Временные трудности

Всё вполне реально. Иногда самые смелые мечты и желания воплощаются в жизнь. Но бывает и так, что самые реальные планы идут под откос. Вроде бы всё уже продумано, билеты вроде как куплены, и всё грядущее и распланированное, кажется, уже впечатывается в сознание сродни воспоминанию, однако ж... Всё совсем не так, как в ложной памяти. Это называют парижским синдромом. Когда грандиозные ожидания и личные представления не соответствуют действительности. Это вполне серьёзная проблема, тем более для персон чувствительных. Была ли Джули чувствительной? Да не особенно. Она не слушала слезливой музыки, не сидела у окна в пледе с какао, не расстраивалась из-за неудач. Старалась сделать себя непробиваемой и не тратить время на ерунду. Нет абсолютно никакой разницы, кто шепчется за спиной, как называют в лицо, что хочется сказать. В её жизни главный герой — она, и никто больше не смеет перетягивать на себя экранное время. Если ей будет некомфортно, то она уйдёт без сожалений; если ей будет плохо, она не станет жертвовать собой; если она не будет получать отдачи, она уйдёт. В этой жизни всё предельно просто, и не нужно её усложнять лишними интригами, издёвками и ненастоящими ужимками. Была ли Алиса чувствительной? О да! Она всегда вдумывалась не только в музыку и слова, но и в подтекст, любила строить свои собственные истории для каждой песни и придумывала под сто сюжетов только для одной. Старалась не загружать себя лишними эмоциями, но из-за этого загонялась ещё больше. Она была жертвенной, могла бы убиться для близкого человека. Если она долго чего-то или кого-то добивалась, то она не бросит на полпути. Если она держала голыми руками раскалённую сковородку, то и остывшую уже не отпустит. Да уж, если все в этом мире никому ничего не должны, то какой смысл тогда строить семьи? Судьбы их были не лишены трагизма в равной степени. Непонимание что той, что другой. Какие-то нечеловечно-холодные суждения одной, гиперболлированно-низкая температура кипения второй... Одиночество и тридцать три несчастья. В юношестве Джули никогда не нужны были причины для чего бы то ни было. Ал, будучи подростком, требовала минимум три причины для чего угодно. Теперь же всё наоборот: Джу — человек-факт, а Кусь — инфантильная невротичка. Прохладный звёздный вечер. Хотя, вообще-то, правильней сказать, ночь. Летом темнеет поздно. После посиделок парами жёны немцев уехали домой, а мужчины остались на "чисто дружеские посиделки". Сильнее всего такое пояснение было необходимо для Ульрике, но после долгих коллективных убеждений — в том числе и от самих девушек, в частности, уверенному заявлению Кусь, что "это даже не их возрастная категория" — супруга барабанщика сдалась. Новенькие с немцами неплохо провели время за мирным обсуждением прошедших и предстоящих концертов, разбором полётов с выходками Круспе, однако это ни к чему не привело. Также мужчины с участливостью интересовались впечатлениями Ал и Джу. А после, когда речь зашла о том, чтобы пойти в "своё место" и выпить, девушки вежливо отказались, после чего немцы не менее вежливо предложили проводить их домой. Шли неторопливо, скорее наслаждаясь атмосферой, чем спеша куда-то. На завтра назначен вылет, но время было не ограничено в один кусочный, обрывочный промежуток. Напротив, чувствовалась некая свобода, которую редко испытаешь днём, а к ночи она подбирается, подобно затаившейся в траве змее, и сжимает в плотные кольца, когда от недостатка кислорода мозг начинает отключаться, но показывает счастливые картинки, и всё уже неважно: ни шум огромного города-столицы, ни работа, ни графики, ни функции, не дальнейшая судьба. Перед смертью разум расслабляется, обретает полную свободу и заранее