Iar

      Когда я просыпаюсь, я рискую схватить инфаркт.       Эту ночь я провел в библиотеке. Перечитывал до изнеможения этот миф, но, в разгаре ночи я не выдержал и заснул. Кажется, мне даже снился сон. Помню, как по траве ползла змея. Но не это заставляет меня почти умереть от испуга.       Как только я открываю глаза, я вижу, что Наруто смотрит на меня. Он сидит близко, глаза открыты и отсутствующие. Как будто бы он смотрит на меня уже несколько часов.       — Наруто… — озадаченно бормочу я.       В моем голосе все еще слышится хрипота после недавнего пробуждения. Шея болит из-за неудобного положения, в котором я спал. Внутри комнаты светло, окна пропускают утреннее солнце.       Наруто продолжает смотреть на меня. Поврежденный глаз стал еще фиолетовее, выделяясь на бледной коже. Наруто выглядит уставшим, как будто не спал несколько дней.       Абсурдное пробуждение. Я все еще сбит с толку, напуганный его приступом прошлой ночи. И прочитанной легендой. Загадка. Я даже не знаю, с чего начать.       Наруто смотрит на меня, затем начинает двигать глазами. Прослеживая его взгляд, я понимаю, что он направлен на часы, что висят на стене. Теперь, когда я перевел свое внимание на прибор, я тоже начинаю улавливать его постоянное тиканье.       — Тик-так, тик-так, — бормочет он. У Наруто усталый голос человека, который всю ночь плакал. Останавливается.       Потом:       — Первое мое воспоминание — часы, их тиканье. Потому что когда я был маленьким, моим самым большим опасением было то, что Итачи не вернется. Мне было четыре года, я не умел ни читать, ни считать, но был одержим часами. Это был единственный способ, который я имел, чтобы определять, когда Итачи вернется. Я сидел на земле и часами смотрел на циферблат, пытаясь расшифровать его механизм, значение знаков и стрелок. Единственное, что я воспринимал, — это постоянное тиканье.       — Тик-так. Тик-так. Но мне удалось понять, что когда маленькая стрелка находится в определенном квадранте, а длинная — в центре, Итачи возвращался. Обычно он возвращался вовремя. Поэтому когда он опаздывал даже на десять минут, я начинал плакать.       Я не смею дышать. Наруто, кажется, разговаривает не со мной, а с пустотой. Он смотрит на часы, и его лицо красное. Смотрит на часы, и его слова дрожат. Смотри на часы и кажется вот-вот заплачет.       — Эти часы, их тиканье… преследовали меня всю мою жизнь. Тик-так. Тик-так. Это была моя гарантия, что Итачи вернется. Я всегда боялся, что он не вернется и оставит меня одного. Тик-так. Тик-так. Итачи придет за мной. Но однажды он не вернулся. И тиканье не принадлежало часам. Это было… — он останавливается и закрывает глаза. Ему не удается дышать. — Это было… — выдыхает. Наруто изо всех сил пытается перевести дух. Его лицо хмурится. Он дрожит с головы до ног. — Там был матрас. Пружины. Тик-так. Я говорил себе, что он вернется. Но этого не происходило. Тик-так. Это было похоже на часы, но я не видел стрелок. Это было… Это было… — закрывает глаза руками. Он сжимается в плечах, словно пытаясь раствориться в себе. — Извини, — дрожит, рыдает. — Я не могу, я не могу, извини…       Я не знаю, как реагировать. Это не та информация, которую я ожидаю услышать рано утром. Я даже не знаю, что происходит. Я просто знаю, что Наруто сейчас плачет.       — Если не можешь, то не надо этого делать. — Я провожу языком по пересохшим губам. — Не заставляй себя.       Голубые глаза с благодарностью смотрят сквозь пальцы.       — Мне жаль.       Я должен сказать что-нибудь еще? Утешать его? Но мне ничего не приходит на ум. Этот каскад болезненных слов был неожиданным.       Наруто вытирает слезы с лица. Должно быть, плач в начале дня утомляет. Вид этого заставляет меня действовать инстинктивно. Я протягиваю руку и прижимаю его к себе. Наруто застывает, и это абсурдно. Он тот, кто всегда искал со мной физического контакта. Но теперь, как только я прикасаюсь к нему, он становится напряженным, как бревно. Это длится всего несколько секунд. Наруто быстро расслабляется и кидается на меня, обнимая и сжимая. Опускается лицом в полость шеи, я чувствую, как он вдыхает мой запах.       Я глажу его по волосам. И он снова застывает.       — Итачи правда ничего тебе не рассказал? — спрашивает неуверенно.       — Он сказал… — мой голос затих. Я не знаю, как резюмировать то, что он мне сказал. — Он сказал, что я еще многого о тебе не знаю. Что я не правильно понял то, что ты пытался мне рассказать. Но еще то, что он этого не сделает. Потому что он уже совершил ошибку, сказав не тому человеку. Он предпочитает, чтобы я оставался в неведении и ненавидел его. Чем дать тебе новый повод ненавидеть его.       