Пожалуйста, спаси меня

Когда Джордж появился на пороге дома Гермионы, он долго не решался войти и даже начал жалеть, что пообещал Рону навестить ее. Что он мог ей сказать? Она спросила бы, почему он не в магазине. И тогда пришлось бы признаться, что он все-таки напился после ее ухода, а она спросила бы, зачем он это сделал, и он бы не знал, что ей ответить… Он мог накручивать себя до бесконечности, но вспомнил слова Рона о том, что Гермиона никогда раньше не брала отгулов, и твердо решил узнать о ее здоровье. Да, он пришел сюда только для этого: он бы не простил себе, если бы с ней что-то случилось. И Джордж постучал. Когда Гермиона не ответила, он постучал еще раз, потом немного подождал, затем постучал вновь, чувствуя, что начинает страшно нервничать, и только тогда дверь наконец открылась. Появившаяся на пороге Гермиона выглядела неважно: растрепанная, с красными от усталости и слез глазами, она заворачивалась в плед и смотрела на Джорджа исподлобья. — Зачем ты пришел? — голос у нее был хриплый. Джордж растерялся: ей действительно было очень плохо. И он понятия не имел, что с ней случилось. Вчера она уходила от него не расстроенная и не слишком пьяная. Она казалась абсолютно нормальной. Если бы Джордж чувствовал, что что-то не так, он бы ни за что не отпустил ее домой! — Хотел узнать, как ты. — Сказал Джордж и сделал шаг вперед, надеясь пройти в дом, но Гермиона только покачала головой. — Позволь помочь тебе. Пожалуйста, Гермиона! — Я в норме. — Нет! Черт, Гермиона, ты выглядишь ужасно! — Спасибо, мистер я-умею-разговаривать-с-девушками! Джордж сделал глубокий вдох. Он справится. Он, черт возьми, обязательно справится. Сарказм Грейнджер всегда был ее защитой. Она говорила так только тогда, когда не хотела признавать свою слабость. — Гермиона. — Спокойно, но настойчиво повторил он. — Впусти меня. Она задумалась на долгое мгновение, а затем медленно повернулась и прошла внутрь. Джордж последовал за ней. В гостиной Гермиона уселась на диван, сложила руки на груди и продолжила молча смотреть на него. Но Джордж знал, что делать: он раздвинул шторы, заставляя ее поморщиться от солнечного света, и отправился на кухню заваривать чай. Сладкий чай должен был помочь — в этом он был уверен. Джордж поймал себя на том, что был абсолютно спокоен. Руки не дрожали, дыхание не прерывалось, желудок не сводило от волнения. Его главной задачей была помощь Гермионе, и он полностью сосредоточился на этом. Когда он протянул Гермионе чай, она едва не расплескала его — ее пальцы дрожали. Но она смогла взять себя в руки. Несколько минут они просидели в тишине: Гермиона глотала чай, Джордж смотрел на нее. Она в конце концов немного расслабилась: отставила чашку, откинулась на спинку дивана и протянула Джорджу руку. Он взял ее, не задумываясь. Когда Гермиона закрыла глаза, Джордж неосознанно продолжал гладить ее по руке, надеясь передать спокойствие, царившее в его душе. А потом она сказала, так и не открывая глаза: — Вчера я хотела тебя поцеловать. Джордж не сразу осознал ее слова: он все еще продолжал держать ее за руку, не в силах понять то, что она сказала. И только когда она открыла глаза, чтобы посмотреть на него, отдернул ладонь и отвернулся. Что он, черт возьми, мог ответить на это? — Ты не понимаешь, Джордж. — она продолжила с удивительным спокойствием. — Я хотела поцеловать тебя. Тебя, Джорджа Уизли. Не Фреда. Он знал, почему она была так спокойна, когда говорила эти чудовищные вещи. Она не могла догадываться, что он испытывал к ней все эти годы. Она ничего не знала о его любви. Поэтому и говорила так спокойно — была уверена, что он накричит на нее. Или просто сбежит. Или проклянет — за предательство брата. Она хотела, чтобы он ее проклял. Но она ничего не знала. Он наклонился и коснулся ее губ своими. Почувствовал, что она вздрогнула, и отстранился. Это едва ли можно было назвать даже целомудренным поцелуем; но его спокойствие мгновенно улетучилось. Она была слишком близко. Джордж не мог оторвать взгляда от ее глаз — в их глубине он увидел ту смелость, которая, как ему раньше казалось, навсегда ее покинула. Она замерла только на миг; а затем сама поцеловала его, на этот раз по-настоящему. Джордж почувствовал, как становится теплее. И обнял ее. Вдвоем они упали на диван, не отрываясь друг от друга. Все мысли исчезли; ничто больше не волновало их. Они цеплялись друг за друга как за самое ценное во всем мире живых, и обливались слезами, потому что самое дорогое для них навсегда осталось в мире мертвых. Прервать поцелуй сейчас было сродни смерти. Все, чего он жаждал, и все, чего он отчаянно боялся, воплотилось в этом поцелуе. Все, что он хотел спасти, и все, что он хотел похоронить. Все, что давало ему жизнь, и все, что не позволяло забыть о смерти. Он чувствовал себя живым. И он чувствовал себя собой: он был Джорджем, а не Фредом, и это его, а не Фреда, целовала Гермиона Грейнджер.

