***
Единственное, что даёт человеку память — боль. Она называется по-разному: опыт, ценный урок, светлая тоска, ностальгия. Но суть остаётся неизменной — память и тоска по прошлому отвлекают от настоящего, загоняют человека в замкнутый круг сожаления и самобичевания, не имеющих никакой реальной ценности как для других, так и для него самого. В чём прок от памяти? Не допускать прошлых ошибок? Большинство ошибок, совершённых в прошлом, при грамотном использовании здравого смысла можно было избежать, ведь они были вызваны ничем иным, как упрямством, а потому повторяются из раза в раз. Никто ничему не учится, даже если и говорит другим учиться. Что заставило Алису дважды отказаться от того, чего ей так давно хотелось? Почему бы не раскрыть свои чувства, попытавшись пробить стену между ней и обществом, отказавшись от одиночества? Она лежала на верхней полке в вагоне поезда перед сном и думала о Лёше. Она лежала в номере питерского отеля и думала о Лёше, лишившись сна. Она бежала от своих чувств, понимая, что любит его больше, чем Рихарда, но оттого лишь больше, чем Рихарда, боится. Быть рядом с Круспе было... интересно. Быть рядом с Лёшей было смутительно, ведь она не могла так же бездумно поцеловать его, зная, что он не придаст этому значения. Потому что он точно придаст. Ал знала, что хочет его поцеловать и наконец признаться в своих чувствах. Она не знала, зачем ей это, и что это изменит. Всё-равно все их шансы быть вместе уже упущены, нет ни одного здорового расклада развития таких отношений. Ей никак не вернуться на родину, ему никак не вписаться в здоровое общество. Ей просто хотелось, чтобы он знал, что она всё это время к нему чувствовала. Каждый её вздох в кромешной темноте прерывался тихим сопением Джули. Стресс и страх вновь запутаться в липкой паутине кошмаров вынудили Кусь сохранять бодрствование. У неё под глазами вновь пролегли тёмно-синие круги, не сильно-то придающие ей шарм, однако сохранить шаткий рассудок для неё было важнее, чем выглядеть красиво. Хотя недосып не то чтобы влиял на неё менее травматично... Пока подруга спала, Алиса думала. Думала о том, что у неё ужасное предчувствие относительно грядущего дня, однако ничего поделать она уже не может. На её голову надвигается что-то, чего просто невозможно избежать или обратить. Нужно просто приготовиться и заранее смириться с худшим. Прикорни она хоть на секунду, ни за что бы не выбралась из кошмаров. Ночь, в конце концов, не вечная, можно и потерпеть те ничтожные безжизненные часы, в которые она и так бы ничего не делала. Рассвет забрезжил за окном нескоро. Джули проснулась с первыми лучами желтющего солнца, бьющими сквозь прозрачный тюль прямо ей в лицо. Поспать подольше, как вокалистка задумывала, не вышло, и в этот нудный серый мир пришлось возвращаться раньше положенного. Поспала она свои законные семь часов, пришло время продолжать работу. Кое-как отодрав от подушки взлохмоченную голову, Миллер потянулась и протёрла глаза, беззвучно растягивая рот в широком зевке. — Не пей холодного в ближайшие дни, у тебя горло красное. Не дай Бог, заболеешь. Джу подпрыгнула от неожиданности. Сон как рукой сняло. В кресле рядом с её кроватью сидела Кусь. В её номере. — Господи, Алиса! — воскликнула она, положив холодную руку на тёплую грудь, пытаясь унять подскочившее от испуга сердце. — Не смей так больше делать! Слышишь, не смей! — Забей. У меня настроение ни к чёрту. — Это же не значит, что надо испортить его мне... — Джули нехотя встала с кровати, сна уже ни в одном глазу, а дел по горло. — Какого чёрта