При моих словах я чувствую, что он заметно расслабляется и возобновляет регулярное дыхание.       — Мне очень жаль, — повторяет он.       Я качаю головой.       — Ты расскажешь, когда будешь готов.       Надеюсь, скоро.       Тем не менее, мои заверения не имеют того эффекта, на которой я надеюсь.       Наруто цепляется руками за мою одежду, царапает кожу. Он трется о меня лицом, качая головой.       — Нет, я не хочу тебе рассказывать, — плачет. Я чувствую горячие слезы на воротнике. — Я не хочу, чтобы ты знал. Не хочу, чтобы и ты видел меня… в том свете.       Я чувствую трещину в центре груди. Как будто его слова сломали мне ребро, пронзая самое сердце. Не знаю, почему эти слова так на меня подействовали.       — Но…       — Пожалуйста, — умоляет меня. — Я не хочу, чтобы ты видел, насколько я отвратителен. По крайней мере ты… Я хочу, чтобы все было нормально. Эти месяцы были замечательными, я не хочу… не хочу, чтобы это изменилось.       У меня нет слов. Я не знаю, как реагировать. Я расстроен. Ранен. Наруто не хочет, чтобы я видел его настоящего. Он хочет, чтобы я наблюдал только за завесой, которая его закрывает. Наруто собирается показать мне только то, что он хочет, чтобы я увидел.       — Ничего… ничего не изменится, — пытаюсь возразить я.       — Изменится, — возражает. — Ты больше не сможешь смотреть на меня под тем же углом.       — Ты не можешь быть уверенным.       Наруто отступает. Он приподнимается торсом и смотрит на меня. Его лицо в красных пятнах, глаза влажные.       — Я не дурак, — говорит мне. — Я понимаю людей лучше, чем ты думаешь. Это моя работа. Ты думаешь, я не знаю, почему ты вдруг сказал, что хочешь попробовать быть моим другом?       Хоть он и не выделяет феромоны, мне невозможно поддерживать зрительный контакт.       — После того, как у меня случился приступ во время твоей течки, ты начал смотреть на меня по-другому, — бормочет он. — А потом Ирука рассказал тебе об Итачи, я знаю, что это был он. После случившегося ты начал воспринимать меня по-новому. Ты начал смотреть на меня по-иному, не так, как раньше, я стал для тебя совсем другим человеком, не так ли?       Я не могу отрицать. Потому что он прав. В моих мыслях есть первый Наруто и второй Наруто.       На мое молчание он опускает глаза.       — Вот именно. Вот почему ты смог дать мне второй шанс. Потому что ты изменил свою точку зрения. Мы, люди, постоянно меняем свое мнение о других. Достаточно одного жеста, и перспектива меняется на противоположную. Людям хватает одного действия, сведения, и злейший враг становится лучшим другом. Или наоборот. Достаточно… одного осознания. И все, что было раньше, забывается.       Мне хотелось бы отрицать. Но я понимаю, что он прав. Мое восприятие Наруто резко изменилось с начала наших взаимоотношений. Даже мой инстинктивный страх испарился.       — Я не хочу потерять… это. Я не хочу, чтобы ты видел меня настоящего.       — Почему нет? — расстраиваюсь.       Разве люди не стремятся найти кого-то, кому сумеют открыться? Показать себя настоящего? Почему для Наруто должно быть иначе? Почему он хочет позволить мне видеть только искаженное отражение самого себя?       Наруто поджимает губы.       — Потому что я стану тебе противен. Или, еще хуже, ты захочешь мне помочь…       Меня все больше сбивает с толку этот разговор.       — Что плохого в том, что я хочу тебе помочь?       Он качает головой.       — Они всегда пытались мне помочь. Но я не хотел их помощи. Я не хочу, чтобы ты тоже начал мне помогать. Я хочу, чтобы все осталось как есть. Не хочу, чтобы ты менялся…       — Все это не имеет смысла!       — Мне жаль.       Мое тело согревает разочарование. Я думал, что смог хотя бы частично взять ситуацию под контроль. Начал что-то понимать. Вместо этого я понял, что мне многое еще предстоит выяснить. Итачи, Белая Дама, Наруто, загадка и мужчина из моего сна… крутятся в моей голове, как неработающие механизмы.       Я не хочу вечно оставаться в неведении. Я жажду правды.       — Что, если я пообещаю тебе, что не буду тебе помогать? — бормочу. — Что я сделаю так, чтобы ничего не изменилось…       — Изменится.       — Нет, я сохраню все как есть. Ты не будешь вызывать во мне отвращения, и я не попытаюсь тебе помочь. Что скажешь?       Наруто задумчиво молчит.       — Обещаешь?       — Обещаю, — гарантирую.       Он смотрит на меня с серьезностью и зрелостью, качества, которые я редко видел.       — Обещания для меня священны. Не нарушай данного слова.       Я киваю, не осознавая этого, и он вздыхает.       — Я расскажу. Когда… когда почувствую себя готовым.       Это небольшая победа. Я просто надеюсь, что это не займет много времени.

