***
Каждый мальчишка в Южном племени воды, когда ему исполнялось четырнадцать, проходил обряд посвящения в мужчины, и, естественно, сын вождя не стал исключением. Но Мобэя направлял не отец, а дядя, чему он на самом деле только радовался. С Линьгуаном его связывали намного более крепкие отношения, и именно дяде, а не безразличному к его существованию отцу, он бесконечно доверял. День обряда ничем не отличался от других дней, но Мобэй в предвкушении едва сомкнул глаза ночью. Дядя смешливо улыбался от его нетерпения. Позже он понял, что Линьгуан предвкушал близость момента, когда сын ненавистного брата наконец окажется в смертельно опасной ситуации, а не радовался за племянника. Но тогда ничего не предвещало его предательства. Впрочем, люди в селении уже несколько дней судачили об акуле-кальмаре, разорвавшей сети возле Кривых скал, а вождь начинал собирать отряд, чтобы разобраться с этим чудищем и избавить свое племя от опасности. Мобэй опасливо уточнил у дяди, не будет ли поблизости акулы-кальмара, но тот его уверил, что они отправятся в совсем другое место, не к Кривым скалам. Новенькая узкая лодка, добротно сколоченная и украшенная согласно статусу, легко управлялась, и Мобэй не сомневался, что пройдет испытание. Применение магии, чтобы избежать столкновения с айсбергом, было запрещено, потому приходилось полагаться лишь на двустороннее весло, а также ловкость и внимательность. Чаще мальчикам давали командовать большим кораблем, но дядя решил, что Мобэй это проделывал уже не раз, и захотел проверить его способности в маленькой лодочке. Линьгуан, как и другие взрослые мужчины, наизусть знал окрестные воды, потому доверяющий ему мальчишка даже не вглядывался, куда они плывут. Когда они наконец прибыли, дядя указал на бурный поток, шустро ползущий между множества белых глыб и создающий непрекращающиеся брызги, отчего в воздухе особенно пахло морской солью. Вода шумно бурлила, а Мобэй зачаровано наблюдал за ее движением и смаковал мысль, что после этого дня его наконец станут считать взрослым. Дядя помог ему перебраться в отвязанную лодку со своего корабля, потрепал по голове и пообещал встретить его в конце потока — в конце испытания. Мобэй гордо кивнул, всем видом показывая, что не боится и готов к чему угодно. Линьгуан ухмыльнулся от его безмолвного бахвальства. Другие люди с корабля отводили взгляд. Мобэй аккуратно оттолкнулся веслом от большого судна и выправил нос лодки, чтобы выплыть в бурный поток. Он несколько волновался, потому неторопливо глубоко вздохнул, и только затем двинулся вперед. Течение тут же подхватило лодочку, будто тонкую льдинку, но уже в начале пути Мобэя оглушило шипение брызг, потому он не обманулся этим чувством легкости и сразу повернул влево, чтобы избежать первого айсберга. Продолжая следовать за бурным потоком, Мобэй не позволял выбирать ему свой путь, вновь и вновь поворачивая нос узкой лодки. Уже через пару минут ему пришлось напрягаться сильнее. Коварные течения забегали со всех сторон, мотали его лодку, словно игрались с волчком, а из-за белых айсбергов показались невысокие серые скалы. Мобэй занервничал: магия воды поможет спастись от неизбежного столкновения со льдом, а о камни можно только смягчить удар. Но тут же отбросил подобные мысли: в этом испытании он не станет пользоваться магией! Но чем дальше несло его море, тем труднее управлялась узкая лодка. В какой-то момент деревянный бок почти задел шершавую скалу, но Мобэй оттолкнулся веслом — и отломал половину. Кое-как гребя обломком, он вскоре вновь почти столкнулся с айсбергом, но нечаянно растопил его и благополучно проплыл дальше. Мобэй тут же устыдился: он провалил испытание! Хотя думать о своем позоре время не позволяло. Длинный бурный поток не собирался утихать, а вдалеке виднелись частые скалы, чьи верхушки загибались, будто склоняли друг другу