Believer

Клиника доктора Шейна давно была, как говорится, широко известна в узких кругах. Шейн давно уже специализировался на разного рода реабилитациях и пробовал лечить и разные зависимости, поэтому среди творческой богемы пользовался заслуженным авторитетом. Что, собственно, и позволило Шейну сделать свою клинику поистине образцом сверхсекретной врачебной деятельности. Какой знаменитости, даже и не мегапопулярной, а такой, чье имя редко или чуть чаще, мелькает на страницах таблоидов или упоминается в музыкальных хит-парадах? — А почему это раньше Шейн не пускал посетителей к тебе, а сейчас — пожалуйста, я спокойненько прошел к тебе? — Томми осматривал комнату, больше напоминающую небольшой гостиничный номер, чем больничную палату. Как всегда, Ламберт расположился с комфортом, у него был просто врожденный дар создавать вокруг себя теплую ламповую атмосферу, где бы он не находился — от салона самолета до театральной гримерки. А уж в отдельной палате дорогой клиники, он и подавно смог проявить эту свою способность несколькими штрихами в виде букета роз в высокой вазе на подоконнике и внушительной косметички и зеркала в мельхиоровой подставке на прикроватном столике. — Видишь ли, дорогой, — Ламберт лежал на кровати, которая сама по себе была чудом ортопедической науки, с поднимающимися отдельными частями матраца, несколькими режимами положения кроватных ножек и регулятором подогрева постельного белья. — В прошлый раз мой уважаемый лечащий врач был уверен в исходе моей реабилитации… — А сейчас? — голос Рэтлиффа дрогнул от волнения. — Ты же уверял меня, что это обычная плановая операция, что при сегодняшнем уровне современной ортопедии тебе заменят часть сустава за считанные минуты, а теперь что? Шейн остался не доволен твоим состоянием? Я же говорил, что нужно было раньше заниматься твоим бедром, ну, Адам! — Не части, — слабеющим тоном произнес Адам. — Давай, на всякий случай, будем готовы к любому исходу операции. — К… любому?.. — запинаясь, переспросил Томми. — О чем ты? — Ну как же, наркоз, потом хирургическое вмешательство… — Ламберт прищурил светло-серый глаз в темных длинных ресницах. — Всякое же бывает, это все знают. Поэтому, мне нужно запомнить тебя как следует. Иди ко мне. — С ума сошел? — возмущенно задохнулся Рэтлифф. — Как ты можешь думать сейчас о таком? — Каком таком? Это жизнь. Иди сюда, приляг вот сюда рядышком. — Сейчас! — Томми одним прыжком оказался у двери палаты. — Вот я только переговорю с твоим лечащим врачом! — Да бог с тобой, Томми! — Шейн рассматривал рентгеновские снимки на своем рабочем компьютере, попеременно то увеличивая их, то уменьшая. В его небольшом кабинетике, куда ворвался перепуганный Рэтлифф было безлико-стерильно, и только маленькая искусственная елочка на стеллаже с документами придавала ему немного уюта и сглаживала беспокойство посетителей, которые здесь оказывались. — Ламберт — великий драматический артист, — не отрываясь от монитора продолжил говорить доктор. — Он тебе разыграет целую сцену Ромео, умирающего у ног своей Джульетты, и глазом не моргнет. О каком риске ты мне сейчас толкуешь? Томми облегченно фыркнул. Не сердиться же на Ламберта, на этого большого ребенка, постоянно играющего, примеряющего на себя разные роли, теперь вот — роль тяжелобольного артиста. И Томми вернулся в палату, отчасти успокоенный словами врача. Адам сидел на кровати, поджав под себя ноги по-турецки, и старательно подводил левый глаз. Томми с размаху бахнул дверью. — Не сердись на меня, котеночек, — Ламберт моментально ссыпал все свои подводки-кисточки-карандашики обратно в косметичку с логотипом известного модного дома. — Ты все равно бы мне