Попытка бегства

ЕЩЁ ОДНА НЕДЕЛЯ СПУСТЯ: POV Jessica Brooks:

Внимательно разглядываю каждую, пусть даже самую незначительную деталь на уже чуть выцвевшей фотографии сквозь прозрачное стекло в точёной рамке дымчатого белого цвета, после чего незамедлительно чувствую, как слёзы начинают скапливаться в уголках глаз, пощипывая слизистую своей солью. Задираю голову к верху, смотрю в потолок и стараюсь думать о чём угодно, но только не о самой фотографии, которую я крепко сжимаю в своих руках, прикрывая ладонями само изображение, пытаясь этим самым контролировать ситуацию и не дать злосчастным капелькам скатиться вниз, оставляя на щеках мокрые дорожки в такой неподходящий сейчас момент. Наверное, это последняя фотография в моей жизни, отображавшая всю её беззаботность, беспечность, непринуждённость, безмятежность и легкость. На этой фотографии была запечатлена улыбающаяся во весь перепачканный шоколадным тортом рот я, моя мать и отец, в довольно-таки уютной, атмосферной кафешке, находившейся на углу нашего дома. Сколько я себя помню, витрины там всегда были забиты горячими, свежими и, самое главное, вкуснейшими приготовленными пирожными, круассанами, кексами, рулетами и другими подобными лакомствами, один лишь вид которых заставлял желудок урчать настолько громко и требовательно, что не купить там хоть какую-то, да печеньку, было просто невозможно. Мы бывали там почти каждое воскресенье, но идея сфотографироваться пришла нам на ум только спустя нескольких лет наших таких частных наших семейных посиделок, которые уже успели войти в привычку и стать чем-то обыденным. Буквально спустя неделю после того, как это фото было сделано и положено под уже успевшее запылиться стекло, моя жизнь превратилась в самый настоящий что ни на есть, ад, положивший конец моей нормальной жизни и принёсший в неё кучу разочарований, огорчений и горечи. Когда я, несколько месяцев тому назад, сидела в ещё на тот момент своей комнате за своим письменным столом, делая уроки и изредка поглядывая именно на эту фотографию, улыбаясь от всех тех эмоций и воспоминаний, которые она мне дарила, то я даже и подумать не могла, что через считанные минуты ко мне в комнату ворвётся целый наряд полиции и офицеров, которые насильно заведут мои руки за спину, а после чего и вовсе наденут на них металлические наручники, оставившие в конечном итоге яркие красные полосы под собой, ведь застегнули их уж слишком туго. Когда я тогда перевела свой чертовски напуганный и толком ничего непонимающий взгляд на дверной проём, то облегченно вздохнула, увидев там свою мать, ведь я не то что думала, а была просто уверена на все сто процентов в том, что в следующую секунду она начнёт защищать меня, говорить что всё это — лишь глупое недоразумение и не более, что я была не способна ни на какое преступление и всех их обвинения были ложны, глупы и абсурдны. Но я ошиблась. В её глазах я не увидела ни сочувствия, ни такой нужной мне в тот момент поддержки, ни даже той крохотной нотки привычной ласки или любви. Вместо них я увидела одно лишь отвращение, неприязнь и даже брезгливость. Ей было стыдно, что я её дочь. Стыдно перед соседями, которые услышали суматоху и повыходили из своих домов, заставая тот момент, когда меня сажали в полицейскую машину; стыдно перед учителями, которым она объясняла, почему я больше не появлюсь на учёбе в ближайшие несколько лет; стыдно перед бабушкой и дедушкой за то, что она вырастила такую ужасную и отвратительную дочь, которая несмотря на все свои перспективы, мечты, амбиции и ждавшее её большое светлое будущее, стала никем — жалкой убийцей, так бесцеремонно и безжалостно забравшей жизнь ни в чём неповинного человека. А ведь на тот момент именно моя мать была для меня важнее всех вместе взятых людей на свете. Именно для неё тогда мне было так важно донести факт своей невиновности и того, что меня попросту подставили, выставив виноватой в таком ужасном преступлении, обернув все улики против меня самой так, чтобы даже и расследовать было толком нечего, ведь все зацепки в конечном итоге всё равно показывали на меня. Но моя мать не хотела слушать ни меня, ни мои жалкие на тот момент оправдания. Тут я в очередной раз чувствовала себя виноватой, ведь какие вещественные доказательства своей невиновности я могла ей дать на тот момент? Пустые, ничего не значащие слова? Быть может, свидетелей, которые бы не отступали и твердо доказывали мою невиновность? Или железное алиби на тот самый вечер, подтверждающее