устремляется в безвестное. Ночь была, как и все последующие, как и все предыдущие, светлой — по большей части из-за обильного освещения фонарей и окон плотно стоящих домов. Свет далёких звёзд притуплялся на фоне огней, которыми вспыхивала планета Земля, когда во время своего вальса отворачивалась одной стороной от Солнца. Огромные города, столицы, мегаполисы можно рассмотреть из космоса как светящиеся точки, во сто раз по яркости превосходящие настоящие звёзды. Ночью светло как днём. Ал не испытывала парижского синдрома относительно Берлина. Вернее сказать, он не распространялся только на Берлин. У девушки вся жизнь вызывала жёсткие проявления парижского синдрома. А, как известно, лицом к лицу лица не увидать — большое видится на расстояньи. Пока товарищи о чём-то оживлённо спорили, хохотали, увлечённо рассказывали, она просто шла рядом, изредка кивая головой не то в такт размеренным, но вымученным шагам, — медленно ходить для неё было очень тяжело, так как она этого не умела — не то отвечая на отрывисто услышанные фразы. Девушка размышляла о прошлой ночи. О вчерашнем дне. О том, что помнила о нём. Почему она, находясь в крайности, позвонила Рихарду? Возможно, чувствуя приближение смерти, хотела, чтобы рядом был именно он — предмет её воздыханий, не меняющийся уже двенадцать лет. Может быть она собиралась сказать ему, как любит. Как будто исповедаться перед смертью. Как бы то ни было, она забыла. Так всё же зачем Круспе повёз её к себе? Не знал адреса? Скорее всего так. Иначе зачем ему было тащиться за полгорода к Алисе, а потом везти её обратно, ещё полгорода... Растерялся. Должно быть, было забавно, если он не знал, что с ней делать, но она не видела этого, к сожалению. Хотелось бы запечатлеть в ненадёжной памяти его растерянный облик. — Пойдём через Фридрихсхайн? — на краю сознания различила Кусь, поднимая голову на гулкий шум. — Ага, по-прямой быстрее, — ответил другой голос, тоже не распознанный как следует. — Ал, ты как? Она нехотя посмотрела прямо на одного из идущих рядом мужчин с недоумением и вопросом в глазах, не различая лиц и личностей. — Что? — сухо произнесла она. — Через парк. Не против? — вместо самого голоса слышались только интонация, и опять не удалось понять, кто к ней обращался. — Ради бога. Как вам удобно. — отмахнулась Ал несколько нервно. На неё, вероятнее всего, смотрят настороженно и с недоверием, как на прошлой работе, но именно там её закалили настолько, что девушка научилась не обращать внимания на косые взгляды и безразличие. Плевать же, путь смотрят, пусть говорят, что им вздумается. Кусь не в настроении слушать. Она погружена в тяжёлые безрадостные мысли о том, что скоро снова ночь, что она устала за день так, как никогда прежде. Если бы она только не спала у Рихарда... Теперь-то ей спокойствие не светит. В одиночку уснуть не получается, вот и будет она сидеть до утренней зари в кресле, задумчиво подперев голову кулаком, бездвижно, будто статуя. Ноги двигаются всё медленнее, как неправильный маятник, девушка начинает отставать. — А потом он ка-а-ак наебнулся. Мы к нему подбегаем... — на задворках рассеянного сознания слышится чужой лающий смех. Ал бросает взгляд в сторону и видит: идут они по народному парку Фридрихсхайн, вокруг ни души, только фонари слегка окрашивают сухую дорожку под ногами в желтоватый; спокойствие, совсем недолго осталось до дома, а в тени пышных деревьев одиноко стоит лавочка. Как наяву — Кусь сама сидит на ней, тяжело оперевшись локтями о колени и спрятав лицо. Свет фонарей до туда еле достаёт, а прямиком к ней направляется мужчина в тёмной одежде с надвинутым по самые глаза капюшоном. Как в кино. Сердце стучит сильнее. Девушка тяжело сглатывает, окончательно