***

      Загадка Белой Дамы продолжает преследовать меня дни напролет. Я настолько встревожен, что часто даже не замечаю, как выпадаю из реальности.       Это такой абсурд. Это простая легенда, сказка из детской книги, у нее нет реального фундамента. Возможно, мой ум настолько измождён, что выдумал себе все эти галлюцинации. Белая Дама может быть простым плодом моих снов. И, возможно, когда-то я уже читал эту загадку, но со временем забыл. Мое измученное подсознание решило надо мной пошутить, вспоминая все это.       Как бы я ни искал рационального и логического подтверждения, тревога не утихает. Поэтому, после обеда, когда мы находимся в Зимней комнате вместе с Ирукой, я спрашиваю:       — Могу я загадать вам загадку?       Наруто успокоился после разговора сегодня утром. Как обычно, он решил сделать вид, что ничего не произошло. И я обнаружил, что угождаю ему в этом.       — Конечно, — соглашается Наруто.       — Меняясь, он не меняется. Что это?       Боковым зрением я вижу, как Ирука напрягается. Но он ничего не говорит. Наруто вместо этого хмурится и перестает читать. Наблюдает за огнем в камине, стремится найти решение. Мне кажется, проходят целые часы. Я остаюсь в напряжении, пока он не качает головой.       — Я сдаюсь. Понятия не имею. Что это?       Теперь Ирука явно пристально наблюдает за мной.       Не говори никому, что знаешь.       Я качаю головой.       — Не знаю.       Ирука расслабляется. Вместо этого Наруто возмущенно смотрит на меня.       — Что значит «не знаю»? Ты задал мне загадку, не зная ответа? Теперь я не смогу уснуть всю ночь, — хнычет он.       Я пожимаю плечами.       — Мне жаль. Я надеялся, что ты знаешь разгадку.       Наруто с любопытством поворачивается к Ируке с ясным вопросом в глазах.       Дворецкий качает головой.       — Не смотри на меня.       Для Наруто теперь это стало делом принципа. Он откладывает книгу, которую читал, и решительно встает.       — Идем в библиотеку. Будем искать ответ.       — Нет, — останавливаю его. — Я уже все проверил. Ответа нету.       — Как может загадка не иметь ответа?       Неожиданно Ирука вмешивается в разговор, задавая вопрос.       — Где ты это прочел, Саске?       Я пожимаю плечами.       — В сборнике рассказов, в библиотеке. Сказка рассказывала о ведьме, обещавшей сундук с золотом тому, кто сумеет разгадать ее загадку. Но, поскольку никому не удалось этого сделать, король решил убить ведьму. Но перед своей смертью она успела его проклясть. Колдунья сказала, что тот, кто найдет ответ на ее загадку, приведет короля к падению, — резюмирую я.       Наруто с любопытством смотрит на меня.       — Я никогда не слышал эту историю, — признается. Он поворачивается к Ируке. — Ты знал о ней?       Бета вздыхает.       — Да, хотя на самом деле существует много разных версий. Все они навеяны фактом, который действительно произошел двести лет назад.       — Что ты имеешь в виду? — пытливо спрашивает Наруто.       — Двести лет назад к королю пришла женщина, чтобы предупредить его, что его королевство падет. Что мир, каким мы его знаем, вот-вот будет стерт в пользу нового. И что это произойдет от рук Омеги.       Наруто внимательно слушает рассказ. Я чувствую, как дрожь пробегает по моим рукам, несмотря на тепло камина.       — Поэтому ведьма дала совет, как его найти. Избранный Омега был единственным, кто мог дать ответ на эту загадку. Тогда король, обеспокоенный, распространил загадку по всему государству в поисках Омеги. Под видом награды он побудил многих Омег попытаться ответить.       — Они сумели найти разгадку?       Он покачал головой.       — Мы не знаем. Никто не знает правильного ответа, даже женщина, которая загадала загадку. Поэтому было неизвестно, правильно ли Омеги отвечали, или нет. Чтобы не рисковать…       Ирука оставляет предложение незаконченным. Я в ужасе воображаю конец.       — Он убил их всех…       Бета кивает.       — Убили всех Омег, попытавших ответить. Погибли тысячи невинных. И парадоксально, на протяжении десятилетий, загадка вспоминалась, и в поисках избранного Омеги происходили новые массовые убийства. Это породило множество народных историй об этой загадке. Но сейчас об этом больше никто не вспоминает. Это дело прошлого. Вполне вероятно, что избранный Омега, если он и существовал, погиб в одном из этих массовых убийств.       Моя голова кружится. Дыхание замерло в легких.       Я знаю ответ. Он настолько очевиден, простой! Это кажется таким абсурдным, что простая загадка дала начало столькому проливанию крови.       Почему я смог ответить? Ответил даже не задумываясь об этом? Что все это значит?       Наруто продолжает задавать вопросы о загадке. Спрашивает, существуют ли какие то записи про ответы мертвых Омеги. Ирука качает головой. Он уже сказал все, что знает. Бета обращает внимание на мое отчуждение. Но, к счастью, он считает, что я расстроен смертью всех этих Омег. Он пробует утешить меня, говоря, что это старая история, в которую никто не верит.       Но я шокирован моей судьбой. Я пообещал Наруто, что ничего не изменится. Но это уже начало происходить.       Обещание Белой Дамы о ее прибытии весной теперь кажется чертовски реальным.

***

      Проходит всего неделя, и Наруто снова вынужден покинуть особняк. Он обещает мне, что его не будет всего три дня. Что он сразу вернется, я даже не замечу его отсутствия. Я бы хотел, чтобы это было правдой.       Он уходит на рассвете, так что я завтракаю в одиночестве. И в тот день, когда Наруто уходит, Итачи приходит с визитом. На этот раз меня привлекают резкие тоны. Ирука стал более непреклонным, чем в прошлый раз. Он настаивает на том, что без явного разрешения Наруто не позволит нам встретиться. Что, если Наруто действительно согласился, не будет проблем позвонить ему, чтобы удостовериться. В конце концов Итачи уходит раздраженный. В комнате остаётся холодок, от которого у меня бешено бьется сердце. Я чувствую, что хватка ослабевает, только когда машина выезжает из сада. Мы с Ирукой обоюдно соглашаемся ничего не говорить Наруто.       Итак, по прошествии трех дней, когда Наруто возвращается, мы ему ничего не говорим. Ни Ирука, ни я не упоминаем о визите Итачи.       Я сосредотачиваюсь только на Наруто. Он много улыбается. Но иногда он что-то вспоминает, в такие моменты улыбка испаряется с его губ.

***

      Наруто вкратце рассказывает мне о том, чем он занимается за пределами особняка. В основном это сплетни. Или странности какой-то знати. Я слушаю его, но все, что он мне говорит, меня утомляет или вызывает отвращение. Я спрашиваю его, труднее ли этим заниматься, чем в детстве. Если ему все же удастся их перехитрить. Он качает головой. Его губы горько изогнулись, когда он говорит:       — Они идиоты.       Он говорит это с такой серьезностью, что я не могу удержаться и начинаю смеяться.