то, что я никак не могла убить Логана? Ничего из этого у меня как не было, так и нет сейчас, но тем не менее, я уже оставила попытки достучаться до своей матери в прошлом. Какой смысл, если она всё равно мне не поверит? По-крайней мере ровно до тех пор, пока на апелляции меня признают действительно невиновной в обвиняемом преступлении. Я ведь сама толком и не понимала, в чём именно дело и за что меня обвиняют, пока спустя несколько часов я не оказалась в так называемой «камере допроса подозреваемых» и не увидела фотографии с места преступления, на которых был запечатлён уже убитый Логан ровно в том виде, в котором он и был найден в тот самый вечер. Я пыталась объяснить, но меня не слушали. Я пыталась доказать, но меня не воспринимали всерьёз. Я пыталась оправдаться, но все лишь усмехались, говоря, что все улики уже и так против меня, а враньё сейчас может лишь усугубить и без того не очень хорошую ситуацию, прибавив мне к сроку ещё пару тройку лет за клевету на постороннего человека. За клевету на Энтони. Я знала, что это сделал он, пусть и не понимала зачем. Да, у меня было достаточно неприятелей, но только один из них был способен зайти настолько далеко. Только Харди мог убить ни в чём неповинного человека, только для того, чтобы подставить меня. Он хотел, нет, он желал разрушить мою жизнь только за то, что я решила разорвать наши с ним отношения, не поддаваясь никаким уговорам остаться. Я знала, что дальше лучше уже не будет, а только хуже. Он не остановился даже на том, когда избил меня и отправил на больничную койку на целые долгие две недели. Он, скажу даже больше, нашёл в себе наглость прикинуться ни в чём не виновным не только перед врачами, но и перед моими родителями, которые словно и не видели, какой он человек на самом деле. Он зашёл ко мне в палату, сел на стул рядом, окинул меня насмешливым взглядом, а после сказал: «Ты всё ещё хочешь от меня уйти?». Я не ответила. Не ответила не потому, что было нечего, не потому, что не хотела, а потому что боялась. Просто боялась. Да, я была в больнице, окружённая десятком докторов и родителями где-то неподалёку. Но несмотря даже на это, я побоялась ему тогда ответить. Побоялась сказать «Да», побоялась оттолкнуть его и высказать всё, что думала о нём тогда на самом деле. И к чему это всё привело? Правильно, к отбыванию срока во взрослой тюрьме за якобы совершенное мною преступление. Если бы я ещё тогда знала, чем это всё в итоге обернётся, то никогда бы не промолчала. Рассказала бы родителям, докторам, да даже друзьям. Рассказала бы кому угодно, но не держала всё в себе. Именно эта моя ошибка стала роковой, поставив крест на всей моей дальнейшей жизни. Ведь все свидетели твердили будто бы заученный наизусть текст, в котором говорилось о том, что отношения с Энтони у нас были самые обычные, ничем не примечательные и совсем не абьюзивные. Возможно неправильно будет так говорить, но в этом была и моя вина, ведь я сама никому и никогда не рассказала о том, что наши с Харди отношения во многом отличаются от нормальных. В нормальных отношениях не принято, чтобы один партнёр поднимал руку на другого; в нормальных отношениях не приняты оскорбления, унижения и вечные насмешки. В нормальных отношениях приняты такие качества, как взаимопонимание, взаимоподдержка, интерес к жизни своей второй половинки, интерес к её мнению, её чувствам и, самое главное, любовь. Но ничего из этого у нас никогда, как бы это печально не звучало, не было. — Почему же ты, мамочка, не поверила мне тогда?.. — еле слышно шепчу в пустоту, но при этом стараюсь не забывать, что как бы сильно я не хотела, но ответ на этот вопрос мне получить всё равно не суждено. И, пора бы даже забыть о нём, ведь, как сказал Кристофер, сейчас это совсем не то, о чём бы стоило думать и чем бы стоило забивать себе голову, ведь были вещи гораздо поважнее моей матери, как бы эгоистично это не звучало. В данной ситуации не то что мать, а вся семья в принципе отходит на задний план, уступая место более важных вещам. Например, апелляции и бесспорным доказательствам моей невиновности, которые мне ещё предстоит найти. — Опять бубнишь себе под нос? Опустив взгляд с потолка вниз и повернув голову в сторону на источник данного звука, от неожиданности которого я вздрогнула, а после чего сразу же увидела в поле своего зрения Эрику, которая, судя по всему, только что зашла и первым делом решила взглянуть в зеркало, поправляя растрепанные локоны, не очень аккуратно