dangerous flowers

В прихожей раздался щелчок выключателя, зажегся тусклый свет бра над тумбочкой с ключами. Все звуки, которые раздавались дальше, были максимально тихими, но мужчина, сидящий в кухне, знал уже их наизусть: сначала закрывается дверь, тихо защелкивается замок, чуть позвякивают вытащенные из скважины ключи, а после следует глухой удар ключей об тумбу при падении на нее, слегка шуршит ткань куртки, которую снимает вошедший, а после раздаются три тихих шлепка каблуков мужской обуви об пол при снятии ботинок. Вошедший в небольшую квартирку в Бруклине на первом этаже медленно, как мышка, тихо проследовал по коридору в сторону гостиной и замер на полпути, увидев, как в кухне включился свет лампы, стоящей на столе. Барнс сидел на столе и мрачно рассматривал какой-то темный листок бумаги, сжимая его края в руках и нервно постукивая пальцами бионики по столешнице. - Баки?.. - тихо позвал Стив, заглядывая на кухню и сосредоточенно изучая лицо своего друга - сжатые в тонкую линию губы, сведенные к переносице брови, сосредоточенный немигающий взгляд, напряженную руку. - Надо поговорить. - перебил его Барнс, не глядя даже в сторону вошедшего товарища и не отрывая взгляд от листа бумаги. - Садись. Голос Баки был серьезным, да и выглядел он не очень весело. В воздухе словно повисла тяжесть мертвым грузом, она маленькими свинцовыми снежинками оседала на плечи мужчины, на макушку, будто придавливая к стулу, на который неспешно садился Капитан, не сводя встревоженный взгляд с Барнса. Он не знал, что за листок мужчина держит в руках, но не удивился бы, если б это оказалось напоминанием о то, о чем они вместе так усердно пытались забыть. - Ты помнишь, каким я был раньше, Стив? - задал прямой вопрос Барнс, переводя взгляд на своего собеседника и глядя на него абсолютно пустыми глазами. Хотя, скорее всего, пустыми они казались только Стиву, ведь в голове Баки крутилось столько мыслей, что все они просто не могли вместиться в маленькую радужку глаза. Стива пробрала холодная дрожь. Он не хотел говорить о том, каким Баки был в Г.И.Д.Р.е, после нее, откровенно боялся этого разговора, почти физически чувствуя, как в его тело вонзятся осколки сформировавшейся личности Баки, спасенной от этих мрачных воспоминаний. Джеймс, не дожидаясь ответа друга, продолжил говорить, чуть дрожа, что можно было увидеть в нервных движениях его пальцев, сжимающих край листа. - Ты помнишь, каким я был до войны? В сороковых, когда еще ты не был национальной гордостью. Ты помнишь, как я вытаскивал тебя из драк в подворотнях? Как шутил над всем? Прилюдно делал пошлые намеки дамам и показывал неприличные жесты? Ты помнишь это, Стив? - сбивчиво и с явными переживаниями заговорил Баки, придвигаясь чуть ближе и слегка испуганно глядя в глаза Роджерсу. - Ты помнишь, как я никогда не был серьезен, отмахивался от всего, что важно, улыбался и... Наслаждался жизнью? Я был такой... Свободный? Юный? Пока Барнс неверующе произносил последние фразы, Стив медленно отпускал свою тревогу, успокаивал волнение, расплываясь в легкой улыбке и мысленно готовясь к непринужденному разговору со своим другом о тех моментах, которые были приятны им обоим. - Конечно, помню. Почему ты спрашиваешь? - уточнил Роджерс и, расслабленно откинувшись на спинку стула, лукаво улыбнулся, будто предвкушая интереснейший вечер воспоминаний. - Потому что сегодня я это чувствовал снова, - тихо, неверующе, будто боясь каждого собственного звука, произнёс Барнс, блуждая пытливым взглядом по лицу Капитана и тут же бросая в него скомканной салфеткой. - Чего ты вообще улыбаешься, у меня проблемы серьезные! Сегодня, когда приходил этот пацан! Мелкий такой, кудрявый, пончики твои принес! Он же тут еще пару часов сидел! И мы с ним... Разговаривали? Ты понимаешь, мы разговаривали! Он... Смеялся над моими шутками, Стив. Кроме тебя это делали только девушки тогда в сорок первом в парке аттракционов! Он... Он говорил со мной так, будто он ничего не знает о Г.