Спичку дважды не зажжёшь.
— Куда мы, чёрт возьми, едем? Впервые за пятнадцать минут молчание было нарушено. Это Круспе подал голос, резко подняв голову, до этого сонно подпёртую ладонью. Всё это время он устало смотрел в окно, не разбирая дороги, и клевал носом. Его быстро сморило под весенним солнцем, поднимающимся с каждым днём всё выше и выше. Высящееся почти над головой солнце указывало на скорое приближение лета. Есть в каждом месяце такие числа, когда, вроде бы, начался он недавно, но скоро должен закончиться. Семнадцатое мая для всех, кроме школьников, обычно кажется именно такой датой. Прошло чуть больше двух недель, а лёгкое летнее дыхание уже лежит у всех на устах, дразня — попеременно то отдаляясь, позволяя остающейся всё дальше зиме накинуть последние сети прохладного ветерка, то приближаясь совсем вплотную. Однако таких дней, чтобы хотелось выбежать на улицу в майке, раскинуть руки навстречу солнцу и закричать "Лето началось", ещё не было. — Повторяю для тех, кто в танке, Рихард, — терпеливо, но достаточно издевательски произнёс Эмануэль гнусавым голосом, откинув голову назад, на спинку кресла. — Мы едем решать дела по альбому. — А какое сегодня число? — нахмурился немец, выжидающе глядя на группу из своего угла, куда забился, чтобы его оставили в покое. — Семнадцатое. "Ой бля..." — в сердцах воскликнул бы Цвен, если бы из-за усталости и крайней степени подавленности у него не вышло бы это тяжёлым вздохом. Он поспешил закрыть лицо ладонью, растирая лоб до такой степени, что кожа натягивалась до боли. Почему-то от этого становилось чуть-чуть легче. Будто невидимый стрессовой обруч на голове переставал давить с такой конской силой, ненадолго отпуская подышать. Дома Круспе сидел в похожем положении по часу, а то и больше. Благо, никто ему, относясь с пониманием, не мешал. Кусь нервно болтала ногой, поставила её на пол, подняла пятку и пружинистыми движениями сотрясала с такой скоростью, что и плодящимся кроликам впору завидовать. Её всё ещё воротило от произошедшего за один день. Одиночке от такого наплыва событий стало дурно, и тяжёлый круглый ком в горле ощущался всё сильнее. Тряхнув головой, она невнимательно оцепила всех в салоне взглядом. Тилль сидел, широко разведя колени, и опирался на них локтями, держал в руках листок с текстом одной из песен с нового альбома. Лицо у него было самое сосредоточенное, хотя мимикой совсем не отличалось от повседневного расслабленного выражения. Раздумья Линдеманна ощущались в комнате как большой орёл, приземлившейся к нему на колено. Этот орёл медленно поворачивал свою строгую точёную голову и, как живой, смотрел на всех горящими краснотой глазами. Опасная, хищная птица, скрывающая за своей благородной мужественной наружностью внутренних демонов, которых нужно подкармливать свежей плотью. Исподтишка в его лист заглядывала Джули. Она старалась вытянуться ровно, жеманилась, но глаза её всё-равно устремлялись в сторону Тилля. К размышлениям Миллер, чей мозг работал всегда, казалось, на все сто, вставляла глухие умные уханья белая с редкими чёрными вкраплениями на голове сова, распушающая оперение с каждым "У-ху-у". Изящно сложенные крылья порывались подняться, сова была беспокойна, но хозяйка будто одной силой мысли удерживала её подле себя. Пауль, не способный в такой ответственный и беспокойный день усидеть на месте, ворочался и подпрыгивал на месте в ожидании, что кто-нибудь что-нибудь скажет, однако его надежды так и оставались лишь надеждами. Уже прошло пятнадцать минут, а никто, кроме Круспе, не проронил ни слова. Вокруг Ландерса носились соловьи. Их было немного, всего три-четыре птички, но они голосили наперебой друг другу, сливая песни воедино. И сам Пауль словно следил за ними, вслушиваясь в каждую мелодию с улыбкой. Ему было ужасно интересно за ними наблюдать. Рядом с угрюмым, но по-своему прекрасным Кристианом во весь свой большой рост — почти до потолка — стояла тонкая иссиня-белая цапля. Она открывала длинный клюв, когда хозяин в очередной раз вздыхал и подавался было вперёд, будто хотел встать и уйти, однако на деле идти ему было некуда. Длинные чёрные ноги сознательной птицы с умной мордой то и дело подгинались, уходя острыми птичьими коленками назад. Шнайдер был внешне спокоен. Он старательно смотрел в окно, положив руки на колени ладонями вниз. Но итог его внутренних диалогов было уже не обратить вспять. Кусь отчётливо увидела чёрного грифа, деловито чистящего перья. Его не самая длинная