Iar

      Проходят бесконечные секунды напряжения, во время которых мы с недоверием смотрим друг на друга. Обито кажется таким же удивленным, как и я. Но, наверное, я должен был предвидеть такой исход. Дейдара пришел с Зецу. Очевидно, что Зецу расположиться в одной комнате с Обито.       Однако это неожиданно.       — Ты здесь для того, чтобы снова сломать мне нос?       Я слегка вздрагиваю, когда Обито нарушает тишину первым. Он настороженно прищуривается. И он, кажется, вот-вот захлопнет дверь перед моим носом. Я прочищаю горло.       — Дейдара пригласил меня на ужин.       Учиха приподнимает брови. Он смотрит на меня скептически. И тот факт, что он намного выше меня, подчеркивает это выражение.       — Дейдара? — переспрашивает.       Я начинаю терять терпение. Тот факт, что он оказался передо мной, заставил меня встревожиться. И его вопросы превращают эту тревожность в раздражение.       — Да, Дейдара, — повторяю. — Светлые волосы, высокий, ногти длиной не менее трех сантиметров…       — Дейдара пригласил тебя на ужин здесь? — перебивает меня.       Может, мне стоит пересмотреть его первый вопрос. Теперь мне хочется стереть с его лица эту кривую улыбку. К сожалению, у меня есть время только на то, чтобы осмыслить эту идею. Голос из глубин комнаты бормочет Обито, чтобы он впустил меня.       Все еще со скептически поднятыми бровями и насмешливой улыбкой, он наконец отходит в сторону. Я проскальзываю в комнату, прижимаясь к противоположной стене. Я даже не хочу рисковать приближаться к нему. Я уже понимаю, что, находясь здесь, ко мне прилипнет запах Обито. Поэтому я надеюсь вернуться раньше Наруто, так у меня будет время еще раз принять душ.       Внутри комната очень большая. В два раза больше гостиной, в которой пребываем мы. Цвета тоже отличаются — зеленый и бирюзовый. Такое чувство, что мы находимся под водой. Я нигде не вижу Дейдары. Однако, здесь присутствует Зецу. Должно быть, это он меня впустил.       Я инстинктивно вздрагиваю, когда слышу, как Обито закрывает дверь. Но я благодарен за расстояние, которое он ставит между нами, перемещаясь по комнате.       — Почему он здесь? — спрашивает он, указывая на меня указательным пальцем.       Зецу даже не смотрит на нас своими золотыми глазами. Кажется, он больше сосредоточен на завязке галстука.       — Я попросил Дейдару пригласить его от моего имени, — просто отвечает.       Обито быстрее меня улавливает смысл этих слов.       — Поэтому ты не будешь присутствовать на ужине?       — Блестящее заключение, — едко отвечает с веселой улыбкой.       Я бегаю глазами по ним обоим. Это означает, что я буду ужинать не с Дейдарой. А с Зецу. Он, должно быть, послал Омегу вместо себя, потому что знал, что Итачи не допустит нашего сближения. Если ему пришлось использовать эту уловку, причина, должно быть, очень важная. И, похоже, Обито ничего не знал.       Я возвращаю свой взгляд к последнему. Он одет в элегантный костюм, рубашку и черный пиджак. Воротник расстегнут, открывая шею. Виден блеклый отпечаток разорванной связи. Со всеми этими шрамами на его лице он кажется очень страшным.       — Можно я тоже останусь?       — Нет.       На сухой ответ дуется еще более по-детским. Обито скрещивает руки на груди.       — Пошел нахуй. Я ненавижу Хирузена больше, чем тебя, это несправедливо.       — Ты отлично знаешь, что должен идти, — Зецу поворачивается и пристально смотрит на него. — Тебя должны увидеть в компании семьи Сарутоби. Даже нескольких часов будет достаточно, чтобы удовлетворить Мадару.       Я смотрю на их диалог немного недоверчиво. С чувством того, что второстепенного персонажа забыли на заднем плане.       Обито гримасничает все более и более обиженно.       — Тебе легко говорить. Ты будешь отсиживаться здесь, пока мне придется выслушивать бредни сумасшедшего старика.       — Напомню тебе, что сегодня днем ​​я был тем, кто вытерпел ереси Хаширамы, а ты убежал, оставив меня одного, — раздраженно упрекает Зецу. — Это карма.       — Ненавижу тебя.       Теперь Обито бормочет так же, как это сделал бы ребенок-переросток. Зецу удовлетворенно улыбается, приближаясь.       — Я припомню тебе эти слова, когда будешь нуждаться в моем присутствии в следующий раз, — говорит прижимая галстук к груди. — Расчеши волосы, поправь рубашку и надень галстук, — приказывает с улыбкой.       Обито берет предмет одежды, ничего не говоря. Он просто смотрит на темную ткань. Затем скрывается в той комнате, что по моему предположению является ванной. Хлопнувшаяся дверь заставляет Зецу вздохнуть. Но в его взгляде ясно виднеется нежность.       — Прости меня, Саске. Еще секунда, и я буду в твоем полном распоряжении. А пока, если хочешь, можешь сесть…       Я перевожу взгляд на предмет, который он указывает головой. Стеклянный стол, накрыт на двоих, расположен недалеко от больших окон. Приближаясь, я вижу ухоженный сад, красивый вид.       Немного нерешительно я сажусь на свое место. Зецу будет сидеть прямо передо мной. На столе присутствуют свечи. Внутри ведра со льдом также лежит бутылка вина. Это похоже на романтический ужин, и я краснею при этой мысли. Сразу после этого я злюсь на себя, потому что это явно не так. Не знаю, почему мой разум подсунул мне эту мысль. Я смотрю на серебряные столовые приборы, надеясь, что мой румянец не заметят.       Когда Обито возвращается, его одежда выглядит немного более изысканной, галстук туго затянут на шее. Зецу удовлетворенно кивает.       — Что-то еще? — спрашивает раздраженно.       — Не напивайся.       Он обиженно смотрит на старшего.       — Вино — единственный способ сделать болтовню Хирузена терпимой.       — Не напивайся, — бесстрастно повторяет Зецу.       На этот раз он ничего не отвечает. Однако воинственный взгляд ясно отражает его мысли. Обито направляется к двери.       — Я останусь на минимально необходимое время, ни минуту больше, — сообщает на последок.       — Хорошо, — соглашается Зецу. — Если будешь выходит за пределы дворца, сообщи об этом охране.       Обито закатывает глаза. Это последнее выражение, которое он бросает перед тем, как закрыть дверь и исчезнуть в коридоре. Зецу качает головой. Приближается к сервировочной тележке, на которой лежат тарелки, на которых, наверное, лежит наша еда.       — Прости за эту сцену. И за уловку, — говорит он, приближаясь. Поднимает клош, что укрывает блюда. — Тебе нравится оленина?       