И.Д.Р.е, будто он... Просто видит во мне того меня, каким я был в сороковых? Но это же невозможно! Я сам не вижу! Стив сосредоточенно обвел взглядом лицо друга, все еще улыбаясь уголками губ и перекатывая на ладони сжатую салфетку, которой Барнс в него бросил. Стив начинал понимать, к чему клонит Баки, ведь Роджерс и сам такое чувствовал, когда все его комплексы, которые исчезали только при Баки, резко ушли на задний план, и при Тони он смог дать волю своим внутренним демонам, которых прятал даже от самого себя почти всю жизнь. - Чем пахнет, Баки? - уточнил Роджерс, глядя в глаза своему другу. - Ромашковым чаем. - непринужденно пожал плечами Барнс, немного поводив носом по воздуху и втянув его шумно ноздрями. - А к чему ты это? - Да ты же влюбился! - неожиданно для самого себя слишком счастливо воскликнул Стив, тихо смеясь в ответ на попытки Барнса отнекиваться. - Баки, мы не держим дома ромашковый чай, потому что я не переношу их запах. Но, когда ты влюбляешься в своего соулмейта, ты начинаешь везде ощущать запах его любимых цветов. Это навязчиво, ты ничего, кроме этого не чувствуешь, но это проявление влюбленности. - Значит так. - начал Барнс, поднимаясь из-за стола и делая три крупных шага к своему другу, попутно загибая пальцы. - Во-первых, ты несешь хуйню. Это чисто физически невозможно, я кроме тебя ни с кем не разговариваю! Ну, еще с тобой. Ах, да, и с тобой еще! И с Кэпом Америкой иногда! Вон как у меня много собеседников! Во-вторых, твоя хуйня не смешная! В-третьих, я буду выражаться, и даже не начинай, ты сам меня вынуждаешь. - Баки, опомнись, ты весь день сегодня разговаривал с Питером! - вернул друга в реальность Стив, щелкнув пальцами у него перед носом и поднявшись с места. - Подумай, не мог ли он быть твоим соулмейтом. И заодно уточни, какие цветы он любит, вдруг, и правда, я оказался прав. Разговор был закончен, и уход Роджерса в свою спальню поставил на этом точку, а заодно и печать в диагнозе Баки, который, если б, конечно, у зимнего солдата была медкарта. Красовался бы большими буквами, складывающимися в слова «БЕСПОВОРОТНО И ОДНОЗНАЧНО ВЛЮБЛЕН». Конечно, сам Барнс не собирался признаваться в этом даже самому себе, и он бы, честно, не признался. Если бы в один прекрасный момент, примерно минут через десять после ухода Стива его телефон не показался бы ему бесполезным. Гаджет просто лежал на столе, экран загорался каждый раз, когда Джеймс стучал по нему живым указательным пальцем, и все, в общем-то, было как и обычно. Только вот Барнс почему-то резко пожалел, что не взял у мальчишки номер его телефона, так ему сейчас не было бы скучно, может, они бы даже пообщались немного. Почему-то без этого небольшая черная коробочка из микросхем, микроскопических болтиков и каких-то других штук казалась мужчине абсолютно бесполезной, словно никакого другого применения, кроме как звонить Паркеру, она никогда и не имела. Баки отмечает для себя, что этот сложный и насыщенный эмоциями день определенно подошел к концу, и пора бы уже уйти с кухни, уединиться в комнате, закрыв за собой двери, и, наконец, разложить по полочкам все свои мысли. Мужчина поднимается с места, забирая попутно свой телефон, и, выключая свет за собой, удаляется в собственную спальню, где обессиленно закрывает двери и падает на кровать, поднимая глаза к тускло светящимся звездочкам на потолке. Стив, уединившийся в своей гостиной с потрепанным старым блокнотом и уже изрядно затупившимся карандашом, не смог бы точно сказать, сколько прошло времени с того момента, как его друг ушел в спальню, если б его спросили, но с уверенностью заявил бы, что Барнс