***
Джин тихонько приоткрывает дверь, заглядывает в палату. И не верит своим глазам. Он готов был увидеть всё, что угодно. Готов был успокаивать их обоих или каждого по отдельности. Готов был с каждым поговорить, лишь бы помочь. Но то, что он видит, не может не вызвать улыбку. Его помощь тут не нужна. Тэхён, запечатанный в гипс, одной рукой обнимает Чонгука, утыкающегося ему в шею. Джин отмечает и ещё кое-что. Плечи Чонгука ходят ходуном. Доносятся глухие всхлипы и тихий голос Тэхёна: — Не плачь, пожалуйста. Смотреть дальше просто неприлично, поэтому Джин так же тихо закрывает дверь и прислоняется к ней спиной. — Да ладно… — шепчет себе под нос. Если ему не изменяют зрение и слух, то Чонгук действительно плачет.***
Джин возвращается к парнями как раз к концу истории Намджуна. — …и это только то, что я заметил. На набор реакций и поведение человека в адекватном состоянии не похоже совсем. Джин говорит, это паническая атака. — Ну, ты сам как думаешь, что у него может быть? Депрессия? — Чимин, я не психиатр. Я не могу даже предполагать. Всё, что я могу, это вовремя заметить странности в поведении. Но я и с этим не справился. Если анализировать, он такой почти всегда был. — Да нифига, он тусовался с нами раньше. Вечно ныл, что от нас одни проблемы, но спокойно относился к людям вокруг. Поржать мог нормально со всеми. Не знаю, мне кажется, последние пару лет только он совсем странный стал… — Ага, и мы в любом случае только сейчас это заметили, — Джин горько усмехается. — Намджун прав, психиатров среди нас нет. Не будем делать никаких выводов, это только ему навредит. Да и нам тоже. — Откуда ты знаешь, что делать во время панической атаки? Это же она была? Джин молчит пару минут, раздумывая, стоит ли говорить. Провожает взглядом маленькую медсестру в пуховике, бегущую куда-то с кучей папок в руках. И наконец отвечает: — Опять же, я не врач, а по своему опыту судить глупо… Но у меня были атаки, я в школе боролся с ними около года. Когда увидел, сразу узнал симптомы. Ну, и как-то пытался делать то, что мне всегда помогало. По крайней мере в этом я уверен — это точно была она. Парни смотрят на Джина во все глаза. — Ты не говорил никогда… — Чимин становится серьёзным. — Ну что, надо было всем бегать рассказывать? — снисходительно улыбается Джин. — В этом нет ничего крутого, я как-то не привык романтизировать свои болячки. Хосок знает. Он видел пару раз. — Жесть. Пацаны, как вам поездочка? — Намджун зарывается пальцами себе в волосы. — Кстати, я на девяносто девять процентов уверен, что Чонгук сейчас плачет в палате у Смэша, — внезапно выдаёт Джин. — Даже на сто. Парни вскидывают головы. В глазах шок. Чимин уже не скрывает того, что разбит, он прячет лицо в ладонях. Эта ситуация просто выбивает из-под ног почву. — Я в шоке, бля… — приглушённый шёпот. — Я хотел позвонить Хосоку. Нужно объяснить всё, чтобы помог уговорить малого сходить к психологу. Или к психиатру. К кому там надо, в общем, — заявляет Намджун. — Давай. И будем решать, как поедем в Сеул. Нужно что-то со Смэшем придумать. Не оставлять же его тут.***
Чонгук давно принял решение, как будет действовать дальше. Ещё в тот момент, когда они с парнями только выдвигались в больницу. У него уже болят глаза. Перед Тэхёном стыдно, стыдно, стыдно. Он чувствует тёплые губы друга на своих волосах. Его руку, поглаживающую шею. Вот опять. Опять пытается успокоить, сделать приятно, дарит ему это своё тепло. А Чонгук его покалечил. Он поднимает голову, прижимает ладони к лицу, размазывая слёзы. И севшим от рыданий голосом спрашивает: — Ты сможешь… кататься? — а на глазах уже закипает новая жгучая волна. Тэхён ловит слезинку, катящуюся по щеке Чонгука, большим пальцем. Отмечает, как тот едва заметно льнёт к прикосновению. — Ну конечно смогу, малой, — грустно улыбается. «Он и правда думает, что ничего важнее этого не бывает?» Чонгук почти справился со слезами. Больше не рыдает, только иногда одинокие слезинки срываются с глаз. Это уже, конечно, и рядом не стоит с той истерикой, которая была до этого. Смотрит на его руку, которую он опустил на одеяло. В глазах сомнение. Но затем осторожно прячет её в своих ладонях. — Чонгук, ты не обязан, не надо. Мои чувства — это мои чувства, — начинает Тэхён, пытается