Временные трудности

Тилля очень напрягло это тихое "Давай отойдём поговорить", сказанное Рихардом до того шёпотом, что и Алиса, кому на ухо он это и прошептал, едва расслышала. Именно это Линдеманна и заставило напрячься. А когда он напряжён, он слышит всё. Слегка толкнув Миллер, он кивнул в сторону невозмутимо выходящих за дверь подсобного помещения гитаристов. На кой за ними увязалась Райс — вопрос трудный, однако прогонять ещё одну любительницу пошпионить вокалисты не решились. — Слушай, давай мы с тобой больше не будем... Рина подтолкнула Джули в бок, чтобы устроиться поудобнее, на что та отгородила её рукой, чуть было не потеряв удобную позицию. Тилль шикнул на обеих сверху, прикладывая руку к двери и к своему уху, ибо из-за копошащихся вокруг девушек он не слышал ни черта. —...Я всё понимаю, но... —...Я тебя... — Я не верю тебе!.. — Рина, мне плохо слышно. — спокойно, но с явным ощущением натянувшихся нервов шепнула Джули, призывая дизайнера к тишине. — Это не моя проблема! — фыркнула Райс, приникая к замочной скважине в попытке рассмотреть, что происходит в комнате. — Почему? — звонко и нетерпеливо Рихард топнул ногой, наступая на обхватившую себя за плечи Кусь. — Я вполне чётко обозначил свои намерения, больше никаких..! Он резко оказался совсем близко, но опустил руку на её спину плавно, целенаправленно смягчая свои движения. Мужчина не хотел напугать гитаристку. Его голос потонул в её звенящем крике. — Уйди от меня! Я не хочу! — она рванула вперёд, как только почувствовала ласковое прикосновение к лопаткам. — Пожалуйста! — потянувшись вслед за ней, умолял Цвен. — Нет! Я не хочу! — истерически вскрикнула Ал, зажмуриваясь и сгибаясь сильнее, чем сделала себя ещё более уязвимой в его глазах. Тонкая, замороченная, запуганная девушка, которая сегодня едва-едва переступила с таким трудом свой затянувшийся подростковый период, она пыталась спрятаться от него, но понимала неизбежность разговора. — Я тебя и пальцем не трону! — горячечно выпалил немец, замирая в двух шагах от неё, хотя ему очень хотелось оказаться к ней ближе и обнять, сжать это содрогающееся с каждым словом тельце, вжать её в себя со всей силой крепких рук, дать ей понять, что сопротивление ни к чему не приведёт. — Обещаю! — Я благодарна тебе за праздник, — пытаясь успокоиться и смягчиться, она ответила тише. — Но я не хочу заводить с тобой близкие отношения. — Это не близкие отношения, это просто дружба, перемирие, называй, как тебе хочется! Спустя пару секунд молчания, когда Алиса, потеряв в голове слова, ничего не ответила, Круспе вновь беспокойно заюлил вокруг неё, невесомо поглаживая по волосам и спине, почти не касаясь руками. — Ну поговори со мной! Не оставляй всё на самотёк, всё же так хорошо начиналось! Неужели ты дашь всему просто оборваться, не поможешь мне сохранить теплоту между нами? Девушка сделала ещё шаг вперёд и пропала из зоны видимости замочной скважины. Райс досадливо цокнула языком и повернулась к двери ухом. Теперь можно было только на слух догадываться, что там происходит, и понадобится ли Алисе помощь. Благо, говорили гитаристы достаточно громко, и уже ни одно слово не приходилось додумывать по контексту. — Я всё сказала! Я не хочу подпускать тебя! — шаг, ещё один быстрый шаг. — Ну выслушай хотя бы! — три быстрых шага, после чего девушка отпрыгивает. — Я не собираюсь тобой пользоваться! — Тогда тоже не собирался! Тогда ты говорил, что любишь! — голос Кусь дрогнул, и она остановилась, как и Рихард. — А... А потом что? Просто сказал, что я дурнушка, которую никто никогда не полюбит! И бросил. И всё закончилось. А теперь пытаешься доказать, что между нами ещё есть, что сохранять? — Я не пытаюсь ничего доказать, — мягче возразил Круспе. Два шага. Один короткий. И ещё два. Тихий приглушённый всхлип. — Ну чего ты, Элли? — с