Believer

— Адам, — Кир вприпрыжку бежал за своим шефом по неширокому коридору Джуллиарда. Как всегда, он был заполнен студентами, которые, пользуясь минутой отдыха в перерыве, сидели прямо на полу, вытянув ноги и почти полностью перекрывая проход. — Пресс-конференция начнется через полчаса! — Хорошо, Кир, — Ламберт легко перескочил через очередные ноги девчушки в розовых лосинах. — Найдешь меня в репетиционном классе, я только поговорю с Бобом, мне он нужен на занятиях всю следующую неделю. Боб был постоянным концертмейстером Адама. Несмотря на то, что репетиции «Жизели» уже перенеслись на большую сцену, Ламберт продолжал устраивать индивидуальные репетиции своим артистам здесь, в школе. Прорабатывал с ними каждое па, каждое движение, добиваясь того, что было видно пока только ему одному, а впоследствии должно было потрясти и зрительскую аудиторию. Поэтому и концертмейстер ему был нужен, чтобы спокойно пройтись еще раз по самым сложным местам спектакля и еще раз повторить то, что для Адама было особенно важным в плане раскрытия характеров персонажей. — Даже не знаю, как мне извиниться перед тобой, Арчи, за то, что я так сбежал от тебя в тот вечер, — Томми сидел напротив журналиста и беспокойно крутил в пальцах высокий стакан с водой. Небольшое кафе в центре, то самое «Вениеро», где частенько Томми поджидал Адама после репетиций, чтобы поехать домой вместе. Это частенько было … было. Теперь Томми пытался приучить себя к мысли, что больше этого не будет никогда. И одной из таких попыток стало то, что он пригласил Арчи в это кафе с целью действительно, попросить прощение за то, что так внезапно удрал из его квартиры, оставив после себя кучу вопросов и недосказанностей. — Ты вовсе не обязан отчитываться передо мной, — Арчи мелкими глотками пил кофе и старался казаться стороной совершенно довольной всем происходящим. — Просто, вероятно, это я слишком тороплю события, а тебе нужно время. — И это тоже, — согласно наклонил голову Рэтлифф. — Я уже рассказывал тебе, что мне трудно дается такое приватное общение с людьми. Я хорош только в профессиональной деятельности. Солнечный луч запутался в его длинной свесившейся на глаза, челке и Арчи потерялся во времени и пространстве, залипнув на томминых капризных губах и длинных полуопущенных ресницах. — Ты сам не знаешь, в чем ты хорош, — наконец отозвался он. — Такое впечатление, что твой партнер вообще тебя не замечал. Томми тут же вскинул голову, челка разлетелась от резкого движения. — Ну, ну! — предупреждающе выставил ладонь перед собой журналист. — Я совершенно не хотел разговаривать здесь с тобой о твоем бывшем. Томми резануло слово «бывший», но, по большому счету, Арчи был прав. Рэтлифф искоса посмотрел на журналиста, вновь принявшегося за свой кофе. Тот был стройным, но невысоким, поджарым, словно ковбой из рекламного ролика, мужчиной чуть за сорок. И походил на ковбоя не только фигурой, но и внешностью типичного уроженца Среднего Запада — ярко-синие глаза в ранних морщинках, коротко остриженные волосы с проседью на висках и неожиданно смешные ямочки на щеках. Словно кто-то нажал пальцем, а они так и остались. Поймав себя на мысли, что начинает думать о нем с теплотой и симпатией, Томми продолжил: — Все равно, я кое-что должен сказать тебе сразу. Не спорю, мы сблизились в Бейруте во многом благодаря постоянной необходимостью находиться рядом и рисковать. Это понятно, такова наша работа. И, возможно, я сам переступил ту черту, когда дружба начинает превращаться в нечто большее. — Нечто большим ты называешь любовь? — Теперь Арчи смотрел на него насмешливо, но взгляд не утратил своей теплоты. — Не надо сразу переходить на такие многообещающие термины, — поморщился Томми. — Все же ты боишься, Томми, — утвердительно сказал журналист. — У нас с тобой