***

      Несмотря на мои добрые намерения, я слишком быстро теряю интерес к телевидению. Нет программы, которая была бы мне интересна. Постоянное и непрерывное блаблабла в сияющей обстановке, которое оставляет меня в смятении. Статьи Джирайи Саннина намного интереснее.       Наруто же продолжает смотреть телевизор. Даже если на самом деле он останавливается только на одном канале. Который иногда транслирует даже не видео, а простые картинки с фоновой музыкой. По всему штату проходят живые концерты. Документальные фильмы о известных музыкантах прошлого. И программы, где берут интервью у нынешних музыкантов. Наруто любит смотреть такие шоу.       Это было странно. В последнее время он не так часто слушает музыку на своем граммофоне. За что я благодарен. Сам того не осознавая, я стал ассоциировать музыку с насилием. Каждый раз, когда играет мелодия, похожая на ту, что он использовал… что-то щелкает в моем мозгу. И мне нужно выйти из комнаты. С сердцем, которое дико бьется от беспокойства и страха, мне постоянно хочется оглянуться через плечо.       Но сегодня Наруто смотрит только одну программу, документальный фильм. Я случайно слушал, как телеведущие говорят об этом великом артисте, который что-то там изобрел. Слова едва доходят до меня, как будто меня изолировали слои воды. Так продолжается, пока имя гостя не привлекает мое внимание.       — Аплодисменты нашему гостю, Какаши Хатаке! Я успеваю вовремя поднять взгляд. В украшенном зале, со слишком яркими красками, входит привлекательный мужчина, поднимая руку в знак приветствия. Наклоняет голову в сторону аудитории, улыбается и принимает аплодисменты. Он пожимает руку телеведущей и другому гостю, затем садится в одно из кресел кремового цвета.       Наконец оператор крупным планом показывает его лицо. И я не могу отрицать: объективно он самый красивый мужчина, которого я когда-либо видел. Его черты лица красивее, чем у Наруто. И ни один из Учих, которых я видел, не может с ним сравнится. Есть много привлекательных элементов, таких как серые волосы, экстравагантно зачесанные, излучающие небрежность, но в тоже время изысканность. Или идеально овальная форма лица с элегантным прямым носом. А слегка наклоненные губы в улыбке подчеркивают маленькую родинку. У него прекрасное чувство стиля: элегантный, классический, словно пришедшее из других времен. Одежда, которая подчеркивает изгибы его тела, акцентируя внимание на мощных мускулах. Но лично меня завораживают его глаза. Гетерохромия. Феномен, при котором человек обладает глазами разного цвета. Это должно выглядеть дисгармонично, но вместо этого… они приковывают к себе внимание. Один глаз светлый — похож на серебряную монету; другой коричневый, настолько насыщенный, что кажется красным. Опущенное веко добавляет шарма его внешнему виду. Он похож на поэта. У него такая же притягательность, как у безмятежного человека. Тот, кто знает, что какими бы растрепанными ни были его волосы, он не перестанет быть привлекательным.       Мне почти неловко за то, что я нахожу его настолько сексуальным. Я поворачиваюсь, чтобы увидеть реакцию Наруто. И она оказывается полностью противоположной моей.       Этот человек — самый красивый мужчина, которого я когда-либо видел. И все же Наруто смотрит на него, как на страшное чудовище. С клыками, когтями, злыми глазами и лохматой шерстью. Смотрит на него, как на зверя, монстра.       Я почти ожидаю, что он выключит телевизор, потому что пульт находится у него. Вместо этого остается на диване, взгляд прикован к экрану. До этого он ласкал котенка, но теперь эти прикосновения кажутся болезненными.       Я возвращаю свой взор на телевизор. Какаши Хатаке начал говорить, он отвечает на вопрос, который я не расслышал. Но это должно быть что-то связанное с его последним сочинением или исполнением. Они говорят о вдохновении, идеях, технических вещах. Я не понимаю большей части того, что они говорят. Я больше сосредоточен на голосе Какаши. Баритон идеально подходит к его внешности: чувственный, теплый. Это простое шоу, говорящая картинка, но, несмотря на это, у меня горло пересыхает. Я не могу не задаться вопросом, каков его запах. Если он такой же… опьяняющий, каким кажется и по телевидению.       Ужасно неловко, что он настолько меня возбуждает. И я могу отлично понять телеведущую, у которой на щеках расцвели красные пятна. Она пожирает гостя глазами.       — К настоящему времени вы, безусловно, один из самых блестящих композиторов нашего времени, — говорит дикторша. — Но музыка — не единственное ваше достижение. Ваше имя не единожды покоряло один очень значимый рейтинг.       Какаши бросает любопытный взгляд и сжимает губы в кривой улыбке. Он расслаблен в своем кресле. Наклоняет голову, тем самым призывая женщину продолжить.       — Я говорю о списке самых сексуальных Альф по мнению Омег! Вот уже семь лет вы занимаете первое место!       Мужчина разражается легким смехом и запрокидывает голову, открывая идеальный обзор на свою челюсть. Он весело качает головой, как будто впервые про это слышит.       — Самый сексуальный Альфа по мнению Омег, а? — повторяет.       — Не только Омег, — уверяет другой гость, наклоняясь вперед. — Есть много Альф и Бет, мечтающих о свидании с вами. Верно?       Аудитория взрывается в знак согласия и снова раздаются аплодисменты. Какаши качает головой со смущенной улыбкой. Снова поднимает руку в знак благодарности.       — Вы слишком вежливы, — бормочет.       — Это правда, — берет слова ведущая, аплодисменты стихают. — Можно сказать, что сейчас вы находитесь на пике своего успеха. В таком молодом возрасте! Вам всего сорок.       — Мне просто повезло создать нужные связи в нужное время, — шутит он.       — Этого было бы недостаточно без вашего большого таланта, — отмечает другой гость, и ведущая кивает.       — Но мы знаем, как талант, красота и успех рождают зависть… — продолжает.       Даже через экран видно, насколько темнеет лицо Какаши. Он вздыхает, понимая, в каком русле направляется диалог.       — В течение нескольких лет вы оказывались в центре жесткой критики со стороны Кантерини.       Мужчина вздыхает более драматично.       — Настала моя очередь, — комментирует он, не теряя спокойствия. — Эта коалиция по очереди выбирает успешного Альфу, на котором излить свое негодование. Что является очень печальным. Я бы согласился с некоторыми из их позиций, если бы они не были такими агрессивными. Их кампании ненависти против Альф контрпродуктивны для их собственных целей.       — Вы столкнулись с множеством их обвинений.       — Мне нечего скрывать, и я всегда готов к разумному диалогу, — подтверждает он. — Жаль, что они к этому не готовы. Они не должны быть такими радикальными.       — Если я не ошибаюсь, недавно они инкриминировали вас в том, что вы ненавидите Омег.       Какаши разражается смехом. На этот раз раздраженно.       — Ох, эту новость я упустил. Они действительно так сказали? — комментирует. — Они больше не знают, что выдумать. Я люблю Омег, я не представляю своей жизни без них, — смеется. — Это невероятные существа, из-за которых я всегда теряю дар речи. Я люблю самоуверенных, немного распутных Омег… так что я не понимаю фундамент этих обвинений.       — Будем надеяться, что теперь мы сумели устранить недоразумения, — говорит ведущая. — Ведь ваше последнее стихотворение посвящено…       По телевизору проходятся помехи, экран на несколько секунд становится черный. Но когда студийное изображение возвращается, я понимаю, что проблема не была с нашим устройством. Дикторша напряглась, а двое гостей растерялись. Женщина оглядывается, как будто ища техников. Экран снова стал черным, пересеченный зелеными полосами.       — Прошу прощения, должно быть…       Слова исчезают, поглощенные звуком перематывания ленты. Мы видим встревоженное лицо ведущей в последний раз, прежде чем картинка полностью изменится.       Сверкающую студию сменила черная комната. Перед камерой видно только контуры человеческой фигуры. Но она тоже прикрыта: огромные солнцезащитные очки, белая маска, закрывающая нижнюю часть лица. Тюрбан скрывает волосы.       Я разглядываю это изображение, ничего не понимая. С противоположной части дивана Наруто тоже кажется ещё более напряженным.       — Я люблю Омег. Я бы никогда не смог без них жить.       Специальное устройство искажает человеческий голос, делая его металлическим. Как только он распространяется от телевизора, мурашки начинают бегать по коже. Я обмениваюсь нервным взглядом с Наруто.       — Многие Альфы, похоже, убеждены, что любят Омег. Пока они любят своих слуг, они с восхищением смотрят на Омег в костюмах и говорят, что они не расисты, что все в порядке.       Таинственный силуэт делает паузу, за это время я сглатываю. На экране виднеются некоторые помехи, возможно это попытки техников вернуть контроль над каналом.       — В сознании тех людей, что это утверждают, не существуют Омеги, существуют только ходячие дырки, созданные для использования Альфами. Презрение к этому виду возникает в результате постоянного восприятия их как сексуальных объектов, но это еще не обязательно является воинственной ненавистью. Хоть и очень близко приближается к этой концепции. Следующий шаг настолько прост и короток, что многие Альфы даже не осознают, как делают его. Но есть очень простой способ узнать. Давайте выясним, действительно ли мистер Хатаке любит Омег.       Картинка снова меняется. На мгновение мне кажется, что техники восстановили контроль. Но следующие изображения заставляют меня замереть. Оно пробуждают воспоминания, которые были глубоко спрятаны в моем подсознании.       На фотографиях изображен элегантный бар. Который я уже видел, хотя и очень туманно. В моих снах. Мне почти удается увидеть место, где я сидел с Белой Дамой.       — То, что видите, это знаменитый столичный Джаз Бар, — начинает говорить голос на заднем плане. — Самым интересным его аспектом является, на первый взгляд, то, что это Частный Клуб. Я хочу показать вам, что происходит в этом Клубе с элитными членами.       Изображения снова меняются. И на этот раз я вздрагиваю на стуле. Я не ожидал увидеть что-то подобное. Это как удар в живот. Наруто на диване удивленно вскрикивает и закрывает лицо руками.       Это картинки маленьких мальчиков и девочек. Определенно Омег. Худые, голые, с синяками по всему телу, в непристойных позах…       Я не был готов увидеть что-то подобное.       — Это то, что происходит за дверями этого Клуба.       Механический голос звучит слишком холодно описывая эти изображения.       — Омежья проституция и изнасилования. Шантаж. Принуждение. Торговля людьми. Насилие над собственными детьми.       Воспроизводится короткое видео, немного размытое и некачественное. Но, несмотря на искаженность, слова и происходящее ясно разбираются. На видео виднеются несколько мужчин, один из них спрашивает у собеседника, как изнасиловать собственную дочь Омегу, чтобы жена не заметила. Видео меняется, начинаются другие сцены. Альфа диктует адрес, по которому проживает зазнавшийся Омега, которому нужно припомнить, кем тот является. Мужчина предлагает привести Омегу в Клуб, чтобы тот выполнял свои обязанности, удовлетворял Альф. Роль всех Омег. Далее следуют настолько жестокие фразы, что мне хочется сделать как Наруто. Заткнуть уши и закрыть глаза. Но мне не удается отвести взгляд.       В конце концов медленная агония заканчивается. Изображения исчезают. Таинственный силуэт возвращается.       — Я люблю Омег. Но как вы ответите на это? Это может определять вашу предполагаемую любовь к Омегам. Любовь, которая объективизирует и уничтожает человека. Если при известии об очередном изнасиловании, убийстве или избиении Омеги вы чувствуете необходимость прокомментировать: "Мы не знаем, как все произошло", или "Грустная история, но Омега не должна была…", или "Чего они ожидали выходя на улицу в таком виде, без супрессантов, с таким человеком?", или того хуже "Вы захотели равенства, теперь терпите последствия…". Если вы сосредоточиваетесь на поведении жертв, а не на поступки насильника, вам пора взглянуть в лицо реальности. Да, вы ненавидите Омег. Только ненавидя кого-то, можно упрекнуть его в насилии, которое он пережил. Нет никаких объяснений, оправданий, рациональных доказательств, объяснений, которые будут уместны. Насилие было использовано исторически и до сих пор используется для дискриминации и подчинения Омег. Итак, о каком равенстве вы говорите?       Я хмурю лицо. Не могу перестать думать об этих изображениях. Это ужасно. Я лучше всех знаю, насколько они являются реальностью, привычкой. Я испытывал их на своей коже.       — Насильники — обычные люди. Отцы, братья, друзья, коллеги, соседи. Обычные люди — часть культуры, которая превозносит их к насилию. Общество, которое позволяет любить Омег, но только пока те ведут себя покладисто. Любить, но при этом бить и насиловать. Мне нравятся самоуверенные и немного распутные Омеги, но только если сексуально раскованные для моего личного удовольствия. Вы любите их только за натуру, которую они не выбирали. Как вещи. Даже против их воли. Ни один из этих Омег не был в том Клубе по своей воле. Их привели под предлогом встречи. Угрозы. Силы. Обмана. Мы сообщили об этом властям. Они отвечают всегда одно и тоже: «мы не в силе что-либо сделать». Это Частный клуб. Члены защищены, независимо от того, что они делают. Но эти Омеги не защищены. Вот почему, мистер Хатаке, мы должны действовать так радикально.       Эти последние слова воспроизводятся в моей голове. Я смотрю на статью Джирайи Саннина. Я помню то, что читал совсем недавно.       Радикальность не является синонимом агрессии или ненависти. Радикальность не означает остановиться только на дереве насилия, но и не поддаваться надежде на то, что для решения проблемы достаточно обрезать ее ветви. Ветви насилия против Омеги будут продолжать расти, пока ненависть не достигнет корня. Мы должны дойти ко дну. Без страха зарыться в грязь, перевернуть землю. Мы должны быть радикальными.       — Какаши Хатаке, — продолжает металлический голос, — сказал, что его ложно обвинили. Сказал, что любит Омег. Тогда как ты можешь объяснить, почему твое имя находится в списке членов этого Клуба?       Возникли новые помехи. Телевизор снова стал черным с многочисленными зелеными полосами, которые идут одна за другой снизу вверх. Но связь восстанавливается почти мгновенно, экран снова показывает слишком светлую студию. У меня болят глаза.       Щеки телеведущей испещрены ярко-красными пятнами. Она выглядит нервной, разъяренной. Гость, имя которого я не знаю, трясется на стуле, чувствуя себя неуютно. Единственный человек, который продолжает сидеть спокойно — Какаши, у него на лице читается легкое раздражение.       — Произошли… Произошли… — бормочет ведущая, убедившись что техники возобновили контроль над сигналом, — некоторые неполадки. Приносим извинения за… за неудобства. Нам очень жаль.       Кажется, даже дикторша потеряла нить повествования. Она явно потрясена неожиданным происшествием.       — Давайте… давайте продолжим.       Какаши наклоняется вперед.       — Простите, Камилла, пару слов о том, что только что произошло.       На данный момент телеведущая, кажется, шокирована тем, что мужчина хочет поговорить о случившемся. Но затем она кивает.       — Вы, наверное, хотите ответить на клеветническое обвинение…       — Да, но не только, — признает он.       Его тон остался спокойным, ритмичным, расслабляющим. Под силой его феромонов, телеведущая и другой гость тоже невольно расслабляются.       — То, что происходит в этом Джаз Клубе, достойно осуждения, это действия чудовищ. Если бы я знал, что там такое происходило, то никогда бы не предложил свое членство, меня интересовали только связи с известными джазовыми исполнителями. Я никогда не принимал участия в таких встречах.       Он делает паузу, позволяя своим словам возыметь эффект. Я должен признаться, что он знает, как использовать свой голос. Он знает, какие тона использовать, чтобы успокоить слушателей. Я борюсь с досадой на то успокаивающее ощущение, которое начало меня переполнять.       — Подобные действия являются насилием и подлежат осуждению. Я думаю, это нормально, если в этот момент мы все глубоко возмущены и потрясены. Чувствовать гнев — это нормально. Но прежде чем вы позволите своему гневу взять верх, умоляю вас… пожалуйста, помните, что не все Альфы такие. Фактически, таких людей нельзя даже считать Альфами. Они звери.       Телеведущая снова кивает.       — Конечно! Вы абсолютно правы.       — Я не хотел бы, чтобы радикалы воспользовались этой новостью, чтобы начать кампанию ненависти против Альф. Это было бы глубоко несправедливо. Не говоря уже о том, что они не те, кто должны этим заниматься. Это работа внутренней полиции. Они прояснят, как обстоят дела. — пауза. — Таким образом, новости, безусловно, шокируют. Но прежде чем мы что-то предпримем, мы должны позволить надлежащим органам разобраться. Эти видео может являться монтажом. Возможно, Омеги могли находиться там по собственной воле. Может, они направились туда, чтобы облегчить симптомы течки. Мы не знаем, как обстоят дела на самом деле. Пусть власть делает свое дело. Если все это правда, то я буду первым, кто потребует наказания для этих зверей.       — Вы как всегда говорите правильные вещи! — льстит ведущая. — В конце концов, в последнее время участились обвинения в насилии и изнасилованиях против Альф. Эти нарекания часто оказываются ложными или необоснованными. Во всем виноваты Кантерини, построившие на этом вранье свою боевую лошадь. Я не удивлюсь, если какой-нибудь Омега сообщит, что стал жертвой этого Джаз Клуба, просто чтобы привлечь немного внимания, как это уже происходило в прошлом. Какаши корчится.       — Это вошло в моду. Но я уверен, что Омеги знают, насколько плохо врать, и позволят властям во всем разобраться.       Другой гость вмешивается:       — Я уверен, что власти смогут разрешить эту ситуацию без дальнейших путаниц. Виновные, если таковые будут, получат по заслугам. Как вы уже говорили, они звери.       Какаши кивает.       — Я также хочу напомнить, что не только Альфы могут вести себя как звери. Чудовищами могут быть и Беты, и Омеги. А Альфы, в свою очередь, могут быть жертвами подобного насилия. Печально, что об этом никто не говорит. Особенно те, кто так бьется за равенство.       На этом последнем предложении ведущая загорается.       — Вы всегда очень внимательно относились к таким вопросам! — говорит женщина, удобнее устраиваясь на стуле. — В конце концов, именно вы основали ассоциацию для защиты детей Альф, ставших жертвами насилия.       Впервые я вижу отражение дискомфорта в гетерохроматических глазах. Но Какаши продолжает сидеть спокойно, в расслабленной позе.       — Мне просто хотелось помочь этим детям, — нейтрально отвечает он.       — Вы были первым, кто придал этому вопросу первостепенную важность, — продолжает настаивать женщина. — Еще до начала вашей карьеры. Но именно благодаря этой позиций вы смогли встретить Обито Учиха, который ввел вас в мир музыки…       Я моргаю, застигнутый врасплох. Я не ожидал услышать это имя. Так внезапно. Как будто было нормально его произносить, как будто оно не являлось табу. Я быстро смотрю на Наруто. Но он, кажется, выпал из реальности. Взгляд застыл на котенке, при этом руки продолжают гладить мягкую шерсть.       — Верно, — тем временем отвечает Какаши.       Ведущая продолжает смотреть на него с улыбкой. Как будто ждет, когда он продолжит диалог. Но Какаши принял самоотверженный взгляд. Он не будет этого делать. Очевидно, что он почему-то не хочет об этом говорить. Но телеведущая не сдается.       — В вашем учреждении много детей, — говорит. — Впечатляет, что так много маленьких Альф подвергаются жестокому обращению.       — Нх, — комментирует он.       — С какими ситуациями вам приходится сталкиваться? — не унывает она. Другой гость тоже кажется любопытным.       Какаши, наконец, сменил спокойствие на маленькое раздражение.       — Прежде всего, давайте проясним, что я занимаю только маленькую роль в этом большом механизме. Главная обязанность стоит на плечах грамотных психологов, педиатров и врачей. Я просто проверяю, чтобы конструкция стояла вертикально. Главный фокус — сохранить профессиональную конфиденциальность.       Ведущая моргает накрашенными веками.       — Да, конечно… Но я знаю, что большинство детей происходит от родителей Омег, которые…       — Дети приходят из самых разных ситуаций, — сухо отрезает он. — Да, хороший процент из гетто. Но многие дети, которых мы принимаем, происходят из богатых и благородных семей.       Ведущая замирает. Как будто она понимает, что диалог двигается в неправильном направлении. Женщина открывает рот, чтобы что-то сказать, но ослепительная улыбка дрожит.       Но второй гость приходит ей на помощь.       — Недавно я прочел в одной статье, что в гетто находятся много детей Альф, рожденных от родителей Омег. Я знаю, что они живут в крайне бедственном положении. И они нередко оказываются в центре жестокого обращения с раннего возраста. Один психолог рассказывал о том, насколько непродуктивно для детей Альф наблюдать за течками. Течные феромоны препятствуют их психологическому развитию. А учитывая, что в гетто большинство находящихся там Омеги… что сами родители…       — Это правда, — подтверждает Какаши.       — Интересно, когда правительство начнет предпринимать какие-то действия по этому поводу. Речь идет о детях, — неустрашимо продолжает гость. — Жаль, что до сих пор нет закона, который бы их защищал. Это позволяет родителям Омегам держать детей Альф даже в этих условиях!       — Вы когда-нибудь обсуждали это с Обито Учиха?       На мгновение атмосфера становится ледяной. Хоть Какаши и продолжает сидеть в обычной спокойной позе, я вижу, как меняется выражение двух других Альф. Я думаю, Хатаке выпустил свои феромоны, пытаясь доминировать.       — Камилла, — говорит он фамильярно, ленивым тоном, — я думал, твоя программа о музыке. Не о политике.       Шея дикторши полностью покрылась красными пятнами. Покраснение видно даже под слоями макияжа.       — Да, конечно…       — Продолжим? — выпаливает раздражено.       Опять растерянная телеведущая начала смотреть на блокнот с вопросами. Невооруженным глазом видно, насколько она взволнована. И я не могу не задаться вопросом, какой Харизмой должен обладать Хатаке, чтобы мгновенно подчинить двух Альф.       — Итак… — бормочет она, пытаясь успокоиться. — Словом, мы увидели, что вы очень внимательно относитесь к таким вопросам. Но не только, вам не чужда судьба окружающей среды, животных… вы даже построили много питомников для бездомных собак.       Какаши снова расслабляется.       — Я большой любитель собак, — подтверждает он.       — Это сложно не заметить. В своем последнем концерте…       Телевизор внезапно выключается. Я задыхаюсь, думая о новом вмешательстве в трансляцию. Но когда я поворачиваюсь к Наруто, я вижу, что пульт лежит у него в руке. У него обеспокоенное, хмурое выражение лица. И когда он замечает меня, он, кажется, чувствует себя виноватым.       — Ты… Ты хотел досмотреть? — шепчет. — Извини. Я… Вот, — он протягивает мне пульт. — Я пойду в другую комнату.       Я качаю головой.       — Не надо.       