останавливаясь. Она неотрывно смотрит в ту точку, ожидая, пока наваждение пропадёт. Внутри начинает нарастать тревога, похожая на вчерашнюю. Алиса спешно кусает губы. Спутники её спустя пару шагов тоже останавливаются, оглядываются и неторопливо задним планом интересуются, всё ли в порядке. Кровь в ушах шумит так, что она вовсе перестаёт их слышать и закрывает уши руками, зажмурившись. Убежать от ощущения майской прохлады на плечах. Скрыться от воспоминания злобного взгляда и крепких рук, хватающих и стискивающих её. Забыться и не помнить боль в рёбрах и сбитых костяшках. — Что случилось? — уже куда взволнованнее засуетились товарищи. Круспе, заранее догадываясь, что начинает происходить, решительно подошёл к гитаристке, готовясь в случае чего быстро схватить её и тесно прижать, чтобы она не успела навредить себе. — Я умру! Я сегодня умру! — свистящий шёпот и поскуливание перешли в громкий, дрожащий жалобный вой. Дрожь сменилась резкими непредсказуемыми движениями рук. Сидящая до этого спокойно, Ал чуть не свалилась с бордюра на землю. Столь резкая смена заставила Рихарда вздрогнуть, но не из-за неожиданности и не из-за страха и отвращения, а лишь из-за осознания того, что он зачастую ведёт себя так же. И от вида начинающейся истерики Кусь пришло осознание... До чего же, должно быть, с ним страшно жить. Постепенно мужчина видел всё больше причин, чтобы не позволить Ал приблизиться к нему, узнать его и остаться рядом. Сейчас ей нужна поддержка. Отчего-то именно его поддержка. Пусть так. Он отдаст всего себя без единого сожаления, без колебания, но только бы Ал не привязалась к нему. — Не переживай, я здесь. — пытается убедить мужчина, но его слова уже не доходят до адресата. Алиса начинает хватать себя за волосы, насильно тряся голову из стороны в сторону, издавая всё тот же крик, от которого холодеет внутри. Затем её руки — левая, оканчивающаяся не очень длинными круглыми пальчиками, и правая с длинными заточенными ногтями — перебегают на лицо и мажут по щекам, царапая и болезненно оттягивая, норовят воткнуть когти в глаза. И остаётся лишь один способ, быстро пришедший в голову. Цвен молниеносно подаётся навстречу, обхватывает худые беспокойные плечи и прижимает борящееся само с собой тельце. Объятия получаются совсем не тёплые и не дружеские, но крепкие, заменяющие смирительную рубашку. Ал ещё сопротивляется. Её руки, согнутые в локтях, барахтаются в воздухе, норовя всё-таки подцепить хоть чьё-то лицо. Она дышит совсем по-другому — с хрипами и свистами, с зарождающимся у корня языка стоном. Локти давят на грудь, руки Круспе тоже сильно сдавливают её. Не вздохнуть, не пискнуть. Кусь разрывается рыданиями, слепо хватая за плечи фигуру, которую она уже не видит и не узнаёт. Зато больше не пытается выцарапать себе глаза. Рихард ослабляет хватку, более нежно окутывая девушку теплом. Она опускает руки с его плеч и обхватывает за талию, прижимается так, будто хочет раствориться в нём. Дышать становится легче, и немец целует страдалицу в макушку, шепчет всякие несуразности, которые никогда бы себе не позволил, будь ситуация иной. А мимо них слышатся шаги случайного прохожего, не задержавшего взгляда более секунды. — Ну чего ты испугалась? — вполголоса произнёс Круспе, приобнимая девушку за плечо, направляя её, зажмурившуюся изо всех сил. — Пойдём, сядем лавочку. Успокоимся. Абсолютная пустота. Странно, но в этот момент тесной близости она не чувствовала ровным счётом ничего. От прикосновения она вздрагивает, подаваясь в противоположном направлении. — Зря мы сюда пришли... — глухо произнесла из-за своей "маски" Кусь. — Очень зря. — Почему зря? — с искренним беспокойством он вёл гитаристку к лавочке, так внезапно отторжённой сознанием