Believer

Адам с минуту смотрел на Томми молча. Потом выключил, нажав кнопку на пульте, негромкую музыку из колонок центра и предложил: — Кофе? Рэтлифф и не думал, что его звездный танцовщик выдаст всю информацию на блюдечке с голубой каемочкой. Вздохнув, он стянул с плеч куртку и уселся за стол. — По-хорошему, тебя бы нужно попросить пойти в ванную и вымыть руки… — Взгляд стремительно наливающихся сердитой чернотой и без того темных карих глаз, остановили Ламберта на полуслове. — Ладно, можешь не мыть. — Я понимаю, — чуть помедлив, все же начал Томми. — Сейчас я не имею никаких прав, чтобы указывать тебе как поступать со своим здоровьем, и со своей жизнью, но, тем не менее… Ты рисковал пять лет назад, слава небесам, все обошлось относительно хорошо, и ты избежал тяжелых последствий. — Томми, — задушевным тоном отозвался Ламберт. — Собственно, ты уже и сам все сказал, мне, знаешь, даже нечего и добавить. Жизнь моя, здоровье, тоже мое, о чем ты еще хотел поговорить? Рэтлифф молчал. — Тогда давай поговорим о тебе, Томми, — Адам взлохматил рукой свою пышную шевелюру. — Например, сегодня я имел удовольствие познакомиться с мужчиной, который утверждал, что именно в нем заключено твое личное счастье. Томми перевел взгляд за окно, рассматривая вид за стеклом, так же, как делал это Адам полчаса назад. — Быстро ты нашел мне замену, Рэтлифф! — Ну хватит уже! — не выдержал Томми. — Кто бы говорил сейчас про замены! Адам легко поменял позу, сев прямо, по стойке «смирно» и поджав под себя одну ногу. — Я своей вины не отрицаю. Да, но это мне было необходимо. Томми усмехнулся. — Да, необходимо, — упрямо повторил Адам. — И необходимость эта возникла лишь сейчас, во время моей «Жизели». — Что-то много всего у тебя связано с этим спектаклем. Любовник на стороне, сильнодействующие препараты, еще что-то есть? — А ты стал злым, Томми Джо, — печально информировал Ламберт. — Тогда зачем ты сюда явился? Таблетки мне принес, которые тебе твой любовник передал? Томми не раз поражался тому хитрому сплетению в характере Адама самых разных черт: от умения и желания нравится всем и каждому без разбора, до почти интимной нежности и грусти, которая звучала в его голосе, когда он разговаривал с Томми наедине. А между этими полюсами была спрятана еще огромная пропасть самых разных эмоций. Раньше Томми все списывал на мощный артистизм Ламберта, который, случалось, мог и не распознать ту грань, за которой кончался спектакль и продолжал действовать так, словно вот-вот на него обрушаться аплодисменты восхищенных зрителей. Но позднее, когда они уже прожили вместе не один год, Томми научился видеть в Адаме то, что он прятал глубоко внутри себя и не очень охотно позволял этому проявляться. Это было чувство одиночества, самого что ни на есть холодного, чистого одиночества. Мальчик, который рос и взрослел среди жестких правил театральной жизни, у которого была цель в жизни, и который впоследствии был вынужден от этой цели отказаться, — все это, несомненно, оставило след в душе Адама, научив его сосуществовать с этим одиночеством. Но, одновременно с этим, постоянная необходимость находиться на публике, среди людей, постоянно пропуская сквозь себя десятки встреч на дню, приносила ему эмоциональную неуравновешенность, а природная импульсивность не давала ему оставить при себе эти эмоции, не выплескивать их до дна. Это был болезненный процесс превращения собственной души в искусство. Поэтому Томми прекрасно понимал в каком подвешенном состоянии постоянно жил Ламберт. И Адам никогда не скрывал, что именно с Томми он живет наиболее полной и гармоничной