.fragments of malec

– Я чувствую это... – Что же? – Что-то, что делает меня несчастнее, ведь это испытываю лишь я. – Ты хотя бы что-то чувствуешь, Александр, – Магнус усмехнулся, и Алек нахмурился, не понимая горечь это или всё-таки презрение. Он кинул сигарету в сторону и отошёл, наблюдая за тем, как та тонет в неоновой луже около тротуара, и попытался представить себя на месте этой сигареты. Как же он устал. Алек слышал не раз, что снять с сердца печать соулмейта давно стало возможным, но, тем не менее, есть те, кто этого избегает. Это и было той соломинкой, за которую он цеплялся с тех пор, как увидел чужое имя на своём теле. Ему всегда казалось, если соулмейт лишится его имени, то и сердце освободится, но никто не предупредил, что боль, которую придётся испытать, будет практически физической и не сравнится ни с чем. Если бы Алек только знал, сколько ему нужно будет заплатить за собственные надежды; возможно, он был бы менее упрямым и последовал за всеми остальными в центр алхимии. Возможно, он перестал бы надеяться, если бы его сердце было менее глупым. Возможно, возможно, возможно... Если бы он только мог перестать надеяться. – В конце концов, всеми нами движут желания, жажда обладания, всё сводится только к тому, чего жаждете вы, Александр, чего? – однажды спросил Магнус, забираясь в салон его автомобиля. Это была их вторая встреча: Алек был поражен, что она вообще состоялась, после того, как Магнус легкомысленно и немного грустно заявил – его сердце давно мертво. Казалось, это стало популярной процедурой лет сто пятьдесят назад, когда над городом возвели купол, оградивший население от радиоактивных отходов и мутантов, которые стали чаще нападать на жителей. Мать рассказывала, что процедура, освобождающая людей от печати, была разработана одним учёным, который потерял своего соулмейта, как раз на заре первой волны нападений на населённые пункты. Тогда никто не стал разбираться: было ли это умным военным ходом или всё-таки психологической помощью. Сейчас же это и вовсе перестало быть важным... Люди попросту стали считать, что эта процедура спасёт их от ненужной эмоциональной зависимости. Только после совершеннолетия Алек стал задумываться над тем, каково это встретить человека, предназначенного только тебе, в мире, где каждый стремится достичь технологического превосходства. Так что при первой встрече с молодым мультимиллиардером, Алек был готов ко всему, кроме абсолютного безразличия, которое едва не сбило его с ног. В чужих глазах не было ничего, кроме лёгкого любопытства. – Так значит, ты и есть Александр Лайтвуд?.. – с едва различимым интересом спросил тогда Магнус, подпирая рукой подбородок, и тихо добавил: – Так жаль, что я сделал не тот выбор, дорогой, так жаль... Это было странно, больно и обидно. Алеку тогда впервые удалось влить себя столько кислотной жидкости, что казалось, она смогла бы сжечь эту проклятую печать, и в его груди перестало бы разрываться сердце. Но этого не случилось ни в тот день, ни в следующий, только Магнус стал частым гостем в его сердце, и жизнь превратилась в ступу, в которой страдало всё существо. Пытаться откинуть собственную боль, сосредоточиться на человеке, который проводит рядом столько времени, что в памяти отпечатывается каждая чёрточка красивого лица, каждая ресничка... Казалось, Алек не сразу посмотрел на всю свою реальность трезвым взглядом. Магнус проводил с ним много времени, смеялся, шутил, но отчего-то не смотрел в глаза, словно его поглотила вина, с момента их первой встречи. Вина за сделанный когда-то выбор. Время быстро превратилось в густой непроглядный туман, в котором то и дело Алек нарывался на острые углы, и когда стало казаться, что ссадины перестали заживать, он прекратил бороться и отправил письмо в алхимический центр. Ему нужно было лишь сказать об этом, и, остановившись на пороге лофта Магнуса, Алек ещё раз вглядывался в его лицо, стараясь запечатать в себе любимый образ, несмотря на то, что он пришёл лишь попрощаться. Попрощаться и освободиться. Он действительно готов ко всему, но Магнус, словно вспомнив их первую встречу, снова выбивает почву из-под его ног, а ведь она только-только стала ощутимой. – Алек... Я не хочу, чтобы ты этого делал, – Бейн выглядел растерянным и впервые за долго время смотрел ему прямо в глаза. – Я не хочу этого. – Когда мы встретились впервые, ты сказал, что я хоть что-то чувствую, но теперь и ты ощущаешь нечто – и это вина. Я вижу её, Магнус, вижу каждый день, как бы ты не прятал глаза, – Алек выдыхает сквозь зубы, зажмурившись на секунду. – Не хочу мучить тебя, устал мучиться сам... Это мой выбор, я перестану надеяться – ты перестанешь винить себя... Алек развернулся, собираясь уходить; на ум больше ничего не приходило, даже несмотря на то, что, возможно, завтра ему уже будет нечего сказать Магнусу. Только когда тот поймал его за руку, Алека накрыла такая сокрушительная волна боли, что ему пришлось ухватиться за Бейна. – Я не виню себя, – Магнус мягко удержал Алека, не позволив ему рухнуть. Он робко коснулся его подбородка и горько улыбнулся, переходя на шёпот. – За все эти годы я был уверен, что никогда не обрету возможности испытать радость, но теперь, вставая по утрам, хочу поскорее увидеть тебя, а засыпая – думаю о том, какие сны подкидывает тебе твоё подсознание. Перестал думать о цифрах своей корпорации, последние три недели я не появляюсь в своём кабинете. Что-то изменилось, и я не хочу терять это... Не хочу терять надежду. – Не заставляй меня ждать напрасно, слышишь, – Алек уткнулся лицом в его плечо, закрывая глаза, чтобы не дать слезам выбиться наружу. – Когда мне было семнадцать, и я пришёл снимать печать, то алхимик сказал мне, что нет никаких гарантий того, что смогу убежать от судьбы, идя по этому пути, – еле слышно добавил Магнус, отпуская руку Алека. – Ты не один надеешься, Александр, не один...