общие интересы, мы хорошо понимаем друг друга, но ты по-прежнему боишься отпустить прошлое и сделать шаг вперед. Рэтлифф молчал. Конечно, Арчи во всем был прав. — Ладно, давай не будем торопиться, — Арчи поднялся из-за стола, снимая со стоящей рядом вешалки свой пиджак. — Мне сейчас нужно успеть на пресс-конференцию. Потом договорим, если ты не против. Пресс-конференции руководство Джуллиарда устраивало в виде бенефисов, приуроченных к различным знаковым событиям — выпуску курса, постановки особенно интересных спектаклей, к концертам исполнителей, которые изначально рождались в стенах этого учебного заведения. Адам, сидя рядом с деканом хореографического факультета и пользуясь случаем, обговаривал с ним небольшие технические вопросы, пока приглашенные журналисты заполняли небольшой конференц-зал. Все было обговорено заранее, пресса охотно освещала такие события Джуллиарда, все-таки, поддерживать репутацию Нью-Йорка как культурной и театральной столицы, во многом помогали выпускники и профессорско-преподавательский состав школы. Начало пресс-конференции было предсказуемо степенным, как и весь остальной ее ход. Вопросы были хорошо продуманы, ничего лишнего. Адам рассказал о работе над постановкой «Жизели», обрисовав в общих чертах концепцию и заинтриговав по мере возможности. И ощутил, как его буквально сверлит взглядом один из приглашенных журналистов. Невысокий, довольно приятный мужчина средних лет, напоминающего ковбоя, проведшего полжизни на каком-нибудь ранчо, с явно южным загаром, он стоял в проходе, прислонившись к стене зала и неотрывно следил глазами за каждым движением Ламберта. Пока Адам рылся в памяти, припоминая, не встречались ли они раньше, слово взял второй балетмейстер курса, рассказав о перспективах школы на следующий учебный год. Расходились шумно, журналисты, как всегда, торопились по своим редакциям и агентствам, чтобы доработать материал и выдать его в эфир и в прессу. Адам направился к выходу из зала, и, проходя мимо того самого невысокого журналиста, был остановлен его вопросом: — Не могли бы вы уделить мне минутку вашего времени, маэстро? — Конечно, — нет, Адам решительно был незнаком с этим человеком. — Вы хотели что-то уточнить по спектаклю? — Не совсем, — он подал Адаму руку. — Мое имя Арчи Гроссман, я представляю независимое агентство «Golden News» и я бы хотел поговорить с вами о Томми. Томми сидел на полу своего гостиничного номера, прислонившись спиной к дивану. Он разбирал ливанские снимки и придирчиво рассматривал каждый кадр. Ему нужно было отправить всю сделанную работу в агентство, он перебрал все отпечатанное и взялся за ноутбук. Заставка рабочего стола засветилась стандартным экраном. Томми начал просматривать свои файлы и воспоминания об этой командировке постепенно увлекли его. Жаркое солнце высоко в небе, и даже небо кажется белым, словно выгоревшем от жары, потом, внезапно, деревья и цветущие клумбы — это центр Старого Бейрута, мощеные улочки и колорит Ближнего Востока. Люди на улицах, пестрые одежды и развевающиеся национальные флаги. И — попавшее в объектив лицо Арчи. Смеющийся, на фоне ажурной мечети, вокруг такие же смеющиеся друзья-коллеги. Томми перелистнул несколько файлов и попал на фото Адама. Он сделал эту фотографию почти полгода назад, во время тихой осени в Нью-Йорке. Они тогда гуляли в своем любимом парке, наслаждаясь тем, что никуда не нужно спешить, и есть такая редкая возможность побыть наедине друг с другом. Рэтлифф снова и снова ловил себя на мысли, что никак не может отделаться от местоимения «мы». И кто знает, до чего бы он еще додумался, но тут загудел вызов его сотового. — О Томми? — Адам ни секунды не сомневался, о каком Томми сейчас пойдет речь. — С ним что-нибудь случилось? Арчи несколько удивился, заметив, как резко побледнел