нестабильной Ал. — Сейчас всё хорошо будет, не надо переживать. Она упиралась, но не сильно. Скорее просто замедлялась на пути к скамейке, скрытой тенью деревьев, но Рихарду всё-равно приходилось её практически тащить под недоуменные взгляды товарищей. В голове носились ошмётки воспоминаний, смешанных с реальностью. Рёбра ныли фантомной болью, а на предплечьях горели отпечатки чужих рук. Лицо онемело, образовывая ощущение стяжки морщинистой сеткой. Алиса пребывала в полукоматозе, на границе сознания, как на грани обрыва у бездонной ямы. Олли, слегка опешивший по началу, поравнялся с парой и дружелюбным жестом обхватил другое её плечо, помогая Цвену довести её до ближайшей поверхности, где она могла бы сесть и перевести дух. Кусь своей макушкой едва доставала до плеча Риделя, но никто, в общем-то, не видел в этом проблемы. Проблема была только в том, как она реагировала на вещи более чем бытовые — подобно дикарке. Гитаристку посадили на лавочку. Ридель и Круспе сели по обе стороны. Остальные неспешно нагнали их и встали вокруг, удивлённо наклонившись ближе. — Что случилось? Объясни нормально, — в лоб попросил Рихард, как вдруг девушка, загнанно глянув поочерёдно на него и на басиста, резко рванулась вперёд, силясь вскочить со скамьи и отбежать от неё. Однако провернуть этот резвый трюк ей не удалось. Цвен достаточно хорошо среагировал и схватил её аккурат выше запястья, прижимая тонкую белую руку к холодной шершавой поверхности. Кусь продолжила тянуться вперёд всем телом, словно предпочла бы взлететь, только бы не оставаться в этом месте, унестись подальше отсюда. Как было вчера, у ресторана. Круспе живо представилась следующая картина: жарит пред-июльское солнце, время около обеда, из дверей заведения на узенькой улочке вылетает взъерошенная — не то взбешённая, не то испуганная — Алиса. Она, не разбирая дороги, бежит по тротуару сломя голову, еле успевая волочить за собой маленькую карманную сумочку со спешно запиханным телефоном и кошельком внутри. Бежать, бежать, бежать... Всё ли с ней хорошо сейчас? От кого она убежала на самом деле вчера? От кого хочет скрыться сегодня? Впрочем... Рихард и сам понимал, что простой телефонный звонок может вызвать и не такую паническую атаку. Звонок от знакомого, близкого человека. Звонок из другой страны, из другого часового пояса, звонок как будто из другой жизни. Как на духу, он не меньше переживал по поводу звонков от Марго. Ему каждый день, будто в параноидальном бреду чудилось — вот сейчас Босье позвонит и скажет, что что-то случилось с дочерью... Но она пугала его ещё больше в последний месяц. А если конкретно, то не звонила совсем. Да, тяжело воспитывать ребёнка после развода. Но в свете последних событий Рихарду даже удалось ненадолго выкинуть из головы источник каждодневных болей. Он сильнее сжал запястье — оно было таким тонким, что казалось, надави он ещё сильней, множественные косточки поломаются и захрустят под крепкими пальцами. Другой рукой схватил Кусь чуть выше колена, удерживая на месте. — Не переживай, — чётко проговорил он. Круспе понимал, что она не просто так усиливает сопротивление. Круспе понимал, что ей очень неприятно здесь сидеть. Круспе понимал, что это практически насилие. Но ему нужно было заставить её здесь сидеть. Иначе как бы она поняла, что ничего плохого не случится? Он не хотел становиться врагом в её глазах, однако и нянчиться с ней долго и попросту бесполезно. Он так не умел. — Нам не надо было сюда приходить. — взмолилась она, поворачивая беспокойную голову прямо к нему. — Кусь, послушай... — Отпусти меня, я не буду! — на грани крика выпалила девушка, звонко хлопая ладошкой по его руке, сжимающей её колено. — Что не будешь? — мерно спросил тогда