Я пожимаю плечами. Кажется, он принимает этот ответ. Наполняет две тарелки для нас обоих. Поданный гарнир из печеного картофеля, заставляет меня сглотнуть. Еда пахнет очень приятно, остро. Мясо также выглядит мягким и сочным.       Зецу вежливо предлагает мне блюдо. Затем он занимает свое место передо мной. Берет бутылку из ведра со льдом.       — Хочешь шампанского? Или предпочитаешь воду?       Я снова пожимаю плечами. Тем не менее он, кажется, принимает мой жест за утвердительный знак и наполняет мой стакан. Я немного завороженно смотрю на яркие пузыри.       — С тобой все в порядке? Ты странно молчалив сегодня, — возвращает меня в реальность Зецу.       Я прикусываю губу. Беру столовые приборы и начинаю резать мясо.       — Я просто удивлен, — объясняю.       На его лице пробегает намек на извиняющуюся улыбку.       — Могу себе представить. Я не мог пригласить тебя лично, Итачи бы не позволил. Дейдара кажется более безобидным.       — Где он? — уточняю.       Он не врет, в этой комнате находимся только мы. И даже если бы Дейдара был в одной из других комнат, он, несомненно, пришел бы, чтобы съязвить.       Зецу усмехается, глотая мясо.       — У него встреча с мистером Акасуна Сасори.       Имя проникает в мою память за несколько секунд, оставляя ошеломленным.       Художник, который сопровождал Мазуко. Второй мужчина, который в тот вечер…       Зецу сразу замечает мое волнение. Он недоуменно хмурится.       — Что-то не так?       Я колеблюсь секунду. Но потом рассказываю ему о нашей встрече в отеле. И о сцене, которой я стал свидетелем. О том, что он сделал с Наруто. С самого начала моего рассказа Зецу становится серьезным. В конце рассказа на его лбу появляются глубокие морщины. Взгляд мрачный, совсем недовольный этим открытием. Он ничего не говорит. Так что я прочищаю горло.       — Что Дейдара делает в компании такого человека?       Мой вопрос, кажется, отчасти отвлекает его от мрачных дум.       — Сасори влюблен в Дейдару. Безумно влюблен, — поясняет, закатывая глаза. — Когда у Дейдара течка, он приходит к нам. Но недавно они начали встречаться и за пределами дома, — он хмуро разрезает мясо. — Спасибо, что рассказал. Дейдара должен узнать об этом инциденте.       Я киваю. Образ трех мужчин все еще отпечатан в моей голове. Кошмар, от которого я не могу избавиться. Я режу мясо с большим гневом, проводя ножом по тарелке. Зецу остается равнодушным к пронзительному звуку. Он пристально смотрит на меня, словно ожидая, что я взорвусь в любой момент. Проходит несколько минут, когда он возобновляет разговор.       — В любом случае, я хотел встретиться с тобой по очень важной причине. Думаю, я нашел объяснение твоей проблеме.       Я поднимаю глаза. Сейчас мне интересно, о какой из многих проблем он говорит. Но потом я осознаю, что ему я рассказал только об одной из своих проблем.       Сны.       На мой внезапно сосредоточенный взгляд он поджимает губы. Откладывает столовые приборы и уделяет мне все свое внимание.       — Я не хочу вселять в тебя ложную надежду, это всего лишь мое предположение. Сколько я ни искал, ни о чем подобном никогда не излагалось.       Я нетерпеливо киваю. Одно предположение это все равно больше, чем та нулевая информация, которая у меня есть. Зецу делает глоток вина, прежде чем продолжить свое повествование.       — Чтобы мое предположение оказалось правдивым, тот факт, что Наруто и Обито — родственные души, также должен быть правдой.       Теперь я делаю угрюмую гримасу. Это заставляет Зецу улыбнуться. Я ничего не говорю, просто подаю ему знак продолжать. Он глубоко вздыхает.       — Я спросил Обито. Ему тоже снятся странные сны, — мои глаза расширяются, но он сразу меня успокаивает. — Я ничего ему не сказал. Просто спросил о том, что ему снится.       — И он тебе рассказал? — скептически спрашиваю.       Отвечая Зецу нежно улыбается.       — Мы все друг другу рассказываем. Несмотря на сцену, которой ты только что стал свидетелем, мы достаточно доверяем друг другу, чтобы не иметь секретов. Так что я бы очень хотел рассказать ему об этой ситуации позже. То, что я молчу о подобных вещах, душит меня.       Чтобы не отвечать, я подношу гарнир ко рту. По правде говоря, это заявление безоговорочной искренности вывело меня из равновесия. Вот что должно быть между мной и Наруто. Но чего нет. У нас обоих слишком много секретов.       — В любом случае, эти сны начались примерно… в октябре.       — У меня тоже начались в начале октября, — шепчу. — Что ему снится?       Почему-то я уже знаю ответ.       — Наруто. В основном моменты повседневной жизни. Только в его снах Наруто уже взрослый.       Моя хватка на столовых приборах усиливается. Я сжимаю так сильно, что становится больно. Все мое тело напрягается. Потому что я знаю, что это значит. Потому что, если я пробираюсь в воспоминания Обито, ничто не мешает ему сделать то же самое со мной. Я понимаю, что эта мысль подобна кирпичу в животе. Он не имеет права. То, что происходит между мной и Наруто в особняке, является нашим личным делом.       Зецу внимательно наблюдает за моей реакцией. Его голос звучит спокойно, когда он продолжает:       — На всякий случай я расскажу тебе то, что он мне описал. Так мы можем понять, были ли они реальными моментами или просто фантазиями.       Мои руки потеют. Но я киваю. Это единственный способ получить полную уверенность.       Я узнаю все сцены, которые он мне рассказывает. По его словам, это моменты повседневной жизни. Но это наши моменты. Вот я иду в оранжерею, чтобы предупредить его, что обед готов, ворча на попугаев. Слушает, как он говорит о своих цветах. Это я поглаживаю черного кота перед камином. Это я застал его в отчаянии в тот штормовой вечер. Я тот, с кем он разделил горячий шоколад.       Когда он описывает утро, когда я проснулся на диване, прижавшись к нему, после того скучного фильма, который заставил нас заснуть, мне хочется кричать. Зецу останавливается на этом. Он наблюдал за каждой моей реакцией. Я изо всех сил старался оставаться бесстрастным. Но по тому, как он смотрит на меня, очевидно, что я потерпел неудачу.       — То есть это твои воспоминания, — вздыхает. Как будто до конца надеялся на обратное.       Я не отвечаю. Нет смысла повторять очевидное. Я рассеянно играю со столовыми приборами. Валун застрял в моем животе. Намного тяжелее, чем раньше. Наблюдаю за остальной едой с нарастающей тошнотой. Немедленно отталкиваю от себя тарелку. Зецу следит за моим движением глазами. Но видя мое движение он ничего не говорит. Выражение его лица выглядит обеспокоенным.       — На самом деле ему снилась еще одна вещь… Он назвал это кошмаром, — гримасничает. — Я хотел бы убедиться, что это не плод его фантазии.       Я уже знаю, о чем он меня спросит. Для этого мне нужно услышать только первые несколько предложений, чтобы остановить его. Краткое описание того, как Наруто ведет Обито — меня — в спальню и связывает, более чем достаточно.       — Да, это случилось, — быстро подтверждаю.       Мой голос звучит апатично. Иногда так легко забыть, что произошло. Как долго это воспоминание не возвращалось ко мне? Как будто того Наруто никогда не существовало. Я знаю, что Зецу наблюдает за мной. Но я продолжаю держать глаза опущенными. Я знаю, что увижу: жалость. Я чувствую это в напряженной тишине, что висит между нами.       — Мне очень жаль, — шепчет он. — Я… я не думал, что Наруто способен на что-то подобное.       — Он сделал это, чтобы отомстить, — пожимаю плечами. Пытаюсь выглядеть равнодушно, но внутри все трясется. — Это был последний раз. Больше он этого не делал.       — Мне очень жаль, — повторяет. — Я должен был представить.       — Ты не мог этого предвидеть.       — Я должен был, — возражает. На его лице виднеется вина. — Это не редкость, когда те, кто подвергся подобному насилию, пытаются воссоздать аналогичные ситуации. Это нездоровый защитный механизм, такой как отчуждение и потеря памяти. Жертва пытается воспроизвести то, что знает, потому что только такая реальность ему знакома. Блядь, — он проводит рукой по волосам. Только в этот момент я замечаю, что зеленый цвет практически исчез. Его волосы черные с очень легким зеленоватым оттенком. — В это почти невозможно поверить. Даже когда Обито рассказывал мне об этом…       — А он что сказал? — спрашиваю.       — Он думал, что это кошмар, продиктованный чувством вины, — объясняет. — На этот раз, однако, жертвой был он, а Наруто — палачом.       Я прищуриваюсь.       — Обито когда-нибудь делал с ним что-нибудь подобное?       К моему облегчению, он качает головой.       — Ничего подобного. Но для ребенка даже то, что для нас просто секс, может быть пыткой. В другой ситуации я бы не удивился, если бы ему снились такие кошмары.       — Но это не простые сны, — завершаю за него.       Может быть, мне немного легче от осознания, что у Обито присутствует чувство вины. Значит, несмотря ни на что, совесть у него есть.       — Нет, это не сны, — подтверждает Зецу.       Я поднимаю глаза, чтобы посмотреть на него.       — Так почему они случаются?       Он перестает есть, делает большой глоток вина.       — Теперь идет самая сложная часть. Я считаю, что существует поток сознания, который связывает тебя и Обито, когда ваша сознательная защита находится на самом слабом уровне. То есть во время сна. Наруто является причиной этого, потому что… вы оба связаны с ним.       Как только он это говорит, я поднимаю руку и касаюсь своей метки. Зецу следит за движением и кивает.       — Наруто и Обито — родственные души. Но нынешняя пара Наруто — это ты. В самой глубокой части Наруто… в его душе или в его бессознательности, называй это как хочешь, ты и Обито — один и тот же человек.       — Значит, мне снятся воспоминания Обито, как если бы я был им? — приподнимаю бровь. — Это абсурд.       Зецу не обижаются на мои слова.       — Каким бы абсурдным это ни было, это объяснение. Единственное, которое имеет место быть, — он вздыхает. — Тебе не снятся эти сны каждую ночь, не так ли? Были ночи, когда их не было.       Я киваю, немного удивленный его уверенностью. Пытаюсь думать, когда их не было. Но он с той же уверенностью опережает меня.       — Это случалось, когда Наруто спал с тобой, не так ли?       Я остаюсь в тишине, ничего не говорю. Шокирован его интуицией. Вспоминая все тихие ночи, которые у нас были, я понимаю, что это правда. Я всегда был с Наруто. Мне никогда не снились эти сны во время течки. Или в дни, предшествовавшие этому. Потому что мы были в одной постели. Они возобновились после того, как течка закончилась. Когда я снова вернулся в свою комнату.       Я почти задыхаюсь от этого осознания. Зецу не нуждается в ответе. Он все понимает по моему взгляду.       — Наруто в моменты уязвимости ищет себе пару. Какой из двух не имеет значения. Его желание идет в обе стороны и притягивает вас обоих. И эта нужда как будто бы смешивает вас. В зависимости от его настроения на поверхность выходят определенные воспоминания. Но когда ты с ним… когда вы спите в одной постели, Наруто не нужно искать свою половинку. Ты уже там. Он признает твое присутствие. И поэтому в такие моменты ваши воспоминания… ваши личности не смешиваются.       Я отталкиваюсь от спинки стула. Голова кружится от этой информации, это…       — Абсурд, — снова бормочу. Я смотрю на потолок. — В это невозможно поверить.       — Понимаю, — говорит Зецу дипломатично. — Но что-то столь экстраординарное не может иметь менее экстраординарное объяснения, — отмечает он.       Я корчу гримасу. Если бы эти сны не случились со мной от первого лица, я бы никогда им не поверил. Но они случаются.       — Ты рассказал Наруто?       Я перевожу глаза на него и киваю.       — Как он это воспринял?       — Сначала убежал, не разговаривал со мной несколько дней, — бормочу. — Я думаю, ему нужно было время подумать. Когда мы говорили об этом, он, похоже, мне не поверил. Но потом я его убедил. Потому что я знал то, чего не должен был знать, — заключаю.       — И?       Я пожимаю плечами.       — Он спросил меня, что чувствовал Обито. И он был сбит с толку. Наруто убежден, что Обито его презирает и просто использовал его, — подчеркиваю. — Он кажется очень смиренным, когда мы говорим об этом. Но теперь он хочет знать, что мне снится, поэтому я ему рассказываю.       Зецу одобрительно кивает.       — Я тоже скажу Обито, - он перебивает меня до того, как мне удастся возразить. — Он имеет право знать. Нравится тебе это или нет, но вы трое связаны.       Его слова горьки. Удержаться от гримасы невозможно. Я не хочу думать, что я как-то связан с кем-то вроде Обито. Или о том, насколько он влияет на Наруто. Мне и Итачи хватает.       — Прошлой ночью мне приснился сон, — начинаю.       Зецу с любопытством смотрит на меня, и я без колебаний рассказываю ему все. Я не вдавался в подробности, как в случае с Наруто. Но я говорю все, что кажется значимым.       Когда я упоминаю инциденты, перечисленные маленьким Наруто, он заметно улыбается. Когда я заканчиваю, я говорю:       — У меня есть несколько вопросов.       