Одна ошибка обернулась провалом.
Если говорить честно, она была не одна. Это был целый выверенный ряд ошибок, оплошностей, недоглядок и косяков, ответственность за которые мгновенно легла на плечи Рихарда. Ладно бы только это. Но ответственность за его ошибки легла не на него одного.
Дети.
Всегда за его ошибки тяжело расплачивались дети. За свою жизнь Круспе много натворил, но своих детей считал лучшим подарком, которого он даже не достоин.
Пока он строил карьеру музыканта, утекло драгоценное время, когда Кире и Мерлину нужен был отец. Просто любящий папа, поддерживающий в трудную минуту, находящийся рядом, ведущий спокойную жизнь без интриг, без скандалов и статей в новостях, за которые будет стыдно детям, за которые их сверстники будут тыкать пальцем и издеваться. Папы просто не было рядом. Он звонил, писал, отправлял подарки и открытки. Но Кира ни разу не показала ему свой дневник, Мерлин никогда не видел его на зрительском месте на школьном спортивном турнире, он ни разу не отругал их, когда те притворялись больными, чтобы не идти в школу. Папа всегда был где-то в другом месте, но не с ними. В разных странах Европы, в России, в Америке. И папа делал взрослые вещи, за которые его осуждали. Папа вёл не самый правильный образ жизни. Папа... слишком активно строил личную жизнь, пока росли его дети.
И вот, в итоге появилась Максим. Светлая, кучерявая, голубоглазая, очень похожая на отца.
Старшие тогда уже давно жили с Рихардом, сами не зная, что хотят в нём найти для оправдания его прошлых поступков. С ним явно было лучше, чем с матерями, в некоторых вещах: сколько угодно карманных денег — папа очень хотел исправиться и заслужить прощение — ноль контроля, любые прихоти, будь то какие бы то ни было роскоши или круглосуточные громкие вечеринки с друзьями в их большом доме в Берлине. Кира, конечно, несмотря на безбедное положение, нашла работу, чтобы чем-то себя занять, да и потому что вечеринки и вседозволенность ей быстро наскучили. За деньгами на работе она не гналась, а работала на энтузиазме, потому получалось более чем хорошо. Мерлин же плотно занялся саморазвитием. Он с детства хотел быть похожим на отца, но в подростковом возрасте стал по-немногу осознавать, что с тем творится, и приоритеты резко поменялись в сторону "ни за что не становиться как отец".
Очередной роман Круспе с басисткой Emigrate Марго Босье, принёсший в семейство младшую дочь, крайне быстро закончился. Женщина забрала девочку в Штаты, позволяя иногда Рихарду с ней видеться. И мужчина никогда не упускал возможность. Он просто души не чает в своей малышке Макс, особенно после того, как старшие к нему охладели.
Круспе просто хочет забрать ребёнка. Избавить Марго от хлопот, на которые та всё жалуется, приговаривая: "Это явно твои гены!" Собрать семью, остепениться и жить спокойно.
Его напрягало, что в последние месяцы Босье всё меньше позволяет им с Максим разговаривать по телефону. Эта пытка была страшнее всего. И волей-неволей Цвен начинал думать, что происходит что-то неладное, а он и не в курсе.
Гитарист в полудрёме развалился в кресле в своём номере, пытаясь насобирать сил для перебежки на кровать. Параллельно мигрени и сонливости он обдумывал всё происходящее с ним прямиком с мая-месяца. Возможно, мигрень началась как раз из-за тяжёлых мыслей.
Туры с группой никогда не проходили без происшествий, но в этот раз что-то изменилось. Событий стало как-то чересчур много. А началось всё с той самой сомнительной идеи взять нового участника в коллектив...
Кто поднял эту тему, уже, кажется, и не вспомнить. Но это был явно не Круспе, ему и пятерых коллег с лихвой хватало. Да и вряд ли Флаке или Оливер, или Тилль могли предложить подобное. Они слишком любят стабильность. Шнайдеру вообще по барабану, они с Паулем способны ужиться с любыми людьми. Ландерс никогда не говорил, что ему чего-то не хватает в их творчестве. Так кто же всё-таки это предложил?
