I don't know what to feel anymore

Полупустой утренний автобус навевал скуку. Майк устроился на твердом сиденье у окна, потряхивая ногами, чтобы разогнать кровь. Потерявшими чувствительность от холода руками он начал рыться в рюкзаке, ища свой проигрыватель и наушники. Стояли они еще долго, пока автобус прогревался, а Майка потянуло в сон — за почти неделю прогулов он отвык так рано просыпаться. Но уже после часа поездки он очнулся от беспокойной дремы, дернувшись так сильно, что тетка, пристроившаяся на соседнем кресле, подпрыгнула. Оглядевшись по сторонам в поисках раздражителя, он увидел только несколько сонных и не очень свежо выглядящих мужчин на соседней паре кресел, а за ними зацепил взглядом какое-то яркое пятно. Протерев глаза, он заметил ребенка, сидящего на коленках у полной женщины и трясущего пластмассовой игрушкой, которая кричала как раненая собака. Звук был жуткий и пробивался даже сквозь наушники. Ноги у него снова замерзли, и мальчик решил просто забить, накрывая плечи своей толстовкой. В окне мелькали серо-коричневые горы, упирающиеся вершинами в низкое, еще темное небо. А потом дорога пошла серпантинами, не такими резкими, чтобы закладывало уши, но достаточно извилистыми для появления легкой тошноты. Майк отлепил взгляд от окна и уставился на спинку кресла впереди, пытаясь нагнать уходящий сон. На часах показывало только восемь утра, значит, ехать оставалось еще три часа. С этой мыслью юноша откинул голову и снова включил музыку. Автобус останавливался на окраине города, рядом с метро. Это была одна из тех станций, где без проблем можно было купить наркотики или, если постараться, даже найти себе постоянного дилера. Один из мужиков, стоящих у входа в метро окинул его скучающим взглядом, но так и не подал виду, посчитав, видимо, Майка слишком молодым. Это была, пожалуй, единственная причина, по которой к нему никогда не приставали, даже не деньги — какой-нибудь синтетики тут можно было накупить на пару баксов или за гаденький секс. В поезде мальчик снова задремал, прижимая к животу свой рюкзак. Майк не боялся, что его украдут, ведь вещи он научился держать крепко даже во сне. Ехал он почти до центра, выйдя на знакомой станции. Люди на этой остановке обитали разные. По логике, в центре ведь жили обеспеченные люди и их здесь, конечно, было много. А еще было много бомжей, нариков, сумасшедших, и из них бездомные были самыми веселыми, с ними Майк и дружил, но не приметил никого из знакомых, хотя он и не планировал. Он знал, где будет Скотти, и намеревался проведать его позже. На улице тут же появилась связь, и Сойер понял это по звенящему телефону. Он выудил его из кармана куртки, видя перед собой все один и тот же номер. Майк пробубнил про себя что-то невнятное, нажимая на сброс звонка. Ему не составило труда найти знакомую дорогу, повернуть на нужной улице. Миленькие малоэтажные домики с вычищенными от липкого снега дорожками и дорогими машинами резко сменились видом пустых оконных рам и разбитых фонарей. Снова туда-сюда сновали барыги своим неторопливым шагом, кидая взгляды на редких прохожих. Майк никого не знал на этой улице, хотя прожил на ней большую часть своей жизни. Он нервно перебирал связку ключей в своем кармане, до боли давя на выпирающие уголки большим пальцем. Сложно было угадать, что он увидит, зайдя в квартиру, Сойер уже отвык от всего в ней происходящего, и только мысль, что ему не придется долго там находиться, снимала нарастающее напряжение. На лестничной площадке он наконец почуял запах, который не мог уловить на улице. Запах плесени и подгнивающего мусора. Мальчик с трудом всунул ключ в замочную скважину, пытался прокрутить, пока не понял, что дверь не заперта. Она открылась с низким протяжным скрипом и ударилась об обувной шкафчик — до боли знакомый звук. Потом было тихо, все пространство квартиры оказалось перед ним как на ладони, и тогда Майк увидел маму. Она спала на диване в полусогнутом положении, как будто просто упала и отключилась. Может, оно так и было. Он подошел ближе, замечая горящий телевизор, на котором изображение почти полностью смазалось из-за помех. Майк выключил его с громким щелчком, от которого женщина разлепила мутные глаза. Майк молчал, пока она разглядывала его, а потом ее грудь не начала содрогаться то ли от кашля, то ли от сдавленного ленивого смеха. — Включи телик, — пробубнила она. — Нахера тебе телик, если ты в отрубе? Она шире раскрыла глаза, затем подняла руку, чтобы приложить ее ко лбу, спрятанным