***
Какаши тревожит меня до тех пор, пока я не ухожу из библиотеки. Видимо, в ту ночь Какаши испытывал ностальгию. Он рассказывал обо всем, что делал в секте в молодости. Ничего умного или поучительного. Я ушел, проявив все свое отвращение. Он же, в ответ, только рассмеялся. Хотя, находясь у дверей, он посчитал нужным меня предупредить. — Я понимаю твое восхищение этими вещами. Эзотеризм*. Но советую не выставлять эти интересы напоказ. Как бы терпимо общество не относились к ним, не все ценят упоминания о запрещенных сектах. — Я не выставляю их напоказ, — возражаю. — Это ты пришел сюда и начал меня раздражать. — Так что, на случай, если Итачи придет к тебя, не говори ему, что ты изучаешь руны. — Почему? — Ты знаешь лучше меня. Итачи ненавидит все формы мистицизма, — его глаза на секунду посерьезнели. — Я уверен, что он не оценит твои поиски. Но это всего лишь совет. Совет. Но в тот момент его слова показалось мне чертовски серьезным предупреждением.***
Когда я вхожу в комнату, я нахожу внутри Наруто. Я замираю на месте. Мне казалось, что он все еще с Зецу. Уже так поздно? Наруто вытянулся на кровати. Он привел себя в порядок. Его все еще окутывает лоскутное одеяло. В руках чашка горячего шоколада. — Ох, — восклицает видя меня. — Привет. Он говорит это так, как будто не ожидал, что я появлюсь. Я закрываю за собой дверь. — Как ты себя чувствуешь? — спрашиваю я, едва сдерживая беспокойство. Он пожал плечами, почти исчезая в одеяле. Наруто похож на гусеницу в надежном коконе. — Мне будет лучше, если вы перестанете спрашивать об этом каждые пять секунд. Я считаю ответ достаточно дерзким, чтобы меня успокоить. Его слова даже заставляют меня улыбнуться. Я стараюсь скрыть усмешку, фыркая. Он больше ничего не добавляет. Я подхожу и сажусь на край кровати. Еще слишком рано, чтобы ложиться спать. С Наруто рядом, я не знаю как себя вести, чем себя занять. Я не думал, что найду его здесь. Голубые глаза внимательно смотрят на меня. — Ты не… ты не пахнешь течкой, — говорит робко. Я прикусываю губу. — Зецу дал мне довольно мощное подавляющее. Из-за Какаши, — объясняю. — Ох, — снова удивленно говорит он, моргая. Его глаза выглядят слишком большими. — Неужели его и правда… рвало? — шепчет. Я удивленно киваю, видя, как он слегка ухмыляется. — Я этого не делаю, — злорадствует он про себя. Как будто это была победа над другим Альфой. Его слова меня озадачивают. Но меня больше удивляет то, что он не удивлен реакцией Какаши. — В чем его проблема? — спрашиваю неубедительно. Надеюсь, Наруто знает ответ. У него, конечно же, не должно быть той же оговорки, что и у Зецу. Но он смотрит на меня ошеломленно, как если бы это было очевидно. — Ну же, все это знают. Я вздыхаю. Не знаю, кого он имеет в виду под этими словами. Вероятно, кружок аристократов, который он посещал в детстве. Среди знати, должно быть, ходят немало слухов. Но есть небольшая деталь. — Наруто. Я жил на ферме семнадцать лет. Я ничего не знаю о мире. Даже о известных людях. Мне так дорого стоит признать это. Но с каждым днем я осознаю эту реальность все больше и больше. Я скучаю по тем временам, когда все понимал, когда все было ясно. Сейчас же я не понимаю баланса сил. Не понимаю очевидных для многих вещей. Я всегда на шаг позади. Третьи лица должны мне все объяснять, разжевывать слова. И часть меня не может не думать, что это сделано специально. Выращивать Омег в изоляции на фермах. Отрезать их от мира в сверкающих особняках Альф, которые их купили. Ничего незнающие и ничего не понимающие, и поэтому ими легче манипулировать, их контролировать. Наруто, кажется, осознал эту реальность только сейчас. Возможно, он считал, что, учитывая, какой знаменитостью является Какаши, о нем говорили на фермах. Но я даже не представлял о его существовании. — Ну, это не совсем