головы. Теперь ему грозило не просто бесчестие, а сама смерть, если он не будет полностью сосредоточен. Применяя магию, мальчик все же смог в целости доплыть до спокойных вод, где с облегчением выдохнул, а затем разозлился на себя из-за проваленного испытания. От его ярости ближайшие льдины растрескались, и Мобэй поспешил успокоиться: его всегда пугало, что от сильных эмоций вода и лед начинают произвольно двигаться, иногда даже случайно ранят людей вокруг и его самого. Он удрученно фыркнул и наконец огляделся, чтобы понять, куда принесло его буйное течение. Вокруг нависали скалы, указывающие острым верхом в разные стороны, и виднелось несколько закрепленных сетей. Корабля дяди Мобэй не увидел, что заставило его напрячься. Неужели он не туда повернул? Он подплыл к сетям, и те оказались подозрительно изорваны. У Мобэя зашевелились волосы на затылке от плохого предчувствия. Как назло, неожиданно со стороны бескрайних вод подходила снежная буря, и его маленькую лодку закачало на огромных волнах. Магия помогала не упасть в воду, но к берегу плыть он не мог — там, между Кривых скал, несся бурный поток, который привел его сюда и не повернет обратно. Внезапно щупальца акулы-кальмара показались сквозь толщу морской воды буквально в нескольких метрах. И вскоре подтянулись ближе, приподнимаясь над поверхностью в низине волны. Мобэй решил отплыть дальше в море, а затем сделать огромный крюк, чтобы не попасться чудищу на пути домой. Лодка плохо слушалась, прорываясь между высокими волнами, но постепенно скалы и айсберги исчезли из вида, а мокрая снежная буря превратилась в ливень. Он плохо ориентировался во времени, но судил из своей усталости, что с окончания его провального испытания прошел не один час. Обыкновенно Мобэй мог угадать куда плыть по некоторым ориентирам, но из-за страха и тревоги, а также порывистого переменчивого ветра, окончательно запутался и едва не дрейфовал, повинуясь судьбе. Акула-кальмар где-то затаилась, пережидая непогоду, либо вовсе бросила преследовать неудачливого мальчишку. Мобэй надеялся на последнее. Постепенно буря успокаивалась и совсем утихла вместе с заходом солнца, но темно-серые тяжелые облака скрывали Луну и звезды. Не придумав ничего лучше, он решил отдохнуть и поспать на дне лодки. Но противоречивые мысли о дяде мешали расслабиться. Чуткий сон едва ли сумел побороть усталость, зато восход солнца помог определить стороны света, и Мобэй понял, куда надо плыть. Чтобы набраться сил, он принялся магией вылавливать из воды рыбу и есть ее сырой; к счастью, он мог ее мгновенно заморозить и разморозить, чтобы избавить от отравляющих паразитов. Но потроха и скелеты привлекли к его маленькой лодке нежелательное внимание. Мобэй сразу уловил, что нечто под ним заставляет судно качаться сильнее, чем волны вокруг, потому напрягся, готовый к атаке. Его сердце колотилось как бешеное, и спустя десяток ударов огромные щупальца резко обхватили лодку с двух сторон, намереваясь разломать ее пополам. Одно из них также задело его ногу. Мобэй тут же заморозил их и от страха случайно захватил в ледяной плен всю воду вокруг лодки, отчего та сильнее закружилась на волнах. Ножом, которым потрошил рыбу, он стал дробить покрытые ледяной коркой щупальца на куски, безжалостно бил по ним долгие минуты, спасая свою жизнь. Наконец, лодку ничего не держало. Мобэй осторожно растопил воду по периметру борта, и огромную замерзшую тушу акулы-кальмара отнесло вбок течением. Он выкинул в море отрубленные куски щупалец и поспешил отплыть подальше, чтобы не повторить свою ошибку и не попасться новому противнику. Плечи постепенно деревенели с каждым вздохом, и, решив, что он ушел от мертвой туши достаточно далеко, Мобэй с усталым стоном развалился на дне лодки. Глаза слезились от солнца, уже поднявшегося достаточно высоко, а тяжелые веки не желали разлепляться. Голова