ДВА МЕСЯЦА СПУСТЯ:
POV Jessica Brooks:
Пальцы холодной мускулистой руки, принадлежащие явно мужскому полу, сжимаются на моей шее уверенной и грубой хваткой всё сильнее и сильнее с каждой секундой, отчего такой нужный сейчас кислород прекращает поступать в клетки мозга. В результате этого начинается странная паника, вдобавок к которой на фоне всего этого вырисовывается и неуправляемая мною тревога, пожиравшая меня всё больше с каждой попыткой вздохнуть полной грудью; появляется чувство смятения, растерянности и самого настоящего что есть ужаса. Панического ужаса. Того самого ужаса, от которого подкашиваются коленки, пересыхает по рту и веет чуть ли не арктическим холодом по спине, вследствие чего по коже проносится табун пронзительных мурашек, а голос словно и вовсе пропадает. Это пугает. Пугает не только потому, что ты чувствуешь, что задыхаешься и подсознательно понимаешь, что твоей жизни сейчас реально что-то угрожает, а потому, что совсем не знаешь что сделать, чтобы эти самые пальцы разжались и отпустили тебя из столь крепкого захвата, давая облегченно вздохнуть и не бояться потерять сознание. В такой момент в голову, как по какому-то закону подлости, не приходит ни один вариант, способный хоть как-то да помочь в такой трудно сложившейся ситуации как эта, которая вдобавок ещё и крайне опасна. Опасна тем, что я совершенно не знаю того, что мне может сделать человек в паре сантиметрах от меня. Как бы я не старалась, я всё же не могу предугадать ход его мыслей, не могу убедить его остановиться, спокойно обдумать всё и поговорить, прекратив при этом возможность совершить необдуманные и поспешные действия с его стороны. Да хотя бы просто сделать так, чтобы он разжал свою руку на моей шее и отошёл на метр, соблюдая безопасную, в первую очередь для меня, дистанцию. Но я не могу сделать ничего. Абсолютно ничего. Из-за этого ко всем испытываемым мною чувствам в данный момент прибавляется ещё и жалость. Жалость к самой себе. Жалость не потому что я оказалась в такой ситуации, как эта, совсем нет. Я чувствую себя жалкой только из-за того, потому что понимаю, что нахожусь я сейчас в такой сложной, запутанной и не самой приятной ситуации только из-за себя самой. Несмотря даже на то, что если бы каждый человек в мире узнал о всех тонкостях и подробностях этой самой ситуации, по типу того, почему этот парень так грубо обращается со мной и для чего, что я ему вообще такого сделала, то тот самый человек точно бы пожалел меня и сказал что-то в роде: «Ты не виновата. Это не твоя вина». И, возможно, это и есть та самая правда, которая видна всем, кроме меня самой, но только вот я сама верю исключительно в свои слова и в то, что я чувствую. А чувствую я, к сожалению, только лишь свою собственную вину и ничего другого больше. Мне не помогает ничего. Совсем ничего. Я перепробовала уже множество вариантов, появившихся в моей голове как инстинкты самосохранения, но не один из них так и не помог мне. Его рука сжималась всё сильнее, приподнимая меня при этом настолько высоко, что я уже не доставала кончиками пальцев ног до пола, что пугало ещё сильнее, ведь я уже задыхалась, а он даже не шелохнулся, видя мои посиневшие губы и напуганные глаза. Казалось, что никакая, даже самая важная, причина не заставит его оставить меня в покое. Истерично хватаюсь своей рукой за его снова и снова, в отчаянных попытках не то что отстранить его, а хотя бы даже просто попытаться ослабить хватку. Я напугана. Чертовски напугана. И он это прекрасно видит. Видит и радуется, а потом и вовсе смеётся, довольствуясь тем, что у него всё-таки получилось. Получилось напугать меня, заставить переживать, нервничать и бояться. Бояться за собственную жизнь, ведь зная его, она может оборваться в абсолютно любой, даже самый неожиданный для меня момент. Я не знала того, насколько далеко он может зайти сейчас, и это только лишь усиливало панику, ведь эту ситуацию я совсем никак не могла контролировать. Не могла контролировать ровно также, как и не могла сказать и слова, ведь сколько бы я не пыталась выходило лишь невнятное кряхтение, которое кто как не старался, разобрать всё равно бы не смог. На какое-то мгновенье даже я сама уже перестала понимать, что пытаюсь сказать. Мысли начали путаться и перемешиваться, этим самым образуя в голове какую-то кашу, которая сейчас очень сильно мешала, но тем не менее, ничего с ней поделать я не могла. Не могла собраться, не могла сосредоточиться и сконцентрироваться на самом важном. На нём самом. Пусть это и звучит в какой-то степени самовлюблённо, но тем не менее, это было действительно важно. Нельзя было отвлекаться ни на что, нельзя было отводить взгляд, нельзя было прекращать попытки оказывать сопротивление. Иначе он просто раздавит меня. Раздавит как какого-то ни в чём не виноватого таракана, жука или муравья, спокойно идущего по тропинке. Раздавит настолько быстро и беспощадно, что у него даже глаз не дёрнется, когда он увидит все мои внутренности, вывалившиеся наружу и растёкшиеся по асфальту. Ему не будет меня жалко, он даже не будет сожалеть о том, что сделал и уж тем более не прекратит всё это. Не прекратит и дальше давить ни в чём невиновных людей, как каких-то букашек, мешающихся под ногами. В его взгляде я ловлю немыслимое количество чувств: от ненависти, злости, отвращения, агрессии и раздражения до еле уловимых ноток обиды, тоски, досады и даже страха. Одна эмоция сменяется другой настолько быстро, что я не успеваю даже понять: почему появилась именно она? Почему агрессия? Почему обида? Почему, самое главное — страх? В какой момент они все вообще успели появиться между нами? А если быть точнее, то когда он стал испытывать всё это по отношению ко мне? Это ведь его чувства. Его эмоции. Его эмоциональные переживания. Его страхи. Это он уже которое время живёт одними лишь воспоминаниями о прошлом, а никак не я. Он уже который раз пытается «вбить» мне в голову то, что только я виновата в том, что не выхожу у него из головы ни на минуту; что я виновата в том, что он сходит с ума и не спит уже которую ночь, потому что перед глазами мой образ; что я, чёрт возьми, сама вывожу его на эти эмоции и сама заставляю его причинять мне боль. Но это совсем не так, и я это прекрасно понимаю. Понимаю то, что это не я заставляю его себя так вести, а это он ведёт себя так, потому что сам этого желает. Пусть даже и не открыто, а внутри самого себя, где-то на подсознательном уровне в самой глубине сознания. Он желает причинять боль людям; желает, чтобы они страдали изо дня в день и просто мечтали о смерти, которая, как они бы думали, способна облегчить все их страдания. Он выводил их на такие эмоции. Но самое страшное было даже не это, а то, что он желает причинять эту же самую боль и мне. Желал этого с самого начала, с самого нашего знакомства. Но я опять же виню за это только себя, ведь именно я не заметила всего этого раньше. Не заметила этих странных повадок в его поведении, этих странных интересов и этого странного чувства, которое он испытывает каждый божий день, когда просто пожирает меня глазами на виду у всех. Возможно, если бы я и заметила это хотя бы чуть-чуть раньше, то всё не сложилось бы так, как сложилось сейчас. Тогда бы я не гнила в тюрьме, видя нормальную жизнь только во сне и не думала бы, как отсюда выбраться. — Ну что же ты, Джессика, делаешь со мной? — оскаливается в усмешке, обнажая белоснежные клыки. — Зачем ты сводишь меня с ума? — задаёт первый вопрос, чуть ослабляя хватку, но только для того, чтобы услышать предельно чёткий ответ. — Зачем ты заставляешь меня делать всё это с тобой? — задаёт второй, опуская меня чуть ниже, так, чтобы я смогла самостоятельно стоять, пусть даже и на носочках. — Зачем ты делаешь из меня чудовище? — наклоняет голову вбок, всё также ожидая