Кусь улетела экстренным рейсом в Новосибирск, чтобы оттуда автобусом отправиться в свой городок, расположенный где-то рядом с Бийском... Таких мест Круспе не знал. Вообще дальше Санк-Петербурга не ориентировался, Россия была для него слишком необъятной. Но, как он где-то слышал, в тех краях, куда отправилась Ал, очень чистый воздух и целительная природа. Возможно, стоит когда-нибудь туда съездить. И прихватить Кусь, чтобы не заблудиться, естественно.
О том, что она едет на похороны своего златокудрого мальчика, Цвен узнал от Фиалика, который и сообщил, что придётся на два дня задержаться в Петербурге перед перелётом в Латвию.
Группа это решение поддержала. Это как два выходных, спокойных, расслабленных, свободных от концертных хлопот. Однако от чего-то Рихарду вечером третьего числа не спалось. После отъёзда Кусь он не мог выбросить из головы произошедшее днём раньше. Как она кричала...
Весь день в напряжении закончился не менее удручающим вечером, только теперь мужчина переживал уже за происходящее в его жизни.
У него все, слава богу, живы, только от этого ничуть не легче и точно так же хочется кричать.
Почему всё оборачивается так?
Почему, как бы он ни старался, Кира с Мерлином не могут его простить, Марго не идёт на уступки, Тилль только больше злится, а Ал не выходит из головы?
Закрывая лицо едва шевелящимися от усталости руками, Рихард откидывается на мягкую спинку кресла. Тяжело выдыхает.
— На что я могу повлиять? — полушёпотом спрашивает он самого себя. — Я пытаюсь влиять на всё, — усмехается в ответ. — Только у меня не получается.
Стойкое желание закурить прерывает телефонный звонок. Мужчина едва поворачивает голову без какого-либо желания разговаривать в такой поздний час. Ему хочется лечь спать и проснуться в мире, где все проблемы уже решены.
На экране высвечивается знакомая фотография бывшей "супруги", отчего Круспе мгновенно меняется в лице, подскакивает, молниеносно хватает телефон и с надеждой прикладывает к уху, не до конца понимая, что ждёт там услышать.
— Папа! Забери меня, пожалуйста! — плачущим голосом почти кричит Максим, и у Рихарда неприятно ёкает сердце.
— Что случилось, солнышко? Мама с тобой? — тихо и нежно, как разговаривает только с детьми, попытался успокоить её Цвен.
А сам чуть ли не запрыгал на месте от тревоги. Он бы сорвался и тотчас прилетел, куда бы она не попросила, и забрал её, вырвал с боем у кого угодно, только бы всё с дочкой было хорошо. Круспе бросил быстрый взгляд в сторону шкафа, прикидывая, как быстро сможет собраться.
— Она опять... Она опять кричит! И мальчики смеются! Она никогда их не ругает, но всегда ругает меня! Почему?
Рихард гневно скрипит зубами, беззвучно произнося уже въевшееся "сука!" и продолжает успокаивающим голосом:
— Потому что меня нет рядом, малышка. Я не допущу такого. Вы с мамой дома? Я скоро приеду, не говори ей ничего, ладно?
Вдруг в телефоне слышатся громкие шорохи. Затем Максим высоко вскрикивает: "Нет!" Пару раз всхлипывает. А после Цвен слышит голос Марго.
— Алло. Рихард? Что бы она не наговорила, не слушай её. Опять нашкодила, я её отругала, а теперь вот, жалуется тебе.
На фоне её спокойного ровного голоса плачет девочка, умоляя дать ей телефон и поговорить с папой. Женщина её игнорирует.
— Я не знаю, что у вас там произошло, — вздыхает Рихард, подавляя нервную трясучку от подскочившего адреналина и слепой гнев. — Но я сегодня же приезжаю за Макс. И не вздумай мне помешать.