казалась настолько тяжелой, что от ее веса лодка будто могла пойти ко дну. Запоздало пришла мысль, что его обессиленность ненормальна, даже если он не выспался и применял много магии воды… Очнулся он от ужасной жары: вся его теплая одежда промокла от пота. Торопливо скинув ее, Мобэй немного охладил себя морской водой и понял, что очень хочет пить. Питьевой воды в его запасах оказалось немного, потому он ограничил себя тремя глотками. Он задумался, почему так внезапно уснул и вспомнил, что акула-кальмар часто парализует свою жертву ядовитыми отростками на щупальцах. Мобэю безумно повезло разобраться с чудищем раньше, чем он потерял сознание. Неизвестно, сколько дней он проспал. Оглянувшись, он обнаружил, что совершенно без понятия, где находится: море было непривычно теплым, рыбы и птицы — незнакомыми, а вдалеке виднелась земля со множеством деревьев, каких он не видел в окрестностях Южного полюса. Туда Мобэй и направился. Берег ему попался неудобный, пришлось устраивать лодку между запутанных корней и по скользкой земле идти вглубь леса. Он опасался заблудиться, потому не отходил слишком далеко и не нашел источника пресной воды. Вернувшись к лодке еще более недовольным, чем уходил, Мобэй попытался развести костер, но после восьми попыток вконец разозлился и поел отдаленно знакомую рыбу холодной, надеясь, что та неядовита. Утром он вновь вышел в море, его лодка осторожно скользила вдоль берега. Мобэй внимательно вглядывался в бьющие о корни и землю слабые волны, надеясь отыскать устье какой-нибудь пресноводной речки. На второй день ему удалось это сделать, но вода пахла странно, и пить ее он не стал, лишь постирал одежду и отмылся от раздражающей кожу морской соли. На четвертый день плаванья вдоль берега он отыскал приятную песчаную бухту, где решил отдохнуть в тени: здесь, на севере, солнце пекло нещадно, а от сухости во рту кружилась голова. Там он и повстречал пугливого мальчишку, который благородно поделился едой и водой, а на вопрос, можно ли забрать его старый компас, пробубнил нечто невнятное, что Мобэй счел за согласие. Доброта незнакомца немного растопила не успевшее зачерстветь от предательства дяди сердце. После плотного ужина и с воскресшей надеждой он провалился в глубокий спокойный сон. Но посреди ночи ему приснился кошмар, будто маленькие холодные щупальца акулы-кальмара добрались до его шеи, и Мобэй в страхе распахнул глаза. Мальчишка зачем-то его трогал. — Что ты делаешь? — спросил он строго, хватая отдернувшегося мальчика, и тот что-то опять забормотал; его голос звучал тише, чем прибивающиеся к берегу волны. Мобэй сонно подумал, что раз руки холодные, то его маленький помощник замерз, потому щедро отодвинулся и позволил лечь рядом на шкуру. На рассвете его разбудил яркий свет солнца. Мальчишка громко сопел под боком, закинув на него ноги, и неприятно обслюнявил его рукав. Мобэй его с себя скинул, но тот не проснулся. Оставаться здесь дальше он смысла не видел, потому перенес крепко спящего обратно на его необычную лежанку из дерева, выловил рыбы в благодарность и отчалил, ориентируясь по компасу на юг. Спустя несколько сложных недель Мобэй вернулся домой. Он не смог убедить равнодушного отца, что дядя пытался его убить: Линьгуан хитро распустил слухи, будто глупый племянник решил показать свою силу и отправился сразить акулу-кальмара. Поскольку Мобэй действительно победил, то люди племени его зауважали, но в остальном ситуация оставалась скверной. Он обнаружил, что «любящий дядя» на самом деле его ненавидит и хочет убить, чтобы стать вождем. А отец никогда не уделял ему внимания, поскольку винил в смерти матери при родах. Мобэй и раньше мало общался с людьми, но теперь намеренно избегал сближения с кем-либо, не желая вновь подставиться под предательство. А через четыре года его отец погиб от очередного морского чудища и молодой Мобэй-цзюнь стал вождем Южного племени воды.***