приятное состояние, — бормочет он. На мгновение я действительно боюсь, что, как и Зецу, Наруто хочет защитить его секрет. Но хватает одного взгляда, чтобы он сдался. Гримасничает. — Когда он был очень молодым, его изнасиловал течная Омега, — говорит он на одном дыхании. — Говорят, у него осталась травма, и он плохо реагирует на феромоны течных Омег. Но я не знал, правда ли это. Видимо, так оно и было, — заключает. Его глаза опущены, он делает глоток горячего шоколада. Какое-то время я молчу. В моей голове проносятся тысячи мыслей. Возможно, это настоящая причина, по которой Какаши открыл клинику. Это придает смысл комментарию, сделанному Наруто ранее. Но на самом деле есть одно ощущение, которое преобладает над остальными. — Я этого не ожидал, — признаюсь. Наруто снова смотрит на меня. — Потому что он так кокетничает с Омегами, верно? — угадывает. Он кивает. — Да, я тоже был настроен немного скептически. Но он действительно болен, его тошнит. Возможно, он так себя ведет чтобы скрыть свое состояние. Чтобы почувствовать себя сильнее, — рассуждает вслух. Я не знаю, что сказать. В своем молчании я приближаюсь ближе, сажусь рядом с Наруто, спиной к подушкам. После этого признания я чувствую себя обязанным приблизится. Наруто не показывает никаких признаков того, что замечает мои движения. Он кажется потерянным в своих мыслях. — На самом деле история Какаши действительно дерьмовая. Я думал, ты ее знаешь, ведь все ее знают, — бормочет себе под нос. — Давным-давно Хатаке входили в число самых богатых семей штата. Но потом они впали в нищету, накопив много долгов. Отец Какаши покончил жизнь самоубийством, когда ему было около семи лет. Какаши остался один и оказался во главе обремененной долгами компании. Особенно с Изуной и Мадарой. Я не знаю, какие были легальные проблемы, но в этом суть. Изуна взял Какаши под опеку, ожидая, когда он достигнет совершеннолетия, чтобы передать право собственности на все активы Хатаке. Это случилось в тот период. У одного из Омег Изуны была течка. Какаши вошел в комнату, в которую не должен был заходить. Можешь представить, что случилось. Наруто останавливается и делает еще глоток горячего шоколада. После первоначального колебания я не ожидал, что он расскажет мне всю историю. Он прав. Это дерьмовая история. Я чувствую, как начинаю испытывать жалость, хотя и не хочу этого. — Я не знаю, что случилось потом. Говорят, после того случая он переехал к Мадаре. И что он начал не переносить запаха течки. А когда Какаши достиг совершеннолетия, он передал все активы Учихам. Которые сразу после этого выгнали его за дверь, без единого пенни. Он зарабатывал игрой в клубах, потом стал учителем музыки. Потом все стали замечать, что он хорошо играет. Он стал известным. И теперь он один из самых известных Альф нашего времени, — закончивает он. Он ставит чашку с шоколадом на тумбочку. Затем добавляет с грустной улыбкой: — Все говорят, что очарование Какаши также заключено в его истории. Потому что, в конце концов, он добился успеха сам. Я не слушаю эту последнюю часть. Меня вообще не волнует, как Какаши заработал свое состояние. Я все еще сосредоточен на том, что случилось с ним в детстве. Еще раз мне интересно, как кто-то, кто пережил что-то подобное, может захотеть сделать то же самое с другим ребенком. В этом нет никакого смысла. Но, по крайней мере, это объясняет все остальное. Я пожимаю плечами. Это второй раз, когда я слышу о неконтролируемом Омеге, который изнасиловал ребенка. Не говоря уже о завуалированных намеках на другие возможные случаи, которые точно имели место быть. Но все это кажется таким абсурдным. Это практически невозможно. Я знаю, что такое течка. Невозможно потерять контроль до такой степени. Набросится на кого-то, даже не осознавая этого. Я замираю при этой мысли. Невозможно? Но