лежащие на плечах. — Ты вообще умеешь с людьми разговаривать? — спрашивает темноволосая, стирая осыпавшуюся под глаза тушь. — Лично мне кажется, что нет. — затем высказывает своё мнение, которое у неё, впрочем, как обычно, никто и не спрашивал. — Ведь если ты и с остальными людьми так разговариваешь, то я удивлена, как они вообще тебя слышат. — Извини, я не услышала, как ты зашла. — извиняюсь ни за что сама не зная зачем, после чего привстаю с кровати, чуть наклоняюсь, открывая самый нижний ящик тумбочки, а затем засовываю фотографию в рамке на самое дно, под огромный слой одежды и прочих вещей, заботясь о том, чтобы лишние глаза случайно на неё не наткнулись. Я слишком сильно дорожила этой фотографией, чтобы просто поставить её на тумбочку или вытащить из рамки и положить под подушку, как это делали некоторые люди в фильмах. Нет никаких гарантий того, что, допустим, Эрика, которая в очередной раз пришла бы вечером в камеру перед самым отбоем не в самом своём адекватном виде, случайно не задела бы эту самую рамку, которая бы уже через секунду разбилась к чертям собачьим. А хранить такое важное для меня фото без рамки я просто не могла — боялась, что оно помнётся или даже порвётся. — Если будешь и дальше витать в облаках, то не заметишь, как вся жизнь перед глазами пролетит. — отвечает какой-то, как казалось, заученной фразой из очередной книги в её тумбочке. Было бы странно не заметить, что с каждым днём Брэдфорд вела себя всё страннее и страннее. Сначала она пытается показать себя с самой своей дружелюбной стороны для того, чтобы подружиться со мной, завоевать моё доверие и, судя по всему, попросту войти в круг моего общения, но уже через пару минут она становится словно другим человеком, которого не то что не интересует, а даже раздражает одно лишь моё присутствие. И с чего бы вдруг такие резкие перемены в характере? Этого я не понимала не в первый день моего присутствия здесь, не спустя даже несколько месяцев. Я понимала, что это, возможно, совершенно не моё дело, но несмотря на это, мне всё также очень сильно хотелось бы узнать: с чего такие резкие и постоянные перемены в её настроении? — Ты была с Кристофером? — нахожу единственную беспроигрышную тему для разговора в данный момент. Было видно, что такой вопрос девушке не понравился. Но несмотря на это, она всё же ответила: — Да, — зеленоглазая наконец-то отходит от зеркала, плюхаясь на свою собственную кровать и растягиваясь на ней во весь рост. — Конечно с ним, с кем же ещё? — Не знаю, — пожимаю плечами, словно совсем не знаю о круге её общения. — Может, с теми твоими дружками, с которыми ты тусуешься ради очередной дозы? В последнее время Брэдфорд принимала слишком часто, что не могло не напрягать. Даже Мелисса, изредка заходившая в камеру для того, чтобы взять очередную помаду или тушь, даже не скрывала всего того отвращения, с которым она смотрела на Эрику. Было ясно, что Чандлер знала о всей этой ситуации гораздо больше, но тем не менее, рассказывать о ней она не хотела. — Тебе-то какое дело? — задаёт, как казалось, очевидный вопрос, прямиком после моего. И в правду, какое же мне дело до того, что моя соседка каждый вечер приходит обдолбанная и совершенно неуправляемая? — Общение с ними до добра не доведёт, уж поверь мне, — даю совет, стараясь сделать всё возможное, чтобы девушка к нему всё-таки прислушалась. — Тебе не обязательно… — Не припомню, чтобы я интересовалась твоим мнением. — недовольно подмечает Эрика, перебирая меня на полуслове. Я не интересуюсь её мнением точно также, как и она не интересуется моим. Но несмотря на это, мы его всё равно друг другу высказываем. — Я вижу, как Кристофер волнуется за тебя, — ставлю её перед фактом, давая этим самым понять, что я не слепая и не дурочка, которой можно сорвать или попросту отмахнуться, переведя тему. — Когда ты ему расскажешь, что ты… — Расскажу что?! — Эрика вновь меня перебивает, явно не желая слышать продолжение моей фразы. Она не хотела чтобы об этом знал кто-то посторонний, а уж тем более Кристофер, с которым она, поспешу напомнить, встречалась. — Ты прекрасно понимаешь, о чём я. — иду ей на уступок и говорю не на прямую, ведь напрямую она, судя по всему, слышать не хочет. — Нет, не понимаю! — встаёт с кровати. — Если ты действительно думаешь, что я буду рассказывать Спарксу о том, что его девушка конченная наркоманка, то я не знаю, насколько нужно быть тупой! — затем смотрит на меня с нескрываемой злостью во взгляде. — И не