ты вообще тут делаешь? Не выражающее ничего лицо Кусь повернулось в сторону, направляя взгляд девушки в пустую стену. Она словно была "не здесь", прошивая взглядом грань прошлого на стыке с грядущим, словно пыталась вспомнить, зачем пришла и что её к этому побудило. Чего она хотела этим добиться? — Мне просто не спалось. И стало скучно. Я хотела провести время... Где-то ещё. Не у себя. Не в одиночестве. — вполголоса произнесла Ал, абсолютно спокойно и размеренно, но с толикой отдалённой грусти, и внезапно вздохнула. Миллер почувствовала, как незаметно, но резко дёрнулась бровь. Ну что ж. Скучно так скучно. Ей не привыкать к странным выходкам подруги. С тех пор, как она распрощалась со своими музыкантами, Алису будто подменили. И без того чудаковатая, она стала до невозможности тихой и задумчивой. Безжизненной. Всё смотрела мимо людей и в наипрямейшем смысле уходила от разговоров, словно обращались не к ней, а к кому-то другому, кто отвечал в её сознании, отказываясь выносить свои слова с свет. Может быть, выйдя на сцену в тот раз, она пережила какой-то личностный кризис, к коему была не готова, или погрузилась мыслями в прошлое, встретившись со старой компанией. Кто её знает. Тем не менее, мир не стоял на месте, даже если Алиса замерла в своём искусственном мирке. Джули прошлась до окна, раздвинула тяжёлые шторы и впустила в комнату столько света, что он осветил и незаправленную кровать, и педантично разложенную кипу нот на письменном столе, и застывшую Кусь, снова беззвучно бормочащую что-то одними губами. — Настало время одеваться и завтракать. Я вижу, ты уже одета, — протянула Миллер, опустив ту деталь, что Ал, скорее всего, и не раздевалась вечером. — Так что, если позволишь, я бы хотела принять душ и одеться. Одна. Не сказав ни слова, девушка медленно встала и побрела к двери, держа взгляд чётко перед собой. Как робот, как зомби, на коего и была похожа со своими неаккуратными пушащимися волосами и глубокими кругами под глазами. Наклонённая вбок голова едва держалась от усталости, грозясь завалиться на плечо в процессе ходьбы, но хозяйка её вряд ли бы обратила внимание на такую неловкость, потому несчастная тонкая шейка решила-таки подержать немного Кусь в сознании, ещё хоть немного. Будет тяжёлый день. Проводив глазами до закрывающейся двери, Джу босыми ногами прошлёпала в ванную. В её голове крутилась лишь одна мысль: "Уж не наркотиками ли она балуется?" Однако подобным суждениям не было ни одного сносного подтверждения. Вела Кусь себя до того тихо, что не вызывала подозрений, что уже было достаточно подозрительно и наталкивало на определённые мысли. Безвременной таймер в голове Миллер самым звонким и раздражающим будильником залился в утренней истерике. Скоро начнётся.***
— Кто-нибудь видел Кусс? — уже минут двадцать не унимался Тилль. — Нам на сцену выходить через десять минут! Где её носит? Так и передайте, что мы уйдём без неё! — нарочито громко разглагольствовал он в надежде, что гитаристка услышит, гитаристка придёт. Все уже были в первой готовности, стадион полон и с минуты на минуту жаждет видеть своих кумиров. Техники проверили всё оборудование и реквизит. Музыканты загримированы. Только вот Ал куда-то пропала. Она всё ждала трагедии, которую ей пророчили ночью колибри в темноте, и пряталась, как могла, в надежде, что это поможет ей избежать худшего.. Сейчас она стояла в туалете напротив зеркала и пыталась поддержать себя, заставить выйти на сцену и сделать всё как всегда. Всё как всегда и не больше. Только усиливающийся звон в ушах не давал