за челкой. Ее волосы уже отросли, и эта челка почти падала на глаза, но вряд ли женщина переживала из-за этого. Еще Майк заметил, как она похудела, хотя в прошлый раз он считал, что быть еще тоньше и бледнее уже невозможно. Его мать не собиралась продолжать разговор, она даже перестала двигаться, так и замерев с ладонью на лбу. Майк тоже не двинулся, смотря на нее и скрипя зубами от чувства больного отторжения. — Где папа? — спросил мальчик, неосознанно смахивая свою челку с лица. — Где? — отозвалась она эхом, — не знаю, — и посмеялась. — Я думала, это ты. — Я возьму синтезатор. — Майк знал, что мама не хочет разговаривать и сейчас вряд ли в лучшем состоянии, чтобы делать хоть что-то, но все равно допытывался. Женщина кивнула. — Где он? — Папа? — она нахмурилась. — Синтезатор. Больше она ничего не сказала, снова отключилась. Майк пытался, почти по-садистски пытался растормошить ее вопросами, но она молчала. А потом Сойер зашел в свою комнату, нетронутую с его ухода, и лег на пыльную кровать, затянутую дырявым пледом. Его почти выворачивало от воспоминаний, но больнее всего в них отдавалась мерзкая ностальгия и мысль, что это его дом. Место, откуда он вылез. Его больше не волновало состояние родителей, его сердце не сжималось от осознания, что они не переживут следующий год, а может, загнутся уже через пару месяцев, и эта квартира, даже его комната, останутся без хозяев. Он не переживал, что может и не увидит больше родные лица родителей, не почувствует поцелуев мамы на своих щеках и не сможет снова поесть ее еду. Это и было то черствое чувство взросления, которое он представлял? *** Он дошел до парка с тяжелым синтезатором под мышкой и кучей проводов в рюкзаке. Шел без единой мысли в голове, только с крутящимся куплетом песни, которую он учил для вечеринки в школе, — иногда она заедала как пластинка. До следующего автобуса оставалось несколько часов, а за время, проведенное в городе, он еще пару раз слышал рингтон мобильника, но тут же сбрасывал его. Он бродил по засохшим от холода газонам и выискивал глазами скопления народа, потому что Скотти любил болтаться по лагерям, которые состояли не больше чем из пяти человек. Так было удобнее. Майк тоже когда-то был частью таких небольших скоплений; они готовили еду, спали вместе, чтобы не остаться на утро без обуви, иногда, в лучшие дни, пели песни. Пусть и Сойер никогда не был среди них «своим», Скотти никогда не оставлял его. И парк навевал воспоминания, не лучшие и не худшие, но все равно в какой-то мере болезненные. Майк нашел Скотти в одиночестве, сидящего на скамейке с собакой, прильнувшей к его колену. — Посмотрите, кто пришел, — оживился он, натягивая на лицо довольную улыбку и потянулся за рукопожатием. — Это что, твоя новая псина? — Майк скопировал эту улыбку и крепко сжал чужую руку. — Не, она ничья. Ходит тут, еду у меня клянчит. — Пальцы Скотти почти утопали в темной шерсти пса, и Майк посмотрел на недовольную морду собаки, отмечая, что она напоминает ему Брока. — Ты садись, поболтаем. Вообще давно тебя тут не было. — Я переехал. — Сойер опустился на скамейку, ставя синтезатор себе под ноги. Собака понюхала карманы его куртки и штаны большим влажным носом, а потом дала погладить себя, но совершенно потеряла интерес к незнакомцу. — Живу у бабушки в пригороде, хожу в школу как нормальный подросток. Майк пропустил шерсть собаки между пальцев, чувствуя слипшиеся от снега пряди. — Ну… типа обычный. — Блин, уже ведь полгода прошло, как мы последний раз виделись, странно, да? Но я рад, что ты живешь себе спокойно и не терпишь всего этого говна. Ты и выглядишь лучше, чем раньше. — Парень скрестил руки, поглядывая на Сойера с неприкрытым любопытством и маячащей на покусанных губах ухмылкой. — Да… Бабушка меня кормит как на убой, — усмехнулся он. Скотти не изменился, это даже немного успокоило. И ходил он все в той же выцветшей короткой куртке и дырявой шапке, только теперь из-под нее выглядывал небрежный хвост из светлых волос. Скотти было около двадцати лет, у него был дом, но, как и Майк, он часто оказывался на улице. И, несмотря на шизофреничку-мать, оказался добрым и веселым, что не смог не перенять Майк. Было странно после переезда замечать у себя старые привычки, которые они разделяли со Скотти, например, даже эти свойственные ему покачивания из стороны в сторону или желание похрустывать пальцами, будто в Майке ничего не изменилось за полгода. — Недавно тут собрались протесты, хер знает, что у них там