Рихард стоял у плиты, не сводя глаз со сковороды. Кира старалась не обращать на него внимания, хотя сидела в метре. Но даже та напряжённая атмосфера, что висела на кухне между своенравным отцом и обидчивой дочерью, всё-равно была относительно спокойной на фоне недавних событий. Никто ни на кого не орал, не грозился навсегда уехать, бросить всё к чертям, и это было прекрасно в своей тишине. Тишине, какая обычно устанавливается ненадолго и предвещает страшную бурю. Круспе изо всех сил старался сосредоточиться на обеде, однако даже спиной чувствовал тяжёлый взгляд, толком не сосредоточенный в его сторону.
Кира смотрела в экран смартфона. Но и она не могла сконцентрироваться и сделать вид, что всё в порядке. Потому что даже постороннему будет ясно, что это не так. Девушка уже около трёх минут просматривала одно и то же короткое видео с навязчивой мелодией, которое попалось ей в ленте инстаграма. И повторяющаяся раз за разом музыка давила на уши. Что-то точно не в порядке.
Вдруг мужчина выпрямляется, и его фигура становится такой, какой и должна быть — высокой, внушительной и немного грозной в висящей тишине. Он одним движением кисти выключает плиту и отставляет сковородку на соседнюю конфорку. Ему хотелось повернуться и тут же выяснить, всё ли в порядке, и также узнать, не переборщил ли... Но дочь не любила разборы полётов, особенно после ссор, хотя и игнорирование случившегося она тоже презирала. Что тогда с ней делать? Бог её знает. Круспе хотелось разбор полётов. Разве нужны какие-то причины, кроме той, что ему просто хочется?
— Кира. — уверенно и целеустремлённо начинает он с прямотой и точностью заходящего на взлёт самолёта.
— Я
не собираюсь обсуждать вчерашнее! — уже на взлёте Линдеманн подрывает летательный аппарат, державший курс на её территорию.
Рихард понуро опускает голову, подыскивая экстренную замену плану. Сердце сжимается от неизменного резкого тона, с которым она обращается к нему уже... Сколько? Как давно она начала на него злиться? Порой кажется, что она всегда была такой. Но немец понимал причину, почему она так злобно обижена. Он признал свою вину ещё давно, оттого прощал ей всё, потому что хотел хотя бы немного загладить скребущее чувство в груди, появляющееся с каждым разом, стоит только увидеть дочь. Он никогда не хотел, чтобы всё так вышло. Но разве теперь она его послушает?
— Я собираюсь! — нашёлся Цвен через пару секунд, но уже значительно смягчил тон. — Нам надо извиниться друг перед другом, и тогда...
С Кусь вышли хорошие извинения. И, кажется, они помогали. В глазах гитаристки всегда заново зажигался огонёк, которого там никогда не бывало. Особенно это было заметно в тот день, когда он подарил ей букет. Рихард всегда надеялся, — даже скорее знал — что любую ошибку можно загладить извинениями. И все просто забудут, что произошло что-то из ряда вон.
— И что? — внезапно ошарашила его Кира. — Неужели извинения загладят обиды? Или отменят события в прошлом? — усмехнулась она. — Вернут время вспять?
Мужчина скосил глаза влево, лишь бы не смотреть на дочь. С её губ сорвалась простая и очевидная, но постоянно ускользающая от внимания деталь. Она заставила его задуматься. Ведь и Ал могло быть до сих пор обидно. И почему-то это волновало до тех пор безразличного к её чувствам Рихарда.
— Ты права, — согласно кивнул он. — Но ведь мы можем извиниться, свято веря, что раскаиваемся? Я не знаю, сказать слова... Которые прозвучат искренне. — Круспе проникновенно попросил её пойти на уступку для того, чтобы чувствовать себя спокойно.
— Какой в этом смысл? Мы извинимся для галочки? За вещи, которые тогда мы сказали уж точно от всего сердца?
Мужчина резко и строго зыркнул на неё. В серьёзном лице с сурово сдвинутыми бровями прослеживались знакомые черты, и Цвен их узнавал, но прекрасно понимал, что родного в Кире едва ли больше, чем в австралийцах.
— Мне будет лучше. — стараясь сохранять терпение, объяснил он и сложил руки в молитвенном жесте. — Пожалуйста, Кира. Мне очень нужно поговорить с тобой об этом.