— Нет. — строго отрезала Босье. — Это нецелесообразно. Ты мотаешься по всему миру с концертами, плотный график, загруженность. Она будет мешать. Да и, начистоту, у тебя попросту не будет на неё времени.
— Я знаю, что делаю. Если я сказал, что заберу её, значит, я уже всё обдумал, — Круспе почувствовал, как его голос всё-таки срывается в злобный полукрик.
Нервы сдают, что неудивительно. Эта ситуация — всего лишь вырезка из длинной ленты, что тянется уже довольно давно. Это не первый звонок, не первые слёзы и мольбы, не первый отказ Марго. И если ничего не предпринять, то далеко не последний.
— Подумай ещё раз.
— Я уже думал сто тысяч раз! Раз у меня было время на это, значит и на Максим будет! Да я с ума схожу от того, что ты просто забрала у меня дочь под предлогом того, что так ей будет лучше, и изредка, по мановению своей доброй воли, разрешаешь мне с ней видеться! Как будто я каторжник, не знаю, заключённый! Думай что хочешь, но я приезжаю и забираю её, хватит с меня! Хватит с неё! Хватит с нас этого! Я чувствую, как ей плохо. Я чувствую, как ты проецируешь на неё свою ненависть ко мне! Но она не виновата, что всё так сложилось! Я заберу её, и тогда у тебя тоже появится время подумать, что же ты делаешь не так, раз наша дочь звонит мне в слезах и умоляет её увезти!
— Рихард, — с подобием усмешки в голосе прерывает его тираду Марго. — Ну ты же сам знаешь. У тебя проблемы с агрессией. Твоя работа достаточно опасна. Перелёты с места на место вызывают стресс. И ещё... Я знаю про твою проблему с... Ты сам знаешь с чем.
— Не смей..!
— Если ты приедешь и попытаешься забрать у меня
мою дочь, я сделаю всё, чтобы тебе запретили к ней приближаться. Доброй ночи.
— Марго, подожди!
В телефоне послышались быстрые гудки. Босье бросила трубку.
— Сука! — вполне слышно выкрикнул Цвен, бросая телефон в сторону кровати.
Он принялся быстро ходить по комнате, пытался справиться с эмоциями, совладать с гневом, злостью, чтобы доказать, хотя бы самому себе, что Марго неправа.
— Сука, сука,
сука!
Остановившись, мужчина попытался усмирить дыхание, это обычно помогало держать себя в руках, однако тревога, в отличие от злости, никуда так и не делась.
Сев от беспомощности на пол, Рихард понял, что отчаяние завело его слишком далеко. Всё к этому и сводилось. Если бы он не пошёл на поводу у бывшей, а сразу чётко и неотвратимо установил границу, какой-никакой порядок, то она бы и слова не сказала сейчас. Она бы никогда не отказала ему, никогда не прогнула. Но он был слишком осторожен, пытался быть послушным хорошим мальчиком, чтобы заслужить доверие и благосклонность, но получилось только хуже — теперь его слово совсем для неё не авторитетно.
Если бы только не тот факт, что у неё действительно есть все основания просить суд ограничить Круспе в правах на воспитание дочери. Проблемы с наркотиками. Это всегда считалось негативным фактором или только с недавних пор?..
— Я не наркоман! — злобно, хотя, скорее уж жалобно выкрикнул он в потолок и склонил голову.
Кого ему обманывать? Себя разве что. Если верить самому достаточно сильно, то и другие поверят.
От тревоги немели конечности.
Что она делает с Максим, что та готова уехать куда угодно, чтобы сбежать от матери? Зачем Босье вообще её забрала? Со своим новым возлюбленным и его двумя сыновьями ей и так весело живётся, зачем против воли держать с ними дочь?