всенепременно спит. Смартфон Роджерса засветился в комнате, озаряемой лишь скудным светом торшера, и табло с временем оповестило мужчину, что, если он сейчас, в половину четвертого утра, не ляжет спать, то к шести на пробежку он не то что не прибежит, даже вряд ли приползет. Не прошло и доли секунды, как на загоревшемся экране на смену флагу США на заставке пришел портрет Старка, оповещающий о входящем вызове. Игнорировать звонки человека, с которым он только что помирился после года одиночества, эксперт по ожиданию точно не собирался, так что он легко потянул зеленую трубку вверх, плотно прижав телефон к уху, чтоб не разбудить лишним шумом дремлющего за стенкой Барнса. - Тони, как ты думаешь, который час? – тихим спокойным шепотом уточнил Роджерс, не пытаясь уличить своего собеседника в несвоевременном звонке. Просто он знал, что зачастую гений настолько погружается в работу, что совершенно забывает о других людях, у которых, как ни странно, есть режим, потребность во сне и еде. Именно поэтому очень часто, когда Старк звонил за полночь, Стив уточнял, знает ли Тони, сколько времени, делает ли он этот звонок осознанно в таком часу. - Тот час, когда я не нужен своему названному сыну! – в явном запале произнес мужчина, и, кажется, у него там что-то то ли разбивалось, то ли булькало прямо около микрофона. – Он променял меня! Меня! На какого-то ободранного, зачуханного, обросшего деда! Я ведь все для него, Стив! Хочешь ты экскурсию с классом в Нью-Джерси? Поезжай! Хочешь ты в кино с друзьям? Иди! Хочешь ты костюм? На костюм! А он! Стив, он предал меня! - Тони, пожалуйста, тише… - попросил собеседника Роджерс, прекрасно понимая, что, если миллиардер продолжит так говорить, увеличивая громкость голоса в геометрической прогрессии, его и без телефона можно будет услышать. - И ты туда же! – перешел на необоснованные обвинения Старк, что-то неразборчиво забормотав. – И ты меня тоже предал! Вокруг один обман! Я думал, то, что я для него делаю. Для него важно! Я думал, то, что я доверяю тебе свои переживания. Хотя бы для тебя важно! А ты такой же, как и Паркер, тебе абсолютно плевать, что я чувствую! Носитесь со своим Барнсом, как курицы с яйцом! Судя по необъяснимой экспрессии, громким заявлениям и беспочвенным обвинениям, Тони явно был пьян, и Стив понимал, что все эти слова нужно делить надвое – то, что хочет сказать Старк, просто приобретает противную окраску, когда эти слова выходят из его рта. Так уж получилось, что, если хочется услышать что-то хорошее, с Тони Старком лучше не разговаривать, и Роджерс это прекрасно знал, как знал и то, что все эти дешевые провокации – попытка заманить к себе, чтобы уже подвыпившему гению не было так одиноко опустошать остатки своего бара. - Я понял. Я приеду. Я завожу мотоцикл и еду. – отозвался Кэп и, услышав в ответ нечленораздельное радостное мычание, завершил звонок. Стив быстро откинул на диван свой блокнот и, забрав с тумбочки ключи от мотоцикла, удалился в сторону выхода из квартиры, тихо ступая по полу на носках, будто боясь, что половицы скрипнут, и Баки от этого проснется. Роджерс действительно не хотел будить своего друга и, более того, не считал это необходимым – если Барнс заволнуется, он позвонит, но, оценивая ситуацию, блондин решил, что пусть лучше сержант поспит. Этот день выдался для него слишком трудным. Слишком много социальных взаимодействий, принятие соулмейта и собственных ощущений, еще и шебутной Питер, голосистый Тони – все это явно не способствует восстановлению после тех происшествий в Г.И.Д.Р.е. Капитан накинул на себя потрепанную кожанку и, обувшись, покинул квартиру. Пройдя минут десять до парковочной зоны, Роджерс легко оседлал свой мотоцикл и, заведя его ключом, зажал газ, стартуя с места и уезжая в сторону самого высокого здания в городе.