лёгкой улыбкой в голосе произносит он. — Я не Элли, и не смей так меня называть! Т-ты... Ты гнусный обманщик! Вот зачем ты так подсуетился к моему дню рождения! Я не хочу тебя знать, я не хочу иметь с тобой ничего общего! Я не... Вдруг её неровно подскакивающий голос тонет на полувздохе. И на какое-то время оба замолкают. Рина и Джу почти синхронно зажимают себе нос, рот, чтобы услышать хоть шорох, но всё совсем тихо. Проходит секунд тридцать, затем они вновь слышат всхлипы Кусь и сухие чмокающие звуки. — Переста-ань! — отчаянно и тихо молит Ал. — Почему ты делаешь это, если говоришь, что хочешь дружеских отношений? Это неправильно. — В этом и суть. — спокойно отвечает Рихард. — Мы же друзья? Да? Друзья могут целоваться в любое время, когда им захочется. — Мне не хочется! — Ты врёшь. Ты слишком охотно поддаёшься, — чмоканье раздаётся вновь. — Ну же! — внезапно сквозь зубы рычит Тилль. — Кусь, давай, возрази. Скажи не так, как все они... — Что там происходит? Ты понимаешь? — скрывая своё истинное беспокойство и паническое сердцебиение, спрашивает Джули, поднимает взгляд. Мужчина отвечает чётко: — Он ей манипулирует. Говорит, что это её желание продолжать их бессмысленные отношения, раз она не может заставить себя сказать ему "нет". За дверью Райс, не следящая за диалогом, слышала усиливающийся нервный плач и ускоряющиеся поцелуи. — Ого, — не сдержала восхищения Миллер. — Ты говоришь как дипломированный психолог. — Я уже столько раз видел подобный сценарий. У Круспе нет абсолютно никакой фантазии. Типичный истеричный манипулятор, он перекидывает ответственность, внушает им желание сохранять заведомо безуспешные отношения, угрожает что-нибудь с собой сделать в случае разрыва, давит на несчастных молодых девушек. Хотя иногда он всё-таки ведёт себя благородно, но ради мгновений мужества терпеть его характер... Я бы не стал. — Ты столько о нём знаешь... — вздохнула Джу, думая, что Ал всё-таки попала в передрягу. — Тише! — шикнула на них Рина. В комнате послышались звонкие шлепки. — Пусти! Убери свои руки! Рихард, это не моя вина, что ты так пользуешься тем, что я тебя люблю! Ты же взрослый мужчина! Ты же видишь, что я не могу думать рационально, когда ты рядом! И ты пользуешься этим, хотя настоящий мужчина нашёл бы в себе силы действовать корректно! — Ты винишь меня? — Конечно! Ты ведёшь себя как незрелый подросток! Ты отбил меня у молодого парня, чёрт знает, зачем. Ты бросил меня, втоптав мои чувства в грязь. Ты унижал меня и оскорблял. А теперь вдруг меня целуешь. Ты относишься ко мне так, будто я твоя вещь, которой ты распоряжаешься, как тебе вздумается! Но я тут вообще-то тоже имею душу и разум! И я не просила меня целовать! Так что не перекладывай на меня ответственность! Если даже я и хочу этого, если я не сопротивляюсь, в любом случае, не я это начала! Поэтому, будь добр, прекращай, когда я об этом прошу! Я хочу, чтобы ты меня целовал, но при этом между нами должны быть любовь, взаимное уважение и нежность, а не слепое желание обладать! Пока ты не восстановишь всё это между нами, никаких поцелуев и никакой романтики между нами не будет! Все по обе стороны двери затихли, переваривая услышанное. — Хорошая отповедь! — довольно усмехнулся Линдеманн. — Как она его! Ух, — Рина до того резко взмахнула рукой в одобряющем жесте, что задела локтем Джу. Та не заметила. Ей этот ответ не показался убедительным. Как Кусь чётко поставила условия, принесёт ей уйму проблем в будущем. И если Рихарду хватит ума принять сказанное к сведению, то уже совсем скоро он вновь окажется у её порога с нелепым требованием всё вернуть. Сделать вид, что он всё наладил, ему не составит труда, а вот неопытная Кусь может и не заметить подвоха. — Ты... Ал приготовилась к худшему. Приготовилась даже бежать, увидев, как спустя секунд десять Цвен опустил