не поверил, а так — Шейн тебе все квалифицированно объяснил, что ничего за последнее время в состоянии моего бедра не изменилось, нужно всего лишь чуть-чуть подправить сустав и я буду как новенький! Томми сел на кровать рядом с Адамом. — А про готовность ко всяким разным случаям ты мне зачем рассказывал? — Ты бы меня пожалел, видишь, какой я у тебя несчастный — Рождество, у людей праздник, все веселятся, подарки, каникулы, а я тут вот, в клинике, хоть и ненадолго, а все равно… И без тебя еще! — Я сразу хотел отказаться от этой поездки в Вашингтон, — Рэтлифф растянулся на кровати. — Слушай, а кровать у тебя, действительно, повышенной комфортабельности! Может, нам такую домой купить, а? — Не надо домой, — отмахнулся Адам. — Нам вполне хватит нынешней, от Фабиана Смита, что я — зря ее тогда по всем каталогам выискивал? И в Вашингтон поезжай, даже не думай. Как раз пара дней, хватит тебе Президентскую елку поснимать, с их парадом гвардейцев-щелкунчиков! Ты же давно хотел туда попасть, вот и развеешься немного! — А ты же тут один останешься, весь такой несчастный? — Томми притянул голову Адама к себе, заставляя того улечься с ним рядом. — Кто же тебя, бедного, пожалеет, если меня рядом не будет? Адам положил голову на грудь Томми и сплел пальцы своей руки с томмиными пальцами. — Придется мне поскучать без тебя пару-тройку дней. Тем более, Шейн не пустит тебя, чтобы ты ненароком не налетел на какую-нибудь знаменитость, выходящую из ломки под чутким присмотром шейновской команды чудесников! А то, только завидев твои камеры, знаменитость подаст в суд на нашего Шейна за нарушение врачебной тайны! — Да, об этом я не подумал… — Томми поворошил свободной рукой волосы на адамовом затылке. — Тогда я слетаю в столицу, раз уж меня так просил Вашингтон Таймс, они обещали кругленькую сумму денежек за серию снимков на этой Елке. — Договорились! — Адам сполз чуть пониже по томминой груди и, выпустив его пальцы, залез рукой под серую футболку. — Жаль, что Шейн еще и ноут отберет, не смогу с тобой заняться сексом по скайпу, а так хотелось! — Щекотно! — Рэтлифф засмеялся под ламбертовскими проворными пальцами. — Не отдавай! — Ему не отдашь, — Адам нахально двинулся к томминым джинсам, оставив в покое футболку. — Скажет, как это так, пациент после операции, нуждается в тишине и покое, да как вкатит мне какое-нибудь снотворное, так волей-неволей, уснешь, как убитый! — Не говори так, — Томми вздрогнул и от этой фразы, и от уже совсем нахальных движений руки Адама, которой он уже вовсю гладил поверх белья моментально напрягшийся томмин член.- Знаешь же, что я не люблю такие метафоры! — Я сейчас же извинюсь, милый, — Адам вывернул голову из-под руки Рэтлиффа и стянул с него джинсы вместе с бельем. Томми непроизвольно охнул, почувствовав себя уже полностью захваченным в плен умелым языком и чувственными губами Адама. Ламберт прекрасно знал о своей уникальной способности овладевать партнером во время оральных ласк сразу же, безоговорочно, едва прикоснувшись к нему легким поцелуем. Как часто бывало в их паре, последней связной мыслью Томми было то, что по минету от Адама всегда можно было отследить его настроение: мягкое и игривое, или капризное и с далеко идущими планами. Сейчас приходилось довольствоваться почти спартанскими условиями шейновской клиники. Несмотря на то, что палата Ламберта и была похожа на вип-номер, все же необходимо было помнить, что прежде всего Адам здесь пациент, а не просто клиент в спа-салоне. Поймав себя на излете хрипловатого стона, Томми уже полностью отдался влажному жару адамова рта. Адам же, повинуясь своему внутреннему, только им слышимому ритму, провел языком по