Он сорвался на болезненный шёпот. К глазам прилил жар и солёная влага. Рихард уже давно жил в постоянном ощущении, что он теряет всё. Отчаянно пытается выкарабкаться, хватается за всё подряд, однако что бы он не схватил, оно отдаляется на недоступное расстояние. Ему просто хотелось помощи. И кто, как не член семьи, должен помогать?
Линдеманн скривилась и отвела взгляд, скрестив руки на груди. Телефон она всё-таки отложила. Ей было некомфортно, когда отец просил. Когда он плакал. Или когда проявлял слабость. Ей, откровенно говоря, было всё-равно и, по большей части, мерзко, в особенности, если он к тому же был пьян. Но, насколько ей было известно, с ночи, как прилетел, он спал и не брал в рот ни капли, попросту не успел бы. Но девушке всё-таки было непонятно, почему же он решил унизиться на трезвую голову?
— Пожалуйста, Кира... — сипло произнёс Рихард, едва справляясь с резко накатившим комом в горле. — Помоги мне.
И после этой фразы она почувствовала себя как во сне. Это было слишком неправильно и неестественно. Кира не могла объяснить даже самой себе, почему же она считала эту мольбу неправильной. Просто внутри всё нехорошо сжималось и тряслось. Ей не хотелось, чтобы он так просил. Девушка не знала, как реагировать. Ей показалось, что она снова маленькая девочка, не умеющая справляться с проблемами.
— Чем я тебе помогу? — растерянно спросила она, наблюдая, как он запрокидывает голову, делая вид, что рассматривает потолок.
— Просто поговори со мной.
— Но для этого же есть психолог, — неуверенно заколебалась она.
Ей было неловко слушать его надломленный голос. Девушка чувствовала, что он будто бы болен. Но как его вылечить, она не знала.
— Я уже пытался. Это всё... это бесполезно. Это не решает проблемы! — резко выкрикнул Цвен, заставив вздрогнуть от резкой смены тона.
Он знал, что это ни к чему не приведёт, и в итоге Кира попросту уйдёт, и так ей будет лучше. Но хотя бы раз она пыталась сделать так, чтобы было лучше ему?
— Я... не знаю, чем тебе помочь. — призналась она, опуская взгляд в пол.
"Пап..." — добавила она про себя.
Это слово звучало для неё инородно. Когда кто-то в разговоре бегло его упоминал, у девушки не возникало ассоциации с Круспе. Может быть давно, в детстве, у неё и всплывал в голове образ отца, когда кто-то говорил "папа", но не сейчас. Она могла бы даже называть его по имени... Даже друг, как ей казалось, из него вышел бы лучший, чем родитель.
Круспе схватил себя за волосы, попутно закрывая глаза руками. И это бы выглядело театрально, если бы не два но. Он не издал ни звука. Пальцы заметно дрожали.
— У тебя есть друзья, у тебя есть... — в оправдание для своей совести начала бегло перечислять Линдеманн.
Девушка действительно испугалась, на миг представив, что это станет для него последней каплей, и он не захочет больше жить. Внешне безразличная, она всё-таки чувствовала подобие жалости и даже сострадания к нему в последнее время. Рихард попросту не вывозил всё накопившееся.
— У тебя сейчас концерты, такая интересная жизнь, путешествия, — постепенно и в её голос подмешались нотки отчаяния.
И Кира была готова уже сказать, наконец, то, что ему так нужно. "У тебя есть семья!" Однако не успела.
Раздался звонок. Круспе схватил телефон, дабы отвлечься хоть на что-то, и, взглянув на экран, рассеянно пробормотал:
— Кусь. — неудачное она выбрала время.
— Что? — не поняла девушка.
Но мужчина уже её не слушал. Переключиться получилось великолепно. Что может быть надо гитаристке, раз она даже нашла его номер?
— Алло?
— Ри-и-и-ихард!.. — криво взвыл рыдающий напряжённый голос. — Я умираю! Мне страшно!
Внутри всё сжалось от внезапно пронзительного крика, вырывающегося из перепуганной не на шутку русской. Она от страха даже забыла про свою убеждённую германофилию и смешала все три языка, на каких говорит.
— Что случилось?!
— Рихард, мне страшно! — ещё жалобнее затянула Кусь истерично, игнорируя любые вопросы.
