***
Прогуливаясь по замку перед отходом ко сну, принцесса Эмануэла хотела разогнать кровь или, напротив, успокоить ее — она так и не поняла. Почти весь вечер она провела в компании сэра Эндрю или под его полным вожделения взглядом. Эмануэле не впервой было ощущать на себе чье-либо внимание, но сэр Эндрю сочетал идеальный баланс страсти и сдержанности, от чего ей то и дело хотелось поймать его взгляд за столом. Как девушке благовоспитанной принцессе, конечно, было стыдно перед своим женихом, но как девушке рассудительной — не было. Принц Джон определенно отличался недурными манерами и красивыми речами, но Эмануэла замечала, что он не слишком-то ею увлечен. Она знала, отчего — любой мужчина был бы холоден к девушке, что так легко ему досталась, принадлежала еще до того, как он впервые ее увидел. И пусть ее красота оказалась для него приятным сюрпризом, — портреты, что посылали в Гарден-Роял, писали с Эмануэлы несколькими годами раньше — но красивых дам при дворе принца Джона и без нее было немало. Одна такая, леди Аделаида, как шепнула принцессе все уже прознавшая Исабель, весь вечер молча взирала на Эмануэлу с дальнего конца стола. Аделаида сама выглядела как принцесса — вся одетая в белое, с выражением лица степенным столь же, сколь колким был ее взгляд. Когда Эмануэла собралась отправиться опочивать, Аделаида подошла, поклонившись учтиво, но холодно, и протянула букет дикорастущих роз. — Это остролист, — сказала она, указав на листья, обрамлявшие их. — Не слишком красивый цветок, Ваше Высочество, не благородный, как роза. Но выживает в наших холодах несмотря ни на что и плодоносит ягодами. Все восхищаются прекрасными розовыми лепестками, но бесплодную розу легко сбить ударом туфли. А остролист будет жить и цвести на ее месте годами. — Ягоды остролиста разве не ядовиты? — спросила Эмануэла, легко улыбнувшись. Леди Аделаида весело рассмеялась на это, подхватили и гости рядом с принцессой. Прогуливаясь теперь по замку, Эмануэла гладила прохладные розовые листья, вдыхала свежий воздух, что сочился по полу замка, и наслаждалась тишиной. — Отдыхаете от наших застолий, Ваше Высочество? — спросил ее голос за спиной, когда Эмануэла вышла на просторную галерею с массивными арками, за которыми простиралась на несколько миль равнина замковых угодий. Принцесса обернулась, позади прямо около резных каменных перил, облокотившись, стоял Кэмрон Уоттс и глядел в какой-то мудреный предмет. — Я напугал вас? — улыбнулся он. — Нет, что вы, милорд, — выдохнула принцесса, подходя ближе. — Что это за приспособление? — Камера обскура, — ответил Уоттс. — Это особое устройство, которое позволит мне, возможно, увидеть завтрашнее большое событие. — Что за событие? — удивилась Эмануэла. — Надеюсь, нам нечего бояться? Кэмрон улыбнулся, вновь заглянув в коробку, что лежала на перилах. — Нет, Ваше Высочество, — качнул головой он. — Вы умеете хранить тайны? — Само собой, — передернула плечами Эмануэла. — Умение хранить секреты — это главная черта будущей королевы. Рассмеявшись, Уоттс качнул головой, призывая принцессу посмотреть. Она заглянула в окуляр, но внутри устройства была темнота. — Ничего не вижу, — призналась она. — Пока нет, — кивнул Кэмрон. — Но завтра нам всем выпадет шанс лицезреть нечто, что происходит подчас всего раз в жизни… Луна полностью закроет солнце, миледи. — Не может быть, — нахмурилась Эмануэла. — Луна намного меньше солнца, милорд! Уоттс только покивал, словно и не собирался спорить. — Завтра вы сами все увидите, Ваше Высочество, — пояснил он. — Только помните: как только это случится, не поднимайте глаз, пока не рассветет опять. Вы мне