"А если она её бьёт..." — с ужасом подумал Круспе и тут же яростно замотал головой. Марго не такая. Она бы не причинила боль своему ребёнку. Если не брать в расчёт... Максим же плачет, хочет уехать с отцом, а Марго нисколько не прислушивается к её словам, хотя сама говорит о том, как девочка невыносимо капризна и непослушна, как постоянно приходится её ругать и одёргивать. Так разве это не боль? Разве это не насилие? Просто держать ребёнка с собой против его воли, постоянно капая на мозги и ненавидя за каждый поступок. Отравлять себя, отравлять её.
Рихард сам не помнит, как быстро снюхивает две дорожки подряд и, шатаясь, идёт в ванную. Достаёт лезвие из бритвенного станка. Как в тот раз, только теперь Кусь далеко и не может спасти его. Он не хочет себя убить. Просто хочет причинить себе боль, которая будет сильнее, чем душевная.
Острый край давит на кожу запястья, тонкую и белую. Сначала просто больно. Затем при малейшем движении краешки пореза расходятся, сдвигаются, причиняя ощутимый дискомфорт. А уже после появляется алая бусинка крови, набухая, наполняясь, соединяясь с другими и падая на белый акрил. Ванна окрашивается в красный. Рихард безэмоционально смотрит.
Становится легче. Или только так кажется.
***
Оливер уже давно не курит. Да и пить ему как-то... Не нравится что ли.
Но сегодня он особенно сильно почувствовал, что предаёт себя. Предаёт свой выбор.
Мари далеко, она не увидит и не узнает. Но она точно
почувствует. Так умеет только она. Кажется, их встреча, их брак, их любовь — всё это предначертано судьбой, и так бывает только в книгах. Но между ними явно есть связь. И несмотря на эту связь, он полюбил Алису. Какими-то странными, неоднозначными чувствами. Он не хотел быть с ней, но тянулся к ней. Мужчина сам перестал себя понимать. Откуда взялись эти чувства? Что ему не хватало в жене? Что он нашёл в молодой гитаристке? Все эти неопределённости выбивали из размеренного темпа жизни. Даже хорошо, что из-за Рихарда им не быть вместе.
Тем не менее, ему было искренне жаль, что Кусь так рано потеряла своего близкого друга. Она действительно тяжело переживала известие о его самоубийстве. Явно винила себя в том, на что, в действительности, не могла повлиять. За что ей винить себя, если она уже много лет не видит его, не живёт рядом. Да, они, вероятно, тесно общались, но ей тоже нужно строить свою жизнь, и не всегда удаётся таскать за собой из страны в страну одних и тех же людей. Иногда дорожки просто расходятся. С этим ничего не поделаешь. Это точно не её вина. Просто кто-то не умеет отпускать людей, вот и всё. Она, судя по словам, дошедших до Риделя, любила этого парнишку в школьные годы, но всё-таки смогла перерасти детскую влюблённость. Даже попыталась выстроить отношения с Рихардом. Пусть и не столь удачно. Как бы Олли не был против их союза, с этой стороны он бы даже её похвалил.
Так Оливер и оказался вечером в пустом номере с пачкой сигарет и бутылкой джина.
Басист редко пил, а потому и в голову стукнуло так сильно. Или на голодный желудок. Или джин стал крепче с последнего раза, когда Ридель пил. Так или иначе, закончил вечер мужчина, сидя на полу, сверля тяжёлым взглядом стену и думая о жизни.
В тишине и полумраке ему не хотелось спать. Не в этот момент, когда Ал, где-то далеко, едет в автобусе по бескрайним полям, безудержно плача и начиная в полной мере осознавать свою потерю. Ей тяжело. Значит, Риделю тоже.
Она прекрасна, как нежный бутон пиона — лёгкое дуновение ветра и она покачнётся, ломая тонкий стебель, осыпаясь маленькими округлыми лепестками, затухая. Она тиха, как мелкий лесной ручей, едва слышимо журчащий между толстых корней и камней, брошенных копытами крадущихся к воде ланей. Она сама как лань — пуглива и желанна для любого охотника. Но на самую желанную добычу всегда так много охотников-любителей...