Во второй раз он повстречал Шан Цинхуа уже достаточно взрослым. Внешне тот мальчишка довольно-таки изменился: немного возмужал, стал выше, даже веснушки исчезли с его лица, лишь несколько крапинок слабо бледнели на переносице. Одна щека подозрительно опухла, будто от удара, что мешало в узнавании. Но Мобэй хорошо его запомнил, поскольку тогда впервые встретил кого-то со столь отличающейся от людей Южного племени внешностью. После, став вождем, он видел многих людей с материка царства Земли, но доброго мальчишку запомнил до мелочей, пусть тот совсем не выделялся среди себе подобных. Посланник от страны Огня говорил так же быстро, но громче, чем в детстве. Именно по его манере тараторить Мобэй окончательно узнал в Шан Цинхуа того мальчишку. Он много раз вспоминал о чужой доброте, которая буквально спасла его и подарила надежду, и считал, что должен отплатить той же монетой. Конечно, Мобэй не собирался целенаправленно искать незнакомца, но внезапно повстречал его, весьма удачно, и не желал упускать шанс. Шан Цинхуа выглядел так, будто его кто-то хорошенько побил, хотя как слуга тот выражался о своем повелителе очень уважительно, даже боязливо. Мобэй не знал, встретятся ли они еще, потому подумал и принял решение помочь ему в ответ уже сейчас. — Тебе не нравится ему служить? От его вопроса лицо Шан Цинхуа застыло кривой маской, он явно судорожно размышлял над тем, что ответить. Мобэй посчитал, что если бы нравилось — хотя бы из-за привилегий и оплаты — тот бы сразу его в этом заверил, потому молчание понял однозначно. Он ощутил глухое раздражение, поскольку в Южном племени никто не позволял себе плохо обращаться с подчиненными. В тот же момент впереди появился Хозяин Огня со своей свитой, а он вышел им навстречу и предложил бой. Ло Бинхэ выглядел недовольным его вызовом, но согласился биться. И Мобэй-цзюнь его ужасно недооценил: маг огня, пусть и был намного его младше, победил, едва не спалив половину острова. Надежный, казалось бы, план — показать свою силу и потребовать свободы для побитого слуги — не просто провалился, но и вышел вождю боком: Южное племя воды стало политически зависимым от страны Огня. Своего Мобэй в некотором роде добился — Шан Цинхуа стал служить ему тоже. И это было невыносимо. Теперь Шан Цинхуа раздражал одним своим видом, поскольку напоминал о глупом проигрыше. Вечно укутанный, со шмыгающим носом, он жаловался на постоянный холод Южного полюса, но не уезжал в теплую страну Огня, поскольку сначала составлял политическое соглашение, а затем остался, чтобы следить за его выполнением. Мобэй подозревал, что у советника выбора не имелось, но все равно огрызался на него и открыто презирал, предпочитая большую часть времени игнорировать. С другими людьми племени Шан Цинхуа вполне ладил. Нередко те меняли привычный уклад жизни, заявляя, что их просветил болтливый советник. Они стали иначе обрабатывать мех, потому что «так его выгодней продать», замораживать рыбу с толстой ледяной коркой, чтобы «она дольше и лучше хранилась», и даже девушки начали непривычно заплетать волосы — «господин советник сказал, что в стране Огня и царстве Земли это самые модные прически!». Частенько Шан Цинхуа и сам удивлялся, что кто-то его слушает и прислушивается к его рекомендациям. Мобэй-цзюнь к таковым не относился и продолжал затыкать его болтовню одним суровым взглядом. Слушал его вождь лишь при возникновении новых приказов от Ло Бинхэ, тогда советник дрожащим голосом зачитывал с бумаги требование Хозяина Огня, а после пытался что-то добавить, но, конечно же, торопливо затыкался из-за презрительно-равнодушного вида Мобэя. Но затем он заметил крайне подозрительную вещь: Линьгуан слишком часто пытался поговорить с советником. Мобэй-цзюнь предрекал худшее, что его дядя с помощью страны Огня хочет занять