Believer

Арчи Гроссман закрыл крышку ноутбука. На сегодня он уже и так перевыполнил свою обычную норму работы: вычитал последнюю написанную статью, переслал ее редактору и согласовал сроки новой командировки. На этот раз он отправлялся освещать быт аляскинских эскимосов. Тех самых, у которых существует сорок девять слов для обозначения снега. «Потому что, снега у них много», — Арчи повторил про себя старую шутку. И тут за его спиной раздался звонок домофона. Идя к дверям, Гроссман машинально отметил, что на часах почти полночь, как-то поздновато для приличных посетителей. И верно, посетитель оказался абсолютно неприличным. Арчи с порога удостоверился, что Томми Джо был очень сильно пьян. Он ввалился в квартиру, едва не упав, запнувшись о циновку у входной двери и был весь каким-то влажным, хотя никакого дождя на улице не было и в помине. — Что с тобой? — Арчи смог все-таки, уловить взгляд его разъехавшихся в разные стороны глаз. Черт, и глаза тоже были влажные. — Тебя кто-то ударил? Он? Рэтлифф покачал головой, словно только сейчас осознав, где он находится. — Он? Нет, он никогда… — Ты можешь объяснить, что происходит? — Арчи повел Томми в комнату, снимая с него кожаную куртку, и стараясь не морщиться от тяжелых алкогольных паров, которые распространял вокруг себя знаменитый фотограф. — В честь чего ты так напился? — Объяснения? — Томми передернул плечами. — И тебе тоже хочется всяких объяснений, выяснений, ясности? Не буду я ничего никому объяснять! Напился и все! — Хорошо, хорошо, — покладисто подтолкнул его к дивану Арчи. — Напился, значит, напился. Томми упал на диван. — Потолок кружится, — прошептал он. — Кружится, как в танце. Гроссман вздрогнул, но Рэтлифф уже спал. — Очень удобно, всегда знаешь, сколько ты пробыл дома, а сколько у тебя ушло на командировку или путешествие! Томми задумчиво изучал упаковки с зеленью на открытой витрине супермаркета. Арчи стоял рядом и крутил в руках маленькую стеклянную банку с соусом для салата. — Жить от командировки до командировки? — переспросил Рэтлифф. — Ну, это не очень оптимистично, постоянно в дороге, даже дома нормального нет. — У некоторых нормального дома не бывает, даже если они всю жизнь живут в одном городе. — Арчи подумал, не расценит ли его слова Томми как намек, но тот, казалось, не обратил внимания на скрытый подтекст. Пожав плечами, Томми двинулся дальше. — Все еще не теряю надежды уговорить тебя пожить вместе, — Гроссман покатил тележку за ним следом. — Что ты упрямишься? Вдвоем же гораздо удобнее! — Дело не в удобстве, — рассеянно пробормотал Томми. — Надо еще сыр купить. Такие разговоры повторялись у них с завидной регулярностью. Два месяца прошло с того вечера, когда убитый встречей с Адамом Томми пришел к Арчи. Пришел, но не остался, как бы Гроссману этого не хотелось. Арчи уговаривал его, что, если Рэтлифф так избегает серьезных отношений, они могут хотя бы встречаться на уикэндах, или выезжать куда-нибудь вместе, потому что был уверен, что Томми необходим близкий человек рядом, и не понимал, почему Томми не хочет сблизиться с ним. Но Томми сам не мог объяснить, отчего он не впускал Арчи дальше той границы, которую он когда-то в разговоре с Ламбертом обозначил вполне конкретно: друг и коллега по работе. Не любовник. Тогда журналист, подустав от своих неудач, решил пойти другим путем и сыграть на том, что у них обоих общие интересы в работе и вот уже несколько дней настойчиво предлагал ему поехать в командировку на Аляску вместе. А уж там, среди всего этого чертова снега и льда, Томми, волей неволей, захотел бы тепла и близости. А он, Гроссман, как раз оказался бы рядом. Но и здесь Томми упирался, объясняя это тем, что он всю жизнь работает как свободный художник, фрилансер, ему совершенно нет нужды загонять себя в рамки работы на какое-то одно издательство, он прекрасно работает через своего агента, который знает его чуть ли не сто лет. До отъезда Арчи оставалось чуть больше недели, и он, может быть, и смог уговорить Томми поехать с ним, или еще на что-нибудь уговорить. Но не успел. Иногда выпадают такие случайности, которые враз могут поменять все. — Тогда, я приглашаю тебя на романтическое свидание, — снова оседлал своего любимого конька Арчи. — Поедем за город, на Лонг-Айленд, подышим океаном, побродим по пляжам, сейчас там уже не так много туристов и отдыхающих… Подумаешь? Томми задумчиво уставился на состав, указанный на коробке с соком, делая вид, что слова «стопроцентный апельсиновый» даются ему с трудом. В голове уже давно выстроился план. Ну что он, в самом деле, как мальчик, крутит голову нормальному мужику, с правильными целями в жизни, положительному во всех отношениях, говорящему, что любит его, Томми, и готов заботиться о нем и жить с ним в согласии