гладкой головке томминого члена, слизнул каплю смазки с нее, задержался на долю секунды, уперев головку себе в щеку, и двинулся вниз по стволу, попутно пересчитывая языком все рельефно выступившие на нем венки. От яркого томминого запаха у Адама закружилась голова, но, желая почувствовать Томми еще ближе, он уткнулся в его курчавые волосы в паху и выдохнул воздух из носа, щекоча его своим дыханием. Рэтлифф дернулся и замычал. Адам глянул снизу вверх на томмину выгнутую грудь и, положив руку на его бедро, начал сосать, расслабив горло и пропуская томмин член глубоко внутрь. Томми машинально подкинул бедра, вцепившись в волосы Адама обеими руками. Несколько минут тишину палаты нарушали его всхлипы и короткие стоны. Оргазм был огромной яркой вспышкой, ослепившей на мгновение и излившейся в горло Адама горячими вязкими струйками спермы. Ламберт, в обычной своей манере перемещаться словно перетекая из одной позы в другую, тут же передвинулся, нависнув над лицом Томми, стоя над ним на коленях и упираясь руками в изголовье кровати. Томми подхватил рукой мошонку Адама, легко сжав в своей горсти налившиеся до болезненной чувствительности его яйца и Ламберт, зажмурив слипшиеся от выступивших слез ресницы, сразу же кончил, спустив сперму на подставленные томмины губы. — Мы ненормальные, — облизываясь, пробормотал Томми. — Ненормальные. — Ну и что с того? — безмятежно отозвался Адам, упав снова на томмину грудь и слушая бешено стучащее томмино сердце. — Подумаешь, ненормальные… Под вечер, когда Томми, успокоенный и довольный, уехал собираться в командировку в Вашингтон, к Адаму пришел доктор Шейн. — Адам, — внимательно осматривая своего звездного пациента, сказал врач. — Мы знакомы с тобой сто лет, и ты еще никогда не просил меня врать Томми о твоем состоянии. Зачем, скажи на милость?.. — О, Шейн, — протянул Адам. — Ну зачем ему лишний раз беспокоиться? Он поедет сейчас на это рождественское шоу, поснимает праздничный парад, отвлечется от всех мрачных событий и всяких разных мыслей… А ты в это время быстренько меня прооперируешь! — Все может получится не совсем так, как ты себе распланировал, — нахмурился Шейн. — Конечно, за последние пять лет мы здорово продвинулись в подобного рода операциях, но твой случай осложняется еще хроническим воспалением, которое мне никак не удалось купировать. Ты же сам и не давался! — Дорогой мой доктор! — Адам успокаивающе похлопал Шейна по руке. — Ты же волшебник, за все эти годы нашего знакомства ты изучил меня вдоль и поперек, неужели есть что-то такое, что может оказаться неподвластным тебе в моем организме! Шейн покачал своей крупной седой головой. — Не все так просто, как хотелось бы, Адам. Я прекрасно понимаю, что не возьмись я за эту операцию, то все кончилось бы трагически, ты танцевал бы, превозмогая дикую боль, но и полной гарантии на благоприятный исход я тоже тебе не дам. Может сохраниться частичная неподвижность сустава, и потом, эта периодическая потеря чувствительности… — Я по-прежнему прошу тебя, не говори ничего Томми. Для него это плановая операция, безо всяких рисков, — Ламберт отвернулся к вечернему небу за окном палаты. — Значит, завтра? Томми уложил в дорожную сумку свою запасную камеру и накинул на плечи короткое черное пальто, похожее не форменный бушлат. — Терри, — отозвался он на голос друга в телефонной трубке. — Не забудь о нашей договоренности, да? Если вдруг я задержусь, и не позвоню тебе, тогда позвони сам Адаму… Да, операция будет завтра, и завтра же я буду Вашингтоне, массовые беспорядки в столице, да еще и на фоне Рождества, сам понимаешь, я не могу это пропустить… ничего страшного, что там со мной может произойти…