место вождя и избавиться от него, потому решил держать Шан Цинхуа ближе и повелел советнику переселиться к нему в дом. Дядя при встрече насмешливо посетовал, что нравы нынче не те, и молодые люди начинают жить вместе без объявления о свадьбе. Мобэй еле сдержался, чтобы не врезать ему. Ледяная земля под их ногами пошла трещинами от его эмоций. Но почему-то от насмешки дяди к привычному раздражению при виде советника стало примешиваться странное смущение. Он начал замечать, что Шан Цинхуа часто пялится на него с неприкрытым восхищением и, что особенно поразило, много трудится на благо племени, в обход некоторым приказам Хозяина Огня. Мобэй постоянно закидывал его разными обязанностями и только при совместном проживании увидел, насколько их много. И советник совсем не жаловался. Открытие заставило вождя несколько смягчить свое отношение к нему. В какой-то момент Цинхуа уплыл в страну Огня по приказу Ло Бинхэ, и в доме стало неожиданно пусто. Никто не бормотал под нос, засиживаясь над бумагами, никто не пялился, а затем, пойманный, бубнил что-то в свое оправдание. Даже вернувшаяся бумажная работа пошла на пользу Мобэю: так оставалось меньше времени замечать, что кого-то не хватает. Через две недели после отплытия Шан Цинхуа он поймал себя на том, что соскучился. И само существование подобного чувства вызывало злость: неужели он настолько слаб и снова привязался, да еще и к такому ненадежному человеку! Все опасные животные на Южном полюсе стали жертвой, в прямом смысле, плохого настроения Мобэя. Едва появлялись какие-то слухи, как он снаряжался в охоту, а по возвращении закапывал себя в административной работе — что угодно, лишь бы не вспоминать о Шан Цинхуа. Но когда тот вернулся, со скромной радостной улыбкой на лице от встречи с вождем, сердце Мобэя против воли взволнованно забарабанило. Он резко отвернулся от советника и ушел в дом, чтобы скрыть свое смущение. Конечно же Цинхуа направился следом — они жили вместе — и Мобэй по-глупому выбежал от него наружу. И все же расставание заставило больше ценить советника, он начал прислушиваться к его болтовне. Оказалось, что Цинхуа не так глуп, каким кажется, и часто его мнение поражало Мобэя иной точкой зрения. Конечно, не все его идеи вождь реализовывал: часто советник опирался на опыт с северными теплыми землями и мало соотносил их с холодной пустыней Южного полюса. Но постепенно Шан Цинхуа проникался их культурой и бытом, потому многие его задумки Мобэй-цзюнь приказывал исполнять. После второго отъезда и возвращения советника он смирился с непрошенными чувствами и признал наконец самому себе, что полюбил этого необычного человека. Цинхуа вечно мерз, был слаб и неуклюж. Он мог болтать с утра до вечера, прерываясь лишь на еду, разговорить кого угодно из племени, даже вечно хмурую троюродную бабку Мобэя. Он частенько случайно измазывал пальцы и щеки в чернилах и не замечал этого. Его волосы вечно путались от ветра и забавно торчали из капюшона. Его рот мило приоткрывался от удивления и восхищения, если Мобэй использовал сложные техники магии воды. Его щеки краснели, он смущенно отворачивался, но подглядывал, когда Мобэй скидывал с плеч тяжелый меховой плащ и расстегивал рубаху от тепла в их доме. Но ранящие воспоминания — о безразличии отца и предательстве дяди — постоянно нашептывали ему, что Цинхуа нельзя доверять, как и всем остальным. Мог ли Хозяин Огня приказать своему советнику сблизиться с вождем Южного племени? Или шутка Линьгуана об их отношениях имела двойное дно, и дядя собирался вновь разбить сердце своего племянника уже чужими руками? Мобэй не мог доверять Цинхуа и держал его на расстоянии, но все еще слабовольно близко. В третий отъезд ему хотелось приказать советнику больше не возвращаться на Южный полюс, но он не нашел в себе сил на обрубание их связи. Мобэй-цзюнь, вечно одинокий и