— Кусь, ты с ума сходишь? — вздохнул Круспе. — Это что, розыгрыш?
— Я задыхаюсь!.. — громко и достаточно правдоподобно вылетело из телефона.
Кира услышала этот полный ужаса вопль и нервно вскочила с места, приближаясь к отцу, чтобы узнать, что происходит.
— Так, Кусь, успокойся, скажи, где ты находишься? — Рихард быстрым движением руки отстранил дочь и направился в коридор, прихватывая ключи, висящие на крючке у двери.
— Я... я н-не знаю! Я потерялась!.. Господи, где я? — она совсем расклеилась и жалобно заскулила, приговаривая: — Заблудилась... Помогите, умоляю! Я сейчас умру!
— Подожди! Не паникуй. — профессионально-спокойным тоном скомандовал гитарист. — Давай вместе успокоимся и глубоко подышим. Выпрямись и закрой глаза. Вдох...
Кусь, несмотря на бешено колотящееся сердце и панический страх закрывать глаза, подчинилась. Ей даже привычно почудилось, что прямо из-за закрытых век она видит чёрную нечеловеческую фигуру, тянущую к ней свои когтистые руки. Но русская отважно зажмурилась, наотрез запретив себе открывать глаза, и рвано медленно вобрала в себя воздух, чуть было не захлебнувшись им.
— Выдох.
У Ал слегка закружилась голова, пришлось даже наклонить голову, чтобы усидеть на месте — а сидела она возле какой-то арки, фактически на бордюре.
— У тебя всё хорошо? — мужчина получил утвердительное мычание в ответ. — Продолжай. И постарайся вспомнить, где ты находишься.
— Я поня-я-ятия не имею! — жалобно проскулила девушка. — Я сидела в ресторане... Потом... П-потом позвонил Алёша. Он сказал, что мать злится, и я... Я-я. Я ушла. Я побежала по улице вниз... Куда-то повернула и теперь здесь сижу! Тут ни души... Они все на меня смотрели...
— Я понимаю, — покровительственно вздохнул Цвен. — В каком ресторане ты была?
— Mami Camilla. Итальянский ресторанчик такой... Он у моего дома.. Т-там работала Марлен.
— Я скоро буду. Подожди, пожалуйста, чуть-чуть, — попросил в очередной раз Круспе, обуваясь.
— Тебе очень долго добираться? — нервно спросила гитаристка и затянула слезливую балладу. — О-о-о-ой, извини-и-и-и! Тебе так далеко ехать из-за меня!
— Ничего страшного, я люблю кататься.
Круспе даже близко не представлял, где находится этот грёбаный итальянский ресторан, где живёт Кусь, и кто такая Марлен. Но всё-равно поехал, вбив в навигатор название заведения. От своего дома до района Фридрихсхайн он добрался на удивление быстро - минут за десять, но, надо признать, он гнал на скорости, едва-едва вписывающейся в пределы допустимой для города. То ли ему действительно было жалко гитаристку, и он за неё переживал, то ли не захотел оставаться с Кирой и мечтал сбежать под любым предлогом. Однако всё-таки совесть у него хоть какая-то да была, и истерическое состояние Ал, какой бы пустяковой ни была причина, оставлять без внимания нельзя. Так и получилось, что Рихард забыл о своих проблемах и поехал её выручать. Дело же быстрое — всего лишь приехать в чужой район, найти там Кусь, привести её домой, и всё. Это всего лишь необходимая программа-минимум, что он мог сделать для неё. Хотелось, конечно, намного большего, но на большее рассчитывать не приходилось. Алиса тоже девушка гордая, за лишнюю помощь по головке потом не погладит, а очень даже настучит, аргументируя свои поступки тем, что она не беспомощная девочка, — хотя Рихард считал именно так — но очень даже кстати то, что ему выпала возможность лишний раз ей помочь, ведь в последнее время отношения настолько сильно ухудшались, что не воспользоваться такой способностью снизить напряжение — просто грех. А после своей маленькой спасательной вылазки Цвен собирался заехать в магазин, пока он ещё открыт, и взять чего-нибудь покрепче с целью хоть на остаточек дня выпасть из жизни и перестать всё так слишком хорошо понимать.
Наконец дикторский поставленный голос озвучил: "Вы прибыли к месту назначения."
Круспе спешно вылез из машины.