случилось, но после этого всех бомжей отсюда согнали или запихнули в участок, теперь снова приходится шкериться. Но еще неделька, и все снова забьют на нас. — Ты поэтому один сидишь? — Ага, — кивнул Скотти, — одному сложно, пережить бы эту зиму, а там посмотрим. Хотя в прошлом году было холоднее… Они сидели так, пока Майк не сорвался, чтобы не опоздать на автобус. Было приятно наконец увидеть старого друга, узнать, как у него дела, услышать знакомый голос. Майк оставил ему десятку на дешевый обед в какой-нибудь забегаловке и сожалел о том, что это самое большее, чем от мог помочь. Наверное, Скотти был для него как брат, и любили они друг друга как братья, поэтому казалось неправильным оставлять его одного, хотелось притащить его домой, помыть, накормить. Майк думал о нем в автобусе, пока не задремал, неловко сжимая между ног синтезатор, и даже тогда он представлял, какой была бы его жизнь, если бы Скотти оставался рядом. *** Бабуля встретила его недобрым взглядом, но ничего не сказала. Она не любила вот такие поездки к родителям. Своих детей она уже не считала за людей, не хотела, чтобы Майк видел их, разговаривал с ними. Эмма многие годы пыталась им помочь, конечно пыталась, но это всегда заканчивалось одинаково, очень глупо и запутанно. Ее сердце наконец перестало болеть, когда полгода назад Майк сам притащился к ней домой, потратив последние деньги на билет. Она не могла любить Майка так же сильно, как его больная, но родная мать, и первое время мальчик был сам не свой, ходил бледный как призрак, но помнила это только Эмма. — Ричер звонил, слышишь, Майк? — заговорила она, когда мальчик поднимался в свою комнату. — Чего звонил? — он остановился. Его голос звучал отстраненно, но беззлобно. — Спрашивал, как ты и где ты. Он переживает, по-моему. — Я знаю, что переживает. — Так перезвони ему! Он еще и заболел, кажется, голос был такой сонливый, не здоровый. Майк спрыгнул с лестницы и метнулся в гостиную, где сидела бабуля. — Заболел? — Не знаю я, — она пожала плечами, рассеяно бегая глазами по комнате. — Я спрашивала, сказал, что все хорошо, но голос у него был нехороший, как будто… — она взялась за шею, растирая пальцами место под подбородком, — как будто ком у него был в горле. Сходи к нему! Тебе все равно нечего делать. Майк закинул синтезатор на кровать, потом убежал на кухню, рыться в холодильнике. Он нашел там кусок курицы, какой-то суп, а потом полез штурмовать шкафчики. В одном из них нашел маленький шоколадный батончик и кинул его в рюкзак. — И хватит школу прогуливать! – крикнула Эмма ему вслед перед тем как захлопнулась дверь. Дорогу до дома Ричера он помнил смутно, он провожал его, наверное, один раз, и толком не пытался запоминать внешний вид дома. На улице уже смеркалось и заметно похолодало, а фонари горели только через раз, от чего ориентироваться было еще сложнее. Он смотрел на другие дома и пытался выловить знакомые детали, несколько раз обходя одну и ту же линию одинаковых строений. В итоге зацепился он за заборчик, чуть ли не выпалив вслух победное «ага!». Заборчик он лучше всего запомнил, точнее, сломанную калитку, качающуюся на ветру и оставляющую на снегу полосы. Он мялся на пороге пару секунд, выбирая, позвонить ли ему в дверь или постучать. В итоге выбрал громкий способ. Изнутри раздался писк, после которого, через ужасно длинную минуту, дверь ему открыла худая высокая... слишком высокая женщина. Майк поймал на себе ее усталый взгляд и невольно отметил глубокие синяки под глазами и морщинки на переносице. Ее короткие волосы были завязаны в тугой хвост, из которого не выпало ни прядки. — Привет, — торопливо заговорил мальчик, — я к Ричеру. Одноклассник. — Привет. — Она нахмурилась и Сойер уже испугался, что все-таки ошибся домом, но женщина продолжила: — Он сейчас спит, наверное. Ты хотел что-то передать? — Да, я конспекты принес, сказали, у нас будет тест на неделе, — тут же соврал Майк, сообразив, что его не пустят просто так. — Алгебра и литература, — он похлопал себя по рюкзаку. Женщина протянула руку, кривя губы, видимо, пытаясь улыбнуться. — Не, я сам отдам. Там есть несколько деталей, которые нужно ему пояснить. — Все хорошо, я разберусь. Я подрабатываю репетитором, так что это не проблема, — ее ладонь все еще была протянута. Майк поджал губы. — Можно тогда я кое-что подчеркну для него? Джена впустила его в дом, а сама пошла за ручкой очень неспешным и тяжелым шагом. Что-то с ней было не так, Майк это чувствовал, чуть ли не обрастая