Поймать её — большая редкость, толика удачи и огромное умение. Она пошутит или промолчит, отведёт взгляд, отвернёт голову, показывая отрешённый от этого мира профиль, обернётся в пустоту. Она не
отсюда. Она оттуда же, откуда Оливер и Мари. Она очень хочет покоя, но один лишь знак её появления привлекает всех незадачливых охотников ближе. Где бы она ни появилась, всюду тут же поднимается шум.
— Alle deine Gedanken und deine Sterne leuchten aus Unwissenheit, wie schön du bist. Oh, junger Mond... — вполголоса произнёс мужчина, запрокидывая голову к потолку.
А после начал тихо напевать бегло подслушанную однажды Wicked game.
В таком состоянии его застал тихий неровный стук в дверь. Капля раздражения, как горсть мазута в огромном океане, слегка пробежалась, а после бесследно растворилась в сознании Риделя. Открывать он не спешил. Лишь громче замурлыкал грустную песню.
Стук повторился снова, однако на этот раз громче и рваней. А следом дверь распахнулась, впуская в коридор кого-то очень нетвёрдо стоящего на ногах. Помещение заполнил запах крови, а голос Оливера заглушил сиплый крик Рихарда.
— Олли! Олли, срочно! Мне нужна помощь! — он задыхался на полуслове.
Басист нехотя повернул голову, вглядываясь в темноту коридора.
Цвен на нетвёрдых ногах шатался от стены к стене, пытаясь добраться до спальни.
— Пожалуйста... — надломившимся голосом попросил Круспе и жалостливо всхлипнул.
Ридель серьёзно нахмурился и тут же поднялся, как будто его не расквасило за этот вечер джином и сигаретами. Голос мужчины привёл его в чувства, растворяя хмель.
— Мне так больно... — крепко прижимая к себе левую руку, будто баюкая её, Рихард привалился к стене у входа в спальню и полными слёз глазами уставился на Олли.
Как маленький ребёнок, просящий защиты и подмоги. Напуганный и обиженный. Потерянный.
— Что ты натворил? — Ридель подошёл ближе осторожными выверенными шагами, вглядываясь в спрятанную руку.
— Пожалуйста, ничего не говори. Я знаю, что это ужасно... Пожалуйста... Просто помоги...
— Сейчас. Держись. Пойдём в ванную.
Ларс взял друга под здоровый локоть и медленно повёл его, дрожащего, в сторону ванной, отмечая, что футболка того пропиталась кровью.
В голове роилось столько мыслей, что и часа бы не хватило, чтобы их высказать. Что Рихард сделал с собой? Что заставило его прийти именно к Оливеру, а не к Паулю или Шнайдеру? Что не давало ему спать этой ночью?
— Осторожно, — предупредил Ридель, пропуская приятеля в ванную, и отпустил локоть, позволяя идти самостоятельно.
И Круспе с опаской, будто сам не верил, что ноги способны держать, шагнул вперёд.
Светлая одежда была безнадёжно испорчена. Протянув руку над белоснежной ванной, мужчина понял, что из резаных ран всё ещё течёт, и трусливо притянул конечность к себе, сжимаясь всем телом от прикосновения нудящей руки к ткани.
— Отпусти, — мягко скомандовал Олли. — Всё хорошо. Дай я посмотрю. О боже...
Вся нежная внутренность от кисти до сгиба локтя была изрезана в мясо. Или так казалось из-за запекающейся в бордово-коричневые сгустки крови. Всё это пульсировало, выплёвывая из разрезов алые вялые ручейки, тянущиеся по руке и падающие на акрил, разбиваясь на крохотные капельки.
Ларсу было трудно представить, что должен чувствовать и думать человек, сотворивший с собой такое. Зверство. Животное. Не поддающееся оценке. Противоестественное.
— Тебе больно... — почувствовав тянущую тупую резь в груди, Оливер прижался лбом к заьылку Круспе.
Тот, ощутив прикосновение, снова всхлипнул, и на этот раз слёзы полились градом, куда сильнее и обильнее крови.
— Я не хотел!.. Прости! Прости, что втягиваю тебя в это...