В пятничный день было довольно людно. Для обеда, пока у большинства работающего населения ещё не наступил Feierabend, этого было подозрительно много. Однако мужчина не переживал, что его ненаглядную попрыгунью уже нашли и отвели домой, пока он только мчался на помощь, ведь Кусь вряд ли позволила бы прикоснуться к себе незнакомому или даже недостаточно близкому человеку. О чём речь, если она никак не хотела рассказывать о своих переживаниях членам группы, с кем проводила почти восемьдесят процентов времени последние два месяца. Сам факт того, что она позвонила Круспе, во-первых, о чём-то да говорил, а во-вторых, был необъясним, но, впрочем, неудивителен. Ни для кого в группе уже давно не секрет, что Ал долгие годы влюблена в соло-гитариста. Как минимум, как в кумира.
Цвену пришлось побродить в окрестностях итальянского ресторанчика минут десять, прежде чем он нашёл неприметную арку в один из дворов. Из тени выглядывала сидящая прямо на асфальте скрюченная фигурка. Она сильно дрожала, так что волосы колыхались будто бы от ветра, которого ни на улице, ни даже в арке не наблюдалось. Сильно поднятые от напряжения плечи, сильная хватка рук в попытке обнять себя покрепче и сдавить грудную клетку до состояния гармошки.
Рихард тут же направился к ней. По мере приближения всё отчётливее слышалось усердное рваное дыхание, переходящее в надрывный вой.
Мужчина молниеносно опустился перед ней, заглядывая в лицо. Огромные, распахнутые до боли, неморгающие глаза смотрели вниз, ему под ноги. Губы дрожали при каждом вдохе и выдохе. Когда мужчина приблизился, она перешла с подвывания на тихий, но достаточно жалобный скулёж.
— Кусь, я здесь! Всё хорошо?
— Я умру, я точно умру... — не свойственным ей высоким голосом тихо произнесла она себе под нос; и правда, больше казалось, что она говорит сама с собой.
Круспе никогда не видел, чтобы кто-то так сильно боялся смерти, но при этом хотел умереть больше всего на свете. Кроме него самого, конечно... Он содрогался каждый раз, стоило ей повторить уверенным дрожащим от напряжения голосом: "Я умру." Хотя знал, что это не так. И она знала. Но продолжала говорить. Потому что мозг взорвётся, если она не скажет.
Она плавится. Ничего не видит и не слышит, только в наступившей отчётливой темноте — практически осязаемой, как определённое помещение или пространство, чем темнота, очевидно, являться не может — вспыхивают алыми цветками горячие удушливые прикосновения. Они вырывают из глухой темноты. Сначала Кусь даже не может понять, к чему именно прикасаются эти сухие огненные руки. Сначала она даже не знает, где границы у её тела. Кажется, будто она
большая. Настолько большая, что охватывает всё вокруг. Постепенно она определяет себя в окружающем пространстве — в темноте. Вырисовывается маленькая фигурка, скрюченная на чём-то контрастирующе-холодном и жёстком. Потом она чувствует свою пульсирующую голову и тянущее судорогой лицо. Именно к нему тянутся прикосновения, такие успокаивающие и приятные. И она может слышать.
— Не плачь... это скоро пройдёт.
В ушах пищит. Наверное, не хватает железа. Она мало ест. Или, может быть, это кровоизлияние, из-за которого Ал и оказалась в таком затруднительном положении.
Она не слышит своего голоса, но точно знает, что подаёт команду рту что-то говорить. Просто чтобы убедить, что жива.
— Ты в безопасности.
Постепенно темнота расходится. Словно чёрную воду разбавляют белилами. Постепенно и мутно. Она видит не дальше своего носа. Она видит руки, которые трогают её лицо, гладят сухие от волнения губы, ласкают щёки, приглаживают тёмные брови...
Она помнит наизусть запах. Но такого приторно-кислого она не помнит. До безумия сладкий, но в то же время с явной кислинкой. То, что она так любит. Кто решил так смело пошутить? Кто кинул её во тьму? Кто вытаскивает её? Кто играет с её воспалённым больным сознанием? Пугает, а затем уверяет, что всё хорошо? Почему она чувствовала этот запах в кошмарах?
— Я дам тебе всё, что ты захочешь, но не умирай! Пожалуйста...