шея, усыпанная короткими торчащими во все стороны перьями, оканчивалась пышным чёрным шарфом, срывающимся на концах в светлую охру. Для падальщика, этот индивид был очень чистоплотен. Своего нового спутника — сменил ход своих мыслей барабанщик недавно и, как было видно, не привык к его постоянному надзору; именно так, гриф командовал им, а не он грифом — Дум презрел, а потому отвернул голову, как только птица попыталась ухватить его за складку футболки. Оливер, не отрываясь, смотрел на Ал и не стеснялся этого. Грациозный приглаженный аист с перьями, нисходящими от белого к чёрному и похожими на продолговатые листы какого-нибудь невероятного дерева, повторял его взгляд, держа ровно алые, что свойственно для всей породы, ноги. Изредка щёлкал клювом, будто намеревался подойти, предпринимал даже такие порывы, но после стих, продолжая неподвижно, словно статуя, наблюдать за Кусь вместе с Оливером. Рихард сидел, отвернушись к окну. На его колене сидел ворон, достаточно умный на вид. Птица медленно окидывала настороженным взглядом территорию, контролируя любые выпады в сторону хозяина. Круспе будто тоже видел его, вызываясь погладить по иссиня-чёрным холодным перьям. От них исходила немая угроза. Цвен был подавлен, а его тяжёлые тёмные, как глубокая ночь, мысли защищали его, нашёптывая на ухо, что все вокруг предатели, готовые понести его на костёр в любое мгновенье. В немой грусти гитариста читалось отчаяние, которое он просто не знал, куда и кому излить, а потому копил в себе, невзирая на то, как это опасно. Долго же он, верно, с ним таскался — с этим вороном —, раз тот стал почти осязаем! У них был образцовый симбиоз. У самой Алисы мысли летали в воздухе обильными стайками колибри. Никто даже при большом желании не смог бы упорядочить среди них всё таким образом, чтобы проследить ход размышлений девушки. Их всегда было много, они всегда летали вокруг. Незамедлительно подлетали к тому, о ком она в данный момент думала, жались ближе, тёрлись, жужжали над ухом. Но стоило рассудку затуманиться горем, помутниться от боли, стоило начаться истерике, как эти милые и на первый взгляд безобидные птички облепляли обидчика и впивались хоботками под кожу, самые экзотичные обвивали длинными хвостами, стягивая конечности, будто стальными прутами. Иногда, в дни особого упадка сил, они нападали и на саму Кусь. Цветастые и назойливые колибри. Плохие колибри. Вдруг ворон громко низко гаркнул. Ал резко вздрогнула и вытянулась от неожиданности, приняв этот звук за скрип. Оливер всего лишь на мгновенье повёл бровью, прослеживая траекторию её взгляда в надежде обнаружить раздражитель. Чёрная костлявая птица потянулась, широко взмахнула крыльями и перебралась к Кусь. Той понадобилось мужество и стойкость, чтобы не взвизгнуть. Она посмотрела, как ворон опускается на её колено, обхватывая когтями чувствительную коленную чашечку. Лапы у него были внушительные. Следом ворон, раскрыв ровный гладкий клюв, издал какой-то странный звук, отдалённо похожий на какое-то знакомое человеческое слово, которого девушка уже давно не слышала. — Кр-р-рси-и-и. Кр-р-рси-иа-ая! — он будто только приноравливался к этому слову, только учился подражать голосу Круспе. Алиса неуверенно поёрзала на месте. Птица переступила ближе, придвигаясь красивым, но острым клювом к её лицу. Гитаристка почувствовала перекат холодных перьев и медленно отвернула лицо. Ворон приоткрыл клюв, вытянул шею и... Острый кончик клюва поддел прядь волос, осторожно перебирая. Аккуратные действия привели Ал в замешательство. Колибри сгрудились вокруг, удивлённо порхая вокруг и опасаясь приблизиться. Девушка была не просто напугана. Действия птицы, от которой ждёшь чего угодно, сковали её движения в ноль, оставив лишь дрожать, не двигаясь с места. К счастью, эта мука продлилась недолго. — Мы на месте! — объявил Эмануэль, оборачиваясь с переднего сидения. Все будто опомнились, оживились. Рихард, сидевший ближе всех к двери, поспешно вышел из машины. Ворон звонко гаркнул и выпорхнул за ним, взлетая куда-то ввысь. Остальные участники поспешили за ним, следом и их птицы. Кусь не могла понять, действительно ли всё так, или же это первые звоночки, приглашающие сделать визит к психиатру — галлюцинации. Так или иначе, Джули спустила ножки, обутые в удобные кроссовки, на асфальт, Алиса поспешила за ней. Она оставалась последней в машине. Все терпеливо ждали девушек. Впереди выросло здание, разительно отличающееся от остальных. Оно явно