обещаете? — Да… — растеряно проронила принцесса. — Если вы так уверены в этом, точно ли это не несет беды? — Никакой, — мотнул головой Уоттс. — Но вам следует молчать о том, что я сказал, миледи, особенно в присутствии Его Высокопреосвященства. Беда может настигнуть вас, если выдадите нашу тайну. — Но как вы узнали о том, что будет, милорд? — распахнула глаза Эмануэла. — Вы… вы ведь не связались с нечистой силой? Она, однако, совсем не была напугана, глядела на стоящего в легком подпоясанном плаще с капюшоном перед ней Кэмрона, расслабленного, добродушного на вид, с тонкой аккуратностью настраивающего свою коробочку, и ею владело лишь любопытство. — Я ведь говорил вам, миледи, я не верю в Дьявола и его происки, — улыбнулся Уоттс. — Нет, я всего лишь провел расчеты… Но вы правы, если Его Высокопреосвященство или кто-то из его людей узнает об этом — мне грозит костер. Уоттс поднял голову и печально усмехнулся, качнув подбородком, словно подначивая ее. — Вы ведь не выдадите мою тайну, миледи? — Ну что вы, милорд, — округлила глаза Эмануэла. — Все в Гарден-Роял знают, что я известная заморская ведьма! Так что нам с вами с такими-то познаниями необходимо держаться вместе. В конце концов, вдвоем уже не так неловко будет гореть при всем честном народе. Кэмрон рассмеялся в ответ и выпрямился, глядя в потемневшее небо — на удивление чистое: то тут, то там сверкали мелкие звездочки. — Помяните мое слово, миледи, — произнес он задумчиво. — Все самые невероятные истины кроются там, в небесах. — Вы ведь говорите о Господе, милорд? — уточнила приличия ради Эмануэла. — Если вам угодно так это называть, — улыбнулся он.***
В тот же самый миг из окна своей крошечной каморки наблюдала за безоблачным звездным небом и Ханна. Глядя в книжки матери, она иногда думала, что это тайные небесные знаки отмечены, чтобы чем-то помочь ей в ее нелегкой доле. Из комнатушки, конечно, ничего на небосводе было не разглядеть, так что Ханна, которой отчего-то не спалось, выскользнула из комнаты в просторный замковый коридор. Нужно было двигаться как можно тише, чтобы не попасться на глаза кухаркам: ей дали отдохнуть после дневной работы и отпустили спать, пока прислуга вычищала оставшиеся с пира блюда и противни. Если кто-то заприметит, что сон ей не идет, Ханну быстро загонят назад на кухню помогать с уборкой. Выбравшись в узкую галерею под самым потолком, она остановилась около балкончика, что выходил прямиком из промозглого коридора. Листая страницы материной книжки, Ханна глядела в небеса, пытаясь понять, откуда взялись эти мудреные фигуры, линии и что значат слова, написанные на чужом языке. Пролистнув пару страниц, она нашла изображение звезды, крупной, очерченной несколько раз, а от нее вниз двигались полосы, соединяющие с другими точками. Подняв глаза, Ханна нашла на небосводе самую яркую звезду из тех, что были видны. Пробежав взглядом вниз, она действительно углядела несколько едва заметно сверкающих точек, собиравшихся в неровную фигуру. Надпись Ханна так и не могла разобрать, но то, что в книжке зарисованы звезды, понимала отчетливо. Еще в детстве она иногда сверяла рисунки с ночным небосводом, но то ли нужные ориентиры заслоняли тучи, то ли Ханне не хватало зоркости увидеть. Перевернув несколько страниц, она посмотрела на круги, зарисованные словно апельсины дольками. Неужели это действительно луна? Обратив свой взор обратно на небо, Ханна не успела проверить, когда позади нее послышались шаги. Наскоро убрав книжку под платье, она обернулась, молясь мысленно, чтобы ее не поймали за руку бабы с кухни. Но это был мужчина, одетый в богато расшитый бархатный пурпуэн, статный