ответ. — Зачем, Джессика? — спрашивает спокойно, но через секунду уже кричит мне в самое ухо, отчего я вздрагиваю. — Зачем?! Его пальцы переходят с моей шее на плечи, которые он тут же сжимает с неистовой силой. Сжимает так, чтобы уже через пару часов там появились красноватые пятна с багровыми проблесками, которые уже завтра будут жёлтыми; сжимает так, чтобы я целую следующую неделю не могла надеть ни топ, ни даже майку; сжимает так, чтобы когда я смотрела в зеркало в ванной, вспоминала всю ту грубость, ненависть и жестокость с которой он сейчас сжимает мои плечи. Я пытаюсь выдавить из себя хоть какие-нибудь слова, которые он так сильно сейчас ждёт, но у меня в который раз ничего не получается. Я боюсь. Боюсь даже не его, а того, что он может со мной сделать. Он не умеет останавливаться, не умеет испытывать сочувствие и не умеет не ждать. Это пугало до дрожи в коленках, до очередного табуна мурашек, проходящего по спине, до такого раздражающего скрежета зубов. — Отвечай на вопрос! — трясёт меня за плечи настолько сильно, что я ударяюсь головой о стенку позади. — Отвечай, когда тебя спрашивают! — настойчиво требует ответа. — Ответь мне сейчас же! Немедленно! — морально давит на меня пронзительным взглядом, от которого, как казалось, просто невозможно скрыться. С каждым его таким толчком я ударяюсь об стену всё сильнее и сильнее, отчего чувство моей беспомощности в данной ситуации возрастало всё больше и больше, что было, наверное, отвратительнее всего. Я не могла ничего поделать с этим, как бы сильно этого не хотела, да и он явно не тот человек, которому когда либо оказывали сопротивление и который вообще слышал слово «нет». Может, конечно, ему это и говорили, но я уверена на сто процентов в том, что он не придавал этому никакого значения и просто пропускал мимо ушей. Впрочем, ничего удивительного. Было бы глупо ожидать от него чего-нибудь другого. Было бы глупо ждать, что он способен поменяться; изменить своё нутро ради кого-то, пожертвовать своим образом в глазах других, своей репутацией или своим статусом. Он бы никогда этого не сделал. Ни ради кого. Ни ради чего. Такие, как он, не меняются. — Ты — глупая девчонка, — начинает поливать меня грязью, поняв, что ответ на тот его вопрос я ему дать не смогу. — Возомнившая, что можешь перечить мне, — очередной толчок. — Но это не так! — затем ещё один. — Ты всего лишь жалкое уродливое подобие девушки, которое я пожалел и подобрал с улицы! — кричит, хватая мой подбородок и приподнимая его кверху. — Ты — никто! — заставляет смотреть ему в глаза. — Пустое место! — сжимает мою челюсть всё сильней и сильней. — Чьё мнение никому и никогда не будет интересно! Такие люди, как он, очень часто занижают самооценку другим, порой даже до самого плинтуса, не думая о том, какими последствиями это всё может выльется для того самого человека, которого он так унижает; заставляют сомневаться не только в собственной привлекательности, важности и адекватности, а даже и в сказанных невзначай словах, не говоря уже о собственном мнении, которого, как он думает, такие, как я, иметь просто не должны. Он заставил поверить меня в то, что никому, кроме его самого, я не нужна и нужна не буду. Заставил поверить в то, что у меня просто отвратительный характер, который опять же, никто, кроме его, терпеть не будет. Заставил поверить в то, что без него я не выживу в этом чудовищном мире, полном жестокости, бесчеловечности, зверства и скверности. Заставил поверить в то, что без него я просто умру, что он — мой кислород, моя единственная надежда спастись, единственная надежда выжить в этом мире. — Да если бы не я! — противно усмехается и кричит настолько громко, что казалось, что он хотел, чтобы его слышали все. Вся улица. Весь район. Весь город. Вся страна. Весь мир. Чтобы они все его боготворили, почитали, ценили, уважали и, самое главное — боялись. — О тебе бы вообще никто не знал! — перестаёт толкать меня и зарывается рукой в собственные волосы. — Ты должна быть мне благодарна! — скалится. — Благодарна за всё то, что я сделал для тебя! — затем начинает эмоционально размахивать рукой, отчего я вздрагиваю, боясь, что он вновь ударит меня. Сделал. Сделал для тебя — эта его фраза начала прокручиваться в моей голове снова и снова, как какая-то заевшая песня, услышанная совершенно случайно и запомнившаяся на весь оставшийся день, если даже и не на больший срок времени. Именно эта фраза стала концом. Концом моего терпения такого отношения к себе самой. — Так что же ты, Энтони, — нервно сглатываю, начиная говорить. — Сделал для меня такого уж особенного? — брови парня резко приподнимаются вверх, демонстрируя этим своё удивление. — За что я должна быть благодарна тебе, Энтони? За что? — спрашиваю, но видя его смятение, продолжаю говорить: — За то, что подставил меня в ту самую ночь? — напоминаю. — За то, что заставил отвернуться от меня моих родителей, друзей? — приподнимаю плечи вверх, ожидая ответа. Но его не следует. — Или, может, за то, что упёк меня в тюрьму за убийство? — задаю вопрос, который хотела задать уже очень долгое время. — За убийство, которого я, между прочим, не совершала. — вновь напоминаю о том, что оказалась я за решёткой совершенно несправедливо. — За что я тебе, чёрт возьми, должна быть благодарна? Набираюсь смелости и толкаю его в область грудной клетки, отчего он делает неосознанный шаг назад. Харди стоит не двигаясь, не шевелясь и, наверное, даже не дыша, ошарашенный моими такими действиями, такими словами и совершенно не понимающий, чего ему стоит ожидать от меня дальше. Наверное, это первый раз, когда он не был на шаг впереди, не смог предвидеть такую ситуацию и заранее решить, что делать в случае её возникновения. Именно это и сбило его с толку, давая мне фору. — За что?! — кричу, срывая голос. — Ну же, ответь! — повторяю его же слова, произнесённые несколькими секундами ранее. — Отвечай, когда тебя спрашивают! — ещё раз повторяю, чем вызываю у него недоумение. — Ответь мне, Харди, ответь! — настойчиво требую, давая этим самым ему понять, что просто так я от него не отстану. По-крайней мере не сейчас. Не в этот раз. — За что я тебе должна быть благодарна?! — затем вновь спрашиваю интересующий меня вопрос, не понижая при этом высокий тон. Во мне настолько сильно бушевал адреналин, что я сама не ожидала, что сделаю и скажу всё то, на что я, вопреки всем его словам о моей ничтожности, оказывается была способна. Я давно хотела высказать ему всё то, о чём думала уже очень долгое время, но боялась. Боялась его реакции, его ответных слов и ответных действий. Боялась, что он может убить меня за одно лишь моё мнение, которого его, в общем-то, никогда и не интересовало. Хотя ладно, не буду делать из него такого чудовища, ведь ещё в самом начале наших отношений он всё-таки поинтересовался, что я больше люблю: белые розы или красные? Он дал мне два варианта, два ответа, один из которых я должна была выбрать. И я выбрала. Белые розы. Но на протяжении всей своей жизни именно розы были моими самыми нелюбимыми цветами. Меня тошнило от одного лишь их вида в вазочке на столе в гостиной, поэтому я выкидывала их ещё раньше, чем они начинали вянуть. Я дала ему ответ однажды, но он не продолжал спрашивать этот вопрос каждый раз перед каким-нибудь праздником, когда он и дарил мне все эти цветы. Словно он знал, что я терпеть не могу розы, но сказать ему об этом не смогу. Знал и спрашивал всё снова и снова, наблюдая за моей наигранной радостью, когда он дарил мне очередной букет, завёрнутый в яркую упаковочную бумагу с какими-то сердечками. А не могла я дать ему другой ответ только потому, что один лишь его вид, тон голоса и взгляд твердил о том, что другого ответа он даже и не ждёт. Мой разум твердил: «Он дал тебе целых два варианта, а ты всё равно недовольна» каждый божий