неприступный, наивно собирался оставить все как есть, не открывая своего сердца, но и не отказываясь от легкой (какая ложь!) привязанности. Он не считал дни до возвращения Шан Цинхуа, поскольку не знал, когда тот вернется. А если бы и знал, то все равно не занимался бы подобными глупостями... разве только перед сном, когда голову заполоняют мысли о чужой улыбке. В один день ему сообщили, что прибыли люди из страны Огня, и Мобэй сразу заподозрил неладное: Цинхуа бы сам дошел до их дома и рассказал все новости. Среди посланников его действительно не обнаружилось, и вождь грозно спросил: — Где советник Шан Цинхуа?! Его люди сразу забеспокоились и отошли на несколько шагов: лед под ногами повелителя опасно трескался. Посланники страны Огня оробели, но один после запинки ответил: — Господин Шан Цинхуа погиб около недели назад. Его корабль попал в сильный шторм. Мы прибыли взамен него, чтобы доставить указания Хозяина Огня. Мобэй не сразу осознал его слова. Он застыл ледяной статуей, пытаясь понять их значение, но раз за разом прокручивая их в голове, воспринимал их как бессмыслицу. Цинхуа умер? Разве он мог? — Советник Шан погиб? — шокировано переспросил кто-то из-за спины. — Да, — скованно подтвердил новый советник. Люди Южного полюса огорченно зашептались, но вождь совсем не слышал, что они говорят. Его сердце замерло куском льда, но почему-то стало совсем хрупким, словно вот-вот разобьется в дребезги и его нутро заполнит невыносимое горе. Но разве мог Шан Цинхуа умереть? Так внезапно? Мобэй не верил. Ему легче было поверить, что изворотливый Цинхуа как-то подстроил свою смерть. Или что Хозяин Огня прознал о наплевательском исполнении его приказов советником на Южном полюсе и вернул себе этого умного человека. Шан Цинхуа не мог умереть, это бессмысленно, а вот предать ставшего излишне наивным Мобэй-цзюня — легко. — Понятно, — чуть ли не прорычал он, пока ледяная земля вокруг все больше трескалась; даже иностранцы заметили неладное и пугливо отступили подальше. — В-вот указания Хозяина Огня для вождя Южного полюса, — протянул ему свитки новый советник, и Мобэй-цзюнь схватил их, а затем яростно зашагал в свой дом. Обида терзала его душу, но сдерживала нечто более страшное, потому он целиком отдался ей. Она требовала отклика, потому вождь швырнул свитки на стол и ушел из селения в безлюдное место, где тренировал техники магии воды до самого заката. Вымотавшийся, он не хотел возвращаться в дом, где многое напоминало о Шан Цинхуа, но намеренно пошел туда, борясь с собственной привязанностью. От усталости его руки дрожали, но сон не шел. Потому Мобэй-цзюнь начал просматривать свитки с указаниями Хозяина Огня, лишь бы отвлечься от терзающих неприятных мыслей об очередном предательстве. Он отправился спать ближе к утру, когда письмена стали напоминать бессвязные закорючки. Никто не лез ему в голову, ничто не мешало уснуть: голова не успела коснуться подушки, как веки прочно слиплись, и сознание померкло. С того дня Мобэя стали терзать кошмары, в которых Шан Цинхуа не предавал его и по-настоящему погиб. Люди Южного племени начали открыто беспокоиться о его состоянии, лекари приносили всевозможные снадобья для крепкого сна, и, вероятно, только благодаря им вождь добровольно ложился спать, а не падал от бессилия в обмороки. Только Мобэй догадался о правде, остальные же почему-то поверили в слова нового советника о смерти предыдущего и выражали ему ненужные соболезнования. Хозяин Огня начал войну против царства Земли и захотел, чтобы Южное племя воды его поддержало. Потому вождь приказал самым сильным воинам и магам собираться для плавания в провинцию Гаолинь, где их должны встретить солдаты страны Огня для совместной атаки на город. Мобэй-цзюнь впервые оставлял свое племя так надолго с тех пор, как стал им управлять, но не беспокоился, что Линьгуан захочет захватить