Пожалуйста, спаси меня

Это было похоже на сон — три дня пролетели как миг. Все это время Джордж с Гермионой занимались магазином. У Джорджа едва хватало времени на то, чтобы выйти покурить, а Гермиона забывала про привычный кофе в обед. Они переносили коробки, разгребали зал для посетителей, вычищали пыль с витрины, подкрашивали стены и раскладывали товары. В субботу присоединился и Рон — его навыки в левитации оказались очень кстати. Джордж твердо решил, что «Волшебные вредилки Уизли» должны открыться в понедельник и едва ли хоть что-то во всем мире могло ему помешать. В воскресенье Рон притащил еще и Гарри на помощь, и им вчетвером удалось, наконец, привести магазин в порядок. Когда все было готово, Гарри с Роном попрощались и умчались по домам, а Гермиона с Джорджем остались. У них наконец была возможность насладиться тишиной. Гермиона с улыбкой ходила вдоль полок с товарами, рассматривая каждое изделие с нежностью. А Джордж наблюдал за ней и вспоминал, как Гермиона впервые увидела магазин близнецов. Эта была, конечно же, ночь. По мнению Джорджа, ночь была идеальным временем для… сна, черт побери. По мнению же Фреда, ночь была отличным временем для свидания с умницей Грейнджер. Джордж проснулся от жуткого грохота, раздавшегося снизу. В ту ночь они впервые после побега из школы спали не в Норе, а в своей собственной квартире над их собственным — подумать только! — магазином. И Джордж, проснувшись от страшного шума, первым делом схватился за палочку и почему-то подумал, что им достался дом с полтергейстом. Потом Джордж не мог сам себе объяснить, почему он подумал именно про полтергейста, а не про воров. Но так или иначе, Джордж не предполагал, что в первую же ночь в новом доме Фред приведет Гермиону. Схватив палочку, Джордж немедленно отправился вниз — как был, в пижаме и босиком. Внизу он увидел Фреда. Фред лежал на полу, кажется, без сознания. Джордж не был даже уверен, что он дышит. Его тело было залито лунным светом, но в остальных частях зала стояла непроглядная тьма. Происходящее показалось Джорджу страшным сном. Он забыл про палочку и про полтергейста и рванул к Фреду; упал на колени, схватил его за руку, пытаясь прощупать пульс, и думал только о том, что скажет мама, когда он вернется в Нору без Фреда. Он все никак не мог прочувствовать пульс. Голова закружилась, и он едва не упал сам рядом с Фредом, как вдруг чья-то рука опустилась ему на плечо. И Джордж заорал от ужаса. То есть, правда, заорал по-настоящему. Он резко обернулся и наставил палочку на… — Грейнджер?! Гермиона улыбнулась. — Привет, Джордж. — Какого черта?! — снова заорал Джордж, а потом обернулся к Фреду и увидел, как брат медленно усаживается на полу потирая голову. — Какого черта, Фред? — Мерлин, Джорджи, что ж ты так орешь, а? Я позвал Гермиону к нам, решил показать ей, какой классный магазин мы сделали! Заодно и продемонстрировал продукцию. Ты что, забыл, как действуют наши новые обморочные орешки? — Мы тебя разбудили? — взволнованно спросила Гермиона. — Извини, мы не хотели. Джордж в ответ только застонал. Не в силах ответить, он улегся на пол, скрестив руки за головой, и уставился в потолок. Фред был придурком, это точно. И если когда-то Джордж рассчитывал хотя бы на благоразумность Грейнджер, то теперь следовало однозначно признать: его брат испортил Гермиону окончательно и бесповоротно. Потолок был скучным и это была их явная недоработка. — Как же вы двое меня достали, — сказал Джордж и глубоко вздохнул, не глядя на их наверняка виноватые лица. — И нам нужно сделать что-то с этим чертовым потолком. Вот так и получилось, что в три часа ночи они украшали потолок. Они выуживали всякую хрень из всех уголков магазина и из своих карманов (Гермиона даже пожертвовала маггловскими жвачками — это была ее тайная страсть) и подвешивали ее под потолок. Потом они втроем сидели на полу магазина, сонные и уставшие, и Фред обнимал Гермиону за плечи, а Джордж засыпал на плече у Фреда, и в тот момент каждый из них был абсолютно счастлив. В понедельник Джордж открывал магазин. В ночь перед самым открытием он не мог спать: слишком сильно волновался. Фред больше не мерещился ему, дыхание не срывалось, но уснуть он почему-то не мог. Ему словно вновь было одиннадцать, и он нервничал перед отъездом в Хогвартс. Он тогда жутко волновался, боялся, что попадет не в Гриффиндор. Его пугало даже не то, что он нарушит семейную традицию; его пугало, что он окажется с Фредом на разных факультетах. Он боялся даже подумать о том, что придется отделиться от брата, с которым он прожил всю жизнь. К счастью, этого не произошло. Их обоих распределили на Гриффиндор. Тогда он чувствовал себя так, будто выиграл лотерею. На самом деле, почти вся его жизнь казалась выигрышем в лотерею — никому, кроме него, так не везло: ведь у них не было Фреда. Но теперь, казалось ему, не было в мире проклятия страшнее брата-близнеца: лишившись его, Джордж чувствовал такую боль, какую никто во всем мире больше не мог испытать. Открытие