Цвен. — Я уйду! — Пожалуйста, — тут он отпустил её, поднимая руки на уровне лица в примирительном жесте. Ал вскочила, заставив тесно стоявших прямо над ней Пауля и Шнайдера расступиться. Она ошалело заозиралась по сторонам, делая несколько шагов в сторону более освещённого участка тротуара. Удачно выйдя из тени, из-под тёмных кудрей деревьев, она обернулась и увидела, что стоящая толпа нехотя повернулась по направлении к ней, а Рихард с выражением абсолютно спокойным, что называется, восседал на лавочке, чинно закинув ногу на ногу. — Не торопитесь идти за ней, — на грани слышимости для остальных порекомендовал он, наблюдая за колебаниями, ясно очерчивающимися на молодом взволнованном личике. Как перепуганная, но верная собака, Алиса ещё пыталась отойти подальше от лавочки, не сводя глаз с товарищей, но что-то останавливало её, будто она первая выбежала из горящего здания и думает, стоит ли возвращаться с попыткой спасти кого-то. — Нас никто не съел. Видишь? — со всей своей дружелюбностью проговорил Круспе и, мотнув головой на её прежнее место, позвал: — Садись, поговорим. Кажется, это волшебное слово действовало на Кусь безотказно. Девушка отбросила свои сомнения, переборола пляшущие вокруг да около призраки прошлого и вернулась назад. Раболепная покорность пересилила. Бог знает что творилось у неё на душе. Страх? Безусловно. Максимальное отторжение. Буря. Потоп. Всё это было применимо к ситуации. Но всё, что видели окружающие — её трусливые бесхребетные колебания. Ноги горели огнём, когда она шла. А в голове всё та же немая непривычная пустота. — И почему ты так? — "на этот раз" чуть было не добавил внезапно для себя Рихард. — Неважно. Переживаю. — сухим голосом констатировала Ал, чтобы обрисовать своё и так всем известное состояние. "Вижу, что переживаешь..." — внутренне вздохнул Круспе. — Ну ладно. Как знаешь, — опять же внезапно сдался он, вызвав удивление у свидетелей этой полу-немой сцены. — А чтобы не переживать, — начал он, легко вставая с лавочки, кое-как отвоёванной с боем против Кусь. — давайте хоть развлечёмся. Что у нас есть интересного для улицы? Правда или действие? — Давайте... — пожала плечами Миллер, не зная, глядеть ей на Ал или наоборот не смущать. — Хоть побыстрее забудем. — бросила она неслышно в сторону. Путь постепенно продолжался. Компания оставила лавочку позади, дальше двигаясь в сменяющих друг друга свете и тени. Начиналось всё вполне мирно, да и путь оставался короткий, но дорога как назло попадалась невыразительная и притом нескончаемая. — Пауль, правда или действие? — задал Линдеманн, с лёгкой полу-улыбкой измеряя шагами-маятниками дорогу с прямым взглядом на горизонт. — М-м-м... Я выберу действие! Ландерс всегда по возможности выбирал действие. Так ведь интереснее, когда череду бесконечных "правд" от людей, которым скрывать нечего, разбавляют порой вовсе не детские дурачества взрослых. Они ведь уже столько лет дружат! И знают друг про друга самые сокровенные вещи. Что можно такого загадать в "правде", чтобы смутить кого-то из них? — Тогда лизни ближайшее дерево. — ровно сказал Тилль. — Ч-что? Мне послышалось? — замедляясь, нахмурился Хирше. — "Лизни"? Остальные на это только прыснули со смеху, отчего-то даже не задумываясь, сможет ли ритм-гитарист выполнить это задание. — Тебе ещё повезло, я хотел загадать лизнуть асфальт. Что, впрочем, неудивительно для поэтической фантазии Линдеманна. — Ладно, не впервой... — вздохнул Пауль, приглядываясь. — Что, посимпатичнее выбираешь? — Шнайдер хлопнул друга по плечу и указал на ближний тополь по левую сторону тротуара. — Вон то ничего. — Да иди ты! — Ландерс широко махнул рукой, чуть было не заехав барабанщику по шее, а после уверенно направился к