руку отнять, но Чонгук не позволяет. — Не нужно думать, что ты должен мне что-то. Прости меня за то, что поцеловал тебя, я реально не подумал тогда даже о том, каково тебе потом будет. Я… я расскажу сейчас всё, ты меня выслушай, ладно? Только, пожалуйста, не плачь, хорошо? — дожидается кивка. — Прежде всего запомни… я всегда хотел проводить с тобой время не потому, что у меня появились к тебе чувства. Окей? Да, я радовался этим моментам как-то по-особенному. Но в первую очередь ты всегда был и будешь моим лучшим другом. И этим я руководствовался, когда выбирал твою компанию. Ещё я начал замечать твои странности… в поведении. И решил, что буду рядом. Я просто хотел приглядывать за тобой, — глаза Чонгука снова наполняются слезами, и Тэхён решает отвлечься от истории. — Чонгук, просто ради интереса, когда ты в последний раз плакал? — смотрит с подозрением. Чонгук усмехается сквозь слёзы, улыбается, обнажив зубы, и смотрит прямо в глаза. Тэхён отмечает, что от этого зрелища грудь сдавливает. Очень больно. Он гладит ладонь Чонгука большим пальцем. Осторожно, ласково. — Лет тринадцать назад, — отвечает Чонгук, а у Тэхёна округляются глаза от удивления. Тринадцать, мать его, лет. — Что, даже… ни от фильмов, ни когда один оставался, ни когда собака там, например, умерла? — Нет, Тэ. Я был во втором классе, когда понял, что если плакать, то слёзы обязательно попадут на тетрадь, всё растечётся, и придётся потом переписывать. Чтобы была идеальная оценка. Я не хотел переписывать. Запретил себе плакать. И как-то со временем понял — без слёз лучше, они только мешают. Не знаю, что со мной сейчас… поломался, — на последнем слове Чонгук тихо всхлипывает. Тэхёну опять больно. Они впервые так откровенно разговаривают. И за пять минут разговора Тэхён испытал больше боли, чем от всех телесных повреждений вместе взятых. — А когда… когда ты понял? — шепчет Чонгук. Тэхёну не нужно гадать, что именно тот имеет в виду. — Два года назад. А окончательно принял это всё перед тем, как ты ключицу сломал, — усмехается. — Потом скрывал. Мне кажется, я ни разу не спалился. Я как только ни пытался в себе это давить, Чонгук. В этот раз… я не знаю, у меня уже просто крыша ехала, может быть, потому что у меня давно не было, я фиг знает, я смотреть на тебя спокойно не мог, — Чонгук смущается и опускает глаза.— Ты не представляешь, что у меня в голове творилось, когда я тебя видел. Я даже, блять… только не смейся и не говори, что тебе противно, я этого не переживу. Я в первый же день подрочил на тебя, клянусь, первый раз за два года. И с того момента всё по пизде пошло, — Тэхён зажмуривает глаза. Говорить правду, так всю полностью. — Поэтому я и решил от тебя отлипнуть немного, дать тебе возможность общаться с остальными парнями. Жестоко было, не спорю, но я и подумать не мог, что ты так обидишься. Я ведь всегда думал, что навязываюсь тебе больше, чем ты в этом нуждаешься. И вчера... — тяжёлый вздох. — Прости вот за это, действительно, прости. Я выпил, осмелел, разозлился, что ты разговаривать не хочешь. И сделал то, чего хочу я. Я и подумать не мог, что ты… — Что я отвечу, — как гром среди ясного неба. Чонгук поднимает глаза к потолку, часто моргает, прерывисто выдыхает, трёт лицо руками и снова берёт его руку в свои. — Да, я не ожидал, меня повело, ну и… — Тэ, ты не должен извиняться за это, — Чонгук смотрит твёрдо. — И я не гей, Тэ, — Тэхён уже было открывает рот, чтобы снова повторить, что не собирается ничего от него требовать. Но Чонгук продолжает: — Я не гей. Я долбоёб, который тебя чуть не убил. Но мне понравилось. Поцелуи… я имею в виду, — опускает глаза. — Я не знаю, может, я би. Не знаю. Меня никто никогда так не целовал. Я никогда таких ощущений не получал. Ты завёл меня с полпинка. Я от каждого прикосновения задыхался, — Чонгук качает головой. Тэхён внимательно следит за ним. — Мне бы «спасибо» тебе сказать. Я такого, как вчера, никогда не испытывал. Но у меня проблемы. Не знаю, с чем. С головой. Джин вроде бы понимает. Спроси у него потом. Я никогда не притворялся, что я ничего не чувствую, Тэ, — тяжёлый взгляд в глаза, — я на самом деле ничего никогда не ощущал. И в физическом плане тоже. Вплоть до вкуса. Горячее, холодное — это тоже периодически