***

Они договорились, что никто не должен узнать о том, что произошло. Гермиона слишком осуждала саму себя — Джордж знал это наверняка. Сам он не мог ее осуждать. Фред был мертв, а она — жива, и она могла любить, она могла быть любимой. Он поклялся себе, что не обидит ее. И будет так аккуратен, как только может. Ни за что не станет торопиться: только бы ей было хорошо. Только бы она не передумала. Джордж знал: им потребуются месяцы, если не годы, чтобы самим осознать и принять все, случившееся с ними. Но сейчас Джордж как никогда чувствовал в себе силы жить дальше. Пустота смерти впервые не казалась ему более привлекательной, чем жизнь. Здесь у него была Гермиона: живая, теплая, настоящая Гермиона. Гермиона, которая улыбалась, смеялась, дышала. Ради нее он был готов на все — даже на предательство Фреда. Он утешал себя тем, что это не было предательством. Фред хотел, чтобы Джордж был счастлив. Фред хотел, чтобы Гермиона была счастлива. И Джордж верил в то, что Фред простил бы их. Фред бы все понял. Но Гермиона так не считала. Джорджу казалось, что она как будто бы наказывает себя за их связь: с каждым днем она все больше и больше закапывалась в работу. Когда Гермиона взялась помогать Джорджу с выполнением заказа для министерства, он надеялся, что так они смогут больше времени проводить вместе. Они действительно были только вдвоем каждый вечер, но Гермиона пахала как проклятая. Не отвлекалась даже на поцелуи и позволяла Джорджу дотрагиваться до нее только тогда, когда все работа была выполнена. Она отчаянно стремилась сохранить все, что создавал Фред, и это было для нее важнее, чем проводить время с Джорджем. Но сам он старался не думать об этом слишком много: ведь он тоже не был с ней честен до конца. Он чувствовал, что совсем еще не готов к жизни. Приняв однажды решение не следовать за Фредом в могилу, а постараться прожить так, как хотел бы брат, Джордж все же не был полностью к этому готов. Он не мог поверить, что должен прожить без Фреда еще долгие годы. Казалось, что ему осталось немного, и он вот-вот отправится вслед за братом. Это помогало ему бросать все силы в работу, не давая себе время для переживаний — он знал, что его оставалось не так много. Но не важно, осуждали они сами себя или нет; будь они полностью уверены в своих чувствах, даже тогда они бы не хотели, чтобы кто-то узнал о них. Тот поцелуй был бы предательством в глазах семьи и друзей. Поэтому они так испугались, когда Рон застал их целующимися в лаборатории. Лицо у него было такое, будто он увидел нечто ужасное. Даже если бы Волдеморт возродился, его реакция не была бы столь же сильной. В его глаза Гермиона увидела разочарование — то, чего она так боялась. Он осуждал их, возможно, ненавидел их. Когда они пришли в себя и отправились за Роном, чтобы попытаться объясниться, его и след простыл — он трансгрессировал. Гермиона упала на ближайший стул: ноги ее не держали. Она растерянно смотрела на Джорджа, застывшего у двери. Им нужно было поговорить с Роном или оставить его в покое? Гермиона даже подумала на мгновение о том, чтобы стереть ему память, но тут же отказалась от этой идеи, вспомнив родителей. — Я не знаю, что делать. Она посмотрела на Джорджа, ища в нем поддержки. Он помолчал, затем быстро подошел к ней, сел на пол и взял ее руки в свои. — Не волнуйся. Все будет в порядке. Мы найдем Рона и все ему объясним. Он сможет понять. Джордж не выглядел уверенным, но Гермиона все равно кивнула. Рон даже не накричал на них, когда увидел вместе — возможно, у них есть шанс убедить его, что это была лишь нелепая случайность. Поговорить с Роном Гермиона решилась только на следующий день, в Аврорате. С самого утра она отправилась за кофе, который Рон с Гарри обычно приносили ей, и в этот раз принесла его Рону. Он сидел за столом и едва ли поднял на нее глаза, когда она зашла; выглядел он крайне уставшим. — Рон, нужно поговорить, — прошептала Гермиона, протягивая кофе. Он никак не отреагировал, и Гермиона ушла, давая ему время на раздумья. На Гарри, следящего за ними с интересом, она старалась не смотреть. Через пятнадцать минут ей прилетела записка от Рона: «Магазин. После работы». Она облегченно выдохнула, откинувшись на спинку стула. Если