Одиссей

      Он сам не знал, что же вывело его из состояния забытья. Осталось лишь смутное ощущение, что кто-то только что был рядом, тормошил, тащил куда-то или откуда-то, но исчез, стоило открыть глаза.       Тишина вокруг казалась неестественной до жути, словно в вакууме. От нее звенело в ушах, а воображение поневоле населяло ее призраками звуков: смутными шорохами, стучащими об пол каплями воды, неясными шепотами и подобием голосов, стихавших при малейшей попытке прислушаться. Но темнота абсолютной не была. В ней без труда угадывались очертания чего-то, что, за неимением лучшего слова, можно было назвать просторным залом. Или небольшим, но монументальным амфитеатром.       Значит весь этот ужас, боль и страх случились наяву и не были порождением ужасного кошмара? Похоже, что так. Он действительно, по-настоящему, тут, в сердце нечеловеческого анатомического театра, на том самом пыточном кресле. Сколько же это продолжалось? Почему закончилось? И закончилось ли? Возможно, его мучители погасили свет, убрали инструменты и просто-напросто удалились на обед, оставив свой «образец» на вивисекторском столе. Куда может деться надежно зафиксированный подопытный? Он настолько свыкся с тем, что не может пошевелить ни рукой, ни ногой, что не сразу рискнул поверить в то, что впервые за целую вечность его тело вновь повинуется ему.       А следом пришел панический, выворачивающий наизнанку ужас. Вдруг они вернутся прямо сейчас, прежде чем он успеет хотя бы встать? Но этот ужас был ничто в сравнении с картинами, которые услужливо подбрасывала память. Воспоминания о прошлом походили на книгу, из которой выдрали множество страниц, но того, что осталось, с лихвой хватало, чтобы понять: даже если он сейчас встанет, триумфально проломит стены своей тюрьмы, уничтожив голыми руками всех, кто встанет у него на пути, то… То возвращаться будет некуда, не к кому и в общем-то незачем.       Не для кого совершать подвиги, некого спасать, не к кому рваться даже с другого конца Вселенной. Можно только до бесконечности клясть смерть за то, что не добила. Или самому исправить эту ошибку, покончив с незадачливым существованием лабораторной мышки и, если другой, лучший мир все-таки существует, наконец шагнуть за окоем – туда, где по другую сторону Океана пространства и времени, его, конечно же, ждет она…       Черта с два. Бороться до последнего и достойно погибнуть, прихватив с собой кого-нибудь из Них – вариант гораздо более предпочтительный. Если не забывать о том, что попадаться в Их руки живым еще раз абсолютно незачем. Не без труда вернув контроль над руками и ногами, он кое-как сполз с кресла и огляделся.       С этого ракурса его «камера» выглядела иначе. Никакого футуристического амфитеатра под космическим куполом больше не было. Стены вдруг надвинулись на него со всех сторон, и стало ясно, что он находится в совсем небольшом отсеке – длинном и узком, сооруженном без особого смысла и лада. Лишь потолок терялся где-то настолько высоко, что его так и не удалось разглядеть. Не оттуда ли лились жалкие крохи света?       Быть может. Сейчас ему было не до гаданий о принципах освещения в отсеке и не до размышлений об архитектурных извращениях строителей. Он просто мимолетно отметил эти странности, с головой уйдя в попытки всеми правдами и неправдами отломать от «своего» кресла какую-нибудь увесистую деталь. Чтобы при необходимости сошла за дубинку, пусть и самую убогую. Одежда не помешала бы тоже, поскольку встречать неприятности лучше не в чем мать родила.       Вот только проклятое кресло оказалось сработано на совесть – обтекаемое, монументальное, словно высеченное из камня. С тем же успехом можно было попытаться голыми руками отковырнуть кусочек от цельной гранитной глыбы. В безуспешных поисках слабого звена он добрался до самого пола, и тут ему наконец-то улыбнулась удача. Чертова штука оказалось вмурована в пол не хуже столетнего дуба и даже не шелохнулось, но, вслепую шаря внизу, он случайно задел какую-то панель, и секундой позже из основания кресла бесшумно выдвинулся ящик. Оружия там, к сожалению, не оказалось. Но зато имелась одежда. И, что еще более ценно, пара обуви. Все это было неестественно-аккуратно сложено и упаковано в пакет. Даже скудного света отсека хватило, чтобы узнать его собственные вещи – те, что были на нем, когда он угодил к Ним в лапы.       