дай бог я узнаю, что он узнал обо всех моих косяках от тебя — добродетеля всея тюрьмы! Возможно, так говорить будет не очень правильно, но то, что она только что назвала себя «конченной наркоманкой» меня очень сильно порадовало, ведь, судя по всему, Брэдфорд, пусть даже и не осознанно, но осознала это, — а это уже очень-очень хорошо, учитывая то, что никогда ранее она о себе так не говорила. Возможно, именно это и подтолкнёт её к тому, к чему так усердно стараюсь подтолкнуть я. К тому, чтобы сказать Кристоферу правду. Эрика не плохая девушка, нет. Она просто попала в такую не очень приятную ситуацию, с которой никак не может справиться сама. Ей однозначно была нужна помощь. — Ты не можешь вот так вот врать ему! — пытаюсь донести до неё основной смысл своих слов, но, видимо, безрезультатно. — Как видишь, могу. Но хотела ли она получить эту самую помощь? Судя по её только что сказанному ответу: нет. Эрику вполне устраивает её жизнь и она, видимо, совершенно не собирается её менять. Я могу ей помочь. Кристофер может ей помочь. Но какой смысл в нашей помощи, если она сама не хочет меняться? А без этого обойтись было уж никак нельзя. Главное во всём этом было не наше желание помочь, а её желание завязать с наркотиками и поменять круг своего общения. А у неё этого самого желания, как бы печально не звучало, попросту не было. Не имея больше никаких сил на спор, или же попросту не желая его продолжать, зеленоглазая направляется к входной двери, явно намереваясь уйти. — У нас общий сбор через двадцать минут, не опоздай. — останавливается у самого порога и даже не обернувшись напоминает мне то, что уже давно вылетело у меня из головы, после чего, всё также несмотря на меня, сразу же выходит из камеры. Если до общего сбора оставалось меньше, чем каких-то там полчаса, то мне очень стоит поторопиться, если я хочу на него успеть, а я очень хочу, ведь иначе я даже не знаю, что Питерсон со мной сделает. В лучшем случае заставит ходить на отработки семь дней в неделю, а в худшем просто отдаст меня на съедение голодным волкам. Конечно, в тюрьме их нет, но я даже не сомневаюсь, что если он захочет — то обязательно найдёт. Жду ещё какие-то две минуты, чтобы убедиться на все сто процентов в том, что Брэдфорд уже успела отойти на довольно-таки приличное расстояние и я не удостоюсь такой чести, как столкнуться с ней прямо в коридоре, ведь тогда я более чем уверена, что Эрика начнёт орать на меня прямо там, не стесняясь ни заключённых, проходящих мимо, ни даже самих охранников, которые здесь буквально на каждом углу. Отсчитав в своей голове эти самые сто двадцать секунд, выхожу из камеры, прикрывая за собой дверь и облегченно вздыхая, не видя нигде поблизости темноволосую макушку. Улыбаюсь своей сегодняшней удачливости и не раздумывая направляюсь в сторону лестницы. Я ни капельки не шутила, когда говорила о своих намерениях извиниться перед Мэдисон за все те проблемы, которые я ей доставила, пусть и не по собственному желанию. И чем раньше я решусь на это, тем быстрее смогу выкинуть её из своей головы, в которой она засела уже слишком надолго. Только после того, как я поговорю с ней и расскажу о том, что к планам Алекса я не имела никакого отношения, я смогу не только спокойно есть, спать и передвигаться, но даже думать. Пусть я и не знала точного места, где мне стоит её искать, но самым таким наилучшим вариантом был именно третий этаж, где очень часто зависала вся её компания. Прошлая компания. Когда я поднимаюсь по лестнице, я понимаю, что страшнее всего было найти в себе смелость решиться на этот разговор, а всё остальное — мелочи, решение которые займёт какие-то там секунды. — Ты не видел Мэдисон? — спрашиваю у первого попавшегося заключённого, как только оказываюсь на нужном этаже. Тот же в свою очередь решает не то что не отвечать мне, а даже глаза на меня поднять он не счёл необходимостью. И в правду, чего я только ожидала? Что каждый отнесётся ко мне с понимаем и решит помочь? Размечталась ты, Брукс, однако. Пора бы спуститься на землю и понять, что не каждый человек здесь такой же доброжелательный и хороший как те же самые Крис, Лиз и Кэт. — Где я могу найти Мэдисон? — не прекращаю попыток узнать нужную мне информацию у здешних здесь жильцов. Я не могла стучать и врываться в каждую камеру, потому что это, во-первых, заняло бы слишком много времени, так как на каждом этаже камер достаточно-таки много, а во-вторых, мало кто бы из заключённых был бы рад тому, что их