Рон все еще хотел прийти в магазин близнецов, значит, не все было потеряно. Сразу после рабочего дня, выдавшегося на редкость тяжелым, ведь у нее все валилось из рук, Гермиона отправилась в магазин. Ее встретил Джордж — тоже взволнованный. Вместе они закрыли магазин и принялись ждать. Они почти не разговаривали, но Гермиона чувствовала, что Джордж переживал так же сильно, как и она сама. Дело было не только в Роне. Они думали: если их осудит Рон, значит, осудят все остальные. Реакция Рона могла быть преувеличенной — они оба знали это — но он был отходчив, и то, что другие могли скрывать, он демонстрировал в открытую, так что считывать его эмоции было несложно. Наконец, в дверь магазина постучали, и на пороге возник Рон: выглядел он таким же взволнованным, как и Джордж с Гермионой. Сначала все трое молчали, а затем Рон медленно, как будто слова давались ему с трудом, произнес: — Только не говорите, что мне все это показалось. Гермиона покачала головой, а Джордж сказал: — Мы бы могли все объяснить, но объяснять тут нечего. Ты все видел. Только… не рассказывай никому, ладно? Мы не хотим, чтобы кто-то знал. — Ладно. Да, я никому не расскажу, конечно, но… разве это поможет? — Поможет? — недоуменно спросила Гермиона. — Поможет с чем? — Справиться. Пережить то, что случилось. Вы думаете, это поможет? Гермиона с Джорджем переглянулись. Они вовсе не думали, что помогают друг другу справиться со смертью Фреда. Они просто были вместе и старались не размышлять об этом. Заметив их растерянность, Рон торопливо продолжил: — Слушайте, я хотел, чтобы вы сошлись. Я имею в виду, вы же оба… оба любили Фреда. И я думал, что вам это поможет. Но поцелуи… это слишком, разве нет? — Мы сами не знаем, Рон. Нам просто так легче. Вдвоем. Понимаешь? — Да. Я просто… когда увидел вас вместе, подумал, что это Фред. Что он жив. Это глупо, я знаю, но… потом понял, что это Джордж, поэтому и ушел. Растерялся. Гермиона удивленно посмотрела на друга: она и не думала, что разочарование в его глазах относилось не совсем к ним. Рон не знал, куда себя деть: глядя на Гермиону и Джорджа, он не мог придумать, что сказать. Всю ночь и потом весь рабочий день он пытался осознать, что они теперь вместе, но у него никак не получалось. Принять Фреда и Гермиону ему сначала тоже было сложно: слишком уж разными они казались. Но представить, что Гермиона, разбитая после гибели Фреда, смогла быть с Джорджем, он и вовсе не мог. Ведь дело было даже не в предательстве — Рон и не думал, что Гермиона с Джорджем предают память Фреда — но близнецы были слишком похожи, и Рон надеялся, что Гермиона не искала в Джордже замену Фреду. Если бы прошли годы со смерти Фреда, и Гермиона и Джордж смогли это пережить, то в их союзе не было бы почти ничего удивительного. Но сейчас Рон знал наверняка: ни брат, ни подруга не справились с гибелью самого близкого человека в их жизни. Они не были готовы к новым отношениям, и тем более друг с другом. Что, если они вовсе не помогут друг другу, как он думал сначала? Что, если они утянут друг друга на дно? Если Джордж сорвется и начнет пить — Гермиона начнет пить вместе с ним. Если Гермиона уйдет с головой в работу — Джордж не будет знать покоя вместе с ней. И это уже происходит, происходит у него на глазах! Он волновался за них. Вот, что он чувствовал на самом деле. Но разве он мог решать за них? Гермиона отучила его от этого давно, когда только начинала встречаться с Фредом. Не давать ей советов в личной жизни — таким было негласное правило, если он хотел избежать ссор. Советовать что-либо Джорджу было тоже бесполезно. Конечно, он бы не сравнился в упрямстве с Фредом или Гермионой, но твердо занимал третье место самых упрямых людей в жизни Рона после этих двоих. — Будьте осторожны, — сказал в конце концов Рон. Это все, что он мог им посоветовать. И потом, не удержавшись, добавил: — Я переживаю за вас. Гермиона с Джорджем наперебой стали объяснять, что они все контролируют, что они в порядке, что они знают, что делают. Рону оставалось только кивнуть. Он пообещал, что никому не расскажет, попросил их заботиться друг о друге и ушел, оставляя их наедине. Уже на улице он обернулся посмотреть на магазин и увидел их тени в окне: они обнимались.