голову, тяжело вбирая воздух в лёгкие. Она бы не рискнула вступать в открытую конфронтацию с таких взрослым и крупным мужчиной. Справедливости ради, она признавала его интеллект, умело сосуществующий с крайним раздолбайством, но, стоит заметить, когда ему что-то нужно, Круспе проявит чудеса смекалки, предпримет всё, что в его силах, но сделает так, как ему нужно. Она не хочет, чтобы следующей его целью было устранение её из группы. Алиса знала, что проигрывает ему по всем фронтам, именно поэтому она хотела быть с ним и при нём. Как минимум, по двум причинам. Во-первых, конечно, он во всём превосходил её, а потому на биологическом уровне привлекал (но об этом больше знает, понятное дело, Джули, это она в университете проходила, как там мужчины и женщины ищут друг друга по био-совместимости). Как мужчина, он был сильнее и выносливее, как более старший — опытнее и умнее, а в силу преобладания каких-то высших биологических законов, на её взгляд, привлекательнее и увереннее. А во-вторых, она бы предпочла оказаться на одной стороне с тем, кто сильнее неё, а не против. Если не можешь победить — сделай союзником, или как там говорил Суворов?.. Тем не менее, какими бы не были причины, Ал напугалась, когда Рихард опустил голову и тяжело вздохнул. Она боялась, что всё-таки окажется против него. Боялась, что он злится. Но мужчина внезапно сказал: — Ты права. Я допустил ряд ошибок. Я относился к тебе не так, как должно. Все эти женщины на одну ночь, что были вокруг меня так долго, — он усмехнулся с примесью горечи в голосе. — С ними я абсолютно забыл, как нужно обращаться с по-настоящему любимой и дорогой для меня женщиной. Если я исправлюсь, это ничего уже не вернёт, но так я хотя бы начну относиться к тебе так, как положено. В кои-то веки. — А... Т-ты... Кусь впала в крайнюю степень замешательства. Впервые на её памяти она высказала недовольство и получила согласие, а не ряд встречных обвинений. Абсолютно не понимая, что дальше делать, русская рассеяно пригладила волосы на затылке и произнесла: — Ты не будешь больше..? — Я был неправ. Я хочу извиниться. Всё это, — он неопределённо взмахнул руками, описывая видимо, не только то, что было между ними пару минут назад, но и в целом их прошлые неопределённые взаимоотношения. — Было неправильно. Я совсем не так хотел выражать свою привязанность к тебе, просто я имел не совсем правильную модель отношений в голове. Я хочу начать всё заново, совсем по-другому. Но мне нужно время, чтобы... — Рихард потряс рукой, вспоминая слова, а потом повторил по-английски. — Мне нужно время, чтобы, you know, привести мысли в порядок. — и вполне спокойно продолжил на немецком, неловко усмехаясь, словно стыдясь своих прошлых действий. — Сильные переживания и кокаин вместе творят такие "чудеса" с психикой. Мне нужно переосмыслить кое-что. И я хотел бы бросить наркотики как можно скорее. Ты... Ты согласна остаться друзьями? Как-то укрепить дружеское начало в наших взаимоотношениях? Я всё исправлю, мне только нужно время и совсем немного поддержки. Он протянул руку для рукопожатия. Ал обмерла. Она была готова поклясться, что слышала, как кровь отлила от её лица. Сказанное Рихардом очень сильно её ошарашило. За этот день он собрал все действия и фразы, о которых сама Кусь бы подумала: "Нет, это не имеет никакого отношения к Рихарду Круспе", однако она слышала это из его уст, сказанное его голосом. И она запоздало, но пожала ему руку в знак примирения. И он не позволил себе больше. Не потянулся, чтобы обнять или поцеловать на прощание в щёку. Не сказал чего-то насмешливого или приторного. Он не сделал никакой странности или особенности, какие обычно делает Рихард. Он с благодарностью кивнул и действительно оставил её в покое. На глазах Кусь чувствовала неприятное стягивание. На ресницах высохли слёзы.

