Believer

Адам приехал в Джуллиард к началу вечерней репетиции «Жизели», до которой еще оставалось около часа. Он походил по своему небольшому кабинету, рассматривая картины на стенах и бездумно передвигая предметы на рабочем столе и перекладывая стопки бумаг и журналов с места на место. Кабинет главного режиссера-постановщика знаменитого Джуллиарда был именно кабинетом артиста, а не бюрократа-чиновника. В нем полно было всякой всячины, которая любому другому показалась бы горой хлама, а для Адама это был привычный театральный разброс с афишами, набросками костюмов, листами партитуры и книгами — от старинных фолиантов до распечаток с Интернет-ресурсов. Адам остановился возле окна, выходящего прямо во внутренний двор Джуллиардской Школы — самого, пожалуй, известного высшего учебного заведения страны в области искусства и музыки. Внешний фасад выходил на Линкольн-Центр, там был Верхний Вест-Сайд с его кипучей уличной жизнью, туристами, а здесь, словно за стеной крепостного вала, была совсем другая реальность. Реальность, в которой приходилось отстаивать свою точку зрения, свое право на возможность по-другому взглянуть на многие вещи, бороться за свою свободу творчества. Теперь Адам отчетливо понимал, как многим рискнул тогда Филипп, сделав ставку на свой спектакль и дать возможность танцевать там ему, Адаму, прекрасно зная, что, увы, серьезная травма не позволит ему раскрыть свой потенциал танцовщика в дальнейшем. За спиной тихо приоткрылась дверь. — Адам, — Кир не вошел, а только заглянул в кабинет. — Ты просил напомнить тебе, что расстановка на второй состав у тебя еще не готова. — Хорошо, Кир, — не оборачиваясь, кивнул Ламберт. — Я подпишу после репетиции. — И еще, — начал было секретарь, но в его предбаннике послышался шум, и он прервался, чтобы посмотреть, кто там. — О, мистер Майерс… Адам развернулся к дверям. — Ты так стремительно сбежал из ресторана, что я не успел тебе кое-что сказать от себя лично. — Худрук крупнейшего театра Нью-Йорка позволил себе ловко обойти ламбертовского референта и ввинтиться в кабинет. — Если позволишь, конечно. — Марк, — Адам сел на подоконник. — Извини, я как-то не подумал, да, честно говоря, не был готов к еще и дополнительным обсуждениям. Майерс прошел в кабинет, закрыл за собой дверь и сел в кресло напротив окна, на котором сидел понурый Ламберт. — Их можно понять, — начал он. — Они привыкли считать свои денежки и им всегда казалось, что область искусства — это такое удачное капиталовложение. Прибыльно и безопасно. — Я понимаю, — согласился Адам. — В моей задумке есть риск. — Мне не хотелось бы лезть к тебе в постель, Адам, но, если все это выплывет наружу… Это Джуллиард хранит свои секреты, все остается внутри, здесь даже журналисты практически не бывают, а если и бывают, то боже упаси от всяческих разоблачений и расследований! Это не то место, где можно кого уличать в непристойном поведении! Но, мой театр, это уже публичное место, труппа не станет молчать, если что-то пойдет не так. — А что может пойти не так? — заводясь, сверкнул глазами Ламберт. — Ты тоже веришь в то, что я отдал главную партию в спектакле ЛеБорну только за то, что он спит со мной? Майерс поморщился. — Вот в этом-то и дело! — В чем? — Я знаю тебя не первый год, дорогой мой, — Марк закинул ногу на ногу и покачал носком туфли. — Ты не настолько примитивен, чтобы так поступить. — Благодарю, — насмешливо склонил голову Адам. — Хотя бы что-то доброе. — Это еще не все, — Марк ответно наклонил голову, идеальная укладка не дрогнула ни единой выбившейся прядкой. — Не все. Я убедил Совет директоров в лице наших драгоценных меценатов и директора моего театра лично удостовериться, что твой ЛеБорн в виде Альберта далеко не бревно. Короче, я привез их на репетицию и они уже расселись в зале в ожидании чуда. Перевалочный пункт был в Стамбуле. Томми проспал все эти часы перелета, как убитый, вырубившись, едва только самолет оторвался от взлетной полосы. Здесь, в сердце Турции, к ним присоединились журналисты и фотокорреспонденты европейского бюро Агентства, почти все они были знакомы друг с другом, кто лично, кто виртуально, все оживленно перебрасывались репликами и обменивались новостями. Томми включил сотовый. Шесть пропущенных от Адама, пока связь не прекратилась. Сообщение только одно «Томми?..» — и все обрывалось. Рэтлифф отвернулся к иллюминатору. Борт выруливал на взлетную полосу, держа курс на Бейрут. — Сами понимаете, что месяц репетиций — этого ничтожно мало, чтобы составить полноценное мнение о самой постановке, — Адам отпустил танцовщиков после показа небольшого отрывка из первого действия. — Встреча двух главных героев, я просто немного