раз, когда я, натянуто улыбалась и говорила это дурацкое прилагательное: «Белые», но ничего с этим поделать я не могла. Впрочем, как и со всем остальным. — К чёрту! — психую, из-за чего снова толкаю его, даже не задумываясь о том, что он может толкнуть в ответ. — К чёрту всё! — всё также кричу, даже и не думая замолкать. — К чёрту всех! — понимаю, что говорю не совсем то. — К чёрту тебя! — после чего исправляюсь и говорю именно то, что так долго хотела. — К чёрту твои дурацкие белые розы! — решаю сказать и это, раз уж вспомнила о всех тех букетах, подаренных им. — Лучше бы мы никогда не встречались! — кидаюсь такими резкими словами, совершенно не думая, что это может его задеть. Потому что не может. Кого угодно, но не его. Ему плевать. Плевать на всё то, что я сейчас говорю. Да, впервые за долгое время он меня действительно слушает, да ещё и довольно внимательно, но несмотря даже на это, сам факт того, что ему глубоко плевать никуда, к большому сожалению, не исчезает. — Не могу поверить, что когда-то я хотела быть с тобой… — снижаю голос в полтона, понимая, что мои крики ничего не изменят, а только лишь поспособствуют тому, что я сорву голос. — Не могу поверить, что ты так подло поступил со мной… — качаю головой, пытаясь отогнать от себя все те воспоминания, которые всплывали в голове всё снова и снова, как-будто они не хотели быть забыты, не хотели быть стёрты, а хотели только лишь докучать, заставлять вспоминать о чём-то неприятном каждый божий день в самые неподходящие для этого моменты и просто бить по-больному. — Не могу поверить, что я полюбила такого чудовища. Я любила его. Любила всем своим сердцем и каждой клеточкой души. Я любила его настолько сильно, что не замечала ничего, кроме своей собственной любви к нему. Не замечала самого главного. Не замечала взаимной любви. Он словно специально надел на меня эти дурацкие розовые очки, которые искажали реальную его сущность, закрывали от меня все его недостатки, все его странности, плохие привычки и просто отвратительный характер, показывая только хорошее. А хорошего-то и не было. Он был отличным актёром, который мог сыграть абсолютно любую сцену настолько хорошо, что никто бы даже и не понял, что он на самом деле просто играет, просто врёт, ища в чем-то только свою собственную выгоду. И это было ему на руку. Всегда и везде. Он думал что я настолько глупа, что не пойму очевидного. Но я поняла. Конечно, не сразу, а спустя целых два года, но страшно совсем не это. Страшно то, что я ведь могла этого и не понять и терпеть всё это ещё очень-очень долго. Я даже не знаю, какой вариант хуже: этот или тот, который случился на самом деле? То, что я бы терпела все его издевательства или то, что именно из-за того, что я поняла все его махинации, я нахожусь в тюрьме? — Ты сама виновата. — опять говорит ту заученную фразу, которую говорил каждый божий день по несколько раз и которая уже стала какой-то его привычкой, которую он говорил, как только его в чём-то обвиняли. Он говорил это не потому, что пытался защититься и не потому, что просто не знал, что ответить на все мои крики, наезды и предъявы, а потому, что действительно так думал. У него всегда, абсолютно в любой ситуации, какой-бы она не была, виноват кто-то другой, а никак не он, даже если вина была действительно его. Он никогда не признает того, что виноват в чём-либо, потому что считал что это — удел слабых. Ни я, ни его друзья не понимали такую позицию, но тем не менее, спорить с ней не решались. А какой был бы смысл? Он бы просто ударил, унизил и растоптал в прах, сказав при этом такое дотошное: «Это твоя вина». И все это прекрасно понимали. — Я виновата? — изумляюсь такой его наглости. — Ну конечно я, кто же ещё? — усмехаюсь. — Ты же святой! — драматично взмахиваю руками. — Ты же никогда ни в чём не виноват! — констатирую очевидным и мне и ему факт. — Виновата только я! — говорю так, как было за всё время наших отношений. — И это, конечно, не ты убил Логана, а я! — киваю головой, мысленно раздражаясь от всей этой ситуации. — Это не ты тогда обернул всё и всех против меня, совсем нет, чего уж это я! — прислоняю ладонь к груди и кланяюсь. — Но знаешь, — возвращаю туловище в привычное положение. — Ты не учёл одной очень важной детали… — говорю медленно, смотря ему в глаза и внимательно наблюдая за его реакцией после каждого моего слова, пытаясь не упустить ни одной его эмоции. — Ты ошибся, подумав, что выиграл в этой битве, — усмехаюсь. — Ошибся, думая, что я не буду с этим бороться, — намекаю ему о своих намерениях. — Ошибся, думая, что я просто смирюсь и действительно отсижу все эти девять лет за того, чего не совершала, — в открытую даю ему понять, что мириться с этим я не собираюсь. — Ошибся, когда подумал, что я сдалась. — широко улыбаюсь, видя его растерянное выражение лица. — Так к чему я это всё веду… — возвращаюсь к основной мысли столь длинной речи. — Ты ошибся, Энтони, ошибся. — удовлетворённо ухмыляюсь, видя, как он начинает злиться. — Я не оставлю всё это в покое и буду бороться, — говорю решительным тоном, давая ему понять, что сомневаться в моих словах не стоит. — Я добьюсь не только своей апелляции, но и того, чтобы тебя признали виновным в убийстве Логана Маккензи и посадили. — улыбаюсь всё шире и шире, видя, что он становится всё злее и злее. — А также добьюсь того, чтобы к убийству тебе добавили срок и за клевету тоже. — в очередной раз даю ему понять, что за все его ложные показания он тоже получит сполна. — Я не проиграю в этой битве, Энтони, даже и не надейся. Я договариваю последние слова с огромным трудом, ведь перед глазами все начало плыть ещё в самом начале речи, но я не сочла это чем-то действительно важным и не обращала на это никакого внимания ровно до тех пор, когда поняла, что не вижу уже совсем ничего, а голова кружится настолько сильно, что я неосознанно делаю несколько шагов назад, упираясь в стену, пытаясь не упасть и не разбить себе голову, чего я не хотела от слова совсем. Зажмуриваю глаза, думая, что это поможет мне переждать такое неожиданное помутнение рассудка, которое с каждой секундой почему-то становилось всё сильнее и сильнее. Голова просто трещала, коленки подкашивались, а мозг отказывался верить во всё происходящее: неужели после всех этих громких слов я просто в очередной раз покажу ему свою слабость? Я знала, что должна быть сильной, должна быть достойным соперником в этой битве, но в то же время и расстраивалась, понимая, что за то время, которое я буду сейчас приходить в себя, Энтони может отойти от так называемого шока и вновь вернуться в привычную ему колею. И тогда-то мои шансы на победу в этом словесном поединке не то уменьшатся, а просто сведутся к нулю. Буквально через несколько секунд я, наконец-то, открываю глаза, мысленно радуясь, что белая пелена перед глазами пропала и теперь я вижу всё предельно чётко, до самых мелочей. Но радоваться было рано, ведь вижу перед собой я не Энтони, с которым вела столь эмоциональную, но в то же время и темпераментную беседу, а уже одетую и привычно накрашенную Эрику, которая увидев, что я проснулась, тут же привстала с моей кровати, на которой всё это время и сидела, начиная доставать из верхнего ящика тумбочки аккуратно сложенный комбинезон ярко-жёлтого цвета. После чего она, недовольно вздыхая, не особо целясь и заботясь о том, куда попадёт, кидает его мне куда-то в ноги. Всё это произошло настолько быстро, что я даже не успела и глазом моргнуть, внимательно наблюдая за столь резкими действиями темноволосой, которая была явно чем-то недовольна и, кажется, я даже знаю чем… — Ты опять проспала всё, что только можно! — Брэдфорд возмущается, разводя руками в стороны. — У тебя двадцать минут! — ставит мне некое ограничение, давая понять, что лишнего времени на то, чтобы поваляться, накрывшись