покой или же приятное времяпровождение нарушила какая-то блондинка. Поэтому один единственный вариант был именно тот, которым я сейчас и воспользовалась: банальный вопрос о местонахождении такой нужной мне сейчас Мэдисон, которым я интересовалась у каждого встречного. — Этого я не могу тебе подсказать, крошка, — какой-то мужчина за сорок противно ухмыляется, демонстрируя во всей красе мне свои выбитые передние два зуба. — Но могу с радостью подсказать тебе путь к моей камере, — затем начинает всем известную «игру» бровями, приподнимая то правую, то левую. — Если ты конечно сечёшь, о чём я. — Предпочту воздержаться, спасибо. — вежливо отказываюсь и, не задумываясь отворачиваюсь, ища глазами нового заключённого. К моему большому удивлению, людей здесь было почему-то в разы меньше, чем даже в моём крыле, что было очень странным. Куда же все испарились?.. Наверное, разбрелись по камерам, занимаясь какими-нибудь своими важными делами. — Извини, ты не знаешь… — крайне вежливо начинаю вопрос, желая как можно скорее получить ответ. — Последняя камера слева, — тут же отвечает заключённый, к которому я и обращалась, перебивая меня на полуслове. — Услышал, как ты спрашиваешь этот вопрос у Баландера, поэтому крайне сомневаюсь, что ко мне он будет другой. — поясняет, видя моё озадаченное лицо. Сомневаюсь, что «Баландер» это имя. Скорее какое-то прозвище или, как все здесь говорят, — кликуха. В любом случае, интересоваться её значением у меня не было ни времени, ни желания. — Спасибо. — благодарно киваю, после чего сразу же, не дожидаясь ответа, направляюсь в указанную мужчиной сторону. Я не то что не знала, а даже представить не могла, какая у неё будет реакция на мой визит и чего мне вообще стоит ожидать от нашего разговора. Это однозначно пугало меня и настораживало одновременно, но тем не менее, развернуться и уйти обратно к себе в камеру я просто не могла, ведь пришла сюда не для того, чтобы вот так вот испугаться и оставить продуманную до самых мелочей затею. Дохожу до самого конца коридора, после чего поворачиваюсь налево и улыбаюсь, видя именно ту камеру, о которой и говорил тот заключённый — в этом я убедилась по голосу, который еле слышно исходил оттуда и, к моему счастью, принадлежал именно той, кого я и искала. Тяжело вздыхаю, после чего сжимаю ладонь в кулак и поднимаю её на уровень глаз, несильно стуча в дверь. Стучу раз, после чего жду несколько секунд и стучу второй, затем третий и четвёртый. Понимаю, что никакого ответа такими действиями не добьюсь, разжимаю ладонь и кладу её на дверную ручку, постепенно опуская её вниз, нервно сглатывая при этом. Я же постучала, тем более не один раз, а моей вины в том, что человек по ту сторону двери не услышал, попросту нет. Открывая дверь и заходя внутрь я в очередной раз жалею о том, что вижу у себя перед глазами. Я вижу Мэдисон, стоявшую раком на кровати и какого неизвестного мне парня, пристроившегося позади неё. Судя по всему, они были очень заняты процессом и именно по этому не слышали мои стуки — об этом твердили громкие стоны, исходящие как и от девушки, так и от парня. Как я вообще раньше их не услышала? Если бы услышала, развернулась бы и ушла. Или же бы просто постояла, дожидаясь, когда тот парень выйдет. — Хочешь к нам присоединиться? — неожиданно говорит тот парень, который случайно повернул голову и заметил, что в камере они с Мэдисон находятся не вдвоём. Темноволосая, поняв, в чём дело, поворачивает голову в сторону двери, после чего тут же вскакивает, прикрываясь поднятым с пола скомканным одеялом, которое она, судя по всему, скинула с кровати в порыве страсти. Или же это сделал парень, решив, что постельное бельё здесь только мешает. — Мне попозже зайти? — спрашиваю, смотря на девушку и совершенно не замечая вопроса парня в мою сторону. По её растерянному лицу был прекрасен виден тот факт, что увидеть меня здесь она совершенно не ожидала. — Да я могу и за дверью подождать, — парень озадачено почёсывает затылок, видя всю моё сосредоточенность и настрой на разговор. — Если это чё-то важное. — добавляет, словно говоря мне этим то, что если я пришла посплетничать о ком-то из заключённых или попросту поговорить о какой-то мелочи, то сейчас было не самое лучшее время. — Очень важное. Это было действительно так, ведь если бы тема разговора была не настолько серьёзной, то я бы вышла сразу, как только увидела всю эту сцену, а не продолжила стоять, опустив глаза в пол, боясь помешать и просто ожидая, когда