***

Джульетта Гогель с раннего детства была достаточно спокойным и рассудительным ребёнком. Любой, кто не знал её, говорил, что малышка Джульетта холодная и практически лишена эмоций, словно мраморная статуя ангелочка — красивая, но неживая. Rammstein даже выпустили на новом альбоме песню, очень похожую на неё — Diamant, но сама Джу от такого сравнения, пожалуй, отказалась бы. Её мама была учителем, папа — предпринимателем. Отец брался за любое новое дело, и это было связано с большим риском. Он получал достаточно, но появлялся дома редко, а потом и вовсе уехал жить в другой город, так и не расторгнув брак с матерью. Насколько Джули известно, он в итоге прогорел на каком-то деле и стал банкротом. Больше она ничего не знает. До того, как она уехала в Америку, они не общались около пяти лет. Джус была уже достаточно взрослой, студенткой, и всё понимала: что положение их семьи было крайне шатким изначально; что брак сохранялся только засчёт неё, единственной дочери; что отец, вероятно, жил на две семьи многие годы, в гражданском браке. Мама Джульетты работала в школе долгие годы и даже получила звание "заслуженный учитель", а преподавала она биологию в средних и старших классах. Это, во многом, и послужило причиной выбора профессии Джу. Обучение в музыкальной школе также было маминой инициативой. В пять лет Джульетта отправилась в класс фортепиано и вышла через девять лет с красным аттестатом. В обычной школе девочка тоже училась прилежно, получая одни пятёрки. Одиннадцатый класс выпустил её с золотой медалью. Образованию уделялось слишком много времени. Из Миллер словно растили второго Моцарта. Или Дарвина. Или всё сразу. Довольно рано она поняла, что их семья — типичные представители массовой интеллигенции. К сожалению, за всеми этими идеально отглаженными шторами скрывалось такое притворство, искоренить которое не помог ни один психолог из всех тех, что посещала три года Джу. Привитая с детства привычка к сдержанности и холодному мышлению стали частью девушки, сама её личность была построена на этом, а потому отделить её прохладность, не повредив её саму, стало нереально. По крайней мере, пока она сама не найдёт для себя новый стиль мышления. Она смирилась. Вернее, она была рада тому, что выбирает разум и скептицизм. Ведь, не будь она такой, стала бы чем-то худшим. Что может быть хуже того, как Ал теряет голову от своей любви к мужчине, совершая необдуманные поступки? Наверное то, как внезапно влюбилась в мужчину Джу, не делая вообще ничего. На место уже прибыл вездесущий Фиалик, а потому за день до концерта всё было уже готово. Музыканты в последний раз осматривались, чтобы точно увериться в надежности оборудования и хорошо сориентироваться завтра. Лужники просто поражали своим размахом, и как-то было не по себе от того, что следующим вечером стадион вместит восемьдесят тысяч человек! Отчего-то волнительнее всего было выступать на родине. Даже первый концерт не вызывал такой мандраж, как предвкушение концерта в Москве. Совсем другой менталитет, не тот, что в Европе, а потому и возникала неуверенность — как тут их примут? Джули вовсе не волновала категория номера в отеле или обращение технической команды, она переживала из-за публики. В Европе, а особенно — в немецких городах, толпа в конце