и красивый, каких Ханна редко видала вблизи. — Я вас потревожила, милорд? — кашлянула она оторопело. — Простите. — Нет, что вы, — качнул головой гость, и темные завитки волос упали ему на лоб. — Это я вас потревожил, прошу прощения. Ханна сразу поняла, что господин не из местных, раз так вежливо обратился к прислуге. — Вы гость на турнире? — Можно и так сказать, — улыбнулся он. — Мне тоже не спится перед большими праздниками. Бродил в одиночестве в надежде встретить какую-нибудь компанию и вот встретил вас. Это смутило Ханну, она невольно уперла взгляд в пол, хотя отродясь скромностью не блистала. Румянец на щеках этого молодого мужчины, его благородная выправка, неуверенная улыбка и полный невыраженной грусти взгляд отчего-то заставили ее оробеть. — Я просто прислуга, милорд, — ответила она, не поднимая глаз. — Недостойная компания для такого высокородного господина. Незнакомец подошел к балкончику и облокотился на перила, вглядываясь в горизонт. Ханна до того оторопела, что подумывала сбежать, но не решалась. Мысленно она взмолилась, чтобы гость прогнал ее. — Я вовсе не высокородный господин, за которого вы меня приняли, — спокойно отвечал он. — Моя семья немногим благороднее вашей. «Знали бы вы, кто на самом деле моя семья», — с горечью подумала Ханна, но вслух сказать не решилась. — И как же вышло, что вы стали гостем Его Светлости? — спросила она, раз уж незнакомец позволил ей быть наглее. — Сам не знаю, — задумчиво ответил он. — Я всего лишь пытался убежать от своих корней… и вот докуда добежал. Это поселило неясную грусть и внутри у Ханны: его пропитанный печалью голос, взгляд, направленный вдаль. Теперь она поняла, почему этот человек заговорил с ней — даже издалека, глядя на его вытянутую в сторону неизвестности фигуру, можно было понять: он очень одинок. — Вы думаете, они гордились бы вами? — спросила она. — Да, пожалуй, — заметил незнакомец. — По их меркам я теперь великий человек. — А по вашим меркам? Он обернулся на нее, улыбнулся уголком губ, словно Ханна что-то поняла в его словах, пробралась сквозь них в самую душу. — По моим меркам я просто мальчишка, который забыл, кто он есть, — ответил гость. — Хотела бы я забыть, кто я есть, — заметила Ханна, подойдя наконец ближе. — Так забудьте, — склонил голову незнакомец. Подняв голову, она встретилась с его взглядом. — Забудьте. Только станьте тем, кем будете гордиться сами.***
Солнце озарило Гарден-Роял, и уже к девяти стало ясно, что день ожидается душный. Парило с самого утра, сэр Эндрю поднялся вскоре после рассвета и, чтобы не терять времени, решил наточить поострее меч. На самом деле он и без того был наточен, но поединки на мечах уже были объявлены, и сэр Эндрю сражался одним из первых. Скобля лезвие бруском точильного камня, он словно успокаивал сердце, которое колотилось как заведенное, едва его хозяин вспоминал, что уже через пару часов ему предстоит схлестнуться со своим давним соперником в бою. В замке для многочисленных гостей накрыли завтрак, сэру Эндрю кусок не лез в горло, но он все равно явился только затем, чтобы взглянуть на прекрасную Эмануэлу. Казалось, один ее вид придавал ему сил. Возможно, ему лишь чудилось, но этим утром на трибуну подле турнирного ристалища принцесса забиралась с куда большим воодушевлением, нежели вчера. В центре разноцветного полотна из костюмов собравшейся посмотреть поединок знати, праздничного убранства трибуны, флажков и блеска доспехов, проплыла она, одетая в темно-синее платье из бархата, облегавшее ее щедро подаренные природой формы. Под широкими рукавами виднелись еще одни, облегающие запястья, украшенные браслетами, пояс и ворот