Рихард просто плакал, опираясь здоровой рукой на бортик ванной, пока его кровь медленно стекала, унося за собой счастье, покой, здоровье. Жизнь. Силы, которых и так оставалось немного, покидали измождённое травмами тело. Но на душе отчего-то становилось чуточку легче. Даже не из-за превозмогающей все тревоги физической боли, сколько от ощущения чужого присутствия, молчаливого нахождения рядом. Так умел только Оливер — почти ничего не сказать, но облегчить муки. Наверное, Мари поэтому за него вышла, в нём есть незыблемый покой. В нём есть облегчение. В нём есть исцеление.
Они простояли так пару минут, пока Рихард не перестал плакать. Опасно шатнувшись вперёд от головокружения, он крепче схватился за ванную и закрыл глаза, тяжело дыша. Даже перед закрытыми глазами комната плыла.
— Я сейчас... — тихо произнёс он, медленно наклоняясь в сторону против своей воли.
Ридель схватил его подмышки, выпрямляя и позволяя хоть немного опереться о себя.
— Потеря крови. Залезай в ванну. Надо перевязать.
***
Опадающие листья магнолии. Белые и тусклые. Дряблые и безжизненные. Ветер уносит их в небо. Чёрные тучи скрывают солнце. Напряжённый воздух предвещает грозу. Тонкий запах корицы растворяется, уступая лимонному привкусу. Но тихий голос, зовущий вдаль, не даёт тревоге и тоске скрутить руки холщёвой верёвкой.
— Эй!
Она оборачивается. И видит его на своём любимом месте — на прохладном глинистом обрыве, возвышающимся крутым спуском над острым каменистым берегом Оби. Серо-золотые кудри колышут резкие порывы ветра.
— Я здесь! Я всегда буду здесь. — Лёша раскидывает руки в стороны, не то для объятий, не то разгоняя плотный воздух перед собой. — Мне уже лучше.
Слова застревают в горле, вырываясь сиплым полушёпотом, едва разрывая свист природы.
— Я рада.
— Хей... Тебе грустно. Я же вижу. Всем вам грустно. Но я снова смогу говорить и играть. — он наклоняется чуть вперёд к ней, сидящей в высокой траве. — И я стану там настоящей рок-звездой.
— Да... — горько усмехается она, давя из себя подобие улыбки. — А я тогда стану рок-звездой здесь. Где ты не смог.
Он улыбается широко и открыто.
— Побудь там оторвой. Как ты умеешь.
Он поднимает голову к небу. Светится, ярче, чем солнце когда-либо. Свет начинает постепенно поглощать его фигуру, расплываясь ярким пятном в окружающей темноте.
— Нет! Не уходи! — она тянет к нему руки и отчаянно ползёт на коленях вперёд, пытаясь ухватить за руку растворяющийся силуэт.
Он опускает взгляд на неё. Свой последний взгляд. Улыбающийся. И счастливый.
— Слышишь? — он многозначительно поднимает палец к небу. — Это наша музыка. И где-то гроза...
— Лёша!
— Лёша!
Девушка подскакивает, раскрывая глаза. Сердце бешено стучит. Всё это лишь сон. Очередной короткий безрадостный сон.
Она глубоко дышит, пытается вернуться в реальность.
Нерасправленная мягкая постель. Она в отеле. Она в Петербурге. Она в реальном мире. Она где угодно, но не на обрыве.
За окном уже рождаются первые утренние лучи. И они не такие яркие, как он.
Что она только что видела? Явление души покойного Лёши или очередной бред? Он не звал её с собой, лишь пришёл убедиться, что оставляет её в достойном мире, готовом принять её, её музыку, её мечты, её стремления. Изменить мир к лучшему, вот, что он хотел. И лишь отдал ей свою миссию, чтобы хоть кто-то мог её закончить. Он нашёл лучшего посредника из всех, кого знал. И доверил ей всё. Доверил ей весь мир. И она верила, что весь мир перешёл в её руки. Весь мир в её руках.