концертов скандировала "Lang lebe die Frauen", что означает "Да здравствуют женщины", но как отнесутся русские фанаты группы к изменениям в составе... Джули в очередной раз проходила маршрут до гримёрки, размышляя над тем, как завтра будет петь. Она восхитительно запоминала дорогу на уровне мышечной памяти. Чем больше раз будет ходить туда-сюда до гримёрки и обратно, тем шустрее будет ориентироваться перед выступлением. Хотелось довести всё до идеала, привычка детства. "Не подходить близко к краю сцены. Не вставать на боковые линии пиротехники. Не крутиться под ногами у Тилля. Не оставаться в центре сцены в конце Auslander. Не допускать попадания воды в микрофон. Не прыгать, не бегать на вертикальной платформе. Сколько же всего надо помнить!" — она остановилась у двери в гримёрку. На белой двери висела глянцевая табличка "Алиса и Джули". Посмотрев на своё ровно выведенное имя, девушка развернулась на пятках и пошла обратно в комнату ожидания. "Я Джули. Я не Джульетта. Я не получала высшее образование врача-психиатра. Я не сдавала экзамен по психиатрии... Нельзя допускать попадание воды в микрофон!" — она ещё три раза повторила правила техники безопасности, пока дошла до общей гримёрки. Подумав, что уже достаточно хорошо запомнила маршрут, русская открыла дверь и привычно замерла на пороге. Внутри сидели только Тилль, Ал и Шнайдер. Остальные, как и говорили ещё часа два назад, уехали отдыхать в отель. Да, Миллер бы тоже не помешало отоспаться перед важным днём. Подумав о том, что это — первая здравая мысль за весь день, она собиралась было попрощаться и тоже поехать отдыхать, как вдруг первое же её слово было отвлечено шумом в коридоре. Девушка обернулась. — Пропустите! Я иду к своей дочери! По коридору, который заканчивался как раз дверью комнаты ожидания, неслась невысокая, но пробивная женщина. Она шла так быстро, что пытающийся её остановить Фиалик не поспевал. Первым, что выцепили музыканты в разрезе двери, было коралловое пятно — яркая акцентная блуза — что приближалось и приближалось к ним. Женщина беспокойно и с нетерпением бежала по коридору, а широкие штанины летних брюк развевались позади, подобные яхтовым парусам. Светлые волосы, хорошо скрывающие проседи, были собраны в свободный хвост. Незнакомка подлетела к гримёрке и ловко проскользнула мимо Джули, с невероятной ловкостью оказываясь прямо посреди комнаты, приковавшая недоумённые взгляды членов группы. — Где она? — с живостью в лице затараторила женщина по-русски. — Где она? — Кого вы ищете, бабушка? — взглянув на её полу-загорелое лицо с едва заметной сеточкой морщин у глаз и рта, неслышно нахмурилась Кусь, очень не любившая незнакомцев. — Где Джульетта? — маниакально продолжала кричать та. — Где моя дочь? Миллер онемела. Она ступила в комнату, вынудив летевшего за нарушительницей порядка Фиалика притормозить, чтобы не столкнуться. Во рту внезапно пересохло, а сердце застучало с удвоенной силой. Подойдя к резко оглядывающейся женщине, вокалистка остановила её за плечо и заглянула в лицо. — Мама?! — Джульетта, тебе следует стараться лучше. Ты недостаточно времени уделяешь занятиям. — сухой голос сыплется, как песок, по стенам большой квартиры, и не может найти себе места, перебегая эхом из одного угла в другой. Женщина лет сорока пяти