжённым и растерянным, он попеременно что-то ронял, пытаясь скрыть дрожь во всём теле. Усянь понимал его и помогал так же, как делал бы это для Цзян Чэна… правда, сейчас было намного легче, с нравом его шиди мог справиться разве что действительно уравновешенный и спокойный человек. — Я чувствую, что виноват перед братом, — сообщил Лань Хуань, когда Вэй Ин поправлял загнувшийся ворот ханьфу. — Поднимите, пожалуйста, волосы… здесь, да… Вам не за что себя винить, ваше волнение нормально. — Нет-нет, я виноват перед Ванцзи, мне следовало… — Не берите в голову, — Усянь закончил с верхом и сам вернул его волосы на место, — теперь присядьте, я прикреплю шпильку и заколю пряди, как следует, чтобы потом случайно не зацепить верхние одеяния… — он подождал, пока тот выполнит его просьбу и продолжил. — Лань Чжань, конечно, очень переживает из-за вас, Цзеу-Цзюнь, но мы понимаем… такое событие… и вообще, зато теперь мы знаем, что вы можете быть эмоциональным, или… — он тихо рассмеялся, — это может быть дурное влияние вашего будущего мужа. Сичэнь нервно улыбнулся и громко сглотнул. — Мужа... — М-да, — Вэй Ин, наконец, заметил как трясутся руки главы Лань и мягко сжал его плечо, по-дружески искренно, — вы, главное, помните, что Цзян Чэн тоже очень волнуется, и что этот день станет началом вашей жизни, где один будет неотъемлемой частью другого. — Не помогает, — отмахнулся тот, — лучше помолчите. — Хорошо, — улыбнулся Усянь, завершая с причёской, и взялся за последнюю часть свадебного образа. Красная ткань легко обняла плечи, серебристая заколка блеснула в волосах, и в ладонь Сичэня легла алая свадебная лента. Он потянулся, чтобы повязать её себе, но Вэй Ин перехватил его руку: — Это не вам… она для Цзян Чэна, Цзеу-Цзюнь.***
Несмотря на такой своеобразный ход старейшины Лань, Ванцзи всё равно пришлось несладко, хотя с Цзян Чэном он мог позволить себе оставаться бесстрастным. Ураган эмоций главы Цзян успешно разбивался о непоколебимость второго нефрита, все попытки развязать спор заканчивались ничем, так что к тому моменту, когда Ванцзи вручил ему алую ленту для Сичэня, на новую вспышку гнева запала просто не хватило, к тому же они уже очень сильно опаздывали и не могли позволить себе тратить время на бессмысленные споры. Все уже были в сборе. На церемонию пригласили только самых близких, но и их казалось слишком много для такого волнительного события, Цзян Чэна откровенно затрясло, когда он увидел Сичэня рядом с Вэй Усянем, который тихо шептал что-то успокаивающе-доброе, впрочем, без особого успеха. Для глав Цзян и Лань всё словно подёрнулось поволокой тумана, а когда Лань Чжань вложил руку одного в руку другого, и вовсе показалось сном, стирающим грани реальности, выкидывая ненужные или самые незначительные переживания. Какая-то суета вокруг… рука Цзян Чэна в руке Сичэня такая ощутимо тёплая и родная… поклоны… вместо традиционной чаши с вином — ленты... пальцы, не слушающиеся, неспособные с первого раза завязать нормально, и дрожащие руки Ваньиня, повязывающие вторую ленту, уже ему, Сичэню… краткий, будто украденный поцелуй — лёгкое прикосновение губ к губам. Эффект туманного сновидения рассеялся к чайной церемонии, дрожь исчезла: то ли от того, что многие перестали обращать на них внимание, то ли от общей радостной атмосферы, — Лань Хуань по-новому взглянул на рядом сидящего человека, на своего мужа, на того, кому принадлежали его сердце, душа и тело. Цзян Чэну поразительно шёл красный, и это его необыкновенно тихое и кроткое поведение тоже шло… Сичэнь невольно улыбнулся и, потянувшись к нему, коснулся тыльной стороны ладони. — Уйдём отсюда? Ваньинь вздрогнул и прерывисто вздохнул. Он тысячу раз касался его, но сегодня это было по-особенному нежно, сердце замирало от любой мысли о том, что Первый Нефрит теперь его муж, что они вместе… в это слабо верилось разумом, только чувства давно признали очевидную истину — их союз скрепила любовь, основанная на духовной связи, той самой, из легенд. Цзян Чэну было всё равно, куда поведёт его Лань Хуань, он просто хотел уйти отсюда… ему было всё равно до тех пор, пока за первым же поворотом его не схватили и не прижали к стене павильона. Высокий куст магнолии удачно скрывал их от посторонних глаз. Сичэнь приблизил к нему своё лицо, и Ваньинь ощутил трепет, точно такой же, как в пещере, в которую они попали, благодаря их братьям. Тогда поцелуя не случилось… — Тебе идёт красный, — глубоким чувственным голосом произнёс Лань Хуань и легко, словно порыв свободного ветра, коснулся уголка его губ, — а ещё от тебя пахнет древесной корой и мятой, А-Чэн. В глазах Цзян Чэна мелькнуло воспоминание, и улыбка озарила его лицо, прежде чем он снова стал серьёзным и осмотрелся. — Сичэнь, нас увидят, — страшным шёпотом заявил он. — Ну, и что? Мы официально женаты, нет нужды прятаться… — Да-да, — Ваньинь усмехнулся и покачал головой, — не могу поверить, что я на это согласился. Сказали б мне это год назад, я бы в жизни не