сосредоточиться, заглушая все благие и не очень мысли, сбивая с толку, оставляя подавленной и дезориентированной. Она, как маленькая неподвластная самой себе кукла, хотела вернуть контроль над своим телом, над своими мыслями, но никак не могла уцепиться за конец верёвки кукловода, привязанный к её спине. Вот бы как-нибудь извернуться и поймать её, потянуть на себя и вырвать из чужих рук, освобождая тело из оков. Она приваливается к раковине, чувствуя давление на выпирающих тазовых косточках, и смотрит в отражение с мыслью, что где-то там, глубоко в подсознании, ещё остался стержень, способный удержать её на двух ногах. — Ну когда я такой стала? — задаёт она вопрос самой себе и тут же понимает: никогда, она всегда была такой. Слишком нервная, умудрённая, погружённая в свои мысли, как закопанная в песке голова страуса. Магнит для неприятностей, с которыми раньше как-то удавалось справиться, а сейчас всё никак да не так. — Может я просто себя накручиваю? И всё не так плохо, м? Как ты думаешь? — она чуть наклоняет голову в вопросе, будто отражение ей и вправду ответит. — И я могу спать, и есть, и любить? М? Что думаешь? Ещё несколько секунд она продолжает смотреть в зеркало, как вдруг со вздохом отворачивается и закрывает глаза рукой. — Чем я только думаю... Она моргает и в следующий миг видит, как свет начинает стремительно мигать без всякой на то причины. В короткие отрывки темноты становятся отчётливо видны чёрные руки, тянущиеся к ней, но сразу же пропадают, как только свет вспыхивает, освещая абсолютно пустую белую комнатку. Девушка пятится ближе к раковине, пытаясь вжаться в неё и хоть немного отдалиться от длинных изодранных пальцев. От них мерзко пахнет смертью и гнильём, и с кончиков сочится непонятной природы влага, чёрная, как густая кровь и не менее мерзкая. Сзади громко, как в оконное стекло, стучится зеркало. Подскочив от испуга на месте, Ал оборачивается и видит себя, скребущую с противоположной стороны ногтями по гладкой поверхности. Её голос раздаётся из стен. Две Алисы смотрят друг на друга. — Не ешь яблоко! Он заберёт твою душу, и ты навсегда останешься закрыта здесь, за стеклом! Тебя никто не найдёт! Не спи с ним! Он заберёт твою силу себе, но не сможет ей пользоваться! И тогда он сломает тебя, чтобы ты её потеряла! Не верь ему! Не верь! Будет плохо! Будет ещё хуже! Девушка схватилась за голову и стиснула зубы, сгибаясь пополам. — Нет! Мне страшно, уйди! Уйди! — завизжала она громче голоса, заполнившего всю комнату. Вдруг всё прекратилось. И зажмуренные до цветных пятен глаза встретил обычный желтовато-белый свет и пустое помещение с обыкновенным зеркалом. На подставке раковины вибрировал телефон, заливаясь гитарной трелью System of a down. Переведя истерично сбившееся дыхание, девушка схватила маленький гаджет и смазанно шлёпнула по кнопке вызова. — Алло? — чуть не рявкнула она в трубку. — Алис... — незнакомо-растерянный голос Пал-Палыча прошёл нелёгкий путь прежде чем дойти до её сознания. — Тут такое дело. Ты не переживай сильно, пожалуйста. — Говорите. — Я знаю, что ты сейчас занята, но, пожалуйста, найди время подготовиться и присядь. — Говорите, — жёстче повторила она, понимая, что всё, к чему бы ни готовил её сегодняшний день, она выдержит. — Не знаю, как тебе сказать... — мужчина вздохнул и набрал побольше воздуха. — Лёша, он... Он ум... Лёши больше нет. Девушка не помнила, дышит ли она. По голове словно ударили чем-то тяжёлым и гладким, череп не раскололся, но мозг был в тотальной отключке. Ноги налились свинцом и тут же онемели. Кусь