прошло без лишнего шума: просто утром в понедельник он повесил табличку «открыто» на дверь и встал за прилавок. В конце дня он признался себе, что все прошло неплохо. Посетителей было немного, но все они радовались открытию магазина. Выручка не впечатляла, но Джорджа это совсем не волновало. Главное было, что он справился с первым рабочим днем без Фреда. Вечером, после работы, к нему заглянула Гермиона и поздравила с открытием. Они уселись на полу полутемного зала и распили бутылку красного на двоих. Они молчали — говорить совсем не хотелось. Джордж не мог оторвать от нее взгляда: разум, одурманенный алкоголем, отказывался нормально функционировать. Гермиона тоже была пьяна и, как подозревал Джордж, намного сильнее его самого: все-таки она никогда не умела пить. Она смотрела на него с таким странным выражением лица, что он не был уверен, видит ли она его или Фреда. Он мог и хотел это проверить — она уже однажды перепутала его с братом, напившись, и даже поцеловала его. Он мог бы поцеловать ее сейчас. Джордж вдруг отчетливо представил их поцелуй. Он постарался бы стать таким же напористым и резким, как Фред; он обхватил бы ее за талию; он смял бы ей волосы. Он почему-то знал наверняка, что она не остановила бы его, сама стянула бы рубашку, а потом извивалась бы под ним, крича Фред, Фред, Фред… Нет! Джордж отшатнулся и резко отвел взгляд от Гермионы. Он уже делал это однажды: отнял Анджелину у Фреда, переспал с ней, слушая, как она звала Фреда, не его. Он помнил это больное наслаждение, эту жгучую ненависть к самому себе, которая в тот момент позволила ему отвлечься от чудовищной боли. Но он также помнил и опустошение, охватившее его после той ночи, и стыд, и отвращение, которое он испытал, когда вспомнил, что натворил. Фред не был виноват в том, что Джордж сходил с ума; Фред погиб, сражаясь, а Джордж испортил память о нем своими действиями. Но даже не это оттолкнуло его больше всего. Он вдруг с ясностью представил, что он действительно может взять и переспать сейчас с Гермионой Грейнджер. Но он также представил, что больше никогда не увидит ее. После этого она больше не сможет ему доверять, не захочет его видеть, возненавидит его. Миг наслаждения — и десятки лет мучений как неизбежная цена. Он мог бы наказать так себя, но ее — ни за что. Поэтому он помог ей подняться и проводил до камина: трансгрессировать в таком состоянии было опасно. Он обещал, что не будет больше пить и сразу же ляжет спать. Она выглядела мило и сонно, когда убеждала его не пить в одиночестве. Джордж кивал, как китайский болванчик. Когда она наконец ушла, Джордж достал из запасов огневиски и напился так, что не вспомнил, как отрубился прямо на полу. *** Когда Гермиона буквально вывалилась из камина на пушистый ковер в своем доме, она не смогла сразу встать и несколько минут лежала на полу, бездумно глядя в потолок. Затем поднялась, вытащила палочку и на третий раз все-таки смогла призвать пачку сигарет из бывшего отцовского кабинета. Она курила очень редко; но сейчас это был единственный способ остаться в себе. Она только что едва не поцеловала Джорджа. Закурив, Гермиона сжала голову руками и несколько секунд просидела так, пытаясь прийти в себя. Мерлин великий, она хотела поцеловать Джорджа. Конечно, они оба напились. И она смутно помнила, что нечто похожее случилось с ней после похорон. Тогда Фред мерещился ей повсюду, и в чертах Джорджа она смогла найти то, чего ей так отчаянно не хватало в тот миг. Но теперь все было по-другому — и ей было от этого только страшнее. Она видела не Фреда; она видела Джорджа. Только Джорджа, никого больше, и именно Джорджа она хотела поцеловать. Джордж не был Фредом, не был даже похож на Фреда, а она хотела его поцеловать. Она была себе омерзительна. Джордж, кажется, догадался о ее мыслях, потому что отшатнулся, когда взглянул на нее, а затем поспешно выпроводил ее из дома. Она все испортила. Чтобы успокоиться, Гермиона выкурила несколько сигарет, а затем улеглась спать прямо на диване: идти в одинокую и темную спальню ей совсем не хотелось. Ей приснился Фред. Это был не совсем обычный сон, ведь он вовсе не казался страшным. В ее сне Фред сидел на берегу озера и подбрасывал камешки. Он сидел к ней спиной, и Гермиона не видела выражение его лица. Но двигала головой — вверх-вниз — следя за камешками, взлетающими в воздух и возвращающимися в его ладони. Она почему-то точно знала, что не может подойти к нему. Расстояние, визуально не большое, ощущалось как непреодолимое препятствие. Гермиона попробовала окликнуть его, но он не повернулся. Она закричала изо всех сил. Но он ей не ответил. Зато она почувствовала чью-то руку на своем плече, скосила глаза и увидела Джорджа: он стоял рядом, такой осязаемый и основательный, и тоже вглядывался в фигуру Фреда. — Я рядом, не волнуйся. — сказал Джордж. Он сказал это совсем тихо, но Фред почему-то его услышал. Он обернулся. Его лицо было изрезано шрамами, а глаза были абсолютно пустыми. И Гермиона закричала.