одеялом с головой, у меня просто нет. Перевожу взгляд на настенные часы, после чего щурюсь, пытаясь разглядеть те самые цифры, на которых и находятся стрелки в данный момент. Без двадцати семь. Чёрт. — Спасибо. — тут же благодарю девушку за то, что она не ушла, махнув на меня рукой и подумав про себя что-то в роде: «Сама проснётся», а всё-таки осталась, да ещё и применила большие усилия для того, чтобы разбудить меня. — Господи, одевайся уже! — бросает на меня очередной недовольный взгляд, выходя из камеры, а я тем временем уже отбрасываю одеяло в сторону, становясь ступнями на холодный пол. Кошмары с участием Энтони мне стали сниться ещё два месяца назад, когда я отлеживалась на койке в больничном корпусе. Помимо того, что они снились мне абсолютно каждую ночь, без исключений, так они ещё и становились с каждым разом более длиннее, реалистичнее и пугающе. Но пугал меня больше всего сам факт того, что всё то, что мне снилось — реальные ситуации, произошедшие какое-то время тому назад. Это настораживало и заставляло просыпаться меня посреди ночи в холодном поту, после чего я ещё долгое время не могла не то что уснуть, а даже элементарно закрыть глаза. Но такой ситуации, которая произошла в сегодняшнем моём сне никогда не было. Так почему же тогда мне приснилось именно то, что и приснилось? Что это всё могло бы значить? Не имею понятия и даже не хочу попытаться понять. Да, я много думала об Энтони в последнее время и даже не собираюсь это отрицать. Как о нём вообще можно не думать? Тем более сейчас, когда Морган вот так вот «кинул» меня, не дав никакого точного ответа или намёка о том, что мне стоит делать теперь, когда я осталась без его поддержки, которую он мне оказывал. Кстати, Моргана я толком больше-то и не видела с того момента, когда он пришёл ко мне в больницу и разорвал какие-либо существующие на тот момент отношения между нами обоими. Это встреча стала нашей последней. Я не видела его ни на обработках, ни в коридорах, ни на общих сборах. Ни внутри здания и ни снаружи. Единственное, что я увидела один раз — так это его спина в столовой. Он специально поменялся местом с кем-то из его стола, только для того, чтобы снизить риск соблазна. Риск поднять свои глаза и пересечься с моим пристально наблюдающим взглядом. За всё это время я так и не получила от него никакой весточки, которая хоть как-то смогла бы скрасить интерес. Я уже даже начала сомневаться в том, что он вообще что-то делает, но тут же выкинула эти мысли из головы, сказав себе думать только о положительном, ведь за последнее время чего-то отрицательного в моей жизни было итак слишком много. Я хотела поговорить. Чертовски хотела. Но знала, что ничем хорошим этот разговор не закончится, ведь Алекс прекрасно дал мне понять, что он не хочет меня ни видеть, ни разговаривать со мной, да даже взглядом в столовой он боится пересечься. Только вот почему? Этого я не знаю. Да, он сказал мне что переживает и даже в какой-то степени волнуется за то, что если наше общение продолжится, то именно оно и может добавить мне лишних проблем. Но была ли это основная причина, или же было что-то ещё? Что-то такое, что он решил утаить от меня? Мне было больно. Больно от всех тех его слов, сказанных тем утром. Это была та самая боль, которую не способны убрать даже самые дорогостоящие болеутоляющие. Эта боль исходила откуда-то из груди, откуда-то из самого сердца. И это было хуже всего, ведь даже после всех тех отвратительных слов в мой адрес, мои чувства к нему так не пропали. Я пыталась забыть его, пыталась отвлечься, пыталась не думать, но всё было бестолку. Из головы никак не выходил его образ, как бы я не старалась прогнать его оттуда. Я знала, что между нами ничего не может быть, но на подсознательном уровне надеялась. Надеялась сама не знаю на что. Да, он сказал что всё, что ему было нужно от меня — лишь секс и ничего больше, и в какой-то момент, когда я лежала в той уже успевшей надоесть своей тишиной и спокойствием палате совершенна одна, казалось, что я была способна согласиться даже на это, только лишь бы увидеть его снова. Кажется, я уже совсем съехала с катушек… Пока я размышляла о сегодняшнем сне, о его возможном значении и просто об Энтони с Алексом, я уже успела надеть комбинезон, почистить зубы и даже заправить кровать, создавая хоть какой-то, да порядок. Смотря на себя в небольшое зеркало всё через те же смайлики, которые с какой бы силой я не пробовала убрать, никак не оттирались, я печально усмехнулась, думая о том, что же будет дальше. Радовало хотя бы то, что никаких таких «весточек» я больше не получаю и, надеюсь, больше не получу. Выхожу из камеры, иду привычным маршрутом и привычным ускоренным темпом, ведь я, как обычно, опаздывала. Подхожу к стенду, протискиваюсь через толпу людей, тщательно ищу своё имя среди десятков других, стараясь крепко стоять на ногах, чтобы меня никто случайно не толкнул и не занял моё место. Впрочем, всё как обычно. Облегчённо вздыхаю, видя написанными чёткими печатными буквами кабинет триста девятнадцать. Это было то самое крыло, где сейчас проводились ремонтные работы, что было как-никак кстати, ведь единственное, что я там по сути делала, так это протирала подоконники и изредка подметала пол. А сил делать что-то гораздо тяжелее этого у меня просто не было, ведь даже подставленное лицо под кран с холодной водой не помогло мне до конца проснуться. Мыслями я ещё досматривала сон, прокручивая его в своей голове снова и снова. — Джесс! — слышу довольно звонкий женский голос, негромко кричащий моё имя, из-за чего сразу же интуитивно оборачиваюсь на источник звука. — Привет! — после чего вижу перед собой невысокую девушку, чьи волосы были бледно-зелёного цвета, а рост едва доходил до ста пятидесяти сантиметров. По её внешнему виду я бы сказала, что она всего лишь подросток, переживающий переходный период, но это было не так, ведь девушке было уже целых двадцать четыре. — Кьяра! — расплываюсь в довольной улыбке, после чего иду к ней навстречу. — Привет, как ты? — здороваюсь, после чего задаю обыденный вопрос. За прошедший месяц мы с ней стали довольно хорошими знакомыми, которым то ли по чистой случайности, то ли по какому-то специальному отбору довольно часто ставили отработки в один и тот же день и в одном и том же месте. После того случая в столовой, когда Мэдисон пролила на меня целый поднос с соками и чуть ли не убила меня там, если бы не вовремя подоспевшая Кьяра, которая любезно увела меня оттуда, я начала чувствовать некий «должок», который я должна была вернуть ей за то моё «спасение». Пусть она ничего подобного и не просила, такие мысли всё равно не уходили из моей головы. Она не была навязчивой, надоедливой или докучливой, совсем нет. Мне даже самой было интересно поболтать с ней о чем-либо, пересекаясь на очередных исправительных работах. — Все замечательно, — девушка улыбается мне в ответ. — Представляешь, я выхожу уже меньше, чем через месяц! — затем восторженно кружится вокруг себя, сообщая такую радостную, в первую очередь для неё самой весть. — Осталось всего каких-то двадцать дней и я буду на свободе! Месяц назад она также сообщила мне о том, что в скором времени наконец-то покинет тюрьму, спустя год пребывания здесь. Конечно, это не сравнится с моими девятью, которые я должна буду просидеть здесь, но обесценивать чужие проблемы я не собиралась. Для неё этот год мог быть настолько ужасным, какими не станут мои девять здесь здесь. — Поздравляю! — сжимаю Кьяру в крепких объятьях. — Я очень рада за тебя! — говорю от души, от самого сердца и без единого намёка на зависть. — Что планируешь делать? — интересуюсь не сколько из вежливости, сколько из самого настоящего любопытства. Мне всего было интересно узнавать у людей о том, что они будут делать по истечению срока, чем