Голубь взмывает в небо, рассекаемое белыми рваными линиями перистых облаков. Красиво. Алиса видит, как вслед за белой свадебной птицей устремляется ещё одна. Они кружатся в известном им одним небесном танце. Девушка проводила их глазами и вдруг почувствовала внизу жуткий дискомфорт. Она наклонилась, протянула руку, на которой блеснуло аккуратное золотое колечко с белой звёздочкой бриллианта, и с остервенением сорвала с ноги туфлю, еле поддавшуюся крепкому напору бывшей журналистки. Обувь была ей не по размеру, хотя с виду казалась как раз в пору.
***
Ал открывает глаза и тяжело сглатывает. Тело гиперчувствительно. Она ощущает буквально каждую складку сатиновой простыни и одеяла, что плотно покрывает её в тех местах, где она не закрыта и не "застёгнута на все пуговицы", как частенько замечали старые коллеги, и, в особенности, новый коллектив. Сатиновой ткани в её доме нет. Это она точно помнит. Ей было, в целом, наплевать, на чём спать. Потому что она не спала. Никогда, ни за что, нигде. Она могла задремать на стуле, на ходу, когда приходилось долго стоять на месте, но лечь на кровать, чтобы нагнать положенные восемь часов здорового сна всегда было недоступной привилегией.
Сейчас она явно находилась в горизонтальном положении. И явно только что открыла глаза, вынырнув из какого-то бессознательного состояния, которое она уже давно не ощущала. Что это было? Неужели она поспала?
Неуклюже выглянув из-под одеяла, она увидела Круспе, мирно прикорнувшего рядом с ней. Он сидел на стуле возле кровати, но сон сморил его, а потому мужчина наклонился, чтобы опустить голову на подушку рядом, и уснул. Широкая спина мерно вздымалась, убеждая в том, что он точно спит. Такой умиротворённый и уязвимый.
Кусь улыбнулась. Ей нравился он спящим куда больше, нежели бодрствующим — не поддевал её и не грубил, лишь спокойно лежал рядом, пускай и не совсем в удобной позе. Девушка подавила порыв нежности лишь после того, как удовлетворила любопытство, погладив его по свободно разметавшимся иссиня-чёрным, как вороново крыло, волосам. На ощупь они даже под слоем фиксирующего лака, который уже, впрочем, разошёлся, казались очень послушными и мягкими. Ал потянула носом, возвращая себе привычный мрачный вид. Она всё ещё уютно лежала, положив руки поверх одеяла, натянутого до пояса. Запахи беспрекословно стеклись к ней, тонкими нитями проводя к ключевым моментам новой обстановки.
У Круспе в комнате пахло табаком. Не сигаретами, но именно крепким табаком, достаточно ароматным и едким. Ещё откуда-то несло кофе. Вероятно, он оставил ночью чашку на столе, не успев убрать на кухню, а теперь горький запах укоренился в помещении. В любом случае, напиток не помог Рихарду сохранить ясность сознания. Дальше всего, примерно из-за двери, тянуло одеколоном. Достаточно приятным, осевшим где-то в другой комнате. А ближе всего, от самого Круспе, приятно пахло теплом и водой. Ал подумала, что, вероятно, лак для волос ей только почудился, и волосы у гитариста просто не высохли, а может у него просто не хватило времени как следует смыть злосчастный фиксатор.
Кусь не сдержалась и придвинулась чуть ближе, чтобы лучше учуять запах, исходящий от него, однако сделать это не удалось по двум причинам. Самая основная из них заключалась в том, что после душа все более ранние запахи вымылись, — в отличие от лака для волос — а самая существенная была в том, что её движение заставило тонкую пелену сна развеяться. Круспе начал сонно поднимать голову в ответ на шевеление рядом, а Алиса быстро притворилась, что спит, неуклюже положив руку поверх его предплечья, покоившегося на простыни рядом.
Уловка сработала. Мужчина замедлился, стараясь аккуратно приподняться, чтобы осмотреться спросонья. Он почувствовал её ладонь и действовал осторожнее, дабы не напугать и не разбудить девушку, хотя она и так не спала.
Во взлохмоченную сонную голову по-тихоньку закрадывались первые мысли, одна другой краше. Рихард увидел Алису, замершую в каких-то пару десятков сантиметров от него, и подумал, что всё не так уж плохо, раз день начинается подобным образом. Не хватало только меткого лучика рассветного солнца, прорывающегося сквозь тонкие шторы, подобранные женской рукой, и всё было бы как в его заразительных постыдных фантазиях об очередном браке. Но Круспе сам занавесил окно, словно закрыл на засов, чтобы ничто не могло помешать им двоим.