жизнью. Тогда тем более, непонятно и обидно было осознавать то, что всю эту гармонию сам же Адам и пустил коту под хвост. — Он мне не любовник, — побарабанил по столу своими длиннющими пальцами Рэтлифф. — Друг и коллега по работе. — Который так трепетно переживает за твое личное счастье, да? — завибрировал насмешливый бархат голоса. — Как мило с его стороны, даже на пресс-конференцию пришел, на меня, проклятого монстра, посмотреть. Томми удрученно вздохнул. Он тоже умел быть саркастичным, но сейчас совершенно не хотелось отвечать Адаму в том же тоне. — Давай будем считать, что у меня сработал рефлекс беспокойства за тебя, — миролюбиво предложил он. — Все-таки, столько лет вместе так просто не забудешь. Адам поднялся со своего места резко и бесшумно. Он подошел к окну и встал спиной к Томми так, что тому не было видно его лица. — Тебе вовсе не стоило бросать свои дела и ехать сюда, чтобы беспокоиться о моем здоровье, — Ламберт сложил руки на груди. — Не стоило. Томми уставился в его спину. Рубашка с каким-то пестрым узором скрывала ее под собой, но Рэтлифф хорошо помнил, как забавно было проводить пальцами вдоль ламбертовского позвоночника, щекотать лопатки и слушать переливчатый смех в ответ. — Адам, это же не витамины. Разве я не знаю, какие побочные эффекты бывают от таких препаратов? — Мне нужна эта чертова «Жизель», — не оборачиваясь, ответил Адам. — И я сделаю все, чтобы она у меня получилась именно моей, такой, какой я ее вижу. Все будет хорошо, вот поверь мне. Томми словно накрыло волной «дежавю». Как будто они с Адамом оказались теми парнями, какими они были пять лет назад, когда все было решено, но и многое еще было впереди. И он готов был поверить в эту иллюзию, если бы не одно «но». — Ты уже сделал многое для своей постановки, — медленно сказал Томми. Ламберт стремительно обернулся. Упрямая вертикальная складка между его сведенными бровями придавала его лицу выражение непреклонной решительности. — Ты всегда был неплохим психотерапевтом для меня, Томми, — произнес он в ответ. — Я никогда не стремился выворачивать тебя наизнанку, но мне всегда казалось, что мы оба имеем право на доверие и на… на откровенность. Конечно, после всего, что между нами было, не скрою, мне бы очень хотелось знать, почему…? Ламберт помедлил минуту, потом подошел к своему стулу и снова сел за стол. Томми продолжал вопросительно смотреть на него. — Хорошо, я отвечу тебе, почему. Ты, конечно, не все сможешь понять, зато ты почувствуешь, говорю ли я правду, или лгу тебе. Он глубоко вздохнул и продолжил: — Когда я впервые увидел Габриэля, я был поражен тем, насколько он был похож на меня. Это был точно я, тогдашний, новоиспеченный выпускник Джуллиарда, амбициозный, настырный, которому сам черт не брат. И он сопротивлялся, спорил со мной, у него на все было свое мнение, резкое и не всегда правильное, но, в конце концов, он где-то подстраивался, где-то уступал, но в большинстве случаев, он был главным, хозяином положения. И тогда я подумал, что… Адам остановился и положил руки на стол, ладонями вниз. — Ты не почувствовал себя в центре внимания? — попытался помочь ему Рэтлифф. — Нет, — покачал головой Адам. — Мне нужно было сломать его. Подчинить себе, — он посмотрел Томми прямо в глаза. — Трахнуть его. Покрыть его собой. Лицо Томми отразило сложную гамму чувств: от потрясения и гневного возмущения до сдерживаемого смеха. Даже слезы выступили на глазах. — Ну, Ламберт… — наконец обрел он дар речи. — Ну ты и идиот… — он собрался с мыслями. — А как же сам… сам Габриэль к этому отнесся? — Ты знаешь, — почти весело ответил Ламберт. — Как ни