займутся, о чём мечтают и чего желают. Кьяра исключением не стала. — Пойду работать к отцу, — пожимает плечами так, будто другого варианта у неё просто нет. — Разгребать тонны бумажек и заполнять какие-то отчёты, — говорит о своих примерных планах на ближайшее будущее. — Классика жанра. — Судя по тому, насколько ты быстро и легко заполняешь здешние отчёты, то и другие не должны составить для тебя особо труда. — подмечаю, вспоминая, с какой лёгкостью она делала всю работу, иногда даже помогая и мне. Кьяра была очень доброй, бескорыстной и хорошей девушкой, отличающейся от большинства здешних дам, которые делали что либо только исключительно из собственной выгоды, не говоря уже о дружелюбие, честности и каких-то моральных принципов. Для таких, как они, их просто не существовало. Кьяра же была совершенно другой. Да, бойкой, да справедливой, но в то же время и очень ранимой, домашней и чувствительной. Один лишь её вид вызывал у меня искреннюю улыбку и мысль о том, что здесь всё-таки не так уж и плохо, как показывают в фильмах и пишут в книгах. Это если ещё не говорить о вечно развлекающих меня и не дающих скучать Кристофере, Лиз и Кэт. — Надеюсь, что ты права. — вижу, как её губы вновь растягиваются в улыбке. — Слушай, я давно хотела спросить, да как-то не решалась… — девушка начала оглядываться по сторонам узкого коридора, ища поблизости какие-либо лишние уши, способные услышать то, что их никак не касалось, которых, как назло, нигде не оказалось. Такое начало разговора мне уже не понравилось. Я ещё не знала того, о чём она хочет спросить, но уже заметно напряглась. Пожалуйста, пусть это будет что угодно, но только не Морган, ведь если она спросит всё-таки про него, то я просто буду стоять, как вкопанная, и молчать. Если и на вопросы Криса, Лиз, Кэт и Эрики я ещё и могла как-то отмахнуться, то на вопросы Кьяры точно нет. Зеленоволосая была слишком смышлёная и настойчивая в этом плане, что ей очень часто было на руку, ведь она всегда узнавала то, что желала. — Ты как-то замешана в том, что сейчас происходит с Мэдисон? Я ожидала любого вопроса, начиная тем, что я вчера съела на ужин и заканчивая самыми личными подробностями моей жизни, но никак не это. Мэдисон? С каких пор она волнует её? Насколько я знаю, отношения между этими двумя были не очень, так неужели что-то поменялось за время моего отсутствия?.. В голове начали всплывать события двухмесячной давности, которые засели там настолько плотно, что я помнила этот разговор до самой его мелочи, до самого его слова и до самой его эмоции, ведь такое просто невозможно было забыть. Это был тот самый день, когда Алекс разорвал всё то, что было между нами. Но вот только сам разговор был отнюдь не с ним.FLASHBACK:
— Господи, Джессика, — обе девушки одновременно сжимают меня в своих объятьях с такой силой, что казалось, что они словно совершенно забыли о том, с какой травмой я здесь лежу. И если бы не мой визг, то они бы даже наверное и не вспомнили. — Чёрт, прости… — девушки тут же отстраняются, поняв, в чём дело. Кристофер, как и обещал, привёл и Лиз, и Кэт, только вот сам не появился, ссылаясь на какие-то очень важные дела. И что-то мне подсказывало, что этими «очень важными делами» была никто иная как Эрика, которая сама не появилась ни разу, так ещё и Кристофера, как мне казалось, пытается заставить забыть дорогу сюда. Ко мне. Только вот зачем?.. Для чего?.. Это было не ясно. Но в любом случае, сейчас мне было не до этого. — Ничего страшного, — понимаю, что обижаться в такой ситуации глупо и даже нелепо, ведь ничего плохого они мне действительно не желали, поэтому даю понять, что все в порядке, не делая из этого огромную трагедию. — Просто больше так не делайте, хорошо? Если каждый, кто заходит в эту палату, будет вот так вот сжимать меня, будто тряпичную куклу в своих руках, то выйду я отсюда не через обещанный доктором месяц, и даже не через два, чего я не хотела от слова совсем. — Конечно! — парочка кивает настолько энергично, что со стороны могло показаться, что они обещают что-то гораздо серьёзное, чем просто временно воздержание от настолько крепких объятий. Я была рада их видеть. Однозначно. Возможно, что именно этих двух девиц мне и не хватало эти дни, ведь кроме надоевшего доктора с медсестрой, которые заходили сюда буквально каждые десять минут, для того, чтобы узнать: ничего ли мне не нужно, больше я никого толком и не видела. Их такое поведение раздражало, но злиться и устраивать из этого скандал не было смысла, ведь они — врачи, находящиеся на своём рабочем месте и выполняющие свои должностные обязанности. — Что я пропустила? — интересуюсь о том, что сейчас происходит в самой тюрьме, ведь никаких других тем для обсуждения в данный момент я просто не видела. — Что ты пропустила?... — повторяет мои же слова рыжеволосая, отводя глаза в левый нижний угол. Я не то что думала, а даже была уверена в том, что ничего такого, достойного внимания и любопытного за эти дни не произошло, но, судя по реакции Лиз, что-то такое всё-таки было. Только вот интересно что… — Ли-и-из, — одним своим лишь протяжным голосом даю ей понять, что жду от неё ответа прямо здесь и сейчас, без каких-либо отнекиваний. — Морган, он… — сероволосая тяжело вздыхает, понимая, что Лиз мнётся, а рассказать всё-таки придётся, поэтому берёт такую ношу на себя. Одно лишь слово о нём заставило меня встрепенуться, приподняться с койки на локти и нервно сглотнуть. Он был у меня всего лишь несколько часов назад, так что же такого могло произойти?... — Что с ним случилось? — пытаюсь спрашивать как можно безразличнее, хотя сердце внутри отдаёт просто бешеный ритм, который я просто не могла контролировать. Жду ответа как никогда раньше, понимаю, что меня это действительно волнует, из-за чего раздражаюсь ещё сильнее. Да как я вообще могу думать о нём после всех тех его слов, сказанных в моей адрес?! Да ещё и не только думать, а волноваться! — Не с ним, Джессика, не с ним… — Кэт продолжает качать головой из стороны в стороны, прожигая своим взглядом каждую, пускай даже самую маленькую, невзрачную и незаметную для других деталь. Она смотрела на что угодно, но никак не в мои глаза. — Если не с ним, то с кем? — недоумеваю. Я действительно не понимаю того, что в данный момент происходит. И это раздражает, ведь какому человеку понравится чувствовать себя глупым дурачком, не знающим то, что знают все вокруг? — То, что с ней сделал Алекс… — вновь начинает говорить. — Сейчас это у всех на ушах, — сообщает мне, судя по всему, самые главные новости. — Нет ни одного человека, который бы не говорил об этом. Интересно, она специально растягивает всё это, заставляя меня нервничать и переживать ещё сильнее, или же просто так долго подбирает нужные слова? — Чёрт, ну же, не тяни! — сгораю от любопытства и нетерпения. — Что он сделал? — затем вновь повторяю вопрос, думая, что девушка его забыла и думала о чём-то своём. — То, что Мэдисон сделала с тобой… — начинает объяснять сероволосая, и я сразу же понимаю, что сказанное мне не понравится. — Алекс не смог простить её за это. Возможно, это звучит слишком эгоистично и неуместно, но я рада это слышать. Ведь если бы он простил её за то, что она сделала со мной, отправив на больничную койку, и сделал вид, что ничего не было, то я даже не знаю, что сделала, что сказала и как бы себя повела в такой ситуации. Было бы мне неприятно? Однозначно. Обидно? Возможно. Больно? Скорее всего. — Он поставил ей клеймо. — неожиданно для меня и Кэт в разговор встревает рыжеволосая, после минутного молчания. — То самое клеймо, которое ставят девушкам, чьими услугами может пользоваться каждый желающий. — Клеймо? — нахмуриваю брови, не понимая смысл того, что мне сейчас хочет донести девушка напротив. — В переносном смысле или… — В прямом, Джесс, в прямом. — перебивает