было на пару этажей повыше, в более строгих тонах, а двери и окна напоминали обычные офисные. — Что это? — предусмотрительно поинтересовалась Миллер. Ей такое в Берлине приходилось видеть впервые. Она проявила любопытство, чтобы чем-то занять обременённый переживаниями от стрессовой ситуации мозг, а заодно и язык Фиалика. Может быть он даже расскажет что-то интересное. Кусь задрала голову. Широким кругом прямо над ними летала и билась в воздухе ещё целая стая воронов. И она безошибочно определила, кому же они принадлежат. Крики и шум крыльев угнетали её. Некоторые птицы выглядели очень даже откормленными. Девушка покосилась на Круспе сочувственным взглядом. — Пойдём, по дороге расскажу, — пообещал Эмануэль. Миллер согласно кивнула, и вся процессия неторопливо двинулась в сторону необычного строения. Ал подошла к Рихарду почти вплотную и молча пристроилась идти рядом. Мужчина шёл, понурив голову и не замечал приближения Кусь, погружённый в свои невесёлые раздумья. Она на голову ниже него, но не стремится тянуться и восполнять пробел. Она огрызается, показывает зубы, где это нужно. Она больше не позволяет никому себя обижать. И быстро учится отстаивать свои границы. С такой бойкой девчонкой будет непросто, но весело. Мысли резко разрывает крик: "Зачем! Зачем мы их взяли!? Они только добавят проблем! Они — совсем другое поколение, кроме разногласий ничего не выйдет!" В чём-то этот крик отражал только его личные опасения и боли. Всё остальное накатывает так быстро, что могло бы сбить с ног. Кого угодно, но не Цвена, привыкшего к таким ударам психики. Начинало слегка потряхивать, пока ещё незаметно для остальных, но нужно было срочно сбежать домой под предлогом чего угодно. Дома можно делать всё, чего душе охота: орать, рыдать, крушить всё в своей комнате или в кабинете, а под конец истерики сесть на пол, откинуться назад, пребольно стукнувшись запрокидывающейся головёшкой об стену, и сидеть так без движения, пока не станет лучше. Цвен представил, как он опять врывается в квартиру посреди дня, безусловно, перепугав детей и всех, кто там только будет в тот момент, не разуваясь залетает в свою комнату, как вихрь, хлопает дверью, а потом в скованной ужасом тишине чётко раздаётся его приглушённый душераздирающий крик. Как он сначала резво подходит и первым делом скидывает всё со стола одним махом, разбивая вдребезги стёкла в рамках с семейными фотографиями, которые будет потом судорожно грести руками, резаться, клясться, что купит новые, без стёкол, пока от боли в ладонях по щекам ползут дорожки слёз. Как он пару раз переворачивает прикроватную тумбочку, едва не приземлив себе на ноги. И как, может быть, разбивает в очередной раз зеркало в завершающем порыве злости на самого себя. А потом от усталости и отчаяния садится и рыдает, предаваясь самоненависти, боли и разочарованию. Этот момент, когда всё стихает, так похож на оргазм. До него всё кажется идеальным, идущим по плану, приличным, приятным, но после него Цвен опять скатывается до самого дна, всё кажется отвратительным, он сам себе кажется мерзким и падшим. Он клянётся, что больше никогда не повторит этого. Но, так же как и к сексу, он возвращается к своим истерикам. Не по своей воле, а как наркоман, он возвращается к тому, что ему противно, ради одного момента. Ради пика. На секунду он, шедший только по инерции с замутнёнными глазами, забывается и всхлипывает. Кусь оказывается достаточно чуткой на слух. И странная, невиданная раньше пелена на его глазах кажется ей необычной, но чуть знакомой. Она неуверенно и настороженно сокращает дистанцию, жмётся к нему, замедляя шаг, чтобы Цвен пришёл в себя, обвивает его руку своей, как виноградной лозой, и сцепляет пальцы. Её ладонь — правая — тёплая и гладкая, но немного сухая. Девушка хочет утешить, не более. Рихард не может ей довериться, потому что не доверяет никому, кроме себя, а сейчас он и в себе не уверен. На секунду ему кажется, что сейчас он увидит в глазах Кусь искру любви, которой ему будет достаточно для кратковременного спокойствия. Но он не хочет превращать всё в очередной бесконечный круг, из которого ни ему, ни Ал никогда не выбраться. Потому даже не смотрит в её сторону. Девушка прижимается к нему, как кошка, устраивает голову на плече, неловко трётся, хочет забрать себе хотя бы половину его страданий. Но Круспе знает — даже половины того кошмара, в который он себя загнал, она не вынесет. Не замечая мучений парочки гитаристов, группа продолжала