Эта жутковатая педантичность, от которой за версту разило концлагерями Второй мировой, пришлась как нельзя кстати. Похоже, что уборкой в отсеке не утруждались очень давно: ноги утопали в какой-то жирной обволакивающей пыли, обильно перемешанной с частичками чего-то слоисто-острого и очень больно коловшегося.       Не исключено, что его пистолет тоже был где-то здесь, в этом загадочно меняющем форму отсеке. Но он не решился тратить драгоценное время на поиски оружия и занялся поисками выхода. Ничего похожего на дверь не наблюдалось, но стены казались еще более ветхими и изъеденными временем, чем пол. Словно их возвели давным-давно, много веков назад. От мысли, что он, возможно, и впрямь находится здесь много дольше, чем длится человеческая жизнь, его захлестнула потусторонняя жуть, которую не удалось отогнать даже мантрой «этого не может быть».       Так и не отыскав выхода, он в отчаянии изо всех сил саданул по полуистлевшей стене. Огромный кусок трухлявой обшивки с грохотом рухнул вниз. За ним обнаружилась не крепкая несокрушимая основа, а… узкий, словно вырубленный в скале коридор, уводящий во тьму.       «Хозяева» этого странного места никак не отреагировали на шум, и он, немного помедлив, осторожно шагнул туда. Коридор тянулся и тянулся, поворачивал, уходил то вниз, то вверх, то куда-то вбок. Он осторожно продвигался вперед, на всякий случай касаясь стены. Правило правой руки, вроде так это называется? Но никаких боковых ответвлений нашарить не удалось. Ему казалось, что он шел очень, очень долго, однако коридор и не думал кончаться.       Темнота скрадывала очертания, путала восприятие, но когда его пальцы наконец наткнулись на пустоту и он увидел перед собой контуры проема с громоздившейся на полу грудой мусора, ему не потребовалось даже заглядывать внутрь, чтобы понять, что это за место. Все это время он плутал по кругу и вышел обратно к «своей» камере.       Еще через двадцать пять таких кругов он выяснил, что коридор абсолютно монолитен. Ни ответвлений, ни скрытых кнопок или рычагов, открывающих замаскированный проход. По крайней мере, ему не удалось обнаружить ничего подобного, хотя он умел искать и обшарил тут каждую пядь.       Сколько занимает прохождение, так и осталось для него загадкой. Коридор казался пространственной аномалией, в которой понятие времени исчезает начисто. Треклятая петля Мебиуса.       Еще через пять кругов он, уже не заботясь о тишине, орал во весь голос в тщетной надежде, что вот сейчас кто-то наконец появится, пусть даже для того, чтобы свернуть ему шею. Но никого так и не появилось. Это место не требовалось охранять. Оно само надежно охраняло тех, кто находился внутри.       Еще через три круга он сделал то, чего поклялся ни за что не делать по собственной воле, – зашел обратно в «свой» отсек. Не затем, чтобы покорно ждать, когда Они вернутся или так же покорно сдохнуть тут от голода и жажды. Он намеревался как следует обыскать эту конуру. А если ничего не выйдет… Что ж, перспектива «сдохнуть от голода и жажды» никуда не денется.       Едва он вошел внутрь, как раздался странный звук, напоминающий одновременно звон битого стекла и скрежет сминаемого металла. В глазах потемнело, но перед этим в какой-то краткой вспышке-зарнице, прорезавшей кромешную тьму, он увидел не то маленькую детскую фигурку, не то просто приземистый вихрастый сгусток темноты со странно светящимися глазами. И тут же какая-то непонятная сила швырнула его на пол. Или подбросила вверх? Через мгновенье ощущение верха и низа испарилось окончательно, словно он угодил в центрифугу, а когда безумная болтанка вдруг завершилась, оказалось, что гравитация не исчезла навсегда, а скорее… поменяла вектор.       Внизу – очень далеко внизу – маячило хорошо знакомое ему кресло, а он… он стоял на потолке, вниз головой, и рядом с ним, буквально в паре шагов, виднелся открытый проем. Куда бы ни вела эта дверь, добраться до нее было необходимо. И как можно скорее, потому что нет никаких гарантий, что через пару минут все не вернется в первоначальное состояние. Поборов мерзкое ощущение, что он камнем рухнет вниз, как только оторвет ногу от пола-потолка, он сделал шаг. И еще один.       Он успел вовремя. В этот раз никакой болтанки не было. Он просто упал вниз как раз в то мгновение, когда миновал проем. И, хотя «низ» в этом новом коридоре был на расстоянии вытянутой руки, пребольно ударился лбом об пол. А за его спиной с жутковатым звуком упало что-то очень тяжелое, вроде массивной каменной плиты. Не требовалось даже оборачиваться – и без того было ясно, что путь назад заказан. Еще мгновением позже, когда утихло эхо падения двери и шум в ушах, он различил какой-то странный полузвук-полувибрацию. Как будто где-то не очень далеко работал генератор или стоял улей с пчелами. Этот смутно тревожащий звук приближался, хотя и медленно.       