указанному тополю. Подстроившись вплотную к дереву, он прижался щекой к шершавой коре, обхватил ствол руками и с патокой в глазах посмотрел на своего мучителя. Линдеманн усмехнулся, прямо останавливаясь напротив для засвидетельствования. Ландерс слегка отодвинул лицо, встретился самым кончиком носа с тополем, а затем приоткрыл рот и быстро мазнул тёплым влажным языком по узким бороздкам. Тут же, впрочем, отпрянув и принявшись отплёвываться. — Пфу! Доволен ты? — скривившись, спросил он у Тилля. Тот улыбнулся и одним рывком кивнул. — Ну и мерзость. — фыркнул Рихард. — Лучше бы пропустил. Гитарист как бы невзначай шёл бок о бок с Кусь, мимолётно задерживая руку на её талии или поглаживая по спине, чем вызывал едва ли уловимую реакцию в виде отворота головы в противоположную сторону. Девушка не ощущала былой дрожи и истомы от его внимания и прикосновений, тело её будто совсем размякло, как и мозги, поскольку соображала она неважно. Порой ноги её ступали криво, и тогда Кусь едва не заваливалась на бок, но сталкивалась с бедром Круспе и вовремя выравнивалась. — Ага! И упустить такую возможность? — издевательски протянул Хирше, с прищуром глядя на Кристофа. Тот сконфузился. — Только попробуй задать что-то... в твоём стиле... — мужчина скрестил руки на груди, видно, вспоминая какой-то не очень приятный случай, "печальный опыт". — Ой, ну чего-то ты как застенчивая школьница? Ничего от этого не случится. — самонадеянно заявил Пауль. — Выбирай: правда или действие? Шнайдер тяжело вздохнул, закатив глаза. — Почему вечно ты задаёшь мне задания? Действие. Дум тоже придерживался тактики интересной игры. Хотя разницы особенно не было, когда задавал Пауль. Кристофу очень не хотелось каким бы то ни было образом унизиться перед девушками, которые теперь разбавляли тесно сбитый-сколоченный вместе коллектив. — Засоси случайного человека. — Ч-что? — мгновенно опешил он. — Как ты это себе представляешь? — Очень просто. Мы встанем в круг вокруг тебя, завяжем тебе глаза и будем водить хоровод, пока не решим, что этого достаточно. И тот человек, который будет напротив... — О господи, как тебе это вообще в голову приходит? — Не переводи стрелки. Становись сюда. Как ни прискорбно, Шнайдеру пришлось послушаться. Все послушно организовались вокруг него. Кажется, план Пауля действительно оказался рабочим. Подопытному завязали глаза платком, позаимствованным у Джули, любившей подобные аксессуары. И лишь тогда чёртово колесо сдвинулось с места. — Досчитай до десяти! — присвистнул Ландерс, глядя, как его друг растерянно крутится на месте, пытаясь понять, кто прямо перед ним. — Х-хорошо... Раз. Больше никто не издал ни звука, чтобы не облегчить ему участь. Единственное, на что мог надеяться Шнайдер — так это услышать смешок с одной из сторон, чтобы понять, кто там находится. Но это не помогло. — Десять. Хоровод замер. Мужчина неуверенно потоптался на месте, продолжая крутить головой. Прямо перед ним оказался Круспе, но у того были явно другие планы... — Хорошо, я... — Пошустрее, Шнай, тебе тоже придётся загадывать. Он тяжело вздохнул и шагнул вперёд, надеясь, что извечная хитрость Ландерса не подпортит ему настроения. Рихард же мгновенно сориентировался и, схватив за запястье Джу, стоявшую слева от него, потянул на своё место, спешно отскакивая в сторону. "Отдавать" Кусь барабанщику он подсознательно не хотел. Вокалистка оказалась перед Шнайдером в тот самый момент, когда он решительно потянул руки вперёд, чтобы поскорее закончить этот кошмар. Он обхватил руками её вытянувшееся от неожиданности и смущения лицо. Миллер не успела даже возмущённо пискнуть, как уже оказалась притянута вплотную к мужчине, крепко сжавшему кольцо рук, будто он знал заранее, что