Кусь прекрасно спала. Лучше этого она, пожалуй, только играла на гитаре. Это всё, что она умела делать хорошо. И ей куда больше шло делать то, в чём она хороша, и не открывать рта лишний раз. Она прослыла бы отличной спальщицей, возможно, даже спала бы в стеклянных витринах в музеях и на выставках. Наверняка шубутная девушка на это способна. Совершить что-то безумное с целью восхитить публику. И одного зрителя она уже покорила.
Мужчина протянул ненормально-холодную руку и провёл по бархатной щеке лежащей перед ним Ал. Так восхитительно она себя ещё не чувствовала. Самое время сейчас было бы открыть глаза, но девушка знала, что тогда он тут же отдёрнет руку, словно обжигаясь её взглядом. Такой удивительный момент духовной близости, доведётся ли им когда-нибудь снова его испытать? Когда они понимают друг друга не с полуслова, не с полувзгляда, а от одного лишь присутствия друг друга.
Очень не хотелось разрушать повисшую идиллию, именно поэтому Рихард не убирал руку с её щеки, а Кусь не открывала глаз. Так им обоим было легче.
— Ты ведь не спишь давно, — спокойно констатировал Круспе всем известный факт; его голос, до конца не раскрывшийся, звучал ниже, чем обычно, и с лёгкой хрипотцой.
— Я чувствую себя совсем другим человеком, — негромко произнесла Алиса. — И ты другой.
— Деперсонализация часто случается после истерик и панических атак. — он пожал плечами, устремляя ответ в пустоту.
— Я поспала. Действительно поспала за прошедшие годы... — немного растерянно, но не менее благодарно прошептала девушка, открывая глаза медленно-медленно, чтобы взглянуть на своего спасителя полными слёз глазами. — И мне было хорошо. Как я буду теперь без этого жить, когда ты показал мне, как это прекрасно?
— Я уже видел слишком много твоих слёз, перестань, — фыркнул Круспе, виновато отворачиваясь и забирая спасительный холод.
— Тогда верни руку на место, — предложила дрожащим голосом Кусь.
Она не могла как-то проконтролировать себя и свои чувства, особенно когда находилась так близко к нему. Ей и в голову не приходило рушить покой, такой непостоянный для них. Что происходит каждый раз, когда они друг друга видят? Не должно быть таких неопределённостей. Когда нормальный человек смотрит на круг своих знакомых, он сразу знает, к кому он испытывает любовь, симпатию, к кому уважение, к кому страх, кого ненавидит. Раньше она так и думала. Она тоже делила людей. Она тоже могла чётко определить взаимоотношения с каждым знакомым. Но что надломилось? Почему система дала крах, когда появился Круспе? Зачем-то же надо было всё так усложнять.
— У меня почему-то возникает стойкое желание либо прижаться к тебе поближе и не отпускать, либо дать тебе хорошенько по морде. — поделилась она с честно выполнившим просьбу Цвеном. — Отчего бы это?
— Ну у меня есть догадка на этот счёт. Ты просто отходишь от потрясения, перестаёшь искать зашиты и возвращаешься в своё обычное хамовато-русское состояние.
— Я тоже так думаю. — нахально усмехнулась Ал. — Но дать тебе по морде было бы невежливо, к тому же у тебя дома.
— Как ты догадалась, Шерлок? — сфамильярничал мужчина, издевательски скривив губы.
— У меня нет дома сатина. — передразнила его интонацию Кусь. — И вообще. У меня, конечно, темень, но не настолько.
"Чертовски хочу есть..." — против накатившего резкого голода она отказалась сопротивляться и уже собиралась ехать домой, как вдруг живот достаточно громко заурчал, оповещая, что ещё чуть-чуть и ему кранты, мол, она сама начала его нормально кормить днём раньше.
— Извини. — покраснев от стыда, пискнула она, скуксившись.
Рихард тяжело вздохнул и поднялся.
— Пойду приготовлю тебе поесть. Вчера ты наотрез отказалась идти на кухню, — он поднялся, возвышаясь над кроватью большой тенью, и пожал плечами.