меня заметят. — Ток вы это, — мужчина хмыкает, глядя на Мэдисон. — Давайте не долго. — затем, не дожидаясь ответа, направляется в сторону двери. Я же тем временем отхожу, дабы не загораживать ему проход. Как только мы с Мэдисон остаёмся наедине, я тут же тяжело вздыхаю, пытаясь подобрать слова для начала разговора. — Какого чёрта ты вообще здесь забыла, убогая? — черноволосая делает мне большое одолжение, начиная разговор первой, но только вот проблема была в том, что этот самый диалог она начала совершенно не с приветствия. Не скажу, что меня это удивило, но и приятный осадок уж точно не оставило. — Я пришла поговорить. — тут же напрямую говорю ей о причине своего визита, чтобы она ничего такого в своей голове не надумала. — С какой стати? — вопросительно приподнимает левую бровь, явно недовольная моим ответом. — Мне с тобой-то уж точно не о чем говорить. И такого ответа я тоже ждала. Было глупо даже подумать о том, что девушка встретит меня с распростёртыми объятьями и словами о том, как же она рада меня видеть. Но сдаваться я всё также была не намерена, что она не сказала и как бы настойчиво не прогоняла. — Зато мне есть о чём. — открыто говорю о том, что я никуда не уйду до тех пор, пока она меня не выслушает. — Поздравляю, — девушка наигранно улыбается. — Только вот есть одна небольшая проблемка. — затем также наигранно удивляется. — Я не собираюсь тебя слушать. — а после чего возвращается к привычному безразличию и дерзости. — Ты должна выслушать меня. Мэдисон должна выслушать не только потому, что от этого мне станет легче, а потому, что в первую очередь она сама узнает новую информацию и, наконец-таки, перестанет думать о том, что это именно из-за меня Алекс вот так вот с ней поступил, поставив ту самую метку, которая сейчас, кстати, была мне довольно-таки хорошо видна из-за полуобнаженного вида черноволосой. Заметив, куда смотрят мои глаза, девушка натянула одеяло ещё выше. — Я тебе ничего не должна, Брукс, — цедит сквозь зубы. — Ты слишком высокого о себе мнения, раз думаешь, что тебе всё должны. — а затем вновь пытается меня задеть. Не так мне нужно было начинать наш разговор, не так… — Я так не думаю. — поправляю саму себя, пока Мэдисон не начала в очередной раз поливать меня новой порцией разной грязи, состоящей из оскорблений и ругательств в мою сторону. — Противоречишь самой себе. — верно подмечает черноволосая, чем начинает раздражать меня ещё сильнее. С этой девушкой было просто невозможно нормально вести диалог. Она каждую секунду пытается то унизить тебя, то задеть, то просто вывести на эмоции, выходить на которые ты никак не хочешь. Но ей плевать. Плевать на всё вокруг, кроме себя самой. Хотя нет, раньше ей было не наплевать и на Алекса тоже. Но теперь, когда он показал ей свою истинную натуру, девушке стало плевать и на него. Как я знаю, после их разговора, в ходе которого он и поставил ей метку, они больше не виделись, и не общались. Мэдисон не горела желанием, Морган — тем более. — Я просто очень волнуюсь. — открыто говорю ей о том самом чувстве, которое я действительно испытываю в данный момент. — Да? — девушка в очередной раз усмехается из-за моего ответа. — Интересно, из-за чего. — Из-за нашего разговора, разумеется. — говорю ей, как казалось, очевидную вещь. Хотя, казалось, что она и за разговор это толком не считала, так, перекинулись парочкой незамысловатых фраз и всё. Но мне было совершенно не важно: как она там считает, будет ли продолжать эту перекидку словами или же попросту выгонит меня. Я считала это разговором. И я знала, что продолжу вести с ней этот диалог, даже несмотря на её нежелание. Не всегда людям приходится делать то, что они делают или слышать то, что они слышат. Наверное, это и есть этот самый случай. — Сколько мне раз тебе ещё повторить, что я не собираюсь с тобой разговорить, чтобы до тебя дошло? — недовольно закатывает глаза, показывая мне то, что она начинает раздражаться. Но добиться данного разговора я могла только просьбами, и никак иначе. Если бы она действительно захотела, то могла бы выгнать меня отсюда ровно в ту секунду, как я только зашла в эту камеру. Но она не выгнала. Ей было интересно. Были интересны мои действия, мои слова и мои, как она думала, жалкие извинения и оправдания. — Пожалуйста, Мэдисон, — даю ей понять, что начинать спорить и вестись на её провокации я не собираюсь. — Это действительно очень важно для меня. — после чего прошу. Вот так вот жалко, постыдно и попросту