меня Лиз, начиная объяснять: — Это клеймо, демонстрирующее её статус; клеймо, демонстрирующее её положение в обществе; клеймо, демонстрирующее тот факт, что она — никто. — я слушаю, затаив дыхание, стараясь не упускать никаких мелочей. — Она не имеет права на мнение, на слово и на какие либо недовольства. Не имеет права есть с кем либо за столом, не имеет права даже разговаривать. — говорит то, отчего я нервно сглатываю. — Это не просто какая-то татуировка, Джесс, — делает заключение. — Это некий символ. Символ слабости, убожества, ничтожности и немощности. Я бы подумала что всё сказанное сейчас Лиз — чушь собачья и не более, если бы не слышала таких историй раньше. Эти истории были даже не из очередного фильма или книги про тюремную жизнь, совсем нет. Эти истории были собраны в специальный спецвыпуск, выпущенный в интернет на один из самых популярных каналов платформы, которую смотрели все: начиная от молодёжи, заканчивая стариками. Этот выпуск набрал несколько миллион просмотров, о нём говорили все, его смотрел каждый, и я исключением не стала. Но при всём этом, я даже и подумать не могла, что именно здесь, именно у меня под носом промышляют такими вещами. Это отвратительно, нечестно и подло по отношению к тем девушкам, которым и ставят такие метки. Чтобы они не сделали, чтобы не сказали и как бы не оплошались, такого наказуемы они уж точно не заслуживали. — Где он находится?... — интересуюсь, в каком месте находится этот самый «символ». — Его можно скрыть? — не успеваю я получить ответ на вопрос, как тут же задаю новый: — Как-нибудь убрать, свести или стереть? — называю все варианты, пришедшие в голову. Естественно, что любая девушка захочет избавиться от такого ужасного напоминания о тюрьме, в которой она отбывала срок, как только она выйдет наружу, но если брать во внимание всё то время, которое она ещё будет находиться здесь, то не факт, что такая возможность может ей представиться. Неужели тогда всё, что ей останется делать, так это просто терпеть? Терпеть и ждать окончания срока, в надежде вытерпеть все те издевательства и не сломаться внутри? — На шее, — Лиз вздыхает, после чего отвечает на мой второй вопрос: — Это нельзя свети или убрать, Джессика. — отводит взгляд, точно так же как и Кэт, куда-то вниз. — Это выжжено. — затем произносит то, что заставляет меня временно замолчать от шока. Шея. Место, которое из-за комбинезона, не имеющего длинного горла, а даже наоборот, с неким вырезом, будет видеть каждый заключённый. Каждый, без исключения. — Как «выжжено»? — изумляюсь и вновь спрашиваю, думая, что возможно я поняла всё не так, как оно было на самом деле. — Раскалённым металлом. — Лиз тут же отвечает, подтверждая мои самые страшные догадки. — Боже… — прикрываю рот рукой, осмысливая полученную от девушек информацию. Не хочу даже думать о том, где обычные заключённые могли раздобыть раскалённый металл. Всё зашло слишком далеко. Алекс перешёл черту дозволенности, воспользовавшись своим статусом и положением здесь. Он сделал то, чего я не понимаю и, наверное, никогда понять не смогу. Конечно, Мэдисон поступила просто отвратительно, но отношению ко мне, но зачем же вот так вот мстить в ответ? Этого я никак не понимаю, как бы не старалась. Зачем отвечать насилием на насилие? Есть куча вариантов «наказания», которые Мэдисон бы наверняка поняла, так почему же Алекс выбрал именно этот? — А как же охранники? — вспоминаю о персонале. — Неужели они не слышали всех тех криков девушек, который и ставили эти «метки»? — спрашиваю, понимая, что без криков, просьб о помощи, о том, чтобы те люди, которые и ставили эти метки остановились, обойтись уж никак не могло. — Неужели они не видели того, что было на шеях этих девушек и не задались хоть каким-нибудь, да вопросом? Девушка хмыкает, всё также не поднимая глаз. Было видно, что говорить о таких вещах ей было крайне некомфортно и просто неприятно, но тем не менее, и на этот мой вопрос она тоже ответила. — Они знают, Джесс, знают, — видя моё недоумевающее лицо, собирающееся задать ещё один вопрос, тут же добавляет: — Они сами пользуются их услугами. Всё оказалось ещё хуже, чем я только могла себе представить. Я знала, что заключённые очень жестоки и уж точно не считают такой способ наказания неправильным, а даже наоборот наверное радуются, когда ряды таких девушек пополняются, но чтобы радовался ещё кто-то из персонала… Для меня это был верх жестокости. — Чёрт, — ругаюсь, понимая, насколько всё это серьёзно. — Я не хотела этого, — в который раз за день оправдываюсь, словно какая-то младшеклассница. — Я даже и не думала, что Морган может настолько далеко зайти, — качаю головой, не веря всему тому, что только что услышала. — Я… — Перестань. — теперь меня перебивает уже сероволосая. — Она получила по заслугам, ты ни в чём не виновата и даже не смей думать об этом. То, что Кэт так говорила, поразило меня не меньше. Неужели и она считала это нормальным? Очень надеюсь на обратное. Да и вообще, как я могу не думать об этом? Ведь именно из-за меня Мэдисон сейчас корчится от боли каждый раз, когда поворачивает шею даже на какой-то там миллиметр. А как она вообще спит? Первые дни, наверное, боль настолько адская, что о сне о речи идти не может… — Полностью согласна с Кэт, — в разговор вновь влазит Лиз. — Не вини себя. — даёт то ли совет, то ли настояние. — То, что сделано, уже не изменить. — мысленно соглашаюсь с девушкой, но не перестаю отходить от шока. — Мэдисон была в нормальном состоянии и прекрасно отдавала отчёт своим действиям, когда безжалостно избивала тебя в той душевой. Она сделала то, что и хотела, Джесс. Она просто плохой человек… — А что, если понятия «хороший» и «плохой» нужны не всегда?... — задаю такой вопрос неожиданно для самой себя, перебивая рыжеволосую. — Каждый имеет шанс как и на ошибку, так и на возможность её исправить. А Морган лишил её этой возможности, обрекая на несчастья до самого конца срока, ведь вместо того, чтобы думать о том, как бы ей исправиться, она будет думать о том, сколько человек к ней сегодня ещё придёт, для того чтобы в очередной раз ей воспользоваться и поиздеваться, напомнив о том, что она теперь никто. Просто игрушка для утех. Я не могу просто так забыть об этом и, наверное, не смогу и дальше, даже когда выйду отсюда. Как можно спокойно жить, зная, что где-то неподалёку из-за тебя мучается человек? Никак. — Это была не первая её ошибка, Джесс. — ставит меня в известность Кэт. — Она не тот человек, который учится на них, обдумывает и делает хоть какие-нибудь выводы. — Может быть вы и правы. — вздыхаю, не имея больше никаких сил на споры. — В любом случае, я бы хотела закрыть эту тему и больше о ней никогда не вспоминать. Пусть головой я и понимала, что всё то время, которая я буду здесь находиться, я просто не смогу не думать о том, что произошло с Мэдисон по моей вине. Глупо бы было это отрицать, а ещё глупее было бы просто забыть об этом. Это моя вина, и я должна извиниться. Однозначно. Иначе я не смогу спокойно есть, спать и даже просто думать, ведь в моих мыслях будет одна лишь темноволосая и то, с какой ношей она теперь вынуждена жить из-за меня. Я не хотела этого и, надеюсь, Мэдисон это осознаёт. Возможно именно после этого мне и станет легче. — Как скажешь. — тут же соглашаются, словно сами этого и ждали, после чего сразу же переводят тему. — Ты лучше нам расскажи, как ты вообще здесь…THE END FLASHBACK.