странно, но его эта игра вполне устроила, он даже слова не сказал против. Побегал от меня недельку и сдался. Томми устал думать, и Адам это заметил. — Ты же знаешь, — сказал он, как-то по-особенному, искоса, посмотрев на томмино лицо, все еще хранившее следы только что перенесенного потрясения. — Я у тебя не очень умный. Для меня много думать — это все равно, что переваривать картошку-фри, которую мне нельзя. Я ее слопаю, потом перевариваю и мучаюсь угрызениями совести, пока не переварю. — А Габриэля, стало быть, переварил? — Томми все еще не придумал план своих дальнейших действий. — Это изначально было игрой. А то, что он понесся рассказывать все это тебе, да, это тоже моя вина. В какой-то момент он решил, что ты моя ревнивая женушка, ограничивающая мою творческую свободу. Плохо представлял себе, что у нас может быть обычная семья. Томми поднялся. Мысли растеклись по всему телу и последнюю он поймал чуть ли не в левой пятке. — Пожалуй, я пойду. Адам тоже поднялся. Какое-то мгновение они стояли друг напротив друга, отчетливо ощущая, что связь между ними никуда не исчезла, а по-прежнему, тянет и тянет их своими невидимыми, даже не нитями, а здоровыми корабельными канатами. Томми отступил назад, но глаза не опустил. Адам так и продолжал стоять в расслабленной позе, свободно опустив руки вдоль тела. Канаты притяжения превратились в сильнейшие магниты, Томми буквально швырнуло к Адаму волной желания. Он целовал его, словно одержимый. Все сдерживаемое внутри, копившееся еще со времени его поездки в Ливан, когда он особенно четко почувствовал насколько обесценена человеческая жизнь, как легко ее можно отнять, или изувечить, все это вырвалось наружу кипящей жаждой любви. Жаждой чувствовать рядом его, своего мужчину. Адама. И в спальню они ворвались, сплетенные в один судорожный вихрь, скидывая с себя одежду, путаясь в рукавах и носках. И оказавшись уже в постели, они оба лихорадочно торопились обладать друг другом, так, что пренебрегли своими обычными, привычными прелюдиями, Адам едва только успел вытащить тюбик смазки из-под подушки, а Томми уже ерзал под его телом, устраиваясь удобнее, охватывая его поясницу своими ногами и подставляя под его руки все свои эрогенные зоны поочередно. Адам дрожал, словно мальчишка, готовя их обоих и не отрывая от Томми своего потемневшего до цвета индиго взгляда, а Томми молча, и полностью утонув в этом взгляде, двинулся вверх и вперед, пропуская в себя Адама и уже не сдерживая стон от его вторжения. — Как давно… — задыхаясь пробормотал Адам прямо в приоткрывшиеся от этого стона томмины губы. — Давно я тебя не чувствовал… — А и я тоже, — невпопад прошептал Томми. — Я тоже давно… Больше ничего не существовало, кроме движений Адама, которые практически сразу же набрали силу и темп, постанываний Томми им в унисон, и хриплого дыхания обоих. Адам двигался размашисто, лежа на Томми сверху, а тот так вцепился пальцами в адамовы ягодицы, что на коже Ламберта остались четкие вмятины от подушечек. — Я кончаю, — выдохнул Томми. — Поцелуй меня. Целуя его, Ламберт кончил сам, едва выйдя из томминой задницы. Повернувшись на бок, спиной к Адаму, Томми тихонько улыбнулся, и в эту же самую минуту Адам сказал: — Я знал, что этим все кончится! — Что все? — у Рэтлиффа сердце заныло от нехорошего предчувствия. — Ну вся эта твоя беготня туда-сюда, — Адам повернулся на спину. — Мы просто созданы быть вместе. Томми молча выбрался из кровати и начал собирать свою одежду. — Куда ты? — удивился Ламберт. — В отель, — не глядя на него ответил Томми. — У меня такое чувство, что ты меня тоже только что покрыл.