мурашками от ее присутствия. И когда она скрылась за поворотом, видимо, в кухню, Майк тут же побежал на второй этаж, даже не оттряхнув ботинки от снега. Обычно спальни и детские находились на втором этаже, если Ричер не жил в чулане или в подвале, как вампир. Сойер приоткрыл дверь одной из комнат, оглядывая открывшуюся перед ним спальню, а потом набрел на дверь в туалет и уже хотел выругаться, когда услышал громкое сухое шмыганье. Комната Ричера оказалась в самой дальней части извилистого коридора. Майк аккуратно приоткрыл скрипучую дверь, заглядывая внутрь. У него было не много времени для метаний, но достаточно, чтобы увидеть Брока через узкую щелку, лежащим в кровати и понять, что его сердце тает от тепла. — Майк? — выдернул его из ступора сонный голос. Мальчик вошел в комнату, молча огляделся, замечая вторую кровать в противоположном углу, окинул быстрым взглядом пестрящие плакаты на стене, беспорядок на рабочем столе и кучу мягких игрушек возле деревянного шкафа у второй кровати. Ричер растерянно смотрел на него, щурясь и продолжая шмыгать носом, когда Майк подошел ближе. Он взял табурет, пододвигая его к кровати и усаживаясь с понурым видом. — Как ты, Ричер? Прости, что не отвечал на телефон, — начал Майк несмело и тихо. — Это было тупо. — Зачем ты пришел? Я тебя заражу. — Он привстал на локтях и попытался причесать растрёпанные волосы, но они только смешнее завились. — Я увидеться хотел, — пожал плечами Майк, а потом зашарил в рюкзаке рукой и достал из него шоколадный батончик. — Это тебе. Они молчали еще пару мгновений, пока Ричер пытался сесть, сгребая под себя одеяло. Он был одет в нелепую футболку с огромным лицом Рембо на груди. — Получается, ты специально телефон не брал? — спросил мальчик слишком ровно и спокойно, все еще не смотря ни в какую конкретную точку. Этот тон почему-то больно кольнул Майка. — Да. — Звук шуршащей в руках Майка обертки разрывал неприятную тишину. — Почему? Ты зачем пришел? — повторил вопрос Ричер и тоже начал теребить первое, что попалось под руку, а точнее ткань футболки. Голос у него и правда был нездоровый. — Прости, я дебил. Мне правда хотелось увидеться, а телефон я не брал, потому что обиделся, — бубнил он. — Чего? — усмехнулся Ричер, наконец, встречая чужой взгляд. — Я видел, что вы с Рейни целовались. Взбесился. Теперь уже все равно. — Ревновал, что ли? — Брок улыбнулся, и непонятно, как нужно было воспринимать эту улыбку, но главное, что он не щурил глаза и перестал трогать несчастную футболку — это было хорошим знаком. — Не то что бы… просто, ты же знаешь, что я ненавижу ее. И мне не хотелось видеть тебя с ней, она отвратительная, я не… — Майк стиснул зубы, чтобы прекратить этот поток мыслей и переключился на то, о чем рассуждал, пока искал дом Брока. — Но если она тебе правда нравится… ладно. Просто не ходи с ней за ручку по всей школе, а то меня будет тошнить. Ричер на это хмыкнул и взял шоколадку из рук Сойера, кладя ее себе под подушку. — Хватит шуршать, — он лег обратно и его волосы разлетелись по подушке, - не нравится мне она, не в этом плане точно. Я от нее убежал потом. — Прости меня, — он, наконец, выдохнул. Ричер взялся за переносицу и Майк отстранил его руку от этого стыдливого жеста, а потом не смог отпустить. Он сжал его теплые пальцы в ладони, совсем не понимая, почему это сделал. Ему не хотелось искать предлога, чтобы подержать Ричера за руку, пока никто не видит. Ричер мягко улыбнулся, от чего его черты стали такими приятными и успокаивающими. А еще непривычно было видеть его без дурацких очков. В голове тут же вспыхнула картинка спящего в его кровати Брока, такого же растрепанного, сонного и совершенно спокойного. Майк той ночью непозволительно долго пялился на него в полумраке пока сам не заснул. Его пронизывала гордость каждый раз, когда Ричер не боялся подпустить его ближе, не шугался, как остальных людей. Ему хотелось больше таких моментов. Он спускался по лестнице опустошенный от переживаний, но довольный. В этот длинный день он понял, что не хочет больше отдаляться от близких людей, не хочет видеть больше потерянных лиц с отпечатком невыносимой тоски. Тот слабый, монотонный голос Брока в начале их разговора почти разбил ему сердце. И факт, что он заболел… Майк не мог не винить себя. — Молодой человек, — голос Джены разорвал нить его мыслей, — не забывайте, что вы не у себя дома. В следующий раз будете сами мыть пол от снега с обуви. — Да, без проблем, — отозвался мальчик и скрылся за дверью.