власть в его отсутствие. Не из-за уверенности в своих людях, а из-за безразличия к будущему: если его опять предадут, он не удивится. В море по пути к царству Земли на их корабли едва не обрушилась сильная буря, но благодаря магии воды они сумели быстро сменить курс. Тем не менее всех впечатлило очередное проявление безудержной силы природы, и Мобэй невольно задумался: вдруг Цинхуа действительно погиб, попав в шторм? Советник при всей своей сообразительности являлся довольно слабым человеком, не владел магией и каким-либо воинским искусством. Вряд ли бы он сумел выжить при кораблекрушении… Эта мысль заставила Мобэя усомниться в чужом предательстве. Для чего Шан Цинхуа подстраивать свою смерть? И советник бы как-то намекнул о своих планах при прощании — он не умел держать язык за зубами, — а значит, подобного не планировал. И вряд ли Ло Бинхэ стал бы подстраивать его смерть, чтобы оставить при себе, ведь имел полное право заменить посланника на Южный полюс кем угодно в любой момент. Осознание ударило по нему, будто внезапная буря налетела в спокойные воды и заставила все запрятанные чувства всплыть на поверхность. Мобэй ощутил страх и неверие. Он словно очнулся и теперь, оглядываясь по сторонам, постоянно натыкался на сочувствующие взгляды отправившихся с ним воинов и магов, и каждое их случайное напоминание о его горе жутко раздражало и злило. Когда они успели заметить, если он сам осознал свои чувства к Цинхуа не так давно? Знал ли о них советник? Неужели Шан Цинхуа правда погиб, и Мобэй был единственным, кто это отрицал?.. Подобные мысли крутились в его голове, словно осколки айсбергов, попавшие в водоворот, пока корабли Южного племени тайно пробирались вглубь царства Земли. Мобэй-цзюнь ощущал себя беспомощным и глупым и не представлял, как поведет своих людей в бой. Ему хотелось бросить все и поплыть в столицу страны Огня, чтобы потребовать от Ло Бинхэ ответа за смерть советника. Они скрытно расположились недалеко от Гаолиня, ожидая сигнала от союзников, чтобы атаковать город. От палатки вождя сквозило холодом несмотря на непривычный южанам летний зной. Мобэй уже не пытался как-то контролировать свою силу, безразлично отмечая, что все вокруг постоянно покрывается морозными узорами, а то и ледяной коркой. Вместо него волновались целители, опасаясь, что от подобного он заболеет, но с его здоровьем ничего не происходило. На третий день ожидания в его палатку опасливо заглянул один из наиболее сильных магов воды и внезапно заявил: — Мы там выловили советника Шана из реки, повелитель. Он очень хочет, чтобы вы подошли. Затем мужчина так же внезапно удалился, оставив вождя недоумевающе обдумывать сказанный бред. Они выловили труп? Но мертвец вряд ли захочет его видеть, если только Мобэй не сошел с ума окончательно. За пределами палатки послышалась ругань, и следом заглянул еще один: — Повелитель, советник Шан живой и ждет вас возле реки. Этот тоже предусмотрительно ушмыгнул. Не зря: Мобэй-цзюнь начинал злиться. Что за глупые вещи они говорят? Как Шан Цинхуа может быть жив, если не явился к нему на Южный полюс?! Разозленный вождь наконец вышел из палатки, и все люди испуганно разбежались с его пути, что его больше уверило в бредовости чужих слов. Блеклая надежда заставила все-таки проверить место у реки, где собралась большая толпа, обступившая кого-то. Едва заметив, кто к ним направляется, они мигом бросились врассыпную, оставляя лежащего на земле под одеялом в одиночестве. Сердце ускорилось, отдаваясь в висках. Лежащий человек с головой скрылся, но знакомо позвал: — Мой повелитель! Мобэй дрожащей рукой резко откинул одеяло и с трепетом выдохнул: — Ты жив… Шан Цинхуа выглядел несколько иначе, больше походя на себя-ребенка, но несомненно это был он. Советник выглядел вымотанным и напугано вцепился в плотную ткань одеяла. Цвет его кожи несколько