всю оставшуюся жизнь. Это было очень правильно. И если бы у Рэтлиффа была только голова, то он не мешкал бы ни одной минуты. Но у Томми было еще и сердце. Которое сделало кульбит и ухнуло в пропасть, едва заслышав, как преградивший ему путь Терри, сказал: — Привет, Томми, ты получил приглашение от Адама на сегодняшнюю премьеру? — Привет, — оглядываясь на застывшего за его спиной Арчи, отозвался Томми. — У меня нет никакого приглашения. — На этих словах голос его стал заметно увереннее. — Да я и не пошел бы в любом случае. Черные глаза Терри насмешливо окинули фигуру Гроссмана, маячившую за томминым плечом. — У тебя, что — куча дел на вечер запланирована? — Терри, это, в принципе, не твое дело! — вздернул свои выгнутые брови Рэтлифф. — Я вообще не люблю балет, ты же знаешь! — Давно? — не отставал Спенсер. — А то получается, я многое пропустил за эти несколько месяцев. — Я не хочу с тобой ссориться, Терри, — Томми попытался обогнуть фигуру Спенсера. — Но, давай, оставим эту тему. Совсем. — Зачем ты врешь мне? — Томми замедлил шаг, услышав эти слова. — Вру? — Адам отправил тебе два приглашения: лично от себя, и официальное, при мне, на твою электронную почту. Сам отправил, не через Кира. И не надо делать такое равнодушное лицо, не проведешь меня. Томми отвернулся и ускорил шаг, направляясь к кассам супермаркета, за ним поспешил и Арчи. Терри задумчиво посмотрел им вслед. — Что же, Адам, — молодая женщина-тележурналист остановила Ламберта у поворота к гримеркам. Оператор тут же включил камеру. Утро премьеры началось как обычно, с блиц-интервью для ленты новостей по ТВ. — Мы уже многое знаем о твоей постановке «Жизели». А сегодня, в день премьеры, ответь, пожалуйста, коротко на несколько моих вопросов! — Всегда к твоим услугам, Энни, — Адам улыбался своей мягкой располагающей улыбкой. — Я слушаю. — Что такое танец? — Движение, благородное и созидающее. — Для чего ты используешь танец? — Чтобы сказать то, что я не могу сказать при помощи слов. — Что самое трудное в профессии хореографа? Адам задумался на мгновение, потом ответил: — Я думаю, самое трудное — не использовать хореографию для того, чтобы показать, что ты хореограф. Я думаю, что, когда ты создаешь что-то — это как будто что-то, чего еще не касалась рука человека, что-то, что случилось случайно или само собой. Для меня это то, к чему я стремлюсь. Достиг ли я этого? Нет. — Прекрасно, — воодушевленно прощебетала Энни. — И последний вопрос, что было самым потрясающим в работе над «Жизелью»? — Возможность снова учиться. — Ты, правда, не получал его приглашений? — Арчи аккуратно поставил бумажные пакеты с продуктами в багажник машины. Они собирались приехать домой к Гроссману и приготовить обед. Воскресные традиции совместных ужинов или обедов были очень любимы журналистом, хоть он и частенько бывал в разъездах и командировках, но как раз подобные мелочи и были для него понятием «дом», и входили в стратегический план по завоеванию Рэтлиффа. Томми сел в машину и вытащил свой смартфон, просматривая почту. Среди деловых писем, рекламного спама и милых открыток с собачками и котятами, которыми заваливал его влюбленный журналист, внезапно обнаружился файл, незамеченный им раньше. Он был отправлен с электронного адреса дирекции театра, поэтому Томми его и пропустил. Но, если Терри сказал, что Адам отправлял его лично, то, скорее всего, Ламберт просто-напросто переехал жить в этот театр. В файле было официальное приглашение, на красивом бланке, оно канцелярским тоном извещало о грандиозном событии, на которое он, Томми Джо Рэтлифф приглашен в качестве вип-гостя, со всеми прилагающимися бонусами. И был еще второй лист, точно, уже лично от Адама. «Ты имеешь полное право не приходить на этот спектакль», — писал Ламберт. — «Я пойму. Иногда дело не в том, любишь ты балет, или оперу. Совершенно не важно, какой вид искусства для тебя важен. Это просто вопрос любви». Арчи сел рядом и повернул ключ зажигания. Томми вздрогнул от неожиданности, вынырнув из своей задумчивости. — Все в порядке? — спросил Гроссман. — Ты решил этот вопрос? Томми обернулся к нему. — Вопрос? — Я про Лонг-Айленд, — Арчи вырулил на проезжую часть. — Ты же вроде как собирался подумать. Адам смотрел на сцену, еще спрятанную за опущенным занавесом. Кулисы буквально пропитаны были тем самым волнующим чувством предвкушения: вот сейчас, занавес, музыка, свет, и самое настоящее волшебство, сказка, которую ее, новорожденную, представят на суд зрителей впервые. Рядом остановился Габриэль. Все-таки, он был талантливым танцовщиком, Адам и не отрицал этого никогда. Как человек, ЛеБорн был разным, в чем-то так и непонятым им, как хореографом и режиссером-постановщиком, но танцовщик он был удивительный — сильный, техничный, а к