пропадало. У меня в жизни было три вещи: раздражение, спокойствие, это с тобой, в основном, и адреналин. Я готов был себе все кости переломать, только чтобы хапнуть его побольше. Со спокойствием, впрочем, так же. Как-то балансировал между этими тремя понятиями. Потом спокойствие отняли. И всё, я сам себя не помню. Я готов был обматерить каждого на этом сраном склоне, лишь бы всё было, как обычно. Меня раздражало абсолютно всё. Я не могу сказать, что сейчас что-то кардинально изменилось. Но я сорвался, научился плакать, судя по всему, — мимолётная улыбка, глаза снова опасно блестят. Чонгук прижимает руку к груди, а Тэхён поражается — кажется, тот сказал ему сейчас больше слов, чем за всё время общения. — Вот тут сегодня что-то сломалось, Тэ, мне больно, очень больно, от самого себя, я никогда себя ни за что так не ненавидел, — слезы всё-таки срываются из глаз, снова текут по щекам. Чонгук секунду видимо колеблется и прижимает его запястье к губам. И целует. — Прости меня, — тихий шёпот. Тэхён прикрывает глаза от приятных ощущений, снова притягивает к себе Чонгука. Он не будет его сейчас целовать. Теперь не стоит торопиться. К тому же усталость ужасная, организм просто отказывается существовать в этой реальности, жутко клонит в сон. Чонгук вкладывает в эти лёгкие, невесомые поцелуи все свои извинения, всё, что сказать не получилось. И снова уютно устраивается на плече Тэ и шмыгает носом. Он почти хочет, чтобы тот снова его поцеловал, тогда всё точно встанет на свои места. Должно встать. Но друг не торопится. И тут Чонгук замечает — Тэхён уже едва балансирует на грани сна. — Тэ, почему ты засыпаешь? — Чонгук дёргается, чтобы подняться, в голосе паника, но Тэхён удерживает его. — Малой, у меня сломана ключица, а не сердце прострелено. Я питался одним кофе три дня. И вот это, — кивает головой в сторону стоящей рядом капельницы, — достаточно сильно усыпляет. Я не умираю, просто спать очень хочу. Сердце Чонгука пропускает удар. Тэхён улыбается, и он такой красивый. Даже с пластырем на пол-лица. Чонгук гонит от себя эту мысль. Но не отрывает взгляда от лица Тэ, постепенно оно расслабляется — уснул. Уснул, улыбаясь, обнимая его за плечи. Между ними только-только что-то прояснилось. Уснул, не зная, что они навряд ли теперь скоро увидятся. Чонгук поднимается с кровати. Долго смотрит на Тэхёна, запоминая каждую деталь. Легко касается пальцами длинных мягких ресниц. «Всегда хотел так сделать»***
Парни сидят на лавочке в коридоре. С лица Чимина пропало воинственное выражение. Все трое упорно прикидываются, что не замечают распухшего от слёз лица. Он улыбается им. — Мы договоримся с врачами и, думаю, будем решать, как транспортировать его в Сеул… — начинает Намджун. — Я поеду домой, соберу наши вещи, вещи Ви сюда привезу? Чтобы мы не копались в доме потом, — скорее утверждает, чем спрашивает. — Но… — Хосок завтра возвращается, — тихо говорит Чимин, следя за его реакцией. «Уже вызвонили» — Класс, ну, я поехал, — бросает Чонгук уже на ходу. — Это нормально — его вот так отпускать сейчас? — спрашивает Джин. — Он, наверное, один побыть хочет. Ты видел его лицо? Давайте подождём, в случае чего, будем звонить и минут через тридцать за ним кто-нибудь поедет? Чонгук быстро идёт по коридорам больницы. Ему нужно попасть туда, куда приезжают машины неотложки. Он соберёт вещи Тэхёна и отправит сюда на такси. А сам уедет обратно в Сеул. На Мёндон. Сейчас. Он разберётся с собой без помощи Хосока. И если сможет, обязательно опять вернётся к Тэхёну, и снова будет извиняться теперь уже ещё и за то, что оставил. Потому что Тэхён его не оставлял никогда. Чонгук забирает из отделения неотложки доску Тэхёна. Скользяк сильно пострадал ото льда. Нужно будет заливать много парафина. Ну ничего, её он заберёт с собой. И обязательно вернёт целой. Он не дурак. Он не верит в сказки. Не верит, что после такого можно просто взять, посмеяться и забыть. Тэхён-то, конечно, его уже, скорее всего, простил. По-другому не может. А Чонгук себя не простил. И пока он чувствует себя так, что в любой момент может забыть, как пользоваться эмоциями, к Тэхёну не подойдёт и на километр. Когда этот самый уютный в мире парень с платиновыми волосами стал самым дорогим приобретением в жизни Чонгука?