неспешное движение к зданию, откуда они вскоре выйдут уже преодолевшими ступень седьмого альбома. Шли прогулочным шагом, однако Рихард с Ал отставали, чего совершенно не заметили их друзья. Джули стремилась поскорее оставить дистанцию, чтобы помочь Кусь перенести непривычную стрессовую ситуацию в её привычном "бульоне" — скупом одиночестве, когда единственное, что бурлит, это невысказанные мысли. — Сейчас мы идём смотреть, как опубликуют седьмой альбом. Хельнер в нём участия не принимал, да и предыдущий вышел десять лет назад... — менеджер задумчиво потёр подбородок, но тут же вновь просиял своим несгибаемым оптимизмом: — Впрочем, всё должно пойти по плану. Мы подключили все стриминговые сервисы, реклама была достаточно показательной. Всё пройдёт как по маслу! — Он уже не нуждается в правках? — уточнила на всякий случай Джули. — Нет, — помотал головой Фиалик, но как-то неуверенно. — Надо свериться с графиком. Сегодня я его оглашу. — До тура от нас что-то требуется? — поинтересовалась девушка, дав себе слово, что это последний вопрос, иначе она точно будет чувствовать себя маленькой школьницей, впервые пришедшей на урок к старшему классу. — Там есть пара пунктов, — подтвердил Эмануэль. — Но о них позже. Вокалистка кивнула. Ей нужно было всё-таки переварить всё происходящее, а не откладывать в долгий ящик, ибо начинало подступать ощущение, что окружающий мир отдаляется-отдаляется, а вскоре зайдёт за горизонт. Она подумала, что было бы неплохо записаться к психологу. Но вот только как ей найти англоговорящего, а ещё лучше — русскоговорящего специалиста в Берлине, где у неё совсем нет связей? Самым лучшим вариантом кажется спросить помощи у Алисы, может та тоже задумается о поправке своего ментального здоровья, которая ей нужна уже давно. И только с появлением подобных мыслей Миллер заозиралась в поисках Кусь. Обернувшись, она увидела, как подруга идёт, мило приникнув к Рихарду, с которым несколько дней назад бодалась. Шли они медленно, как пожилая парочка, маленькими шажками, но, как бы не было неудобно, не расцепляли рук. Едва слышно фыркнув, Джус отвернулась и едва успела решить, что спросит позже. Неясное чувство выбилось на передний план, заслоняя собой всё вышесказанное. У девушки даже не было никаких мыслей или фразочек относительно этого чувства. Оно было явно негативным, но оформить его как следует Джули не удалось. От вида мило идущих гитаристов не то скрипели зубы, не то хотелось ощетиниться. "Не терплю бестактных нетолерантных свиней!" — передразнила Миллер. — "Так какого хрена ты идёшь с ним за ручку, не закипая от негодования?!" Может быть это была ревность. Джули о ней не вспомнила. Но некоторые ревностные чувства она определённо испытывала. Как тут не испытать, когда сначала появляется какая-то условная подруга, с которой они уже годы не общались, а Ал спокойно приняла то, как эта подруга приняла её в штыки, а потом её главный "враг" стал тем, с кем она идёт под ручку по улице, не обращая внимания на Миллер. Как она может? У Джус возникает стойкая мысль, что Кусь готова проводить время с кем угодно, лишь бы не с ней. — Ну как у вас тут? — с порога спросил Эмануэль, направляясь к Хельнеру. Тот медленно обернулся и сделал несколько шагов по направлении навстречу. Больше ему и не нужно было, так как шаг у Фиалика был внушительный и резвый, он вмиг оказался рядом с продюсером. — Всё почти готово! — на удивление бодро воскликнул Якоб, ему, видимо, тоже было невтерпёж поскорее увидеть этот знаменательный момент. Ал и Рихард осторожно переступили порог. Они шли последними, не спеша, с некоей опаской. Кусь, как большая мама-кошка, ведущая своего котёнка, оглядывала дорогу с недоверием к новому месту, нервно дёргала носом, словно принюхиваясь, а уже потом шла вперёд. Один лишь жест кардинально изменил её образ: девушка втянула голову в плечи, ссутулилась и вытянула шею вперёд. Расслабленное её лицо опустилось, глаза утяжелились большими нависшими веками, которые обычно она прятала, подняв брови, а уголки губ неумолимо поползли вниз. Она выглядела жутковато, да и лет прибавилось добрых полтора десятка. Круспе трясло крупной дрожью, но отнюдь не из-за волнения перед выпуском альбома, он больше был не в силах это скрывать. Так они и шли вместе. Такими странноватыми жутковатыми людьми пугают детей, да и на Хеллоуин им не нужны никакие костюмы. Хельнер провёл группу к нескольким мониторам, где всё уже было относительно готово. Ал и Джули никогда не