неприятно. Да, я не хотела её просить, да, не хотела унижаться. Но я хотела этого диалога, хотела рассказать ей то, как всё было на самом деле. А ради этого можно было и поунижаться. — Как мы заговорили! — девушка окидывает меня насмешливым взглядом. Таким взглядом, будто я сейчас сказала не вежливое «пожалуйста», а что-то в разы хуже. — Не думала, что ты знаешь слово «пожалуйста». — Я очень тебя прошу, выслушай меня. — не оставляю своих попыток достучаться до неё. И она, наконец-то, сдаётся. — Да валяй уже, всё равно же не отстанешь. — черноволосая подходит к тумбочке, стоящей буквально в метре от неё и, всё так же придерживая одеяло, берёт пачку сигарет, лежащую на самом верху, после чего достаёт из упаковки одну штуку. — У тебя есть две минуты. — затем, поднеся к губам, подкуривает зажигалкой, взятой оттуда же, ожидая того, что я скажу ей в следующую секунду. Я не знала с чего начать, но времени придумывать или сосредотачиваться попросту не было. Если я не успею заинтересовать её за две минуты, то она и слушать меня не станет, а просто пинком выгонит меня из этой камеры — в этом была вся Мэдисон, как я успела уже понять. Она не даёт людям ни второго шанса, ни дополнительного времени на объяснения. — Я не знала о том, что Алекс собирается делать. — начинаю долгожданный разговор именно с той причины, по которой я сюда и пришла. — И с чего я должна тебе верить? — задаёт очевидный вопрос, выдыхая изо рта едкий полупрозрачный дым, от одного лишь запаха которого у меня начала кружиться голова. — С того, что это правда. — говорю уверено и чётко, видя, что девушка внимательно следит за всеми моими эмоциями, ища что-то такое, на чём я могу проколоться. Но я не прокалываюсь, ведь говорю правду. — Я не говорила ему о том, что именно ты причина того, что я оказалась на той больничной койке. — С чего уж вдруг такое милосердие? — девушка подозрительно косится, не находя в моих словах того, к чему можно было бы придраться. — Я не хотела лишних проблем, вот и всё. Я боялась. Я просто боялась того, что она может со мной сделать, узнав, что это именно я пожаловалась на неё Алексу и рассказала ему всю правду о том, что это Мэдисон избивала меня в той душевой. Тем более, на тот момент я ещё не знала того, как Морган может отреагировать на такое признание. Я не была уверена на все сто процентов, но в глубине души думала, что это именно он может пойти и рассказать своей, на тот момент, наверное, девушке, о том, что это я настучала ему на неё. А она бы ему, естественно, поверила. — Даже если и так, — не то, чтобы она поверила моему ответу, но, судя по всему, решила мне уступить. — Тогда откуда он узнал о том, что это сделала именно я? — после чего задала не менее интересующий её вопрос. — Понятия не имею. Да, я соврала. Соврала только потому, что была уверена на сто процентов в том, что если Мэдисон узнаёт что жизнь отравила ей не я, а Мелисса, то последней явно не поздоровится. В том, что это была Чандлер, я была уверена, ведь никому другому я больше об этом не говорила, а Мэдисон вряд ли бы стала трепаться о том, что избила меня каждому второму. — Если ты не можешь дать мне никакой полезной информации, то зачем ты тогда вообще пришла? — черноволосая недовольно фыркает, ведь не получает от меня желанного ответа. — Извиниться. — нисколько не стыжусь данных слов, а даже наоборот — горжусь ими. Горжусь тем, что несмотря на всё то, что эта девушка сделала мне, я не злилась на неё и уж тем более не желала отомстить. — За что тебе передо мной извиняться? — девушка не наигранно удивляется, ища подвох там, где его попросту не было. За что? За что мне перед извиняться? Может, за то, что именно из-за меня она каждый день вынуждена «обслуживать» своим телом с десятка мужчин? Если даже и у неё и было такое количество мужчин и раньше, то в любой случае, когда она вступала в половой акт, она действительно сама этого хотела, а иначе бы попросту не дала. А теперь же у неё нет возможности отказаться, нет возможности отстранить от своего же тела очередного мужчину, лапающего его везде, где только можно. — Ты так говоришь, что как будто не за что, — усмехаюсь, но видя серьёзное выражение лица черноволосой тут же стираю ухмылку с своего собственного. — Из-за меня ты получила эту метку, — вижу, как её серьёзность во взгляде тут же пропадает, а на смену ей приходит лёгкая растерянность. — Из-за меня ты вынуждена теперь терпеть всё это, — говорю не на прямую, но даю понять, что я прекрасно знаю, что