закрыла холодной ладонью лоб и села прямо на плитку. — Алис, нам всем надо это пережить. Извини, что так посреди работы ворвался с этой новостью, но... Ты всё-таки должна знать. Ты была ему ближе всех. Я звоню тебе сразу, никто ещё не в курсе. Его недавно увезли. — голос мужчины был тусклым и несколько слабым, каждое слово, медленное и осторожное, вбило бетонные сваи в твёрдую привычную землю; даже теперь он оставался учителем и наставником, беспокоящимся о своих учениках. — Даже его мама ещё не знает и... Я не знаю, как ей сказать. — Почему... — озвучила она первую мысль в наступившей тишине — в её голове и в разговоре. — С тобой как-то проще. Ты лучше других его знаешь, через что он прошёл, что вынес, каких усилий давалась ему жизнь. Другие... не поймут причину его са... — Почему? — Алис, не нам его винить. Я понимаю, это тяжело, но надо понимать, что... — он замолк, понимая, что как педагог не может сказать, насколько теперь Алёше лучше, и насколько тот теперь излечен, избавлен от страданий, но в такой трудный час их роли отходят на задний план, уступая место простому человеческому горю, ставя всех в одну линию. — Это его выбор. — Почему!? — закричала Кусь, надрывая связки. — Почему, почему, почему? Из глотки сами собой вырвались истеричные рыдания, полные злобы, ужаса и боли. Вины. За несказанное и не сделанное. Стоило всего один раз сказать. Всего лишь один раз. Это бы не сделало лучше, но избавило бы всех от этой вязкой, застывающей, как смола, боли. Хоть и сделало бы утрату ещё невыносимее. Просто выдрали из души кусок, связанный с чувствами и воспоминаниями, вбили острый крест в грудь и заставили носить его вместо сердца. А он причиняет муку с каждым движением. — Я понимаю, тебе сейчас будет не до всего этого... Я отправлю то, что он просил, экстренной доставкой. После этих слов Пал-Палыч сбросил вызов, а Кусь так и осталась сидеть и беспомощно рыдать на полу, обнимая себя руками и впиваясь ногтями в спину, закрытую концертной одеждой. — Почему! Ты, сраный кусок дерьма, просто сдался! Хотя у тебя всё было! Нет! Полез же в этот ёбаный пиздец! Сигаретку, другую, третью! И вот ты где! Стоило оно того? Стоило? Проебал свой золотой голос, полез под этот грёбаный фольксваген, потерял ещё и свои трижды-хуительные пальцы! Уёбок! Ты мог стать звездой, но проебал всё! И теперь из-за этого сдох! Гандон! Ты о матери подумал? Ты обо мне подумал? А о том, кто тебя найдёт? — после гневной тирады, выкричанной в потолок, она схватилась за волосы и погрузилась в новый приступ бессильных рыданий. — Ну... Ну ты же не умер! Ты просто прикололся, да? Вместе с Пал-Палычем. Вы... В-вы меня разыгрываете! Я не... Нет, ты не умер, я не верю! Лёша... — ослабленный криками голос скатился в шёпот. — Лёшенька... Моё златовласое чудо... Ну остался бы с нами ещё хоть ненадолго. Я бы... Я бы приехала! Я же люблю тебя, дурак. Как можно было взять и не подумать, что я просто тебя люблю... Я же тебя в обиду не дам. Я же тебя никогда не оставлю. Почему ты уходишь? Я.. Я не понимаю. П-просто не понимаю... Последние минуты до начала концерта. Ал тихо курит, сидя на полу в туалете. Куда ей дальше идти? Есть ли в этом смысл... Затушив окурок о плитку, она с усилием встаёт на ноги и наклоняется, чтобы умыться. Отражение неподвижно, как и она. Холодные капли стекают по подбородку. Это остатки слёз или просто вода? Какая уже разница.***