сидит за столом. Перед ней разложены стопки тетрадей, куда она безжалостно выставляет двойки и тройки. — Ты совсем перестала заниматься, — несмотря на занятость, она успевает словесно третировать дочку, прямо-смирно сидящую за фортепиано. — Ты не дожимаешь легато. Нажимай на клавиши чётче. Пятнадцатилетняя девушка сосредоточенно смотрит в ноты. Ей остался год до выпуска из музыкальной школы. Она могла бы возмутиться, что у неё полно времени, чтобы готовиться к этому после, однако она сама прекрасно понимает, что сейчас работает на будущее, потому не жалуется на тычки. — Ты мало читаешь. Ты могла бы писать куда лучше. — гнев никогда не переходит в крик, он всегда сух; разочарование — сильнейшее наказание. У неё в руках оказалась тетрадь с домашней работой её дочери. — Ты не указала ни прогестерон, ни дигидроэпиандростерон, ни альдостерон... — Я указала шесть. — Этого недостаточно. Ты должна стараться лучше. Это не дотягивает даже до тройки. — Мои одноклассники указали по три гормона. — Это послужит тебе уроком, Джульетта. Этот сухой голос... Он не имеет ничего общего с тем, что Джули слышит сейчас, когда женщина бросается к ней на шею, крепко обнимая и чуть не душа. У этих мягких, нежных и ласковых рук нет ничего общего с теми узловатыми веточками, безжалостно рисующими лебедей в каждой тетради. У той мамы нет ничего общего с этой. И Джули так непривычно от этого. И она так этому рада. — Летти! Я так рада, что мы увиделись! Как же ты выросла! — женщина отстраняется на пару шагов и смотрит на дочь оценивающим взглядом. — О, и округлилась! Я всегда говорила, что бёдра у тебя будут детородные! Кусь припадочно закашлялась на диване. — Какой сомнительный комплимент... Но мама, как поняла Джу, не обратила внимания на этот достаточно неприемлемый комментарий её подруги. — Нам с тобой столько всего надо обсудить! Куда мы пойдём: в шоу-рум, в кино, в ресторан? О, как же мне хочется тебя накормить, ты выглядишь худой!.. Или, может быть?.. — женщина заговорчески подмигнула и игриво толкнула Джу бедром. — Заглянем в секс-шоп? М? Заодно напомнишь мне, как там звали того мужчину, который тебе приглянулся. Миллер не выдержала и смущённо воскликнула: — Мама! Щёки её вмиг налились краской. — Всем бы такую маму. — пробубнела Кусь. — Так, — решительно уперев руки в бока, женщина подошла к сидящей на диване Алисе. — Это твоя подруга? — Да, она бывает иногда несдержанна, поэтому... — Как вас зовут, милочка? — Алиса. А вас? — Лена! — она обернулась к дочери. — Берём её с собой! Её тоже не помешает накормить! И мужчины ей, видимо, тоже не хватает! Да что там! Всем нам не хватает! Предлагаю устроить налёт на местные фуд-точки и секс-шопы. — Мама! — Знаете, я откажусь, пожалуй, от вашего предложения, — взяв себя в руки и проявив выдержку даже большую, нежели Джус, ответила Кусь. — Не хочу нарушать семейную идиллию. Гитаристка поднялась с места и неторопливо потянулась, закинув руки за голову. Проходя мимо Джу, она наклонилась к её уху и тихо прошептала: — Я рада, что ты встретилась с кем-то близким. Повеселитесь там, хорошо? И ушла, не дожидаясь ответа. Джули смотрела ей вслед, абсолютно не понимая, что дальше делать, и как справиться с непривычной моделью поведения вроде бы такого знакомого человека. — Так, мы идём, Летти?