это то, что я сделал совсем недавно. Наруто замолкает. Кажется, он понимает, что заставило меня застыть. Он смотрит на меня секунду, затем отворачивается. — Нет, не делай этого. Это было не то же самое. Я удивленно сужаю рот. Я не ожидал, что он заговорит об этом. Не после того, как он останавливал все мои попытки. На мгновение мне кажется, что я неправильно понял смысл его слов. Но последующие слова Наруто избавляют меня от каких-либо сомнений. — Ты этого не делал. Ты не… изнасиловал меня, — произносит он последние слова еле слышным шепотом. Я это сделал, застряло где-то в горле. Вместо этого я говорю: — Я сделал то, чего ты не хотел. Я причинил тебе боль. — Но это не твоя вина. На мгновение. В безумный момент отчаяния я цепляюсь за эту фразу. Мне нужно оправдание. Которое должно быть правдивым: это не моя вина. Это чужая вина, я не виновен. Я причинил ему боль, но это не моя вина. Если Наруто это говорит, то я могу быть спокоен. Мне плохо. Я не могу это принять. Если бы я принял его слова, если бы мне было действительно достаточно воспользоваться слабостью Наруто, чтобы оправдаться, я бы оказался равным Итачи. Всем остальным. — Я изнасиловал тебя, — мой голос такой глухой. Внутри я чувствую себя пустым. Я чувствую, как Наруто дрожит рядом со мной. — Нет… не… — пытается сказать он. Его голос приглушен. Затем он шепчет, — Это моя вина. Я чувствую, как вспыхивает моя ненависть. Потому что я знаю, почему он это говорит. Потому что он в это верит. Блядский Итачи. Блядский Обито. Уничтожить ребенка, заставить его поверить, что он рожден, чтобы его трахали. Заставить его поверить, что если его насилуют, то только потому, что он сам виноват. Мне приходится сжимать челюсти до тех пор, пока не скрипят зубы, чтобы не закричать. — Не говори глупостей. Это я растоптал твою волю и причинил тебе боль. Я. Ты ничего не сделал, — говорю я более яростно, чем следовало бы. Наруто молчит. Он перестал дрожать. Лежит неподвижно, как статуя. Кажется, он даже не дышит. Кажется, он меня не слушает. Взгляд неподвижен. Он потерялся в другом мире, вдали от меня. Я смиряюсь с этим фактом. И снова он сбежал туда, куда я не могу добраться. И снова он закрылся от меня. Но когда я теряю надежду, звучит слабый, тонкий голос Наруто. — Проблема во мне. В моих феромонах. Они привлекают других, выводят их из ума. Мое тело заставляет все это происходит постоянно. Я. Это происходит потому что я болен. Когда я принимаю таблетки, то мне удается контролировать свое тело. Не вывожу их из жизни. Но в этот раз я их не принял, не… В том, что случилось виноват только я. Его слова прозвучали как беспорядочная болтовня. Дрожащие и бессмысленные. Если мне удается понять его речь, то только потому, что я узнал от Итачи всю историю раньше. Наруто говорит о том, что Итачи называл нимфоманией. И, глядя на него сейчас, я задаюсь вопросом, не вызвана ли эта предполагаемая нимфомания его гормональным дисбалансом. Какаши прав, либидо связано с гормонами. Наруто говорит так, как будто это не его желание. Как будто это течка. — Ты хочешь, чтобы это происходило? — хрипло спрашиваю. Я вижу, как он широко раскрывает глаза. Открывает рот, потом закрывает. Затем он закрывает голову в ладонях, прячась. — Я не знаю, — выдыхает он. — Все слишком запутано! Я кладу руку ему на плечо. И это неправильное действие. Он настолько сильно вздрагивает, что аж отступает. Как напуганное животное. Мне больно. Но мне удается сдержать разочарование. Наруто делает важный шаг вперед. Я не знаю, что заставило его это сделать. Потому что внезапно он решил, что хочет поговорить о том, что произошло. — Если ты не знаешь, значит, ты этого не хотел, — бормочу я. Наруто всхлипывает. На мгновение мне кажется, это его единственный ответ, но затем он дрожащим голосом добавляет: — Может я этого и не хочу, но мое тело да. Когда это начинается я теряю контроль. Я ненормальный. Мое тело дефектное! Телу нравится, когда это происходит… когда… Я кладу руку ему на бедро. На этот раз он не вздрагивает и не отталкивает. Он резко останавливается. Глубоко вздыхает и дрожит. Эти слова мне до боли знакомы. — То, что твое тело реагирует на изнасилование, не означает, что в нем меньше насилия, — шепчу я. Однажды я уже говорил ему это. Но тогда я не осознавал, насколько эта манипуляция укоренилась в сознании Наруто. Я ничего не знал. А может, даже сейчас я ничего не знаю. Но, по крайней мере, Наруто мне открылся. Он объяснил мне ситуацию. — Это то же самое, что и Омега во время течки, — продолжаю я. — Все считают, что когда у нас течка, нас могут насиловать. Говорят, это не настоящее изнасилование. Потому что тело готовит нас к… спариванию. — Не знаю почему, но это слово заставляет меня краснеть больше, чем вульгарная «ебля». — Даже если вначале они не хотят, со временем процесс начинает им нравится. Они не против. Это не… это неправда. Просто потому, что наше тело работает таким образом, другие не имеют права терять контроль и насиловать нас. То же самое и с тобой. Это не твоя вина. Это вина тех, кто протоптал твою волю, — заключаю. — Это была моя вина. Я сделал то, на что не имел права. Я медленно ласкаю его плечо и руку. Делаю это неоднократно. Через контакт я чувствую, что он успокаивается. Тремор постепенно утихает. Дыхание тоже становится спокойнее. Но он продолжает закрывать лицо руками. Даже когда он говорит. — Саске… Мне очень жаль. Я… я солгал тебе. Я вздыхаю, но он меня не слышит. — О чем ты? — Я… я сплю с ними. Вне виллы, я сплю с другими людьми. С тех пор, как я был ребенком. Я… Ты был прав. Я занимаюсь проституцией, — задыхается он, закрываясь в себе все сильнее и сильнее. Я чувствую тяжесть в животе, это невозможно выдержать. На мгновение мне кажется, что я глотаю песок. — Я знаю. Наруто поднимает лицо и смотрит на меня. Глаза широко открыты, они кажутся огромными на бледном лице. Я понимаю, что не могу удержать этот взгляд. Поэтому я опускаю глаза на одеяло. — Я не дурак, — отмечаю как можно мягче. — Для меня это всегда было ясно. Те письма, которые ты получил на Рождество… Твои разговоры о соблазнении знати и раскрытие их секретов… В отеле… Я понял это. Я не мог ошибиться. Наступает такое долгое молчание, что я рискую поднять глаза. Наруто замер. Его глаза блестят, рот приоткрыт. — Не сердись, — умоляет меня. — Я не сержусь. — Ты всегда знал, что я тебе лгу, - сглатывает. — Почему? Я сдерживаю еще один вздох. Его вопрос такой расплывчатый. Почему я не сержусь? Почему я позволил ему это сделать? Или почему мне это не противно? Как бы то ни было, у меня есть только один правильный ответ. — Потому что ты обещал мне, что однажды расскажешь мне обо всем. Так что я жду. Ведь обещания священны для тебя, не так ли? — бормочу. Наруто широко раскрывает глаза. Он узнает свои слова. Затем они становятся водянистыми. — Разве ты не считаешь меня отвратительным? Это удар в самое сердце. Его голос дрожит. Он кажется таким маленьким, напуганным. Сияющие глаза сжались в гримасе, чтобы сдержать слезы. Чтобы сдержать надежду. Может быть, Обито действительно сказал эти слова по сценарию, написанному Итачи. Может быть, он и правда был вынужден их сказать. Но это неважно. Их эффект слишком реален. Я вижу это прямо перед глазами. Они произвели такое впечатление на Наруто, что я никогда не смогу простить Обито за то, что он их произнес. Я качаю головой. — Люди, которые воспользовались тобой, вызывают у меня отвращение. Твоя семья, которая позволила этому случиться. Ты был ребенком, а тебя вложили в руки извращенных взрослых. Ты не мог защитить себя, и они заставили тебя поверить в то, что ты должен