— Там ножи. — на автомате ответила девушка, даже не задумываясь.
— Вот как... — понимающе протянул в ответ на это Цвен. — В любом случае, причина мне не столь интересна. Я не стал настаивать. Пойдём, кормить тебя буду, горе луковое.
***
Фрау Ульрике Шмидт-Шнайдер. Забавно выходит, что она замужем за барабанщиком всемирно известной метал-группы. Они в браке довольно давно. Знакомы и того дольше. Но Ульрике не может воздержаться от того, чтобы не обвинить мужа своими сомнениями. Она прекрасно знает, что временами Кристоф может быть и легкомысленным, и ветреным, и безразличным. О том, что теперь группа будет колесить в турах по Европе вместе с двумя молодыми девушками, она узнала последней, чуть ли не после отъезда мужа. "Какой кошмар!" — сокрушалась она. — "Какой ужас! Он не сказал мне о новеньких не просто так. Я узнала эту новость от его друзей!"
Она рвала и метала в день вылета в Гельзенкирхен. Она обвиняла его в том, что не рассказал специально, потому что с кем-то из них уже наметил служебный роман. Какие только мысли не приходили на ум. Но в итоге Ульрике всё-равно остыла и смирилась с ситуацией. В конце концов, кому будет лучше, если они поссорятся?
"Вероятно, его новой пассии..."
Немцы договорились, что встретятся на своей студии, немного порепетируют новые песни, а затем спокойно попьют кофе и обсудят проблемы дней минувших. Такая себе семейная терапия.
Все и собрались. Опаздывал только Круспе, и новенькая вместе с ним.
Джули сидела как на иголках, зная, что всю ночь Алисы не было дома. И к утру она тоже не явилась. А время шло к обеду. Где пропадает подруга, Джу понятия не имела, так как на телефон гитаристка, что называется, забила. Как интересно получается: группа сидит и ждёт гитаристов, одна из которых пропала вчера днём и до сих пор не откликается, одна лишь вокалистка знает, что Кусь можно сегодня и не ждать. Тилль начинал закипать, когда прошло полчаса от назначенного времени, а парочка так и не явилась. Он был зол, крайне зол. Круспе зачастил опаздывать. Весь июнь он только и делал, что прогуливал начала стадионных репетиций, общие собрания, дискуссии. Так теперь он решил ещё и на спокойное чаепитие не являться. По большей части это чаепитие для него и было предназначено. Немцы решили привести жён. К тому же, все они давно уже общались семьями и знали друг друга. Только Ал и Джули предстояло познакомиться с супругами коллег.
Линдеманн нервно качал ногой, скрестив руки на груди. Все прекрасно знали, почему он сердит. Молчаливое напряжение повисло в воздухе. Фронтмен очень ценил пунктуальность. Джу невольно повторила его позу и принялась по десятому кругу разглядывать новые лица, раз за разом останавливаясь на одном.
Сидевшая рядом со Шнайдером женщина соприкасалась с ним коленями. Она часто кидала быстрый, полный недоверия взгляд на вокалистку. Она тоже не внушала доверия с этим лёгким прищуром и стиснутыми зубами. Миллер чувствовала едва заметные нотки негласной оценки и начала анализировать в ответ. Женщина, меньше сорока, одета повседневно, достаточно просто. Закинула ногу на ногу и приподняла подбородок, сохраняя на губах тонкую улыбку.
Джули опустила руку на подлокотник дивана, подаваясь вперёд, и отзеркалила улыбку.
Очень не хочется сдаваться, но это единственный мирный вариант, ибо нагло вздёрнуть нос перед давно прижившейся среди своих женщиной означало вовлечь себя в затяжную войну. Миллер не хотела рисковать.
— Извините за опоздание, — бегло бросил виновник торжества, прерывая "идиллию".
— Простите! — пискнула из-за его плеча потеряшка. — Мы проспали.
— Вместе проспали? — усмехнулся Линдеманн не самым дружелюбным образом; ему в корне не нравилось поведение девушки, перенимающей привычки своего неидеального кумира. — Ваши систематические опо...
— Да, мы вместе проспали, у меня дома. — недовольно удовлетворил его любопытство Круспе, заранее отвечая на все вопросы, чтобы на них не пришлось отвечать сгорающей от смущения Ал. — Можете спросить Киру, она была больше всех недовольна.