его чувственности Адам лично приложил немало усилий. — Зал полон, — негромко сказал Габриэль. — Мне передали, что такого аншлага театр не знал со времени премьерной постановки «Ромео и Джульетты», а это уже три года прошло. — Удачи, Габриэль, — отозвался Адам. — Удачи. — Ну вот, вроде бы все готово, — Арчи с удовольствием оглядел накрытый стол. — Надо еще штопор принести. — Я сейчас принесу, — Томми пошел на кухню, а Арчи крикнул ему вслед. — Он справа в нижнем ящике! Томми открыл ящик стола и вынул оттуда блестящий штопор. Блик света скакнул по его витой металлической поверхности. — Томми! — позвал Арчи из гостиной. — Ты идешь? В ответ он услышал звук захлопывающейся входной двери в квартиру. «Мы не господа и не короли, когда ритуал начинается» — строка из этой песни так и крутилась в голове у Адама, наблюдающего за танцующим первый акт Габриэлем. В ЛеБорне не было надменности, он был мягким, восторженным, открытым всему новому. И Эсми с ее естественностью и простодушием, она была обыкновенной сельской девочкой, которая просто поверила и открыла свою душу, не только Альберту, но и всем миру, всей Вселенной. Как и задумал Адам весь первый акт был насыщен взаимодействием двух любящих молодых людей. Именно контраст взросления главного героя он и собирался показать во втором, танцуя его уже сам. И именно таким его увидел Томми. В антракте Габриэль сказал, сидя в гримерке и наблюдая, как Адам наносит последние штрихи в свой грим Альберта. — Мне показалось, что зал был словно под гипнозом. Они, зрители, даже не нашли в себе сил восхищаться. — Они будут переживать и плакать, — отозвался Ламберт. — Восхищаться потом. Томми, пользуясь своим вип-приглашением беспрепятственно пробежал все длиннющие театральные коридоры, и, словно, интуитивно, нашел выход в кулисы. Здесь толпились балерины кордебалета, ожидая начала второго действия, и Томми растерянно остановился, не зная, куда ему можно пройти, чтобы быть поближе к сцене, и тут он увидел Кира. — Кир! — взволнованный он ухватил его за рукав строгого черного костюма. Референт удивленно мигнул и отвел Томми в сторону. — Ты пришел, — Кир был непривычно бледен и Томми почувствовал, что он словно напуган чем-то. — Это хорошо, что ты пришел. — Как он? — состояние Кира невольно передалось и самому Томми. — Как он … — Не буду скрывать от тебя, Томми, — секретарь вытянул шею, всматриваясь в коридор от гримерок. — Он в таком состоянии, что я сильно сомневаюсь, что он вообще узнает тебя в лицо. — Боже мой, — прошептал потрясенный Томми. — Я как раз предполагал нечто подобное. В этот момент зазвучал оркестр, Жизель выбежала навстречу своему реквиему по любви. Томми не очень разбирался в закулисных ходах и выходах на сцену, поэтому не ожидал, что Адам выйдет на сцену через боковые кулисы с другой стороны. — Ничего, — сказал Кир, отвечая на его немое удивление. — Так будет до конца второго акта, а потом он вернется сюда для выходов на поклон. Спектакль держал зрителей в напряжении, не отпуская ни на миг. Превращение героини в Белого Ангела, призванного охранять своего возлюбленного не оставило равнодушным ни одного человека. Эмси получила руки-крылья, способные укрыть любимого от смерти. Адам действительно, был в центре, опровергнув мнение о том, что «Жизель» — это только женский балет. Дуэт с главной героиней — это в полной мере был дуэт их двоих, не было такого, что кого-то было заметно больше, а кого-то меньше. И взрыв, пик эмоций, молитва всего спектакля — па-де-де и «тающий» финал, когда в объятия Адама уже пусты, а ощущение того, что возлюбленная все еще в них, никуда не исчезло. — Это невероятно! — Глаза Кира блестели от непролитых слез. — Это невероятно… Аплодисменты и поклоны не прекращались еще полчаса после завершения спектакля. Томми оттеснила толпа артистов, режиссеров, хореографов, всех задействованных в спектакле людей, он почти сразу же потерял из виду Адама и остальных танцовщиков. Он отошел к лестнице, ведущей к выходу и натолкнулся на Филиппа Марка. — Томми! — он тут же заключил его в свои объятия. — Я так рад тебя видеть! Почему ты уходишь? — Я не планировал оставаться дальше, — честно сказал Рэтлифф. — И я тоже очень тебя рад видеть снова. Прилетел на премьеру? — Сдержал свое обещание, — кивнул седой головой бывший преподаватель Адама. Филипп еще больше похудел, но по-прежнему весь светился внутренней энергией, которая так и бурлила в его худощавом теле. — Адам должен сейчас на афтепати… И остановился, увидев Кира, который проскочил мимо с буквально опрокинутым лицом. — Кир, — удержал его Филипп. — Что случилось? — О, — секретарь махнул рукой. — Адам не сможет принять участие в официальном афтепати и банкете. Я сделаю заявление для прессы. Он… он не очень хорошо себя чувствует.