Он кивает, давая мне разрешение продолжить.       — Во сне я… Обито не хотел просить Какаши о помощи, — указываю хмурясь. — Но терапия…       — Судя по тому, что ты мне рассказал, — прерывает меня, — тебе приснился эпизод, который произошел вскоре после того, как Наруто перебрался к нам. В то время, как и сейчас, проходила вечеринка в честь Возрождения. И это в некотором смысле подтверждает мою теорию. Обито не хотел приходить сюда, и его расстройство воспроизвело это воспоминание. — Зецу смеется над моим фырканьем. — Однако мы не сразу обратились к Какаши за помощью. На самом деле отношения между ним и Обито в то время были очень напряженными. Я уже говорил, что Обито пытался его избить, когда узнал, что он сделал с Наруто, — я киваю, и Альфа продолжает. — Он не хотел иметь с Какаши ничего общего. Он считал, что сможет решить эту проблему самостоятельно.       Но при первом приступе он сдался. Это было слишком сложно. И Обито признал, что его сил недостаточно, чтобы помочь Наруто.       Я прикусываю губу. Но решаю не комментировать.       — Еще один вопрос. Обито сказал, что его отцу пришлось смириться с тем, что он уже не участвовал в политических играх, или что-то в этом роде, — я смотрю на него в замешательстве. — Но это явно не так. Ты только что отправил его на явно политический ужин.       Зецу игриво проверяет оставшееся шампанское. Затем делает последний глоток.       — Итачи забыл упомянуть и об этом?       — О чем ты? -спрашиваю встревожено.       — Когда Какаши привел к нам Наруто… после группового изнасилования… — он вздыхает и останавливается. Как будто внезапно запыхавшись. — Именно тогда мы наконец поняли, что что-то не так. Поэтому мы пошли к его семье, чтобы дать нам возможность объясниться. Было жутко. Обито был так зол, но также… расстроен. Фугаку нам все объяснил, и сделал он это очень спокойным тоном. Он думал, что мы уже все знали. Что Обито знал, поэтому он встречался с Наруто. Когда Обито пригрозил забрать у них Наруто, Итачи протестовал и сопротивлялся. С другой стороны, Фугаку был более чем готов к компромиссу. Он даже спросил, что получит взамен на Наруто.       Я сужаю глаза. Выражение лица Зецу довольно бесстрастное, но я вижу отвращение в его глазах. Такое же отвращение, что испытываю и я. Они относились к Наруто как к какому-то товару.       Я с трепетом осознаю, что мужчина, о котором он говорит, — мой отец.       — Обито дал им то, чего они хотели. Пока Наруто находился рядом с ним, он не влезал в политические игры. Он не собирался стараться, чтобы унаследовать пост Мадары. Обито всегда был их единственным препятствием. Без него дорога была свободной.       Мои глаза расширяются от шока.       — Он правда это сделал?!       — Обито ненавидит политику. У него не хватает терпения для интриг. Пусть мои слова останутся между нами, но если бы Обито унаследовал пост Мадары, нос нашего мудрого Короля давно был бы сломлен, — смеется. Но в этом смехе не ощущается веселость. Этими словами он, кажется, все еще погружен в воспоминания о том дне. — Для него это не было болезненной уступкой. Наоборот, с его точки зрения, это была двойная победа.       — А Мадара…       — Мадара был в ярости, когда узнал об этом, — подтверждает. — Мадара хочет, чтобы Обито пошел по его стопам, он не принимает альтернатив. Это не совпадение, что как только у него появилась возможность, он вернул Наруто Итачи, тем самым нарушив соглашение.       — Это не то, что рассказал мне Итачи…       И мне интересно, почему я до сих пор так удивлен. Сколько лжи он использовал, чтобы скрыть правду, маскируя ее под свои нужды?       — Он сказал мне, что это Мадара помешал ему вернуть Наруто. Но затем, спустя время, Мадара вернул его, потому что он понял, что Обито был… — мне не удается подобрать правильное слово, поэтому я останавливаюсь. Зецу, кажется, все равно понимает, что я хочу сказать.       — Мадара начал ненавидеть Наруто в тот самый момент, когда он осознал, насколько Обито отказывался от всего, чтобы быть с ним. Да, это правда. Именно он первым подтолкнул сына к Наруто. Он пытался вывести его из депрессии. Но потом он увидел, что эта инициатива обернулась против него. По этой причине, когда появилась возможность устранить Наруто, он сразу же ею воспользовался.       — Так Обито вернулся на политическую сцену? Даже если ему не интересны эти игры? Когда Итачи рассказал мне об этом, казалось, что между ними происходила ожесточенная борьба.       Зецу смеется. Его плечи трясутся, глаза сверкают.       — Не говори ничего Итачи, хорошо?       Я приподнимаю бровь на эту просьбу. Очевидно, что эта встреча никогда не дойдет до ушей Итачи. Ему даже не нужно спрашивать.       — Обито вернулся на политическую арену только назло ему, — объясняет. — Я имею в виду, Обито так зол на Итачи, что сделает все, чтобы помешать ему достичь своей цели. Их политическое соперничество на самом деле является личным делом. Обито не хочет быть министром, но он хочет видеть, как фигура Итачи падет.       — Значит, он убежден, что победит, — замечаю.       — Конечно, именно он станет министром.       Я смотрю на него скептически.       — Кажется, Итачи думает иначе. Он говорил, что у него гораздо больше поддержки, и, как следствие, голосов.       Зецу делает жест рукой. Как будто хочет прогнать муху.       — Голоса дворян не учитываются. Мадара назначит Обито независимо от поддержки парламента, и Король примет это решение как данность.       — Даже если большинство голосов будут в пользу Итачи? — бормочу я.       — Король выбирает министров, — отмечает он. — В своем выборе он может получить помощь парламента, но, в конце концов, последнее слово остается за ним. И наш Король сделает то, что говорит Мадара. Затем Мадара назначит Обито, и Король сделает его министром. Даже если за это решение не проголосуют другие дворяне.       Мой рот недоверчиво открывается.       — Но это нечестно! — выпаливаю. — Так какой толк в парламенте, если окончательное решение все равно остается за Королем?!       Зецу бросает на меня странный взгляд. Он выглядит удивленным.       — Нашим государством правит монарх, Саске, — напоминает мне. — Каждое решение ждет Короля. Парламент не принимает решения, он может только давать советы и собирать мнения. Король может основывать свои решения на них. Легче управлять государством, руководствуясь общей идеей, поэтому важно знать, о чем думают дворяне. Но последнее слово все равно остается за Королем. И никто не может оспаривать декреты.       