Миллер смерила их взглядом куда более удивлённым, чем стоило бы. Она была готова к мысли, что они переспят. Однажды Алиса добилась бы своего, какими бы натянутыми не были их отношения. Однако после её исповеди про "несколько месяцев" было как-то не по себе. А вдруг гитаристка и впрямь начала исполнять все свои сокровенные желания в турбо-режиме, чтобы помереть со спокойной совестью где-то в сентябре. Прагматичная Джу не могла даже представить, как можно распланировать свою жизнь таким образом, чтобы отвести себе определённое время на жизнь, а потом доживать последние месяцы с чётким осознанием, что ты доделываешь последние дела перед тем, как самовольно отправить себя на тот свет.
Кусь же чувствовала себя немного счастливее, нежели накануне. Здоровый полноценный сон наполнил её энергией, которую она теперь и не знала, куда деть.
Она разглядела присутствующих быстро. И вспомнила, что сегодня им с Джули предстоит познакомиться с хранительницами очагов немецких музыкантов.
Ближе всех ко входу — пришли последними, не считая гитаристов — сидели супруги Лоренц. Флаке и его жена Дженни. Женщина была художницей с довольно опрятной запоминающейся внешностью: хорошая форма лица, подчёркнутая ровно уложенными тёмными волосами, прямой выразительный взгляд, огранённый тонкими бровями, нос, очень похожий на нос самого Флаке. Несмотря на тёплую пред-июльскую погоду, она обвязала вокруг шеи лёгкий глубоко-синий платок.
Напротив Джули расположились Шнайдеры. Кристоф с супругой Ульрике имели хороший загар. Жена барабанщика была женщиной тонкой, по мнению Кусь даже излишне, тёплой, опрятной, как ровный ряд коллекции книг в одинаковом переплёте. В целом она вызывала приятные чувства. Добавь ей очки, дай в руки книгу — она уже кажется свеженькой студенткой.
С Оливером пришла Мари — невероятно высокая и гладкая во всех отношениях женщина. Волосы её были темны, отливали почти ночной чернотой, и собраны в пучок на стыке затылка и макушки. Глаза, тоже тёмные, смотрели прямо и с некоторой улыбкой. Лицо хотя и было абсолютно непроницаемо, но, казалось, несло в себе мягкую снисходительность и благодать. Она походила на ангела, спустившегося с небес.
Кусь сдержанно кивнула в знак приветствия.
— Мы теперь тут все парами, да? — усмехнулся Рихард, подгребая уверенным движением руки к себе застывшую в смущении гитаристку. — Так что никаких претензий.
— В таком случае, представь свою спутницу, — кивнула на Ал Ульрике.
Наигранно-официальная обстановка, в которую они с Рихардом не вписывались, угнетала нервную девушку. Она опустила голову, напрягая плечи — в частности то плечо, за которое её приобнял Круспе.
— С превеликим удовольствием! — он показушно дёрнул свободной рукой в подобии полупоклона. — Это Алиса Кусь, новая гитаристка нашей группы. Алиса, это Дженни Роузмейер — жена Флаке, Ульрике Шмидт-Шнайдер, думаю, в пояснении не нуждается, и Мари Ридель.
— У вас достаточно знакомое лицо... — протянула Дженни, наклонившись чуть ближе в сторону Кусь, задумчиво разглядывая её. — Мы могли вас где-то видеть?
Мари взглянула на них, ни один мускул лица не дрогнул, блеск в глазах тоже оставался неподвижен. Однако она сказала, заставив всех обернуться.
— Das Erste, федеральный канал. — ровный прохладный голос Мари заставил поёжится, скидывая руку Рихарда с плеча. — Вы были журналисткой утреннего выпуска новостей, который я всегда смотрела.
— Я сдала редакционное удостоверение. Я больше не журналист. — просто ответила Ал. — И я бы больше не хотела, чтобы меня измеряли по моим прошлым достижениям.
— Ну если вы хотите назвать свой громкий уход достижением, то пускай так и будет... — загадочно улыбнулась глазами Ридель.
— А ведь точно! — подтвердила Дженни, поднимаясь с места. — Алиса Кусь. Я видела вас по телевизору.
"Ну да, размечталась..." — прозаично подумала Ал, послушно шагая навстречу, чтобы подать руку в честь знакомства.
— Очень приятно.
— Взаимно.