— Алиса, мать твою, Кусь! — громогласно басил Тилль, и его голос куполом охватывал маленький коридорчик под сценой, где они готовились выйти на свет. — Ты чуть не опоздала на собственный концерт, с чем я тебя поздравляю! Где тебя, блять, носило!? Ты хоть понимаешь, какую панику навела? Девушка, держась рукой за стенку, подошла к своей команде сзади, наполовину игнорируя их недоумевающие и встревоженные взгляды и полностью игнорируя гневную тираду Линдеманна. Голова шла кругом, а гул по ту сторону условных кулис звенел в ушах, сводя с ума. Её глаза, очерченные розовато-персиковым обручем слёз, тускло глядели перед собой, отказываясь загружать трансляцию происходящего в мозг. А происходит ли это на самом деле? Чугунные виски клонило к земле. Лечь под неё, укрывшись двухметровым одеялом свежего грунта. Зачем что-то делать и куда-то идти? Зачем плясать на потеху публике? Увеселять народ, делая вид, что наслаждаешься этим сейчас, хотя на самом деле боль в груди разрывает тебя на мелкие клочки, зачем? Зачем? Джули мягко отодвигает Тилля в сторону и подходит к подруге. Та выглядит бледнее обычного. Заплаканные глаза и красные щёки видно издалека, но девушка храбрится и твёрдо стоить на ногах. Приобняв ладонью щёку Ал, Миллер заботливо гладит её по влажной щеке. Глаза ещё слезятся. — Что случилось? Ты сама на себя не похожа... — откровенная ложь: наверняка Алиса так и выглядит большую часть жизни, просто её физическая оболочка за семью надёжными замками и не даёт отчаянию вырываться наружу крупными долями. — Я... — хрипло начала гитаристка и тут же вздёрнула голову кверху, чтобы как следует прочистить горло и спрятать новые солёные капли, выступающие в уголках глаз. Её шёпот раздался слишком громко на фоне общей какофонии выкриков со стадиона. — Я в порядке. Всё нормально. Лёша умер. Джули в порыве шока закрыла рот рукой. Рихард протиснулся между Паулем и Оливером, быстро приближаясь к Алисе. Услышав эту новость, мужчина вспомнил ссутуленного парня с печальными глазами и понял: "Не смог." Едва глянув на её резко зажмурившиеся глаза, он опустил руку ей на плечо и обернулся к Тиллю. — Надо перенести концерт. — Всё в порядке, правда... — мотнула головой Кусь, сама не до конца уверенная в собственных словах. — По графику мы уже начали. Выйдем без неё. — отрезал фронтмен, а его не дрогнувшее лицо лишь доказало серьёзность намерений. И, бесспорно, усугубило ситуацию. — Мы не можем выйти без неё. И ты сам знаешь, какими проблемами это грозит, — Круспе был не менее серьёзен. Девушка почувствовала, как его пальцы на плече сжались сильнее. — Она не может выступать в таком состоянии, — Флаке скрестил руки на груди, соглашаясь с лидером; ему кристально ясна система: два гитариста, одна запасная, и группа ничего не теряет, обходясь без Кусь один концерт, может два, три... — Я справлюсь, пойдёмте начинать, пожалуйста. — Да, не может. — вздохнул Оливер, которого больше беспокоило состояние Алисы, чем какой-то там концерт. — Давайте перенесём. Мы не выбьемся из графика. — Мы команда! — активно поддакнул Пауль. — Нельзя выкинуть из механизма одну шестерёнку. — Это механизм не один десяток лет прекрасно работал без этой шестерёнки, — Тилль угрожающе нахмурился, наклоняясь к гитаристу. — О, вы серьёзно? — Шнайдер закатил глаза. — Нас ждут восемьдесят тысяч человек, а вы хотите всё отменить? Да нас самих отменят за такое! В первую очередь — Фиалик! — Я не буду выступать без неё. — решительно отрезал Круспе. — Поддерживаю. — кивнул Ландерс. — Половину активности на сцене создаёт Ал. — Блеск! Значит, отменяем концерт! — издевательски развёл руками Тилль. — Хватит! — внезапно громко выкрикнула Кусь. — Я сказала, что выйду на сцену. Не надо меня жалеть, как будто я кукла фарфоровая! Она скинула с себя руку Рихарда и шагнула вперёд к лестнице, становясь за Линдеманном. Всем нехотя пришлось выстроиться по порядку. Проходя перед ней, Джули невольно вздохнула. — Ты сама потом об этом пожалеешь, — едва слышно произнесла она и двинулась, пропуская Шнайдера на сцену. Концерт начался.***