это делать. Это они вложили в твою голову эту идею, верно? Твое тело функционирует так. Итачи был тем, кто убедил тебя, что изнасилование это нормально, верно? Внезапно я чувствую, как моя грудь воспаляется гневом. Я хотел бы продолжать бесконечно. Показать всю мою ненависть к Учиха. К мужчинам, сумевших воспользоваться ребенком. Но Наруто начинает плакать. Молча. Следы слез текут по его щекам. Глаза широко открыты, потеряны в пустоте. Может, я был слишком резок. — Наруто… — Итачи сказал мне, что это невозможно остановить. Что рано или поздно это все равно случилось бы. Так что мне пришлось научиться, как это сделать. Я должен был это сделать, — внезапно говорит он. Несмотря на слезы, его голос твердый. Пустой. — Я сделал это. Я всегда делал так, как он хотел. Я боялся. Но я делал, как он хотел. — Ты был ребенком… — Я сделал это. Я все еще это делаю. Мне очень жаль, но я должен это делать, — Наруто меня не слушает. — Я боюсь. Боюсь, что будет, если я этого не сделаю. Всегда случалось что-то плохое. Если я попытаюсь сбежать, они меня поймают. Запирают меня в темноте. Тик-так. Нет возможности спастись. Тик-так. Я должен сделать это. Я должен остаться с Итачи. Прости меня. Каждое слово все больше и больше затуманивает его взгляд. Он даже перестал плакать. Но это нехорошо. Я вижу. Это как если бы он отказывался от своего существования. И когда он поднимает одеяло на голову, прячась под ним, я понимаю. Он хочет спрятаться. Но он не может сбежать. Следующие слова убивают меня. Наруто произносит их, все еще прячась под одеялом. Они приглушенные, хрупкие. — Я сломлен. Мне жаль. Я хватаюсь за край одеяла. Сжимаю, но при этом ничего не делаю. — Этот мир сломлен, — отвечаю я. Он ничего не отвечает. Продолжает прятаться под одеялом. Кажется, он достиг своего предела. Я могу это принять. Я не имею права заставить его открыться больше. Не после того, что я с ним сделал. То, что он заговорил, — это уже маленькое чудо. — Я никогда не смогу рассердиться на тебя за это. Или посчитать тебя отвратительным. Я бы хотел, чтобы ты этим не занимался. Но только потому, что тебе больно. И я не хочу, чтобы они причинили тебе боль. Потому что ты мой друг, — говорю ему. Затем я добавляю, — Спасибо, что рассказали мне об этом. На этот раз он отвечает. — Зецу. Он сказал мне сделать это. Я должен поговорить с тобой об этом, иначе я усугублю ситуацию. Я причинил тебе боль. Я не хочу причинять тебе вред. Просто… — Ты не можешь, — завершаю за него. — Я знаю. Все в порядке. Я могу подождать. Я рад, что он находится под одеялом. Так он не может видеть мое хмурое выражение. Мне не нравится, что Зецу использовал его чувство вины. Но я также должен его поблагодарить. Если бы он этого не сделал, Наруто, вероятно, продолжал бы делать вид, что ничего не произошло. И такого разговора никогда бы не было. Голос Наруто звучит обнадеживающе. — Ты правда это сделаешь? Вес в животе увеличивается. Я этого не сделал. Я позволил Итачи рассказать мне все, а он солгал мне. Я почти позволил ему манипулировать мной. И всего несколько часов назад я сделал то же самое с Зецу. Я лжец. И поэтому я говорю: — Да, сколько потребуется. Лжец. Голова Наруто вылезает из-под одеяла. Он смотрит на меня. Из носа текут сопли. Но он улыбается. Растяжка губ согревает его глаза благодарностью. Он ничего не говорит, но разводит руками. Одеяло следует за движением. Он наклоняется вперед, и я обнаруживаю, что прячусь под тканью вместе с ним. Мы с трудом влезаем под одеяло. Наруто практически обнял меня. Я чувствую биение его сердца. Наруто ничего не говорит. Но это неважно. Этот жест стоит тысячи слов. Он позволил мне находится с ним под одеялом. Мне нужно рассказать ему о своих снах. Но это мимолетная мысль. В темноте, между теплом наших тел, легко перенести ее на другой день.