поверил. — А за два года до этого не поверил бы, что господин Вэй невиновен. Жизнь умеет удивлять, а? — И ты… Их взгляды встретились. — Я? — удивился Сичэнь. — Чем же? Тем, что думаю о тебе непозволительно плохо в моменты, когда следовало бы поддержать? — Ну… — Цзян Чэн помялся, — я думал, мы закрыли эту тему, а имел в виду это, — он развёл руками, — это всё. — На самом деле сейчас я уверен, что заставил бы дядю передумать, если б он был против. Я счастлив, что ты со мной, А-Чэн... Идём, — он схватил его за руку и потащил за собой. — Сичэнь, Сичэнь, постой! — Ваньинь остановил его, когда понял, что тот уводит его от павильонов. — На улице прохладно, не лучшее время для прогулки. — Думаешь, вместе нам будет холодно? — совершенно серьёзно спросил Лань Хуань. Он достал Шоюэ. — Надеюсь, ты в состоянии лететь? — В такую погоду? Ты не шутишь? — Абсолютно нет, я нашёл одно место, пока гулял на днях… Сичэнь уже встал на меч, так что Цзян Чэну пришлось последовать за ним, чтобы спросить. — Ты гулял? Один? — Да, хотелось побыть одному… Я не говорил, что у нас есть тёплые озёра на той стороне склона? — Не говорил... — Вот, теперь говорю, — глава Лань направил меч к верхушкам деревьев и стал спускаться. Когда Ваньинь догнал его, тот уже стоял на траве и смотрел в небо. Здесь было тихо, ветер почти отсутствовал, а в окружённом густым кустарником гроте плескалась тёплая вода, в такую погоду выпуская пары, которые видны были даже в вечернем полумраке. — Нас будут искать, Сичэнь, — без доли страха сказал Цзян Чэн и улыбнулся, — нас действительно будут искать, — он мягко ступил на траву, убрал Саньду в ножны и поймал мужа за рукав алого ханьфу. Сичэнь развернулся и подошёл к нему, прижал к груди и склонился к губам. — Помнишь наш первый поцелуй? Ваньинь, немного помолчав, ответил. — Да... Светила луна, а вокруг были лотосы, и ты в белом свете, словно божественное создание, подаренное мне небом… Сичэнь смотрел на его мечтательное выражение лица и невольно любовался, он впервые видел главу Цзян таким… особенным… и чувствовал, что этот вид, эта мечтательность только для него и только о нём… Ему не хватало слов, чтобы выразить свои чувства: от погоды, которая внезапно действительно показалась тёплой, до ощущения небывалого покоя. Он поднял руку, собираясь коснуться его лица, но вместо этого погладил алую налобную ленту, провёл пальцами до узелка и развязал, чтобы перенести ленту наверх, в причёску. — Ты глава клана, А-Чэн, — сказал Сичэнь, — тебе не положено ходить в налобной ленте и подражать обычаям чужого клана, но ты можешь носить её в волосах, как господин Вэй. Ты обещаешь, что будешь носить её? Цзян Чэн, оборвавший себя на полуслове, наконец, понял, о чём речь, и положил руку ему на плечо. — Никогда в своей жизни мне не хотелось исполнять чужие желания так, как хочется исполнять твои, Сичэнь. Я обещаю. Конечно, что угодно. — Тогда я желаю, чтобы ты поплавал со мной при луне... когда она появится. Ваньинь усмехнулся. — Мы уже недавно поплавали в источнике, помнишь? — Да, но тогда была несколько иная ситуация. Поплавай со мной, о, величественный глава клана Цзян, Саньду Шэншоу, — попросил Лань Хуань и, отстранившись, поклонился. Цзян Чэн прикрыл глаза и покачал головой. — Ты невозможен... ты одинаково прекрасен и в бою и в соблазнении, так что ни один враг не устоит, как и ни один любовник. — Заверяю тебя, любовников у меня не будет, только ты, — Сичэнь снова взял его за руку и потянул к воде, во мрак грота, где тут же активировал талисман… по стенам грота вспыхнуло пламя оставленных там свечей, освещая воду, углубление и полукруглую нишу с небольшим водоёмом. — Я подготовился. — Я вижу, — Цзян Чэн присел и коснулся воды, — действительно тёплая… — Конечно. В Гусу запрещена ложь, я бы не стал ничего выдумывать, чтобы пригласить тебя сюда. — Да неужели? — Ваньинь встал и без всякого предупреждения, схватив его за ворот ханьфу, притянул к себе. Они столкнулись друг с другом, их губы соприкоснулись и закружились в танце, словно желали стать единым целым... руки смяли алую ткань, пальцы вплелись в волосы, тела прижимались друг к другу, и сердца застучали в унисон. — Твоё сердце… — в перерывах между поцелуями шептал Сичэнь, — стучит жутко громко, так, что я оглушён им, я хочу слышать этот звук до конца своих дней, А Чэн. — А ты… — отвечал Цзян Чэн, — так запредельно близко, что я растворяюсь в тебе и теряю себя, но не хочу, чтобы это заканчивалось. Я тебя… — Люблю, — закончил за него Лань Хуань, не дав произнести ему больше ни звука. Луна вышла из-за туч, осветив их сплетённые тела, их силуэты у воды... белый свет утопал в золотых узорах алых ханьфу, сверкал в заколках, скользил по волосам... Луна наблюдала за ними, будто невольный зритель, и не знала, что в этот момент стала свидетелем не просто поцелуя, но начала чего-то нового и долгого... она не знала, что стала свидетелем бесконечного и самого настоящего человеческого счастья. Вечного дуэта двух душ.