доводилось видеть подобное. Первая даже отпустила руку Цвена и подошла ближе, заворажённо глядя на быстро печатающуюся одним из помощников строку. Это был уже финальный штрих. Миллер не могла больше думать о чём-то другом. Сейчас, наверное, последует долгий процесс загрузок, заполнений каких-то полей, электронных документов, и они застрянут на пару часов в этом офисе. Но всё-таки какой знаменательный был день. Десять лет ожидания не пройдут для фанатов даром. Такой замечательный альбом, такие чудесные песни, а музыка!.. Какая музыка! — Ёп твою... — Кусь замерла на месте. По комнате полилась красивая мелодия, похожая на замедленный перезвон колокольчиков. Затем девушки услышали вступление барабанов и гитар и постепенное нарастание. Ал определённо впечатлило такое начало. — А почему секс? — вдруг спросила она, подсаживаясь ближе к колонке. — Чё это они такое опять придумали? Её съедало любопытство. Девушка вслушивалась в каждую нотку, пока наконец не дождалась первых слов. — Надеюсь, будет клип типа Pussy, — усмехнулась Миллер, сидя на некотором расстоянии — на кровати. "Надеюсь, не будет, — взмолилась она про себя, подобные эпатажные выходки её совсем не прельщали." Кусь от чего-то вздрогнула, а потом разразилась визгливым смехом. — Ну да! — в перерыве между подвизгиваниями выкрикнула она. — В их возрасте только порно и снимать! Джули покоробило. Насколько просто её подруга произнесла непривычное для стилистки слово! Джус не сразу смогла опознать его и вспомнить, что оно значит. А вот Ал... Ал кидалась такими словами запросто. За те несколько дней, что они жили вместе, подруга от неё наслушалась всякого. Главное, чтобы эта её раскованность в общении не сыграла с ней злую шутку... — Ещё пару минут! Всё почти готово. Эмануэль подсуетился больше обычного. Якоб же стоял несколько в стороне вместе с группой и с умилённо поднятыми уголками губ смотрел на его мельтешение. Все приободрились, услышав, что осталось недолго. День выдался действительно тяжёлым, потому каждому не терпелось поскорее попасть домой. Они обступили мониторы. Один из помощников окликнул Фиалика. Джули не разобрала его резвого немецкого говора, хотя пыталась выцепить знакомые слова. — Можно запускать! — сообщил он с неподдельным восторгом, который тут же, впрочем, схлынул с его лица. — На всех платформах. Всё готово. Менеджер тут же подлетел к нему на всех порах, нервно потирая руки. — Ну что? Правда готово? Якоб сделал несколько расслабленных шагов, подзывая всех за собой. Группа сгрудилась у мониторов, оцепенев в ожидании. Даже Рихард, сопровождаемый еле переставляющей ноги Ал, подошёл немного ближе, вытянувшись от напряжения. Сейчас им с гитаристкой было явно не до альбома. По этой парочке психиатр плачет. Убедившись, что все смотрят, Фиалик наконец дал команду. — Вперёд! Мужчина, сидевший у среднего монитора, ввёл ещё пару каких-то строк, но это было до того быстро, что никто и не заметил. Подождав всего одно мгновенье, он нажал "ввод". На всех экранах вспыхнуло одинаковое окно, в котором без труда можно было узнать загрузку. Однако пропало оно так быстро, что едва ли кто-нибудь успел бы увидеть, было ли оно на каждом экране. Джус успела только моргнуть, как Шнайдер и Пауль, слева и справа от неё, радостно выкрикнули какое-то резкое слово. По взрывающейся радости в воздухе можно было понять, что это какой-то аналог русского "Ура!". Вокалистка поспешила повторить за ними, а потом расплылась в улыбке. Не такое уж плохое окончание дня! Все принялись друг друга поздравлять. Миллер не знала точно, какие отношения были между членами группы последние десять лет, после выхода последнего альбома, но по схлынувшему напряжению можно было догадаться, что значил этот день для немцев. Лицо Тилля заметно смягчилось. Он заулыбался, сгрёб Флаке одной рукой к себе, другой попытался ухватить снующего туда-сюда Фиалика, но тот вовремя увернулся, видимо, опасаясь медвежьей хватки фронтмена. Зато под руку попался Хельнер. Продюсер был человеком спокойным, потому даже с места не сдвинулся, пока Линдеманн сам не подтянул его поближе к компании. Пауль обошёл каждого, кто захотел бы стукнуться кулачками за успех нового альбома, он подходил к Джули, та расцвела улыбкой и с участием ответила, и вот очередь дошла до гитаристов, по-сиротски вставших на вежливой дистанции. Ландерс надеялся, что ему удастся расшевелить друга или хотя бы новенькую. Он подошёл к ним максимально открыто, чтобы не вызвать опаски, но Ал