сместил акценты и Альберт… — Альберт перетягивает все одеяло на себя, — резко заявил директор театра. — Возможно, это новаторство было бы хорошо для Джуллиарда, как выпускной спектакль, как эффект выпускников Школы — показать все свои способности и возможности! Но сейчас, сейчас речь идет о сцене моего театра! Вы все уверены, что публика захочет смотреть на Альберта, который, в принципе, загораживает Жизель в прямом смысле этого слова! Адам досадливо закусил губу. — С другой стороны, — внезапно подал голос Бошеми, тот самый, что хоть каплю смыслил в балете. — Публике, может быть, как раз и захочется посмотреть на новое прочтение именно мужского персонажа? — А, — махнул рукой директор. — Кого сейчас этим удивишь? Мало что ли трупп с только мужчинами-танцовщиками? Они и танцуют женские партии, кто со стебом, кто вполне профессионально… Мы же должны сохранять классические традиции! — Но я и не предлагаю от них отказываться! — воскликнул Ламберт. — Я предлагаю взглянуть на эту историю слегка под другим углом, немного рассмотреть иные нюансы, которые не видны были в ранних прочтениях! — А можно подробнее? Адам походил перед сценой. — «Жизель» всегда была прежде всего спектаклем о вине и о прощении. Мы привыкли думать, что любовь Жизели сильнее любви Альберта, что она настолько мощна и трагична, что полностью затмевает любовь Альберта к ней, или же сводит ее на нет. — А это не так? — лукаво улыбнулся Марк. — Нет! — взволнованно поддался Ламберт. — Это две стихии, сливающиеся в одну, в одно чувство, сила которого выше всего: предрассудков, советов посторонних, даже, если хотите, выше этой фатальности и трагизма. — Ваша концепция нам ясна, — директор театра пребывал в явной задумчивости. — А что у нас по поводу технической стороны? — К балерине у меня претензий нет, — отозвался Майерс. — Эмси танцовщица, полностью попадающая в образ, она прекрасно справляется со своей ролью. — Вас смущает Габриэль, — полуутвердительно сказал Адам. — Вы думаете, что он слишком юн и неопытен для такой партии. Точнее, для такой, какой задумал ее я? — А разве нет? — Понимаете, Альберт на протяжении всего спектакля меняется. Из молодого и неопытного он превращается в зрелого и ответственного за свои поступки и проступки мужчину. Ко второму действию он взрослеет, изменяется даже внешне, и поэтому я хочу, чтобы второе действие спектакля танцевал другой артист. — Кто? — удивленно спросил Бошеми. — Я, — уверенно ответил Адам. — Мы разместим вас в здании телецентра, — маленький автобус, сплошь обклеенный надписями «Пресса», пробирался по узеньким улочкам Бейрута. Вокруг сновали разноцветные автомобили, центральная улица столицы напоминала витрину — на заднем плане трущобы и нищета, а здесь, пожалуйста, богатые ливанцы отдыхают в уличных открытых кафе. Местный журналист радиостанции «Арарат-канал+» показал рукой поворот к телецентру. Водитель автобуса затормозил, американцы и европейцы начали выгружать свой профессиональный скарб на пыльный асфальт перед зданием, похожим на небольшую стеклянную пирамиду. — У нас в верхних этажах обустроено подобие гостиницы, вам будет удобно. — Конечно, Раф, — Арчи впереди всех двинулся за местным внутрь здания. — Мы намерены работать, так что, здесь нам нужен только ночлег. — Сейчас мы оформим пропуска, — Раф остановился в чистеньком вестибюле возле стойки охраны. — После военных событий мы придерживаемся открытой политики, пресса имеет особые привилегии, тем более, зарубежные СМИ, а то многие до сих пор полагают, что у нас бесконечная стрельба на улицах и камуфляж наша повседневная одежда. — Нет, — отозвался Томми, заполнявший анкету иностранного фотокорреспондента для внутренней аккредитации. — Мы как раз заметили по дороге сюда, что у вас так красиво на улицах. — И, тем не менее, волнения то и дело вспыхивают, и не всегда, понятное дело, происходит это санкционированно. Поэтому, будьте осторожны, ну, не мне вас учить. — А ты хорошо рассчитал свои силы? — Кир принес в кабинет Адама документы на подпись и остановился подле его стола. — Ты сможешь танцевать? — Кир, — устало произнес Ламберт. — Ну я же танцевал в прошлом году, когда театр решил возобновить постановку «Индиго». Не развалился? Кир дипломатично помолчал. — И потом, — продолжил Адам. — Они бы ни в жизнь не согласились на мою режиссуру, если бы я оставил Габриэля на второе действие. А так — интрига, такого еще никто не придумал, так что… — Адам, — внезапно спросил Кир. — А вы с Томми… вы больше не вместе? Ламберт резко вскинул голову, так, что прядь волос из челки упала на его высокий лоб. — С чего ты взял? — Мне показалось… — Тебе показалось, Кир. Тебе всего лишь показалось.