Я с яростью прикусываю нижнюю губу. Зецу определенно прав. Когда я был на ферме, нам ничего не объясняли о парламенте, министрах. Я начал узнавать обо всем этом, когда приехал на виллу. Когда Итачи объяснил мне эти вещи. До этого я знал только, что правление Короля абсолютно. Что он наш священный правитель. Что он был избран Богом, и поэтому наш долг — поклоняться ему. И именно благодаря своему божественному свету он всегда был прав. Пожалуй, эта доктрина находится ближе всего к реальности. Король абсолютен, даже если существуют парламент и министры.       — Почему же тогда Итачи так уверен в себе?       — Наивность? — предлагает он, как будто сам не знал ответа. — Он, вероятно, думает, что Мадара в конце концов предложит его имя. Но Мадара не показывает своих намерений.       — Вот именно, почему?       — Потому что Мадара такой. — предполагает пожимая плечами. — Очевидно, что он хочет сохранить роль министра обороны в своей родословной. Но ему нравится политическая игра. И он хочет закалить Обито в политической битве. Столкновение Итачи и Обито — хорошее тому доказательство. Именно поэтому он оставляет решения неопределенными, чтобы оба старались. Чтобы Итачи выглядел реальной угрозой. Так Обито поймет, что значит иметь политического оппонента.       — Для него все это просто игра? — недоверчиво шепчу.       — Все становится игрой, когда ты такой старый и сильный, — мягко отвечает он.       — Итачи не воспринимает это как игру, — говорю я. Потому что, по крайней мере, в этом он казался мне искренним. — У него очень серьезные идеи.       — Я знаком с ними, — тихо прерывает меня. — Мы обсуждали эти намерения несколько раз. Вернее, он мне о них рассказал. Но я никогда откровенно не отвечал.       — Почему?       — Потому что я не люблю ссорится. И это наивно.       Я хмурю взгляд, не понимая.       — Его цель — сделать государственные должности не наследственными, а меритократическими, — объясняет он.       — И что в этом плохого?       Зецу улыбается.       — Я не сказал что этот замысел ошибочен. Я сказал наивный.       — Так ты думаешь, что он никогда не сможет добиться такого результата?       Он качает головой.       — Дело не только в этом. Проблема в другом. Очевидно, он столкнется с таким количеством препятствий, что возможность добиться успеха — почти мираж. Но давай представим, что Король соглашается, что ему удается его убедить. Должности станут выборными и меритократическими, что является огромным изменением. В меритократии могут соревноваться не только Альфы, но также Беты и Омеги. Король в своем великодушии дает такую ​​возможность каждому, — он смотрит на меня. Пустой взгляд. — Ничего не изменится.       У меня перехватывает дыхание. Такое чувствую, что вокруг горла висит петля. Это результат его апатичного взгляда.       — Но… Нет. Почему ничего не изменится? Омеги могли бы…       — Да, могли бы. Но этого не произойдет. Потому что у них не будет средств, — апатично отвечает он. — Это вопрос реальности, ситуаций в гетто. В гетто царствует абсолютная бедность. Лишь четверть Омег, живущих в тех трущобах, грамотны, и очень немногие заканчивают начальную школу. Ветхие школы, в которых преподает некомпетентный персонал. Чтобы дети учились, нужно определенное состояние. Богатство, которого нет в гетто. Дети ходят на работу, чтобы помочь семьям. Они работают не менее десяти часов в день с минимальной платой. Все вращается вокруг этой эксплуатации. Не говоря уже о санитарии… в гетто постоянно вспыхивают небольшие эпидемии. Лекарств не хватает, они слишком дорогие. Сыновья шахтеров станут шахтерами. Это замкнутый круг. Эта реальность закрывает их в маргинальном мире, никогда не позволит им достичь уровней, необходимых для меритократии. Они не могут, потому что бедность лишает их всех средств. Это препятствие выводит из политической игры всех жителей гетто, будь то Омеги или Беты. Другие Омеги? Те, что живут с дворянами в роли секс-кукол? У них есть образование, это правда. У них комфортная жизнь, это тоже правда. Но они простые трофеи, которые нужно выставлять напоказ, подчиненные своему хозяину Альфе. Это разноцветные птички в золотых клетках, которых не позволено выпускать на свободу. Остались те немногие Омеги и Беты, которые живут за пределами гетто. У них большее богатство, богатство, которое позволяет им, по крайней мере, закончить начальную школу. Но давай задумаемся на мгновение о плате за обучение в школах более высокого уровня. Университеты, которые готовят наших политиков, те, которые посещает знать. Процент Бет, способных платить эти налоги и поддерживать семейное благополучие, резко падает. Остаются только Альфы, которым удается достичь высоких уровней, требуемых меритократией. И да, возможно, определенная должность больше не будет монополией одной дворянской семьи. Но она все равно останется монополией Альф. Вид, который и дальше будет считаться единственным достойным по материальным и классовым соображениям. Реальность не имеет ничего общего с биологическим законом или божественным законом. Все связано с экономикой. Единственные, кто извлекает выгоду из этой меритократии — неблагородные Альфы из семей среднего класса. Но даже им, чтобы достичь высот, потребуется поддержка знатных семей. Такое уже происходит с вассальными отношениями. Итак… что это за великое изменение, которое может принести одна только меритократия?       За его риторическим вопросом следует тишина. Мне нечего сказать. Его рассуждения безупречны. Он настолько линейный и реалистичный, что меня ошеломляет эта реальность. Власть — это соревнование. Но даже если участвовать могут все, ничего не стоит, если стартовые линии находятся на разном расстоянии от финиша. Или, если одни могут участвовать на машине, другие — пешком.       Неужели мир так сложно изменить?       На несколько секунд наступает тишина. Когда Зецу возобновляет разговор, его тон все еще остается апатичным.       — Чтобы меритократия сработала, необходимо отменить социальные классы. Гетто и фермы должны быть отменены. Государство должно вмешиваться в поддержку деликатных и хрупких реалий. Дать бесплатное образование. Стереть социальные различия. Возможно, следует отменить саму власть. Что означает уничтожение нашего общества с самого корня. А теперь скажи мне, Итачи… или любой другой дворянин, действительно ли он сможет это сделать? Готов ли он разрушить то, что было названо единственной системой? Лучшей из всех возможных?       — Нет.       В моем ответе не было нужды. Негативное односложное слово слетело с моих губ спонтанно. Сам Итачи использовал те же слова. Он сказал, что это единственно возможная система, гарантирующая благополучие. Но даже если бы было наоборот, государство никогда бы этого не позволило. Власть не допустит своего разрушения.       Я задумчиво хмурюсь.       — Так ты разделяешь доктрину Кантерини? Я имею в виду… — пытаюсь собрать ту небольшую информацию, которую мне дали Рюзаки и Итачи. Вспоминаю то, что я узнал из чтения работ Джирайи. — Социальная революция должна произойти и может произойти только… уничтожив гендерные классы? Это единственный способ что-то изменить?       Загадочный блеск вспыхивает в глазах Зецу. Когда он хмурится, на его лбу образуются морщины. Альфа смотрит на меня, ничего не говоря. Он так долго смотрит на меня, что мне становится не по себе.       Боюсь, я задал неправильный вопрос.       — Кажется, ты понял меня неправильно, — наконец говорит он. — Я просто раскрыл проблему в идеологии Итачи. Но я не поддерживаю радикальные идеи революции. Честно говоря, я считаю, что Кантерини — это группа террористов, которую необходимо остановить, прежде чем они привлекут к себе слишком много невинных людей.       Я задал неправильный вопрос. Но я не могу в это поверить. Честно говоря, для меня Кантерини всегда были правыми… Тексты Джирайи заставили меня понять это. И я думал, что… я не знаю…       — Но Джирайя — Кантерини.       Я даже не знаю, почему я заикался говоря эти слова. Зецу хмурится.       — И фактически он сейчас в тюрьме. В том месте, в котором он заслуживает находится.       Его слова как удар в спину. На мгновение я забыл, что это Обито настаивал на заключении писателя. Возможно, меня ввел в заблуждение уважительный комментарий Зецу о политической философии Джирайи.       Нет, это не то.       Я вздыхаю и медленно сжимаю кулаки. Его речь была очень похожа на аргументы Джирайи. Это бесспорно.       — Судя по тому, что ты мне только что рассказал, ты, кажется, думаешь так же.       Выражение лица Зецу становится все более и более раздраженным. Несмотря на то, что он пытается это скрыть, я замечаю это, поскольку его глаза почти светятся.       — Мы признаем одну и ту же проблему, но видим ее по-разному. Я не верю в революцию. На самом деле, я не очень верю в решение.       Это последнее предложение меня поражает. Я моргаю и смотрю на него уже в новом свете.       — Что ты имеешь в виду?       — Это длинный разговор.       — У нас есть время.       Мы смотрим на друг друга. Молчание громче яростного обсуждения. Мне удается видеть колебание Зецу. Но в конце концов он уступает. Мягко откидывается на стул и вздыхает. Пробует улыбнуться.       — Если тебе станет скучно, пожалуйста, останови меня.       Я не отвечаю. Продолжаю смотреть ему прямо в глаза. Я хочу понять. Потому что Зецу мне кажется хорошим человеком. Дейдара тоже так считает.       Но тогда почему?       — С чего же начать… — Зецу закатывает глаза к потолку. Как будто ища вдохновения. — Альфа, Бета и Омега, верно? Кем они являются? На первый взгляд, это способы узнавания людей, это личности. А что такое личность? Это концепция, цель которой — создать эталонную модель с в основном стабильными характеристиками, в которой индивид, идентифицируемый в ней, должен стремиться узнавать себя. Неспроста все эти исследования проводятся по обе стороны стены, чтобы установить, что же такое Альфа, Бета, Омега… Речь идет об установлении существования концепции путем надежной проверки ее соответствии действительности, то есть то, что позволяет нам определить ее сущность.       — Джирайя сказал то же самое.       Он кивает.       — Но давай оставим в стороне вопрос о том, что такое идентичность, и поговорим скорее о том, как и кто. То есть с одной стороны процесс, посредством которого определяется идентичность. И, с другой стороны, лица, имеющие право утверждать, что результат процесса является единственным или наилучшим из возможных. Если мы проследим путь, по которому строится идентичность, то заметим, прежде всего, что мы имеем дело с эпистемологическим подходом, который стремится продемонстрировать, что этот процесс конструирования не имеет надежды на подтверждение своего результата. Скорее, мы должны принять его как истину, поверить, что это правда. Потому что в этом процессе нет точки, в которой можно было бы продемонстрировать соответствие реальности, которая сама по себе является плодом процесса построения. Вместо этого вопрос состоит в том, кто имеет более непосредственное политическое значение. Кто имеет право присвоить идентичность другим? Кому присваивается определенная личность? Очевидно, что все эти вопросы связаны с осуществлением власти индивидами над другими индивидами. Сила, которая не является структурой… хотя она, безусловно, может кристаллизоваться как таковая… Но это, скорее, составной элемент любого взаимодействия между людьми. Осуществлению власти, безусловно, способствует идея, что идентичности существуют, потому что это позволяет создать набор нормальных моделей, которые могут быть предложены как таковые всем членам группы. Теперь, если эта операция, безусловно, неизбежна, с самого начала она содержит в себе необходимость навязывания. Альфа, Бета, Омега… сексуальная идентичность — идентичность, которую каждый из нас принимает как должное. Это ежедневный опыт каждого из нас, самая непосредственная форма отличия при встрече с другим индивидуумом. Непосредственность, автоматичность и правдивость этого различия зависят от приверженности идее о том, что эта идентичность имеет естественную основу.       Я его перебиваю:       — Ты не говоришь мне ничего нового. Все это я уже читал в текстах Джирайи. Видишь? Ты разделяешь его точку зрения, — я почти выпаливаю последнюю часть.       Зецу слегка улыбается.       — Еще немного. Проще говоря, эта процесс идентификации — одно из основных познавательных действий человека. Структура которой не способна уловить сложность окружающей среды и, скорее, требует сведения неизвестного к известному посредством упрощения. Следовательно, триада A/Б/О имеет функцию, позволяющую категорировать другого в своих интересах. Это стереотипы, обобщающие, которые позволяют максимально однозначно определить положение людей, на которых они ссылаются. Ты никогда не спрашивал меня, являюсь ли я Альфой, Бета или Омегой. Ты только предположил это, установив с помощью автоматической превентивной идентификации то, кем я являюсь.       