тело, попавшее к нему, будет сопротивляться неизбежности. "Если Ульрике узнает... Мне стоит заказать себе гроб заранее." Девушка опешила и потому не издала ни звука, когда их губы соприкоснулись, точно Кристофу не нужно было видеть, чтобы поцеловать её. Это был первый поцелуй Джули, украденный столь нелепо и комично, оторванный от её идеальной картинки того, как должно быть. Она упёрлась руками в его плечи, напряжённо, но стойко выдерживая испытание. Дум не решился целовать её взасос. Однако очевидно, что Джу бы этого не позволила. Едва они отлипли друг от друга, Шнайдер тут же сорвал повязку с глаз и растерянно глянул на девушку. Она выглядела разбитой и зажатой. "Я так и знал, что ничем хорошим это не кончится..." Мужчина смотрел на неё виновато, спрятав руки за спиной. Они тряслись от волнения. Мысли вроде: "Что же я наделал?" или "Зачем я согласился?" не спешили посещать его, но должны были нагнать в тот момент, когда он останется один. Почему-то казалось, что жена уже знает о произошедшем... Но почему именно та девушка, что вызывает в нём настоящую теплоту?! — Очень даже неплохо! А теперь загадывай быстрее. Кто там следующий? Рихард? — Я пропущу. — еле слышно буркнул Шнайдер и пошёл вперёд, засунув руки в карманы. — Значит, моя очередь? — довольно усмехнулся Круспе. Кусь по инерции сказала "правда". В детстве ей не особенно хотелось выполнять чужие унизительные хотелки, навеянные желанием поизмываться над стеснительной девочкой. — Хорошо, — сказал Рихард, словно предугадавший её ответ. — Тогда почему ты так не хотела садиться на лавочку? — Это долгая история... — усмехнулась девушка, сожалея о своей идиотской привычке выдавать скоропалительный ответ. — Невесёлая. Неподходящая для этой игры. Не хочу всем настроение портить. — Ничего, до вашего дома ещё шагать и шагать, рассказывай. — Ну ладно, если вы действительно готовы к такому рассказу, мне не жалко. Только потом не жалейте... — она засунула руки в карманы, вытащив большие пальцы, чтобы казаться увереннее и безразличнее, набрала в лёгкие воздуха и приподняла голову, устремляя взгляд не то на крыши домов, не то на тёмное небо впереди. — Всё началось, когда мне было семнадцать. То есть девять лет назад, — точно сказала она, ей не пришлось даже считать, потому что самые страшные дни она знала и без календаря. — Я тогда сбежала из дома в последний раз. И уехала в другой город на учёбу. Поступила там в хороший университет, начала учиться, как вдруг наткнулась на неприятности... Меня избили ночью трое пьяных мужчин. — За что? — нахмурился Круспе, глядя на Кусь, не сводящую взгляда с прямой траектории. Она специально не смотрела ни на кого из спутников, чтобы не привязывать их своим взглядом, после которого они по-любому поступят так же, как и любой человек до этого — начнут жалеть. — Я слушала Sonne, — Ал улыбнулась криво и натянуто, поджав губы. — Меня назвали фашисткой за то, что я слушаю немецкую музыку. Они еле стояли на ногах, но нашли силы меня избить, а затем свалить восвояси. — она опустила голову, смотря уже себе под ноги и глухо продолжила, заставив всех вслушиваться. — Я пролежала в какой-то подворотне в незнакомом городе, беспомощная, дрожащая, застывшая в гипсе страдания до утра. Мне так никто и не помог. А с первыми лучами солнца я пересилила себя и встала, пошла обратно в общежитие. И всю эту ужасную ночь я слышала одну и ту же песню на повторе, потому что ни наушники, ни плеер не сломались... Hier kommt die Sonne... Hier kommt die Sonne... — она горько усмехнулась и тут же, не давая времени на сожаления, продолжила. — Дальше, за день до вылета в Гельзенкирхен, я пришла в этот парк вечером. Села на ту самую лавочку. И спустя пару минут увидела мужчину. Он шёл