тут же пригвоздила его к месту тяжёлым изподлобным взглядом ещё на подходе. Она смотрела долго, протяжно и убедительно. Джус с ужасом подумала, что сейчас она на него шикнет при всех, и всё пропало, она опять станет заклеймированным изгоем. Но не тут-то было. Кусь посмотрела себе под ноги, затем медленно приблизилась. В следующий миг она резко подняла руку, безмолвно предложив стукнуться кулачками. Пауль опешил. Достаточно выразительный взгляд Алисы и её последующий действия никак не вязались друг с другом. Но, не желая испытывать судьбу, он быстро стукнулся с ней и предпринял попытку подойти к Рихарду. Кусь вытянула руку, преграждая путь. Она посмотрела на него ещё раз, отрицательно мотнув головой. Ритм-гитарист всё понял. Круспе стоял, не шелохнувшись. Его прикрытые глаза ясно выдавали усталость. Оставшись без Кусь под боком, которая, видимо, была его единственной опорой, он едва заметно пошатнулся и немного сменил позу. Заметив эту перемену, Ал поспешила вернуться к нему и молча пристроилась рядышком. Их странный временный союз теперь не давал никому покоя, ибо не заметить изменений в том, как они друг с другом обходились, было невозможно. Не в курсе их натянутых отношений были только Якоб с Эмануэлем. Но не могли же гитаристы, правда, так измениться после одного букета и стаканчика кофе? Они оба слишком упрямы для этого. — Давайте я всё-таки расскажу о дальнейших планах, — предложил Фиалик и отметил что-то в толстом блокноте, где и был расписан график на грядущий тур. Миллер поспешила забыть о подруге и её заскоках, обратившись в слух. Никому не будет лучше, если ни Ал, омрачённая горем отравляющего прошлого, ни Джули, готовая кинуться ей на помощь, не будут следить за новыми валящимися градом обязанностями. — Первым делом предупрежу, что первая дальняя поездка не за горами. Двадцать первого мы едем в Англию. Вокалистка чуть не подпрыгнула от удивления. "Так далеко! Через три дня! Надо собрать вещи... — подумала она с ужасом, но потом успокоилась, вспомнив, что большая часть её вещей осталась в Лос-Анджелесе... — Что?! Блять! Все вещи дома!" Девушка постаралась скрыть свои волнения. В конце концов, кого волнуют её вещи? — За день до этого общая фотосессия. И ещё... — Эмануэль покружил карандашом в блокноте, выбирая лучший день; Хельнер ступил ближе и показал на середину недели. — Да, спасибо, — деловито откликнулся менеджер. — Нужно поработать над одной важной вещью с девочками. Это займёт не один день, — он сделал передышку, заодно приводя мысли в порядок; только теперь стало заметно, с каким трудом ему даётся общение на английском для удобства Джули. — Думаю, среда, четверг и пятница будут наиболее подходящими. Впрочем, других дней и не останется. В субботу утром вылетаем в Гильзенкирхен, даём там два концерта двадцать седьмого и двадцать восьмого. Стадион Вельтинс начнут готовить без нас, останется только приноровиться к нему и... как же его... — Проверить звук, — подсказала Ал, не в силах ждать, пока менеджер начнёт щёлкать пальцами в попытках вспомнить нужную комбинацию слов. — Да! Проверить звук, спасибо. Потом... Потом мы летим в Барселону. Первого июня даём концерт. Пятого в Берне, восьмого в Мюнхене... — после этого у него либо окончательно истощился словарный запас, либо растворилось желание подробнее расписывать весь тур, хотя, исходя из его лёгкого отходчивого характера, скорее первое. Менеджер сухо назвал даты концертов и города, где они будут проводиться. От подобного разнообразия разбегались глаза. Предстояло побывать в Париже, Чехии, Испании, Австрии, Швейцарии, Дании, Нидерландах, Бельгии, Швеции, Латвии и, что самое волнительное, в России. Джули пока не взяла в толк, какое усилие надо было приложить, чтобы отказаться от таких активных путешествий на целых десять лет! Она пока была ещё молода, кипела энергией, накопленной из-за оседлого образа жизни, когда она застряла в своём Лос-Анджелесе, прекрасном городе, но абсолютно лишившего её всякого разнообразия. Да и тяжести главной части их работы она ещё не вкусила. Другое дело — Кусь. Она уже спала и видела, как будет опять вылезать из шкуры вон, чтобы заставить себя выйти на большую сцену. Раньше ей доводилось выступать, но... площадки были настолько маленькими, а даже с ними у юной гитаристки возникали проблемы. Когда пришлось всё бросить из-за переезда, она даже позабыла, как тряслась от волнения перед выходом к зрителям. "Явление Христа народу" — шутили так её друзья, ранние "коллеги по цеху", о каждом появлении на квартирниках её группы из четырёх человек. Сейчас она бы многое отдала, чтобы снова это пережить. Маленький дружелюбный бульончик, ради которого хотелось стараться. А теперь что? Кто знает, какие толпы полностью лишённого сострадания просто обслуживающего персонала будут копошиться за кулисами? Впрочем, до этого ещё не дошло. Джули не знала, стоит ли вообще переживать, раз через несколько недель их быстро начнут перемалывать в фарш. Ал не была уверена, что сможет прервать свои мешающие всем переживания до того, как начнётся большая светлая полоса в её жизни. Обеим стоило попытаться. — На сегодня все свободны. Подкинуть до студии? — слова Фиалика были полны заботы, но Кусь заметно напряглась и ещё больше помрачнела. Она покосилась на Круспе, что тот скажет? Рихард молчал и всё ещё не отрывал глаз. Многие начали активно соглашаться на его любезное предложение, но Цвен лишь фыркнул, когда дошла его очередь что-нибудь сказать. — Сам доберусь! — скривился он и быстро развернулся, направляясь к выходу. — Круспе! — Алиса кинулась за ним, вскоре скрываясь за дверью. — Ещё сделаешь что-нибудь с собой, придурок! Но её непрекращающейся заливистой немецкой трели Джус уже не могла понять.***
В длинных узких коридорах, не стихая, играла музыка. Встретить кого-то, чаще — уныло бредущего идеально прямой траекторией, удавалось редко. Девушка с охапкой нотных листов не очень то торопилась к своему кабинету. Занятия на фортепиано давно стали для неё смертно скучной мукой. Несмотря на черепаший шаг, кабинет всё-таки показался перед ней очень скоро. Страдальчески вздохнув, ученица немного потопталась, а потом всё-таки решилась постучать. В следующий миг она уже просунула голову в приоткрывшуюся щель и увидела свою преподавательницу, мирно сидящую за инструментом. Умная девушка, ей было уже четырнадцать, едва окинув комнату взглядом, поняла, что женщина ждала её сначала за столиком, где хранилось множество всяких интересных вещей, которые ученикам запрещалось трогать. Утомившись от ожидания — либо ошалев от наглости опоздуньи —, преподавательница встала, бросив перебирать ноты для начального класса, и пошла к узким высоким оконным рамам, выглядывающим на залитый весенним светом передний двор. Но за такое время разглядывать за окном стало нечего, поэтому старая пианистка присела за инструмент, чтобы скоротать время. — Здравствуйте, Оксана Степановна... — робко поздоровалась ученица, опасаясь, что за своё легкомыслие теперь получит по полной. — Заходи, — строго кивнула женщина, не шелохнувшись. Она даже не посмотрела на девушку, словно хотела наказать своим безразличием. В это время в ещё не слишком большой, но не по годам умной головке вспыхнул стыд. Она несмело переступила порог, закрыла за собой дверь и остановилась на входе. Учительница фортепиано играла и играла. Пальцы её ловко и точно скользили по клавишам, нажимая их ровно так, как надо. Идеально. Музыка под её суровым взглядом сама складывалась так, как должна. От преподавательницы веяло триумфом. Но на вошедшую она всё ещё не обращала внимания, будто той не было. Девушка и сама решила не лезть под руку. В конце концов, что, если она тоже проломится под строгой рукой Оксаны Степановны... Но вот трудный вальс, который самой ученице никогда не давался, был отыгран учительницей, и всё стихло. Никто из них не торопился нарушать тишину. Это было так жутко и невыносимо, что одна не выдержала. — Извините за опоздание! — выпалила девушка, которая тогда только училась держать себя под строгим контролем. — Где ты опять пропадала? — холодно спросила пианистка, абсолютно не смотря на неё. — Я... Как тут было ответить? Честно признаться, что она весь день болтала с подругой, с которой никогда не виделась? Для этого времени это просто дико! Ученице не хотелось слышать те же упрёки, что и от родителей, от своей учительницы по фортепиано. Она и сама знала, что её подруга, рождённая и взрощенная в местах, где не растут пальмы, в местах, где морозы достигают сорока и более градусов, в местах, какие она сама никогда не видела, была совсем другой. Она слушала добытые не совсем законным путём пластинки и модные CD-диски, где сама половины не понимала, играла на гитаре, тащила в дом всякую парашу с улицы, будь то выброшенные кем-то книги советского времени, красивые стекляшки, пружинки, отвёртки, жила как чёрт знает кто. Но ведь это не значит, что она плохо влияла на девушку? Не значит? Из-за