Даже после их ухода толпа ревела вслед, пытаясь продлить сладостное мгновенье. — Rammstein! Rammstein! Rammstein! Их крики раздаются в голове, а не в реальности. Прямо в сознании. Въедаются и звенят ещё долгие-долгие часы после. От криков плохо. От шума плохо. От света плохо. Пульс учащается. Дыхание сбито. Воздуха мало. Слишком мало, чтобы накормить истощённый жаждущий организм. Они идут в гримёрку, о чём-то болтая. Обсуждают насущные вопросы. Кто куда отправится, кто как отдохнёт, кто как проведёт время. А есть ли оно у них, это время? — Я думаю, было незаметно, я довольно быстро исправился. — Больше так не делай. У меня чуть сердце в пятки не ушло, — карикатурно раскрывая глаза, веселится Цвен, явно потешаясь над Шнайдером. — Я всего на секунду потерял темп, хватит придуряться! Ты же у нас "величайший гитарист", для тебя это не помеха. Кто-то серьёзен, и на пустую болтовню не тратиться. — Мы прилетим часов в восемь. Заселение в отель с двух, но, думаю, для нас сделают исключение. — Эммануэль об этом позаботится, это не проблема. Главное — отоспаться, как приедем. Адреналин кипит в крови, как бурлящая лава, не даёт уснуть, не даёт расслабиться. Кажется, покоя нет, да и не было никогда. Они заходят в комнату отдыха резво, непринуждённо. Вынуждают своим появлением исчезнуть весь персонал. Вряд ли даже самому отчаянному захочется попасть под горячую руку, когда музыканты ещё "бурлят" после выступления. Замешкавшейся уборщице Рихард быстро кидает беззлобное "кыш" и падает в чёрное кресло. Тилль лезет в холодильник за шампанским. Пауль и Шнайдер накидываются на воду, опустошая маленькие пол-литровые баночки одну за другой. Оливер и Флаке оккупируют оба диванчика, растягиваясь в полный рост. Все разбредаются по помещению, и лишь Джу остаётся рядом с замершей в дверях Кусь, оглядывающей всё вокруг с неподдельным безразличием. Концерт прошёл на удивление гладко, но сразу после ухода за кулисы Ал как будто выключили. Она молча шла со всеми, не подавая никаких признаков разума. Или рассудка. Или воли. Просто шла туда, куда идут все. Не слушала, не слышала или, по крайней мере, не хотела слышать чужие разговоры. Думала ли? О да, думала очень много, да только всё об одном и том же. Лёша пропал. Сгинул. Исчез. И всё, что осталось о нём — её воспоминания. Мало счастливых, все напряжённые. Защита, страх, непонимание, ненависть ко всем, кто пытался его обидеть, неприязнь к тем, кто не понимал и избегал, кто бойкотировал и чурался. Ко всем, кто крутился вокруг него до трагедии и бросил после. Ко всем, кто не верил, что он может всё вернуть, даже если это было действительно невозможно. Правду уже не узнать. Быть может, проживи Раневский ещё пару лет, медицина бы нашла способ полностью вернуть ему голос, отрастить новые пальцы. Исцелить душу. Или наука изобрела бы машину времени. Чёрт, да ради того, чтобы ещё раз его увидеть, Алиса бы сама подалась в учёные. Всё накопилось, как снежный ком, и резко упало на голову. А музыканты делают вид, что ничего не замечают. Или не хотят замечать. Или им так удобно. Может быть они подумали, что это просто шутка. Или забыли о скверной новости, которую сообщила Кусь. — Алиса? Всё хорошо? Один этот вопрос. Собрав всю