прямиком ко мне и добродушно спрашивал, почему я гуляю одна так поздно... Он... — она потянула носом прохладный ночной воздух. — Он пытался меня изнасиловать после этого. Я вырвалась только чудом. И убежала домой, стараясь не думать о том, что он меня преследует. Кусь, к своему удовольствию, довольно удачно умолчала о том, каким же чудом она вырвалась. И лучше будет никому не знать, что она выбила тому мужчине три зуба и, вероятно, сломала ключицу. — Я... извини, я даже представить не мог... — шокировано произнёс Рихард на выдохе. Меньше всего он ожидал такого объяснения. — Ал, почему ты ничего не сказала? — резонно спросил Флаке, и впервые она увидела на его лице эмоцию настолько живую, открытую, что невольно опустила глаза, с горечью понимая, что её новые коллеги заслуживают доверия, которого она дать, увы, не может. — Мы можем помочь и поддержать тебя, если нужно. — Оливер повернул голову, как большой умный кот, наблюдая с высоты своего роста за стремительными изменениями в глазах девушки. Джули уставилась себе под ноги с немым сожалением, а Пауль молча сделал для себя некоторые выводы, незаметно "ворвавшись" под её мастерски выстроенную для болезненных тем маску, взломал её, как ледоход, и прочитал. — Только жалеть не надо. — повторила Алиса. — Я не маленькая беззащитная девочка. Ты не представляешь, сколько всякого дерьма произошло в моей жизни. И я не заслужила сострадания. — Мне жаль, что тебя заставили так думать. — Круспе остановился и повернулся к ней всем телом. — Да, ты же не виновата, — подхватил Пауль; Алиса впервые видела его настолько серьёзным. — Почему ты не обратилась в полицию? — Знали бы вы, как дела с полицией и судом обстоят в России... — попытавшись оправдаться, сказала она. — Там не только уважение и доверие пропадут. — Но ты в Германии. — прохладным голосом напомнил Тилль. — Я знаю... Мне не хотелось мешать. Я думала, что это несерьёзно. Не изнасиловал же. — А если неудачно выйдешь замуж? — воскликнул Рихард с толикой злобы, внезапно преграждая ей дорогу. Он вырос, как стена, перед ней — непоколебимый, крупный, даже слегка угрожающий. Скольких усилий стоило выстоять перед таким пугающим тоном, когда мурашки суматошно бегали по хребту. — Что ты имеешь ввиду? — поддев воздух острым подбородком, спросила Ал. — Домашнее насилие. Слабохарактерные часто попадают к маньякам под венец. Если неудачно выскочишь, то что? "Ой, ну не убил и ладно!" или "Да я не пойду в полицию, сама виновата." Так? И думать забудь. Когда тебе хотят причинить вред, это серьёзно. — Он хочет сказать, что ты всегда можешь обратиться к нам за помощью. — дёргая Круспе за локоть, чтоб не пугал и без того зашуганную девушку, выступил Шнайдер и озарил Кусь самой доброжелательной из своих улыбок. — Знаешь, Рихард... — ответила Ал. — Если я пойду под венец, то только с тем, кого буду любить в разы больше, чем себя и музыку вместе взятые. И да, если я выйду замуж за такого человека, то буду выносить и побои, если придётся. Но и муженёк натерпится... Тут к гадалке не ходи! Мы, русские, обиженные жизнью люди, оттого злые. Не просто так попытка изнасилования осталась лишь попыткой, и выжила в ту страшную ночь я не просто так. Ал слышала спокойное дыхание Джули. Ал честно пыталась поспать. Она не надеялась на успех. Но теперь без сна её оставляли размышления о прошедшей вечерней прогулке. "Неужели все они так беспокоятся обо мне? И они не считают, что я всего этого заслуживаю. Почему они готовы мне помочь? Даже Рина отказалась от дружбы со мной, так почему люди, которые знают меня чуть больше месяца, так добры ко мне? А я только и могу думать о том, что они мои недосягаемые кумиры. Я и не знала, что у меня есть такие замечательные друзья."