Его выражение лица меня беспокоит. И я понимаю, что, возможно, нам следовало выключить телевизор намного раньше. Его кожа вспотела, глаза горят, как когда он находится на грани панической атаки. Я чувствую себя виноватым. Вероятно, если он не выключил раньше, так это потому, что он видел мою заинтересованность.       Я встаю и киваю подбородком. Наруто понимает и переседает на диване, освобождая место для меня. Он садится и сворачивается калачиком. Я в свою очередь сажусь лицом к нему. Между нами находится пустое пространство. Мы даже не касаемся друг друга. И именно в это пустое место проскальзывает котенок.       — Откуда ты знаком с Хатаке? — спрашиваю его.       Я хочу прикусить язык. Но я не могу сдержать любопытство. Наруто напрягается, как бревно. Несколько минут не отвечает.       — До того, как он стал знаменитым, он был моим учителем музыки, — объясняет.       — Ох…       Я вспоминаю то время, когда это имя всплыло в разговоре с Итачи. Он заверил Наруто, что тот не встретится Какаши, и что ему даже не нужно было об этом спрашивать. И Наруто, казалось, испытал сильное облегчение от этого заверения       — Что он с тобой сделал?       Я не жду ответа. Он никогда не отвечает на такие вопросы. Вот почему, когда я вижу, что он щурится, я удивляюсь.       — Он изнасиловал меня.       Я в шоке моргаю. В этих трех словах столько всего шокирующего. Само действие. Факт того, что это сделал человек, который должен был заботиться о детях, которые пережили насилие. Признание Наруто. Сознание того, что его изнасиловали.       Голубые глаза стали мрачными. Еще немного и он расплачется.       — У нас был урок, когда он взял меня, — говорит. — Я сразу понял, что что-то не так. Он так на меня смотрел… Обычно люди занимаются сексом для удовольствия. Но он сделал это, чтобы причинить мне боль.       Он делает долгую паузу. Если я хочу что-то сказать, сейчас самое время. Но у меня нет подходящих слов. Я даже думать не могу. Это так абсурдно. Этот человек открыл приют для детей Альф, подвергшихся насилию. При этом он сам изнасиловал ребенка Альфу. И почему Наруто удается распознать это действие как изнасилование? Чем оно отличается от других?       Хуже всего то, что я почти привык к этой новости. Я расстроен, но не так шокирован, как должен.       — Он не хотел меня. Он просто хотел причинить мне боль. Тогда он так сильно сжал мое горло, что я думал, что задохнусь. Мне было больно несколько дней.       — Мне жаль.       Я чувствую, что это не то, что я должен сказать. И когда Наруто поворачивается ко мне спиной, я чувствую себя обделенным.       — Тебе жаль? — голос дрожит. — Я делал то же самое с тобой.       Я замолкаю. Он никогда не поднимал эту тему, обычно это делал всегда я. Я этого не ожидал.       — Я хотел причинить тебе боль, — повторяет. — Он хотел причинить боль мне. И эти Альфы… они тоже хотели причинить боль.       Он дрожит, но не плачет.       — Он сказал, что не все Альфы такие, — продолжает Наруто без промедления. — Глупость. Такие вещи случаются всегда. В каждом чертовом месте. Все это делают. Все мы это делаем. Мы все монстры, никто не спасается. Кто участвует, кто не смотрит, кто проходит мимо, кто ничего не делает. Монстры. Мы просто хотим причинить боль другим. И мы можем это сделать. Мы монстры, которые создают других монстров.       Прилив беспокойства сдавливает мою грудь. Я вспоминаю те изображения, которые нам показали. Мой желудок сокращается. Я думаю о своих снах. О том, что они со мной сделали. Мне хочется кричать.       Наруто прав: они монстры.

***

      Я не помню, как ложился спать. Я, должно быть, заснул на диване. И кто-то отнес меня в мою комнату. Потому что на следующий день я просыпаюсь именно там. В моей голове крутится изображение белокурого ребенка, но больше я ничего не помню. Я бы сделал все, чтобы он прекратил мне сниться. Я всегда засыпаю с тревогой, что мне снова приснятся те сцены. На этот раз лицо ребенка улыбалось. Но вскоре оно заменилось картинками, что я видел по телевизору. Мне так плохо… Я машинально встаю и выполняю повседневный туалет. Я иду в ванную, освежаюсь, ищу халат и надеваю удобные шерстяные тапочки. Потом направляюсь завтракать. Едва я дохожу до лестницы, я нахожу Наруто сидящим на полу.       — Доброе утро? — спрашиваю.       Мой голос все еще немного хриплый, ум заторможен.       Наруто смотрит на меня, затем снова с недоверием вниз на лестницу.       — В доме присутствует посторонний запах, — бормочет он.       Я в замешательстве моргаю. Мой нос ничего не чувствует.       Я хмурюсь и начинаю спускаться по лестнице. Но Наруто сразу же хватает меня, испугавшись.       — Запах принадлежит Альфе, — тревожно шепчет.       Я вырываюсь из его хватки и начинаю спускаться. Мы никогда не узнаем, что происходит, если не проверим. Наруто стонет, но потом я слышу, как он встает. Он следует за мной, его испуг заражает меня. Но на вилле все тихо, мы никого не встречаем. Наконец мы подходим к двери восьмиугольной комнаты, она все еще закрыта.       Небольшое недовольное рычание вырывается из горла Наруто. Он вроде хочет остановиться, но мне удается сделать шаг вперед и открыть дверь.       Как и каждое утро, меня ослепляет свет, который проникает сквозь большие окна. Я стою в дверях и моргаю. В ярко-белом свете я фокусирую фигуру.       — Доброе утро, джентельмены.       Наруто рычит. Я замираю. Голос не принадлежит Ируке.       Я быстро моргаю. Пока я четко не различаю человека перед собой. Под слоями аромата Наруто я чувствую, что он Альфа. Седые, гладкие и длинные волосы доходят ниже ушей. Маленькие и хитрые глазки. На губах играет фальшивая улыбка.       Я бледный оглядываюсь. Стол накрыт. Слуги стоят у стены.       — Кто ты? — спрашиваю. — Где Ирука?       Мое сердце бешено бьется. За моей спиной беспокойно движется Наруто.       Незнакомец, напротив, улыбается.       — Я Мизуки, ваш новый дворецкий, — говорит он. — Господин Умино был уволен.