Из собственных мыслей меня выдирает голос девушки, явно недовольный тем, что я в который раз погрузилась в саму себя, не замечая ничего и никого вокруг. — Эй, ты чего зависла? — Кьяра щёлкает пальцами перед моим лицом, пытаясь этим самым вернуть меня в реальность, а не в воспоминания о прошлом, о которых в последнее время я и так думаю слишком часто. — Прости, задумалась, — говорю так, как есть, не находя никакого смысла оправдываться. — Нет, я к этому никак не причастна. Я говорила так, как и было на самом деле. Да, пусть Алекс и организовал всё это только ради меня, но я всё равно ни коем образом не замешана в столь грязном деле. Он не посвятил меня в свои планы, не посвятил меня в то, что собирался сделать. Не посвятил меня ни во что. В которой раз. Это было обидно. Каждый раз, когда он так делал, я чувствовала себя ущемлённой, какой-то не такой. Казалось что весь мир знал о чём то таком, что не знаю я. Это раздражало. Почему об этом знали посторонние люди, а не я, хотя меня эта ситуация как раз таки напрямую и касается? Очередной вопрос, на который я уже не смогу получить ответ. В любом случае, если бы я знала о том, что собирается делать Морган, то точно бы его отговорила и ни в коем случае не допустила того, что произошло. Если было нужно, я даже бы приковала Мэдисон к себе кандалами, заботясь о том, чтобы она не осталась одной даже на какую-то долю секунду, ведь именно в эти секунды Алекс, или же его прислужники, могли поставить ей это самое клеймо. — Ну-у-у хорошо, — зеленоволосая сомнительно отводит взгляд в сторону, давая этим понять, что докапываться до истины, доставая меня и пытаясь разузнать правду, она не собирается. — В любом случае, Мэдисон это заслужила. Судя по её последним словам, отношения между этими двумя как и были не самыми наилучшими, так ими и осталось. В какой-то степени это даже хорошо, ведь если они бы стали подружками, то Кьяра, могу предположить, обвинила именно меня в том, что теперь и на шее Мэдисон стояла та самая метка. Я не могла согласиться с её словами о том, что темноволосая это заслужила точно так же, как и не могла сказать ей что-то в роде: «Боже, как ты вообще можешь так говорить?». Насчёт этой ситуации у меня было своё личное мнение, которое я не собиралась никому высказывать, как бы они не просили и не пытались развести меня на него, давя на какие либо эмоции. — Ладно, я побежала, — губы Кьяры, накрашенные бледно-перламутровой помадой, совершено не подходящей к цвету её волос, сомкнулись в широкую улыбку. — Увидимся! — затем сжимает меня в своих объятьях без какого-либо моего разрешения. Судя по всему, разрешения этой девушке были вообще не нужны. Ни на что и никогда. — Давай, — приобнимаю её в ответ. — Смотри не пролей там ничего! — смеюсь, крича ей вслед, вспоминая, как на прошлой недели Кьяра пролила воду на очень важные отчёты, после чего трясла их, заливаясь смехом, думая, что это поможет их высушить. — Постараюсь! — кричит в ответ, даже не оборачиваясь. Наблюдая, как девушка задорно хихикает и скрывается за ближайшим поворотом, я вновь улыбнулась. Наверное, она с самого первого дня своего пребывания здесь не восприняла это место как что-то действительно серьёзное, опасное или даже чуткое, в отличии от меня. Я же боялась даже слова сказать, не говоря уже о нечто большем. Я ходила с низко опущенной головой, собирала свои ещё длинные волосы в этот дурацкий хвост — ради чего? Ради того, чтобы в очередной раз потерпеть поражение? Звучит очень глупо и смешно. Только в этот раз моё поражение оказалось гораздо больным, чем в предыдущие. И это настораживало. Что же будет дальше?... Обернувшись, я направлюсь туда, куда и держала свой путь до встречи с девушкой.***
Не задумываясь ни о чём, словно на каком-то автомате, хотя скорее просто по привычке, накалываю на вилку три макаронины, после чего преподношу столовый прибор к своему рту, перенося еду с него в свой уже заранее приоткрытый рот. На отработках я, как и предполагала, просто протирала пыльные полки и подметала все те ненужные кусочки строительных материалов, которые мешали всем остальным заключённым, работающих в данном кабинете. Наверное, исправительных работ легче такой просто не было. И я несказанно рада, что представилась такая работа именно мне. — Как ваши отношения? — интересуясь первым пришедшим в голову вопросом, видя перед собой двух девушек, как обычно сидящих чуть ли не впритык, и покидывающих друг на друга неоднозначные взгляды, которые, наверное, были понятны только им самим. И это не было удивительным, ведь они встречаются, а то, что у парочек есть такие специальные взгляды на случай чего-то такого личного, для меня особой новостью не было. С того самого момента, когда я, в поисках Кристофера, совершенно случайна застала их тогда в камере друг на друге и они, смеясь, сообщили мне о том, что, оказывается, эти две бестии уже довольно давно вместе, ни я, ни они эту тему больше не поднимали. Хотя, учитывая все сложившиеся обстоятельства, возможно, никому из нас просто не было до этого дела. Или же, как вариант, девушки просто не любили обсуждать свои отношения, что было довольно маловероятно, но тем не менее возможно. Лиз никогда не упускала возможность сказать о том, какая Кэт сегодня красивая, несмотря на то что сероволосая выглядела точь-в-точь как вчера, как позавчера и как неделю назад. Ничего нового и ничего необычно в её внешности или фигуре не происходило. Но тем не менее, Лиз словно и не уставала это повторять каждый божий день по несколько раз, словно ей доставляло неимоверное удовольствие говорить об этом. Хотя, если так подумать, то какой человек будет не рад в лишний раз упомянуть о своей второй половинке и сделать ей приятно, сказав, как она сегодня красиво выглядит? Конечно, такие люди существовали и их было гораздо больше, чем я только могла себе представить. И я была уверена на девяносто девять и девять десятых процента в том, что в их число входила и Лиз тоже. — Как всегда. — не раздумывая отвечает на мой вопрос рыжеволосая, безразлично пожимая плечами, даже не отрываясь от завтрака. — Лучше не бывает. — дополняет Кэт, кладя свою ладонь поверх ладони Лиз, замечая, что после неоднозначного ответа её подружки я осталась в легком непонимании, ведь просто не поняла смысл её слов, так как в подробности их отношений я совсем не была посвящена и, следовательно, не понимала значение ответа: «Как всегда». — Для кого как, — как-то чересчур грубо выдергивает свою ладонь Лиз и продолжает трапезу, накалывая на свою вилку две макаронины. Было трудно не заметить, что в последнее время между этими двумя что-то не то. Та типичная им нежность и трепетность, с которой они обычно относятся друг к другу просто испарилась. На их место пришла безразличность со стороны Лиз и недопонимание со стороны Кэт. Следовательно, поменялась и атмосфера за нашим столом, а это не могло не расстраивать. Но тем не менее, спросить раньше обо всём этом у меня просто не поворачивался язык, ведь если бы я спросила напрямую, то, скорее всего, Лиз либо бы разозлилась, что я лезу туда, что меня никаким образом не касается, либо бы просто отмолчалась, сказав такое банальное и немногословное «Всё отлично». — Что происходит? — задаю вопрос, пытаясь разузнать о всей этой ситуации чуть больше, чем они мне сказали. — Ничего. — отвечает Кэт, которая, судя по всему, так же как и я до сих пор не понимает того, что именно произошло между ними двумя. — Ничего?! — Лиз обозлённо усмехается и бросает вилку прямо на стол, после чего переводит взгляд на меня. — Она не хочет никому говорить, что мы вместе. — затем тут же выпаливает на одном дыхании, даже и не глядя на сероволосую, которая пыталась привлечь внимание, пихая её плечом. Значит, моя интуиция меня не подвела и между ними двумя действительно что-то произошло, только вот что именно? Судя по всему, это я сейчас и узнаю. — В каком смысле? — вновь задаю вопрос, недоумевая. — Я думала, что уже все знают… — Знает только Крис, ты и ещё два человека, больше никто. — информирует меня Лиз, бросая взгляд на сидящего напротив Спаркса, который был слишком увлечён едой, чтобы встревать в наш и без того непонятный разговор. Значит, их отношения были