потемнел от загара, кончик носа был красным, а по щекам расползлись веснушки, которых Мобэй не видел на его лице уже пару лет. Чуть влажные волосы, непривычно собранные в хвост, не топорщились в беспорядке, а ткань одежды, напротив, выглядела очень неряшливо и слишком бедно. Когда затопившее его облегчение немного улеглось, Мобэй подметил и неприятные детали: красная болезненная кожа на правом локте была оголена от сожженной дыры, а лодыжку опоясывал будущий шрам, чье происхождение явно связано с магией огня. Он разозлился на этого неизвестного, который посмел атаковать беззащитного Цинхуа. — Мой повелитель, — слабо позвал тот. — Мне удалось спастись. Мобэй вновь посмотрел ему в глаза, по привычке ожидая продолжения. Но встретил только нерешительное молчание и спросил: — От кого ты спасался, Шан Цинхуа? Дальнейший рассказ пробудил в Мобэе безудержную ярость на людей страны Огня. Они наплевали на преданность своего советника и попытались убить, но у них не удалось. И Мобэй-цзюнь не допустит новой попытки. Цинхуа тоже распалился от преследовавшей его несправедливости, а затем с надеждой ждал решения вождя — очевидно, желал справедливого возмездия от человека, которому доверяет. Это заставило Мобэй-цзюня не медлить с отмщением. Он приказал целителям позаботиться о раненом Цинхуа, а сам собрал людей для немедленной атаки Гаолиня — теперь против тайно расположившихся там вторженцев страны Огня. Воины царства Земли по началу с опасением отнеслись к внезапной помощи, но она пришлась очень кстати, и вместе они выловили всех подчиненных Сюэ Чэнмэя и его самого. Неожиданно в городе обнаружился также маг воды, который многие действия вождя Южного племени воспринимал в штыки. Этот дерзкий Му Цин настоял на том, чтобы отправить генерала в Ба Синг Се для допроса, а не выдать ему, и затем посмел обругать его из-за того, что Мобэй убил преследователя Цинхуа перед слепой девчонкой, которой зачем-то закрыл глаза. Еще один неместный, его друг, Фэн Синь, потребовал от него информации о местонахождении Шан Цинхуа — якобы хотел помочь тому добраться до дома. От подобной чуши Мобэй-цзюнь совсем рассердился. — Цинхуа живет со мной. Он мой жених, — холодно отрезал он и только затем почувствовал смущающий жар на своих щеках. Его люди заинтересованно зашептались между собой, полностью поддерживая решение своего вождя, что было приятно. Но тот выскочка вновь возразил: — Ты врешь. У него нет обручального ожерелья. Фэн Синь, очевидно не знакомый с традициями племен воды, начал выпытывать у друга подробности, отчего Му Цин раздраженно отмахнулся и ушел, а тот — следом. Мобэй-цзюнь порадовался бы их уходу, но слишком глубоко задумался о том, согласится ли Цинхуа стать его жизненным спутником. Атака на Гаолинь заняла всего несколько часов, но вождь не собирался оставаться далее на чужих землях и приказал плыть домой, чему все очень обрадовались. До темноты все палатки и вещи переместили на корабли и отправились в путь. Перенеся спящего советника на палубу, Мобэй не стал пить снадобье для хорошего сна, поскольку посчитал, что кошмаров больше не будет. Но спал он некрепко и, заслышав знакомый голос, быстро очнулся и вышел на палубу. Даже в ночи Цинхуа легко узнал его и сразу подошел, чтобы поприветствовать. Теперь тот выглядел отдохнувшим и вполне здоровым. Пусть выданная целителями одежда сидела неряшливо из-за размера, но советник в ней очень походил на выходца из Южного племени воды, что радовало глаз. Мобэй чувствовал разливающееся в груди счастье, просто наблюдая за его живыми эмоциями. Но во время их разговора он заметил, что Цинхуа еще не до конца оправился от пережитого, потому накрыл его дрожащие плечи своим плащом и проводил притихшего советника обратно в его палатку, чтобы тот отдохнул, а после сам направился спать — сон был крепким, и снились ему только приятные вещи.