Я неловко шевелюсь на стуле. Несмотря на его спокойный тон, я воспринимаю это последнее предложение как обвинение.       — Твои феромоны…       Зецу вздыхает и на секунду закрывает глаза.       — Вот именно. Этот процесс, на первый взгляд, кажется вполне закономерным. Потому что он основан на соответствии действительности. Нас учили, что, основываясь на определенной физичности, мы кем-то являемся. Тела обычно конфигурируются тремя способами, которые позволяют построить триаду A/Б/O, таким образом обеспечивая уникальное назначение. Но не следует забывать, что этот процесс может происходить только на основе ряда предыдущих аксиом. Которые никогда не были явными. В природе существует триморфизм человеческих тел. Эта природа должным образом следует этому закону. И поэтому, когда этому триморфизму противоречит конкретное тело новорожденного, оно сталкивается с ошибкой. Итак, наша сексуальная идентичность зависит от устойчивости и оправданности той или иной концепции природы. Однако определение этого понятия не является ни стабильным, ни универсальным. Природа — это понятие, которое можно деконструировать. Природа… — он останавливается, прищуривается и качает головой. — … Я снова сбился с темы. Мне жаль, — он проводит рукой по лицу. — Я говорил тебе остановить меня.       — Было интересно, а не скучно, — говорю я, любопытствуя услышать остальное.       — Ладно. Процесс идентификации — это неизбежная операция для когнитивной структуры человека. А потому это необходимо и неизбежно. Я подчеркиваю: я говорю о процессе идентификации, а не о предполагаемой естественной триаде. Это процесс идентификации, который невозможно стереть из человеческого общества. Но смелее: если неизбежно прибегать к идентичности ради ее полезности в качестве руководящего критерия для категоризации каждого человека для целей конкретных взаимодействий, этот процесс также подразумевает устранение осознания того, что идентичность является результатом предварительной операции идентификации произвольно выбранных характеристик среди бесконечных возможностей, которые позволяют настроить этого человека так, а не иначе. Таким образом, даже сконструированная идентичность становится неизбежной.       — Почему? — выпаливаю я.       — Потому что для каждого человека быть или иметь личность, которая позволяет ему идентифицировать себя или отклонять свои личные данные по запросу, становится обязательным условием для принадлежности к какой-либо группе и, в частности, для легитимации и признания. Разве это не общество? Набор людей, объединенных различными отношениями, которые признают и узаконивают себя в качестве таковых. Человеку необходимо оставаться в контакте с другими, и для этого он работает над общностью и различием. Он отождествляет себя с чем-то похожим и делает это частью человеческого. Он противостоит тому, что отличается, и идентифицирует это как таковое. Так рождается Мы и Другие. В зависимости от роли в иерархии ты можешь являться — Мы или Другие. Ты — Мы, Омега, а для тебя я — Другой Альфа. Напротив, я — Мы Альфа, в отличие от Другого - Омеги, которым ты являешься. Как правило, сила принадлежит Альфе. Бета — это норма. А Омеги испытывают эту власть на себе. Каждый из нас отождествляет себя с этой триадой идентичности, которая создает наше общество. Идентичность — это социальный институт. А без идентификации не может быть общества.       Эта речь сбивает меня с толку. Я не понимаю, что он хочет этим сказать.       — И?       — Альфа, Бета и Омега — это первое отождествление, которое существует в нашем обществе. Это то, на чем основано наше общество. Это то, что регулирует властные отношения. Которое управляет нашим существованием с Другим. Скажи мне, Саске, что было бы, если бы триаду отменили?       — Невозможно отменить сущность Альфы, Беты или Омеги! — протестую. — Все заключается в стирании того, что это влечет за собой… не биологию…       — Биология — это просто концепция, полная идеологического значения, — перебивает меня. — Будь то религия или наука, оба являются политическими конструкциями. Деконструируя концепцию, деконструируется так же то, что ты называешь биологией. Итак, ответь мне, Саске. Что случилось бы в этом случае?       Люди — это либо Альфа, либо Бета, либо Омега. Это один из первых уроков, которому нас учили на фермах. Я сглатываю. Это первое, что я узнал о себе. О всех остальных.       — Общество развалится, — раздраженно шепчу.       Потому что это именно то, что он хотел, чтобы я сказал. И я не могу спорить. Он кивает.       — Не осталось бы ничего, что могло бы удерживать нас вместе как общество. Но этого хватило бы лишь на долю секунды. Идентификация важна для человека. Люди будут искать новые отождествления. Новые идентификации приведут к новым социальным структурам. К новым отношениям сил. Может быть, уже не между Альфой, Бета или Омегой, а между мужчиной и женщиной. Может быть, между жителями северных регионов и жителями южных регионов. Изменит ли это что-нибудь? Нет. Будут новые властные отношения. Новые Альфы и новые Омеги. Новые хозяева и новые рабы. Новые правила и новые ошибки. Просто у всего этого будут разные имена.       Я сжимаю кулаки, пока ногти не впиваются к мою кожу. Я сильно прикусываю губу. Эти правдивые слова трудно принять. Зецу видит мое раздражение. И продолжает:       — На самом деле есть еще одна, более конкретная возможность. Кто бы ни возглавил революцию, он сам поймет. Он увидит, как общество рушится на его глазах. И будут только две возможные решения: революция потерпит неудачу, старая иерархия будет восстановлена. Или мы немедленно будем искать новую идентичность фиктивной сплоченности. Хрупкий план, придуманный за минуту. И в этих случаях лучший выбор — всегда работать над тем, что уже существует.       — О чем ты говоришь?       Я не хотел звучать так резко. Но я чувствую в себе гнев, который невозможно сдержать.       — Мы граждане Государства Бога. Даже без Короля, без Альф, Бет и Омег мы все еще можем ими являться. В отличие от тех, кто не живет в нашем государстве. Как кочевники пустыни, племена тропических лесов и жители Архипелага. Предел власти человека будет выработан на базе наших границ. Альфы больше не будут править Омегами и Бетами. Будет только граждане, которые доминируют над иностранцами. И чтобы доказать это, началась бы война. Ты слишком молод, ты не был свидетелем последней экспедиции против Архипелага. Это ужасно. Государство может быть основано на непрерывной войне против Других. Но какой ценой? Неприемлемая цена. Не для меня, — наступает тишина. Зецу вроде ждёт, когда я возражу. Но когда он видит, что этого не произойдет, он резюмирует: — Итак, нет, Саске, я не согласен с революцией. Потому что, каким бы ни был ее конец, ни к чему хорошему это не приведет. Это будет бесполезная кровавая баня. Так много людей умрут во имя лучшего мира, которого даже не существует… Мы, люди, такие, и это невозможно изменить. Неважно, сколько ты будешь бороться. Так много людей будут страдать без нужды, не имея возможности оправдать эти идеалы. Потому что все будет повторяться, и остановить это невозможно. Революция никого не спасет. Возможно, только мертвых, которые не увидят последствий. Как я могу согласиться с чем-то подобным?       Я ничего не отвечаю. Этот поток слов причинил больше боли, чем удар по лицу. Не знаю, почему я так себя чувствую. Как будто нужно собрать себя по частям.       — Значит не нужно ничего менять? Нужно принять и смириться с этой дерьмовой системой?!       — Да.       Это последний удар. Но вскоре боль сменяется чувством пустоты. Я чувствую себя опустошенным. И Зецу продолжает череду справедливых, но жестоких слов.       — Должна быть причина, по которой эта система была названа единственной возможной. Оно дерьмовое, плохо разработанное, но это единственный шанс на мир, который у нас есть.       Я чувствую дрожь во всем теле. Не знаю как, но мои руки не дрожат. Зецу устраивает то, как идут дела. Он предпочитает такую реальность. Он не думает, что можно изменить общество к лучшему.       Почему я был так глуп, полагая иначе?       Безмятежная тишина длится, кажется, вечность. Я не чувствую необходимости останавливать его, даже когда он становится все более напряженным. Я продолжаю воспроизводить его слова в голове.       Я это делаю, пока Зецу не кашляет. Он не смотрит мне в глаза. Он явно избегает моего взгляда. Может, он понял, как сильно ранил меня своей позицией.       — Кажется, тебе стоит вернуться. Уже поздно, — предполагает он.       Я благодарен ему за это предложение. Мне кажется, что в этой комнате не хватает воздуха. Я хочу уйти, убежать от разочарования.       Я киваю, не говоря ни слова. Встаю из-за стола, стул яростно скрипит. Моя голова заполнена его словами. Они как мантра в моей голове. Я не могу от них избавиться.       Я останавливаюсь, пойманный внезапным осознанием. Смотрю на дверь передо мной. Во всем этом что-то не так. Моя рука протягивается к ручке, сжимаю ее в кулак. Я не открываю дверь, собираюсь духом и оборачиваюсь.       Зецу тоже встал из-за стола. Он с любопытством смотрит на меня.       Я вздыхаю:       — Знаешь, я тебе не верю. Эта твоя речь противоречит тому, что ты мне уже сказал. Тебе нужно верить во второй вариант. Что добро существует.       Зецу удивленно расширяет глаза. Я сглатываю и напрягаю мышцы, заставляю себя продолжить.       — Поэтому, не надо говорить глупости. Ты казался бы более правдивым, если бы сказал, что делаешь это, потому что не хочешь упасть со своего пьедестала власти, — выплевываю. — Тебе удобно там, где ты находишься, на вершине иерархии. Именно поэтому ты не хочешь, чтобы это рухнуло. Это твой идеал, а не социальный мир.       Мое сердце бешено бьется. Я слышу звон в ушах. Этот шум почти перекрывает мои слова. У меня кружится голова. Но я продолжай смотреть Зецу прямо в глаза. Не опускаю взгляд, не моргаю.       И он смотрит мне в глаза, кажется, целую вечность. Но вскоре он отводит взгляд, устало вздыхает и намекает на побежденную улыбку.       — Возможно ты прав. Я просто эгоист, который не хочет отказываться от того, что у него есть. Правда в том, что я хочу продолжать жить с Обито и Дейдарой, в конце концов, мне все равно. В конце концов, политика меня интересует только теоретически.       Мне все еще больно. Но теперь его позиция стала более понятной. Не знаю, почему я так надеялся. Я не хочу, чтобы он заметил мое состояние.       Я пожимаю плечами. Пытаюсь показать безразличие во взгляде, в тоне.       — По крайней мере, ты был честен.       У меня не получилось. Мой голос вздрогнул. Я злюсь на себя и хватаюсь за ручку. Я хочу убежать.       — Саске, — останавливает меня.       И все же я останавливаюсь. Поворачиваюсь к нему. Зецу выглядит столь же подавленным.       — Я знаю, что разочаровал тебя, — говорит он. — Но я хочу, чтобы ты знал, я помогу тебе и Наруто во всем. Ты можешь положиться на меня. Во всем, — повторяет. Затем он делает намек на улыбку. — Даже для того, чтобы закопать труп.       Я всхлипываю носом.       — Зачем ты это сделаешь? Просто потому, что Наруто — родственная душа Обито?       Кажется, мой вопрос доставил ему дискомфорт. Но потом он вздыхает. Зажимает переносицу и приседает.       — Потому что я обязан своей жизнью Рин, — говорит он. - И если Наруто — ее реинкарнация, то я обязан своей жизнью Наруто.       Я нахмуриваюсь при этой загадочной фразе. Но как бы то ни было, я решаю не придавать ей значения.       — Я позвоню тебе тогда, когда нам нужно будет спрятать труп. Спокойной ночи.       Выходя в коридор я слышу его смех.

      Я никого не встречаю по пути назад. Пустота коридоров кажется почти жуткой. Но я рад, что не встретил ни Альф, ни Бет.       Я думал, что Зецу другой. Но он такой же, как и все остальные. Это второй раз, когда я позволил себе разочароваться в Альфе. Сначала Итачи со всеми его прекрасными идеалами. Теперь Зецу.       Я надеюсь, что он искренен в своем желании помочь Наруто. Может, мне следовало выяснить, что он имел в виду о Рин.       Возможно, наше единственное решение — действительно дождаться, когда Белая Дама придет и заберет нас от всего этого дерьма.       Лифт останавливается на нужном этаже, такой же пустой, как и остальные. Я вздыхаю и задаюсь вопросом, где находится Наруто. За ужином, в постели одного из этих отвратительных дворян, или уже в комнате? Надеюсь на последнее, так я смогу лечь рядом с ним и позволить себе немного побаловать себя. Я нуждаюсь в этом как никогда раньше.       Я краснею при этой мысли. Прикладываю электронный ключ к дверному замку и вхожу. Я хмурюсь чувствуя сильный запаха Наруто. Он уже вернулся? Мне так повезло? Я прохожу через гостиную, сбитый с толку, как мне кажется, вздохами.       Войдя в спальню, я нахожу Наруто на кровати.       Между его ног стоит Итачи.