Он торопливо поднялся, не обращая внимания на боль. Огляделся, соображая, в какую сторону идти, – и остолбенел. Коридор тонул в темноте, что по одну, что по другую сторону. Но посередине, вклиниваясь в него, словно острый нос корабля, севшего на мель и глубоко вспоровшего песок, виднелось… большое окно? стена из стекла? – безумная фантазия столь же безумного проектировщика. С той стороны просачивался слабый свет, и, кажется, там кто-то был. На секунду ему почудился сидящий на подоконнике мальчонка, внимательно высматривающий кого-то в сумерках.       Он подошел ближе. Внутри был не просто «кто-то», а тот самый ребенок, привидевшийся ему, чуть ранее. Серый силуэт в сером царстве теней. Тщедушную фигурку подсвечивал странный, мертвенный свет, в котором ее глаза отливали пугающим блеском.       Он так и не понял, видит ли его ребенок. Никаких дверей, позволяющих войти внутрь, не было, а внутренность отсека тонула в полнейшей непроглядной тьме. Он на пробу хлопнул по стеклу. Прочное и вряд ли разобьется так просто. Возможно, вход скрывается там, где коридор изгибается в сторону, обходя выдающийся сюда стеклянный «нос»? Он торопливо завернул за угол, с тревогой отметив, что нервирующий его звук не просто приближается, но еще и идет как раз оттуда. Чутье, то самое, что глубже и старше любых слов, внятно нашептывало ему, что ему следует унести ноги до того, как источник этого звука окажется здесь.       Удрать, махнув рукой на первое (и, возможно, единственное) живое существо, встреченное в этих мрачных катакомбах? Вероятно, такого же пленника, как он сам? Ну уж нет. Кем бы он ни был. После относительно светлой площадки у «окошка» за углом оказалось совсем уж темно. Он начал внимательно осматривать стену, с тревогой прислушиваясь к нарастающей вибрации. ЭТО, вне всякого сомнения, идет сюда.       Он слишком внимательно вслушивался в неразборчивое гудение и слишком сосредоточился на поисках входа, чтобы вовремя обратить внимание на топот и чье-то тяжелое дыхание. Через мгновение что-то вылетело из темноты, сбив его с ног, и лишь когда темный силуэт синхронно с ним поднялся на ноги, стало ясно, что это человек.       – Ты тоже сбежал?!       Голос, несомненно, мужской, звучал так, словно его обладатель был на грани паники, да еще и порядком поотвык пользоваться речью. Последнее его не удивило: он сам сомневался, что сумеет выдать хотя бы три связных фразы.       – Да. Тоже, – коротко ответил он, возвращаясь к обследованию стены. Нужно. Войти. Туда. Сейчас же! Пока ЭТО еще далеко. Знакомство подождет.       – Нет! – Незнакомец вдруг ухватил его под локоть и потащил обратно, за угол. – Только не выпускай мальчишку!       Первые пару секунд он был удивлен настолько, что позволил отбуксировать себя аж до самого «окна». Но когда перед глазами вновь замерцал слабый голубоватый свет, напоминающий болотные огоньки, заманивающие неосторожных путников в трясину, он очнулся.       – Погоди! – И он кивком указал на ребенка за стеклом. Ему показалось, что тот смотрит прямо на них. – А он?       – Ему ты уже не поможешь! – с нарастающей паникой заорал человек. – А мы еще можем успеть! Вон туда! – И он махнул рукой в сторону левого ответвления коридора. – Не успеем – нам тоже конец!       Огромная и совершенно неожиданная удача: встретить того, кто не только лучше тебя знает, какого черта тут происходит, но еще и в курсе, как отсюда выбраться. Так много удачи попросту не бывает. Или бывает?       Незнакомец снова попытался схватить его за руку, но он высвободился и шагнул назад, к стеклу. Ему казалось, что паника его нового знакомого достигла той стадии, в которой люди со всех ног мчатся спасать свою шкуру, невзирая ни на что. Но тот вцепился в него, как утопающий в спасательный круг. Так, словно от этого зависела и его собственная жизнь.       – Они выбрали его! Не встревай! – В его голосе прорезались странные, почти торжественные нотки. Как у жреца, уже возложившего на алтарь очередную жертву и теперь объясняющего пастве, какое именно божество она призвана умилостивить.       К черту.       – Не видишь, что ли? – все еще надрывался его новый знакомый. Это ловушка для таких дураков, как ты! Туда нельзя лезть! И его нельзя выпускать тоже! Бежим, говорю тебе!       Он бросил еще один взгляд за стекло. Мальчик пристально смотрел на него. Он не плакал, не звал на помощь, словно ему не было никакого дела до того, что темнота за его спиной в глубине отсека постепенно оживала, сгущалась, превращаясь в нечто… несомненно живое, наделенное собственной волей. В самом сердце этой темноты вспыхивали багровые всполохи, и именно оттуда шел тот наводивший жуть звук. Только теперь это была не вибрация и не далекое жужжание роя, а торжествующий хруст множества челюстей, с деловитой непреклонностью мозжащих и перемалывающих все и вся.       – Беги, я тебя не держу! – Он вырвал руку у незнакомца и положил ладонь на стекло. Да, прочное. Но если разбежаться и хорошенько ударить плечом вон туда, в самый центр…       Он развернулся вполоборота, чтобы взять разгон, и краем глаза покосился на своего паникера-спутника: удерет или поможет? Ни то, ни другое. Темный силуэт вдруг изменился, утратив большую часть сходства с человеческим существом, и стремительно метнулся к нему невозможным для человека рывком, метя в горло.       Он сумел убраться в сторону только благодаря тому, что уже пригибался, беря разбег для удара, и в последний момент сумел подкорректировать движение. В результате он потерял равновесие и неуклюже упал, а черно-когтистое нечто пронеслось над ним и по инерции впечаталось в стекло.       Лежа на полу, он, словно в замедленной съемке, смотрел, как стекло, казавшееся бронированно-прочным, с готовностью рассыпается на тысячу осколков. Так легко, словно состоит из тончайшей слюды, неспособной не то что остановить, а даже замедлить траекторию полета невиданной твари. Она пролетела еще дальше, над ребенком, и угодила прямо туда, в сгусток багровой, визжащей на разные голоса темноты.       Время возобновило свой нормальный бег, темнота удивленно застыла, а визг сменился странным скрежетом, как у циркулярной пилы, вместо податливой древесины наткнувшейся на металлический прут. Секундой позже все затихло, а багровые отсветы за спиной мальчика погасли.       Он не собирался ждать, пока треклятая гадина очухается. Переварит ли она нечто, угодившее в ее челюсти, или выплюнет обратно – без разницы. Лучше быть подальше, когда это случится. В то, что ЭТО уничтожено с концами, почему-то не верилось.       Ребенок был цел. Сидел, сжавшись в комок, уткнувшись лицом в колени.       Он локтем сбил последний обломок стекла и только тогда понял, что оно было угольно-черным. Теперь, когда стекла не стало, стало очевидно, что перед ним действительно ребенок. Просто ребенок, стискивающий в пальцах какую-то светящуюся штуковину вроде фонарика. Самый обычный ребенок, а не какая-то жутковатая эманация тьмы, вроде той, с которой он уже успел свести знакомство.       Он без особых церемоний сгреб мальчишку за шиворот, почти ожидая, что тот будет орать и отбиваться. Но мальчик без единого звука вцепился в его рубашку. Ну вот и отлично. А теперь-то уж точно пора отсюда убираться.       Вот только куда? Направо или налево? Если тот «тип» упорно тащил его налево, вряд ли их ожидает там что-то хорошее. Остается бежать направо. Он поудобнее закинул на плечо мальчика и двинулся туда.       Прежде чем он успел углубиться в темноту, мальчик вдруг стиснул его плечо и молча указал куда-то в сторону. Он послушно повернулся и изумленно округлил глаза. Как он мог не заметить эту дверь на редкость неуместного вида? Ее словно оторвали от какого-то ветхого сарая и зачем-то притащили сюда. Сквозь щели пробивался свет, показавшийся ему очень ярким.       Он осторожно потянул за ручку, готовый к любым неожиданностям. К тому, что дверь исчезнет, как наваждение, что не откроется, что за ней будет лишь каменная стена, или…       Дверь тихо скрипнула и без всяких усилий распахнулась. За дверью был город. Вернее – был когда-то. То, что от него осталось, выглядело так, словно люди ушли отсюда пару столетий назад. Над мертвыми руинами стояла жутковатая кладбищенская тишина. Солнце вроде светило, но он так и не понял, день сейчас или вечер: все вокруг окутывала серая пелена тумана. Серым было все: дома, земля, даже сам воздух. Казалось, это место давным-давно выгорело дотла.       Но в воздухе пахло не гарью, а иссохшей землей и еще чем-то до боли знакомым.       Он не сразу понял, что это был запах моря.