свою тоску, боль, ненависть в одну бесформенную кучу, девушка поняла, что она — больше, чем можно вынести. Прежде, чем кто-то успел хоть что-либо понять, она согнулась пополам в оглушительном крике. Надрывный визг установил плотную тишину и сам её взрезал. Алиса кричала так, как даже она не могла. На той ноте, которую не знала и знать не хотела. Все от испуга и внезапности закрыли уши. Джули вздрогнула, не зная, как вообще себя вести в такой ситуации. А воздух всё не кончался и не кончался, хоть лёгкие давно выдохлись. Первым опомнился Рихард. Молниеносно вскочив с кресла, он за несколько секунд преодолел разделявшее их расстояние и схватил Кусь за плечи. Быстро схватывая огромные порции воздуха, Ал замолкала на мгновения и тут же продолжала вопить от боли снова и снова. Громче и громче. Надорванные связки хрипели, как перемолотые мясорубкой в фарш, добавляя к душевным страданиям ещё и физические. — Ал! Рихард тряхнул её за плечи. Ноги переставали держать, и девушка опускалась ниже, упав бы на колени, если бы Круспе не держал её так крепко. — Алиса! Ему при всём желании не перекричать её. Девушка никак не реагировала ни на него, ни на трясущуюся рядом Джули, тщетно пытающуюся закрыть уши, чтобы не слышать этих воплей. Агонических. Предсмертных. Леденящих. Явно не нормальных и невыносимых. — Элли! Слушай меня! — пытался докричаться Цвен, едва заметно морщась от рези в ушах; хотя ему, пожалуй, не привыкать, он уже чувствовал это, он уже переживал это, он уже кричал так же, надрываясь и от бессилия и усталости падая на пол. — Элли! Я с тобой! Держись! Она орала громче, чем только загоняла сама себя в страх и исступление. Она его не слышала и из-за слёз почти не видела, лишь очертания силуэта. — Чёрт возьми... — он стиснул зубы и тряхнул её сильнее. — Элли! Взяв полусекундную передышку, Кусь жадно схватила воздух губами и внезапно смолкла, безвольно уронив голову. Крик резко стих. — Блять! — выкрикнул мужчина, перехватывая её потяжелевшее тело. — Врача зовите, быстро! Остальные, пытаясь прийти в себя, хмурились от боли в висках. Пауль, пересилив дневную усталость и головокружение, встал и послушно побрёл к выходу в коридор. Шнайдер подошёл к Джули. В ушах оглушительно звенело. — Боже мой... Какой... Кошмар. — полушёпотом повторяла Миллер, обняв себя руками. Оливер помог Рихарду усадить бесссознательную Кусь в кресло и опустился рядом прямо на пол. — Вот это голос... — опустив голову, вздохнул он, пока Круспе суетился рядом. — Воды дайте! Надо привести её в чувства! — Пусть поспит немного, — остановил его Тилль. — Пожалуйста. Если она опять завопит, я не выдержу. — Но она же... — Рихард растерянно метался от стола к креслу, не зная, за что схватиться. Он редко оказывался в ситуациях, когда приводить в чувства приходилось не его, а ему, а потому волнение резко взяло верх, путая в голове все мысли. — У неё переизбыток кислорода. — подала голос Джу. — Слишком много и глубоко дышала. Из-за этого потеряла сознание. Защитная реакция организма. И стресс впридачу. Дай ей отдохнуть. Девушка устало опустилась в свободное кресло. Все вокруг оказались вдруг так озабочены состоянием Кусь, что совсем не обратили внимание на коробку возле входа. Короткая подпись на боку: "Алисе Кусь". И сверху вложено письмо, написанное кривым, едва разборчивым почерком. "Алиса, любимая, прости меня. И все простите. Я слишком болен. И всё это бессмысленно. Нет никакого толка жить, только землю топтать. Квартира маме, вся музыка, все песни Алисе, ей же сундучок под кроватью и его содержимое. На бис!"