своего очередного опоздания она уже начинала сомневаться. Она опять заслушалась рассказами о смелых походах по вымытым оттаявшим снегом улицам на другой конец города с гитарой на плече и плеером в кармане. — Джульетта. Ученица невольно вздрогнула от звука собственного имени и подняла голову. — Ты меня пугаешь в последнее время. Ты совсем перестала заниматься! А осталось всего ничего. — Я знаю, — кивнула, совладав с эмоциями, когда поняла, что шкуру сдирать сегодня не будут, Джульетта. — Просто я уже не знаю... Не моё это. Что я потом сделаю с этими знаниями? От следующих слов она отпрянула, будто обжегшись, но потом поняла, что лучше и быть не могло. — А ты не думай, где будешь применять знания, — поначалу Джульетту такой ответ ошарашил. — пускай себе копятся. Зато потом ты всегда будешь знать, если, тьфу-тьфу-тьфу, — учительница постучала трижды о деревянную крышку фортепиано. — вдруг что-то пойдёт не по плану, то ты всегда можешь найти средства на жизнь, играя в каком-нибудь ресторане. Главное — доучись, получи диплом об окончании музыкальной школы. И, глядишь, однажды, я буду сидеть в большом концертном зале и слушать, как тебя объявляют! — тут женщина встала и с преждевременной гордостью торжественно объявила: — Джульетта Гогель! Ученица ещё раз вздрогнула, услышав своё имя, и подумала про себя: "Менять! Срочно менять! Я не могу всю жизнь дёргаться, когда меня зовут по имени!" Однако сменить имя юной Джультте придётся нескоро и при неутешающих обстоятельствах. Если бы она это знала, то не торопилась бы так. — А если сложится? — умудрённо спросила девушка. Она уже успела радостно примерить на себя роль великой пианистки, стоящей в одном ряду с Моцартом, Бетховеном и Бахом. Хотя потом она себе подобного не позволяла, но тот день явно был каким-то божественным даром. Гогель удалось расслабиться и вовсю насладиться богатством своего разума. — А если сложится, то так будет даже лучше!.. Джули вздрогнула. Уже три года никто не мог осмелиться назвать её Джульеттой. Да и мало кто в новом окружении знал, что её так зовут. Разве что Ал, но и та уважала желание любого, кто не захочет называться своим первоначальным именем. В Лос-Анджелесе Миллер сидела в своей, бесспорно, творческой, но надоедливой рутине, не смея высунуть носа за привычное колесо. Потому что она боялась. Люто боялась всех и вся три года без продыху. Казалось, солнце навсегда зашло за тучу, и вся взрослая жизнь будет течь таким образом. В Берлин Джули вырвалась, как бегущая через дорогу кошка, шугаясь ото всего подряд! Глоток свежего воздуха в Германии позволил ей сделать передышку и в очередной раз начать заново. Сможет ли она по достоинству оценить такой шанс и опять отправиться на поиски счастья? Как там Кусь с Круспе? Они, кажется, уезжали вместе. Но в каком направлении укатило такси, на котором они добирались? Рихард бестяще осуществил задуманное. Перевернул в своей комнате всё вверх дном, опрокинул всё, что можно, и без сил завалился на пол, ненадолго потеряв сознание от перенапряжения. Сердце стучало в самой глотке. Голова ненадолго очистилась от негативных мыслей, но притом все хорошие воспоминания тоже ускакали от него далеко-далеко. Никто не осмелился бы зайти в его комнату ещё пару дней точно. В воцарившемся кавардаке Круспе восседал как король. Он обессиленно отполз в центр, растянулся на полу и попробовал вновь отключиться, не представляя, как жалко он выглядит со стороны. Голова была пуста, но как-то безрадостно, словно его постирали в крепком выжигающем порошке. Он лежал долго, но вскоре сознание стало приходить в норму, постепенно насылая для отдыха чёрную дымку сна без сновидений. В самый последний миг пробежала одна, первая, мысль. "Что с Кусь?" — на большее уже не осталось времени. С Ал, действительно, произошли некоторые перемены, но она уже пришла в себя после встречи с Райс. Она чувствовала себя лучше. Усевшись на кровати, она погрузилась в раздумья. Обычно для такого дела девушка брала в руки книжку, открывала, начинала читать, а после нескольких строчек сознание уносилось в абсолютно противоположную сторону. "С Круспе что-то случилось..." — подумала она быстро, но осеклась. — "Какого чёрта я вообще должна о нём печься?! То, что он извинился передо мной, ещё не значит, что я должна бросаться ему на шею!.." — подумав с минуту о чём-то отвлечённом, она не могла понять, почему мысли всё ещё крутятся вокруг самоуверенного гитариста. — "Вот придурок! Даже так покоя не даёт."