в тайне? Могу предположить, что именно по этой причине я и не узнала о них раньше. И, наверное, если бы не застала их тогда, то не знала бы и сейчас. — Но почему… — не успеваю даже договорить, как меня тут же перебивают. — Что плохого в том, что я не хочу, чтобы о наших отношениях знал абсолютно каждый заключённый? — встревает в разговор Кэт, которая, судя по всему, поняла причину такого ярко выраженного недовольна Лиз в последнее время. — Что плохого в том, что я не хочу лишнего внимания, не хочу постоянных вопросов, не хочу чтобы… — Ты просто боишься, — Лиз перебивает её речь точно так же, как и секундой назад перебила мою. — Боишься осуждения, боишься непонимания и критики со стороны кого-либо. — предполагает то, что судя по реакции Кэт было действительно правдой. — Ты не хочешь, чтобы все знали о том, что мы встречаешься только потому, что не считаешь наши отношения чем-то действительно серьёзным и важным. — затем говорит то, в чём она, как казалось, была уверена. Значит, их проблема была в том, что сероглазая ни в какую не хотела идти на уступки и распространяться о их отношениях, чего Лиз очень сильно желала? Ситуация была действительно сложной и я даже не знала, на чью сторону встать. Хотя, скорее всего, именно в такой ситуации вставать ни на чью сторону не было не то что необходимостью, а даже воздержанием, ведь кого бы из них я не выбрала правым в этом ужасно запутанном случае, на меня обидится вторая. А чего-чего, а этого я не хотела. — Это не так! — сероволосая резко повышает голос. Видимо, тот вариант, который сейчас озвучила Лиз, был ей крайне обиден. — Чушь собачья! — а такие слова лишь подтвердили мою догадку. — Тогда докажи мне, что я не права. — рыжеволосая кидает какой-то вызов, давая Кэт понять, что если та его выполнит, то данная тема будет закрыта раз и навсегда. — Как? — то ли соглашается, то ли просто интересуется Кэтти. — Поцелуй меня. Такого ответа не ожидала не я, ни Кэт, ни Кристофер, который даже отвоевался от еды, замерев с поднесенной ко рту вилкой. Это был довольно серьёзный не то вызов, а даже просьба, но именно это сейчас и нужно было Лиз — публичное признание Кэт ей в своих чувствах. Без этого рыжеволосая, как я поняла, не могла вообще никак, и её даже в какой-то степени можно было понять, ведь она устала от того, что сероволосая не оказывает ей никакого внимания, потому что боится осуждения со стороны. Но и не только её можно было понять, ведь Кэт действительно боялась это сделать, потому что попросту не знала, какого это — показывать свои чувства на публике, каждому находящемуся в данном помещении. — Ты же прекрасно знаешь, что я не смогу! — эмоционально возражает Кэтти, давая понять, что такое она делать не собирается. — Ты сделала свой выбор, Кларк, — рыжеволосая называет её по фамилии, отчего сероглазая тут же бледнеет, догадываясь, что сейчас точно что-то произойдёт. Что-то такое серьёзное, чего она совсем не хотела. — И знаешь, — Лиз глупо улыбается, подбирая дальнейшие слова. — Я уважаю твой выбор точно так же, как уважаю и тебя. — сероволосая облегчённо вздыхает, думая, что Лиз на этом успокоится и закроет тему. Но не тут то было. — Но такие отношения, когда мне нельзя даже поцеловать тебя, когда я этого хочу, мне не нужны, извини. Лиз отодвигает тарелку и, приподнимаясь со стула, выходит из-за стола, направляясь к выходу из столовой. Я перевожу взгляд на растерянную Кэт, которая совершенно не знает того, что ей сейчас стоит сделать. Смириться со всем и отпустить её, или же переступить через себя, через свой страх и сделать то, о чём просит Лиз? Она мечется из стороны в стороны, думая, что для неё важней на данный момент. В следующую секунду я вижу то, что меня не то что шокирует, а просто удивляет. Я вижу смелость Кэт, вижу её нежелание и её страх потерять Лиз. Вижу то, что она не может просто так отпустить её и потерять всё то, что было между ними. Я вижу, как Кэт резко поднимается со своего стула, затем бежит, хватая уже успевшую отойти на довольно приличное расстояние Лиз за запястье и резко тянет на себя, тем самым заставляя девушку повернутся. После чего Кларк хватает рыжеволосую за плечи и притягивает к себе, затем, не сказав ни слова, накрывает её губы своими. Я вижу всю ту трепетность, с которой Кэт перемещает свои руки с плеч Лиз немного выше, зарываясь в рыжие волосы девушки; вижу всю ту заботу, с которой Лиз кладёт руки на талию сероволосой; и вижу всю ту аккуратность и страх случайно причинить друг другу боль или попросту что-то сделать не так. Вижу любовь. Самую настоящую, что есть, любовь. Девушки сливаются в нежном, медленном и ужасно красивым со стороны поцелуе на виду у всех в полной тишине. Все разговоры, все звуки и крики затихли. Весь мир стих только для них двоих. Кто-то даже уронил вилку от столь неожиданной сцены, но даже этот звук не заставил их прерваться. Казалось, что они вообще забыли о том, где находятся и о том, что их сейчас окружает не один десяток людей. Им было плевать. Плевать на всё, кроме друг друга. Это и было настоящей любовью. Я видела, с каким нежеланием они отрывались друг от друга. Казалось, если бы не то место, где они сейчас находились, они бы целовались целую вечность. — Я люблю тебя и я хочу, чтобы ты целовала меня у всех на виду. — негромко говорит Кэтти, но я, и все те, кто сидели по близости, всё равно расслышали это из-за полнейшей тишины во всей столовой. — Я хочу этого, слышишь? — девушка повторяет только что сказанные слова, словно пытаясь ими достучаться до Лиз, чтобы она не ушла и поняла, что та её действительно любит. — Я хочу быть с тобой. Кэт не только поцеловала её на публике, но и призналась в любви. Она расставила для себя приоритеты, решив, что девушка напротив для неё гораздо важнее, чем чьё-либо мнение. И это заставляло как минимум улыбнуться. — Пошли. — рыжеволосая хватает её за запястье точно так же, как и минутой ранее до этого её схватила Кэт, и тащит в сторону выхода, без каких либо объяснений. — Пока, Джесс, пока, Крис! — сероволосая поворачивает голову и с улыбкой на лице машет нам рукой, после чего скрывается за углом вместе с рыжеволосой. Я догадывалась, куда они направляются и зачем, но свои догадки решила оставить при себе, воздерживаясь от комментирования, так как публично высказывать своё мнение здесь было самым настоящим табу, ведь если оно не понравится кому-то, кто выше тебя по статусу, проблем ты потом просто не огребёшь. — Во они дают… — вспоминаю о сидящем Крисе за столом, отчего вздрагиваю. — Да-а-а… — затем слышу голос какого-то неизвестного паренька, сидящего за соседним столом. — Вот это девки жгут! — он поднимает большой палец верх, показывая этим самым жестом то, что совершенно не боится высказать своё мнение, что было довольно смелым поступком с его стороны. — Настоящая любовь! — после чего возвращается привычный гул, обсуждающий данную ситуацию. Настоящая любовь… А испытаю ли я её когда-нибудь? Смогу ли я полюбить кого-нибудь точно также, как и Кэт с Лиз полюбили друг друга? Не знаю. Не знаю, но очень на это надеюсь. Надеюсь на то, что и я когда-нибудь буду так счастлива. Я буду готова переступить через себя, перебороть свой страх, если человек, которого я буду любить будет стоить этого и любить меня точно так же, как буду любить его и я. Жизнь без любви это ведь и не жизнь вовсе. Человек, которого ты полюбишь, придёт в твою серую скучную однообразную жизнь с яркими красками, окрашивая ими всё вокруг. Он заставит твоё сердце биться чаще, при виде его; сделает так, чтобы ты была действительно счастлива. Он сделает ради тебя всё. Абсолютно всё. Он станет для тебя всем, точно также, чем станешь для него и ты. Это и есть настоящая любовь. И, что-то мне подсказывает, что такое счастье находится где-то рядом и ждать его мне осталось совсем недолго…