***

Вокруг шумела жизнь. Внутри она будто остановилась и повернулась вспять, отматывая ленту времени до момента детства. Той мамы, какой Джули помнила эту странную пёструю женщину напротив себя, давно уже не было. Она стала хохлатым цветным попугайчиком. Арлекином. Полной и несерьёзной своей противоположностью. Она болтала без умолку, всё время громко смеялась по поводу и без, бесконечно висла на Миллер, словно не могла сама ходить. И она постоянно её хвалила. Самое страшное то, что девушка не знала, как ей стоит себя вести. Новая модель поведения матери выбилась из привычного шаблона. Наверное, здраво было бы забыть всё прошлое, всё, что происходило в детстве, и построить отношения заново. Но она не могла решиться. Не знала, с какого боку зайти. Везде она натыкалась то на яркое перо там, где раньше были пики, то на смех и блёстки там, где, помнится, видела трещины и разочарование. Что случилось с её матерью, Джус не могла даже догадываться. На пальце у той больше не было кольца, значит, развелась с отцом. Свой строгий стиль одежды сменила на яркий и вызывающий. Стало быть, ушла на пенсию по выслуге лет. Но откуда же у неё, с маленькой учительской пенсией, деньги на билет в Москву? Как же много Джули думает. Ей надо думать теперь меньше, а не как раньше, когда приходилось определять настроение матери по её шагам. Надо быть проще. Теперь всё стало проще. Она стала взрослее, мама постарела. И сильно изменилась, как бы хотелось или не хотелось верить. Они сидели в торговом центре, в фуд-корте. Джули жевала холодную картошку-фри, абсолютно не замечая вкуса, Елена пила латте на кокосовом молоке, называя его вполне сносным. Всё это в голове девушки выглядело как абсурдная карикатура на долгожданную встречу. — Как... Как там дома? — наконец решилась спросить. — У меня? У меня всё отлично! Я продала и выкинула все эти десятитомные пылесборники! — Пособия и методички? — брови вокалистки неумолимо поползли вверх, выдавая каждую её эмоцию. — Ну да! — пожала плечами старшая Гогель. — Всю жизнь терпеть их не могла! — Но ты постоянно носила их с собой. — боля от непонимания, припомнила дочь. — И говорила мне: "Джульетта, читай пособия, а то ты никогда не поступишь в мед!" — Носила, — подтвердила женщина. — Но я их ненавидела. Как и свою работу. Биология — это всё-таки не моё! Я всегда хотела быть пианисткой в каком-нибудь большом оркестре! — мечтательно закатила глаза женщина. — А эти ваши учебники и тетрадки? Да в гробу я их видала. — А почему тогда пошла работать учителем? — Времена были такие, я слушала своих родителей. А они решали, на кого мне учиться, и на ком жениться. Вот так. — Ты не сама выбирала создать семью? — спросила Джули, хотя догадывалась об этом уже давно. — Нет! Что ты! Я думала, это не моё. Но время шло, а родители не молодели. Они не хотели оставлять меня одну, поэтому нашли мне жениха и сказали, что я буду жить с ним до конца чьих-нибудь дней. А потом, когда мне было тридцать, родилась ты. И так получилась какая-никакая семья. Не совсем крепкая, конечно, — Елена покрутила в руках стаканчик и задумчиво надула губы. — Но я не жалею о том, что так вышло. Я жалею, что тебя толкала на ту же тропу. Женщина проникновенно посмотрела в глаза дочери и вздохнула. — Если бы я тогда не заставляла тебя заниматься всей этой ерундой... Я поняла это только тогда, когда ты уже... пропала, — она опустила глаза, но в голосе не было слёз, хотя звучать он стал тише и сокровеннее, ближе к шёпоту. — Я бы очень хотела наполнить твою жизнь, твои детские годы чем-то ещё. Но теперь уже ничего не исправить. Я любила