знаменитый режиссер. — Нет, с ним все в порядке, я хотел бы спросить у вас, как вы к нему относитесь? Ламберт сразу все понял. Неизвестно каким чутьем, но он моментально угадал в этом мужчине повадки соперника. Бурный темперамент не замедлил обнаружить себя. — А вам какое дело? — ноздри красивого прямого носа гневно раздулись. — Кто вы такой, чтобы я перед вами отчитывался в своей личной жизни? Но соперник попался не из тех, кто легко сдается. Он даже бровью не повел в ответ на реплику Адама, как этот… эта, тоже еще, акула пера. — Томми заслуживает быть счастливым, — выдал очередное журналистское клише Гроссман. — А вы лишаете его этой возможности. В этот раз Адам, все же постарался досчитать до десяти. — И его счастье заключается в вас? — напряжение между разговаривающими становилось практически осязаемым. — Единственный, кто сделает его счастливым? Арчи на минуту замешкался с ответом, а Ламберт продолжил: — Только, боюсь, вам придется больно разочароваться в ваших, не знаю, как далеко они зашли, в ваших влажных фантазиях. — Адам доверительно наклонился поближе к своему собеседнику и закончил свою фразу. — Томми никогда не будет только с вами. Он любит меня. А теперь подумайте, сможет ли он быть счастливым с вами, если он всегда будет моим? Даже такой тертый калач, как видавший виды журналист, слегка растерялся от такой наглой самоуверенности. Но в глубине души, самым краешком сознания Арчи чувствовал в словах Адама не просто беспочвенное хвастовство, а вполне обоснованное мнение. Но чувство это Гроссман задвинул еще дальше и, овладев собой, сказал: — Мне кажется, вы преувеличиваете свою неотразимость. Адам улыбнулся так, что у журналиста закружилась голова и он вновь почувствовал себя не в своей тарелке. — Было очень приятно с вами поговорить, но… Ламберт вытянул из кармана пиджака настойчиво гудящий сотовый. — Но, увы, дела, — глянув на вызов, договорил Адам и быстро вышел из конференц-зала, оставив журналиста в полном одиночестве и слегка оглушенного быстротой всего происходящего. Словно смена декораций в спектакле. Немного собрав себя, Арчи глянул себе под ноги и поднял наполовину пустой блистер с таблетками, который Ламберт выронил из кармана пиджака, вынимая оттуда смартфон. — Садись, — Арчи притормозил свой черный джип возле Томми, поджидающего его возле своего отеля. После того, как журналист позвонил Рэтлиффу прошло около часа. — Нам по дороге, — добавил Гроссман, отъезжая. — Сегодня я тоже собирался заскочить в агентство. — Ты позвонил просто, чтобы подвезти меня до офиса? — Томми защелкнул ремень безопасности. — Не только поэтому, — Арчи избегал смотреть на Томми, пристально всматриваясь в шоссе перед собой. — Ты в курсе, что твой бывший плотно сидит на колесах? И кинул ему на колени упаковку с таблетками. — Остановись, — хмуро сказал Рэтлифф, прочитав название препарата. — Я здесь выйду. — Томми, — начал Гроссман, но Томми тут же перебил его. — Потом. Я позвоню. Адам приехал домой необычно рано. Все еще думая о своей неожиданной встрече с Гроссманом, он не забыл и имя этого настырного мужика, Ламберт скинул у порога туфли и босиком, как он всегда и любил, прошел в столовую. Запустил музыкальный центр и кофемашину одновременно, и засмотрелся в окно на наливающееся вечерним фиолетом небо, виднеющееся среди соседних небоскребов. Мыслей было много, но все они были какими-то невнятными, они роились в голове как мотыльки, и ни одной из них Адам не мог додумать до конца. Пытаясь привести эти мысли хотя бы в какое-то подобие порядка, он совершенно не обратил внимания на писк электронного ключа у входных дверей. А когда обернулся, то увидел злого, как сто чертей Рэтлиффа, стоящего посреди столовой. — Объясни происхождение вот этих таблеточек, — прошипел он и бросил на стол блистер.