сверкали на солнце обилием драгоценностей, а на длинных локонах цвета вороного крыла надета была сверху тонкая сеточка, похожая на паутину — словно капли росы переливались на ней камни, а по бокам вились розовые бутоны. Сэр Эндрю осмелился на сей раз подойти к самой трибуне и, поклонившись Его Высочеству, бросить на принцессу жадный взгляд. — Мы желаем вам победы, сэр Эндрю, — поприветствовала его она, склонив голову. — Я полагал, Его Высочество поддерживает сэра Грэгори, — заметил он, чувствуя, как печет в груди от направленного на него взора принцессы. — Его Высочество — может быть, — лукаво заметила Эмануэла, понизив голос. Окрыленный сэр Эндрю шел на ристалище, стискивая рукоятку меча — теперь он уже не сомневался, что победит. Первый противник оказался почти ребенком, сэр Эндрю обезоружил его за считанные секунды. Следующим шел соперник посерьезнее, но и его удалось победить, почти не взмокнув. Наконец голос судей огласил арену, сэр Эндрю поднял голову, утирая пот со лба. Объявили, что его новым противником станет граф Вудкастер — и он не замедлил появиться. В сверкающих латах, с высоко поднятой головой, он снисходительно стащил верхний доспех и бросил его на землю, взмахнув мечом, зажатым в левой руке. Сэр Эндрю сглотнул, его на мгновение ослепил солнечный луч, что отпрыгнул бликом от лезвия меча сэра Грэгори. Тот даже не шевельнулся, когда дали команду, предоставил противнику возможность напасть — все еще недооценивал сэра Эндрю. «Что ж, — подумал он. — Это и будет твоей сегодняшней главной ошибкой!» Взявшись за меч покрепче, сэр Эндрю не стал бросаться в наступление — а осторожно и метко сделал выпад, щелкнув графа по локтю. Тот дернулся, попытавшись отбить удар в грудь, но просчитался и явно занервничал — нахмурился и взялся за меч двумя руками. Больше за подобную дерзость он поблажек сэру Эндрю не давал — кинулся на него уверенным шагом и атаковал. Отбиваясь, тот лишь дивился урывками мыслей, что не выбивало из головы ритмичным топотом, как до сих пор не повалился на землю. Сэр Грэгори сражался слаженно и изящно, каждый выпад и шаг его был выверен, а вот сэр Эндрю подчас отражал удары чудом. Однако же шли минуты, а поединок не заканчивался, никто из противников не показывал слабости, они боролись на равных. Граф Вудкастер выдохся после своего яростного нападения, дыхание его сбилось, а рука ослабела, сэр Эндрю почувствовал это, когда противник отразил очередной удар. Это было хорошим моментом, чтобы начать как следует наступать. Он осыпал графа ударами меча, нарочно махал им как можно быстрее, чтобы вывести противника из равновесия, заставить солнечные блики хотя бы на миг ослепить сэра Грэгори — и вот это произошло. Он лишь на секунду потерял ориентацию, зажмурившись, и сэр Эндрю ловким движением выбил меч у него из рук. Граф побагровел от злости, сделал шаг к противнику и схватил сэра Эндрю за плечо, намереваясь отомстить за свое унижение, но тот лишь толкнул его как следует в грудь и с готовностью приставил лезвие меча сэру Грэгори к горлу. Трибуны зашумели, поздравляя с победой, а спустя мгновение и судья объявил сэра Эндрю победителем. Он обернулся, чувствуя, как пылает под доспехами тело, как пульсирует кровь, стучит в висках напополам от усталости в едва оконченном поединке и пьянящего чувства радости победы. Взглядом сэр Эндрю искал лишь одно: темно-синие одежды, вороные локоны и черноокий взгляд, направленный — он это знал — лишь на него. Однако стоило ему встретиться глазами с прекрасной Эмануэлой, увидеть в ее взгляде неподдельную радость и, кажется, что-то еще… как в тот же миг ристалище погрузилось в глубокую тьму.