тебя! Не то, что твоего отца, — добавила она почти с презрением, таким спокойным и, казалось бы, знакомым, но оно угасло ровно в тот момент, когда зазвучала его начальная нота. — Жаль, что это чувство было мне столь незнакомо, что я не смогла его распознать и с толком донести. И музыкальная школа, я думаю, тебе была не нужна. Я просто очень хотела, чтобы дома звучало фортепиано, оно так меня утешало!.. Но есть и плюс! Ты теперь связала свою жизнь с музыкой! И я очень надеюсь, что тебе это нравится так же, как и мне! Я просто в восторге! С тех пор, как я узнала, что ты выступаешь с Rammstein, я пересмотрела все ваши концертные записи! Твоя жизнь теперь стала такой интересной, наполненной. Ты можешь путешествовать, видеть мир, знакомиться со множеством людей! Ты говорила, что тебе понравился мужчина, у тебя есть все шансы построить семью! Я искренне верю, что твоя жизнь будет лучше моей! Джульетта слушала, затаив дыхание. Подобных откровений она ещё никогда ни от кого не слышала, а особенно — от мамы. Она не могла даже охватить сознанием, насколько тяжело давалась той жизнь. Ей уже пятьдесят шесть лет. И она только сейчас начала жить самостоятельно. И важно не то, что большая часть жизни уже пройдена и осталась совсем малость, а важно то, что целых пятьдесят шесть лет она жила в фактической неволе, не зная, что может быть по-другому. Важно то, как она распорядится остальной жизнью, чтобы не возвращаться к прошлому. — Я сделаю так, чтобы она была идеальна. Я обещаю! — Нет... — Елена покачала головой с улыбкой. — Нет, не надо. Проживи свою жизнь так, чтобы она нравилась тебе! И не обещай мне ничего. Не надо делать её идеальной. Наслаждайся ей. Чем раньше ты поймёшь, тем больше времени у тебя будет. Ты уже такая взрослая у меня! И такая умная! Просто пойми пораньше, что от ума зачастую одни беды. Джу закивала. От ума одни беды. Она уже поняла. Умом всего не охватить. И это говорит мама, которая чуть ли не в хиппи подалась. — Так! Что-то мы ударились в сантименты! А ну-ка! Давай-ка выкладывай. Первое — где тут ближайший секс-шоп. Второе — что там за мужчина тебе нравится, а? Девушка добро усмехнулась и встала из-за столика, взяла пакеты с покупками и повела Елену на третий этаж. Где-то она видела интересную вывеску. — Этот мужчина... Как бы тебе сказать, — издалека начала Миллер, думая, как не шокировать родительницу, всего несколько лет назад бывшую крайне консервативной во взглядах на отношения между мужчиной и женщиной. — Он импозантный. — Та-а-ак! — Поэтичного склада ума. — "Пишет песни и стихи про секс и смерть, ну что, отличный зятёк." — Очень творческий, — "Ну да! На огромной пушке в виде члена поливает многотысячную толпу пеной. Это тоже творчество." — Привлекательный. — "Даже слишком. Девушки на нём так и виснут." — Приятный. — "Когда не пытается кого-то убить." — Весьма сдержанный. — "Как выразился Рихард, чёрствый сухарь." — Лидер. — "Подавил остальных так, что никто не тянет на себя одеяло." — Ого! — с нескрываемым восторгом воскликнула Елена. — И как же его зовут? Он иностранец? Джу мысленно заломила руки. — Он немец. Его зовут... — она отвела взгляд в сторону. — Его зовут Тилль. Женщина остановилась и требовательно взяла дочь за руку. Она как-то задорно прикусила губу. — А это, случайно, не тот Тилль, с которым вы... — Да. Да, это тот Тилль. — потупив взор, сдалась вокалистка. Она ждала осуждения, упрёков, даже отговоров, но услышала лишь: — Он тебе очень подходит! Крайне выразительный зрелый мужчина! Я понимаю, почему он тебе симпатичен. Хочешь, я помогу тебе завоевать его внимание?..