означает эта самая метка и что она даёт. — Это я виновата в том, что твоя жизнь теперь испорчена. — Я рада, что ты это понимаешь, — вновь возвращает свой безразличный взгляд. — Но чего ты хочешь от меня? — недоумевает. — Прощения? — говорит самый очевидный вариант, после чего сразу же усмехается. — Даже и не жди. — Я не жду прощения, Мэдисон. — тут же отрицательно киваю, отбрасывая этот вариант в сторону. — Я хочу, чтобы ты знала, что мне действительно жаль. — затем говорю напрямую. — Я не могу спокойно думать, я не могу спокойно спать, не могу спокойно есть и даже ходить! Я постоянно думаю о том, что тебе приходится переживать из-за меня. Я была предельно честна с ней, говорила о всём том, что действительно испытываю все эти дни — чувство вины, чувство сожаления и даже чувство отвращения к самой себе. Если бы я только знала о том, что Морган собирается делать, то тогда такого бы точно не произошло, я бы не позволила. Но я, чёрт возьми, не знала. Не знала этого точно также, как и не знаю многого. И именно в этом я чувствую свою вину. — Я не просила тебя об этом думать. — в очередной раз даёт понять, что ей попросту плевать на все мои чувства. — Я знаю, — киваю, давая этим самым ей понять, что она совершенно права. — Но тем не менее, я не могу перестать. — усмехаюсь, осознавая, насколько глупо это может звучать со стороны. — Скажи, чего ты от меня хочешь? — тяжело вздыхает, не понимая, к чему ведёт данный разговор. — Я не знаю, Мэдисон, не знаю, — грустно усмехаюсь. — Я не буду просить тебя простить меня, потому что это была бы непозволительная наглость с моей стороны. Я не буду просить тебя попытаться понять меня, не буду просить тебя даже просто забыть всё произошедшее между нами, ведь это просто невозможно. Я просто хочу, чтобы ты знала, что если бы я была в курсе о всём том, что собирался сделать Алекс по отношению к тебе, я бы ему не позволила. Не потому что я не злюсь на тебя за всё, что ты сделала мне и не потому, что считаю, что ты поступила вполне себе разумно, нет. Потому что я считаю, что такого наказания, которое он преподнёс тебе, не заслуживаешь не то что ты, а никакой человек в принципе. Это слишком жестко, слишком эгоистично и слишком страшно. Мне очень жаль, что именно из-за меня ты теперь должна носить эту метку на своём теле. Я бы очень сильно хотела изменить это, но, боюсь, не могу. Я сказала ей. Сказала всё то, о чём думала и что хотела. И пусть пока что я ещё не получила ответа, я ощутила, как с моих плеч упал камень, который находился там уже больше двух месяцев. Мне стало легче. Стало легче дышать, стало свободнее думать. Моя голова как будто просто очистилась от всех лишних мыслей и отрицательных эмоций. Я облегчённо вздохнула, понимая, что чтобы мне девушка передо мной сейчас не сказала, тот камень обратно уже не вернётся. И это делало заставляло меня мысленно улыбнуться ещё шире. — Не жди от меня прощенья, понимания или снисхождения. — начинает говорить Мэдисон после двух минут полнейшего молчания. — Я никогда не смогу простить тебя за это, Брукс, никогда, слышишь? — усмехается, отводя взгляд куда-то в сторону. — Но… — затем смотрит мне прямо в глаза, не отводя взгляд ни на миллиметр. — После всего того, что ты мне сейчас сказала, наверное, мне самой станет легче жить. Жить со злобой на кого-то очень, знаешь ли, тяжело. Я не говорю, что она сейчас вся взялась и испарилась, нет, но, по крайней мере, её стало меньше и, надеюсь, скоро не станет совсем. Я сама виновата в том, что сделала, но тем не менее, виноватой ты считаешь только саму себя. — ни сколько просто подмечает девушка, сколько упрекает меня в этом. — Это неправильно. — затем говорить напрямую: — Не нужно покрывать других, не нужно пытаться сделать из них тех, кем они не являются. Не из каждого плохого человека можно сделать хорошего, Брукс, точно также, как и не из каждого хорошего человека можно сделать плохого. Боюсь, в моём случае измениться мне всё же не суждено. — вновь усмехается, но я вижу в этой её усмешке нотку грусти. — Но… — после чего тяжело вздыхает, видимо, набираясь смелости сказать что-то. — Спасибо за то, что ты пришла. Ты нашла в себе силы, смелость и храбрость прийти ко мне, хотя это я должна была приползти к тебе на коленях с извинениями. Мне же тоже есть за что перед тобой извиниться. — больно напоминает, отчего я тут же сглатываю появившийся из неоткуда ком в горле. — Прости за шрам, прости за волосы, прости за рёбра. — перечисляет. — Морган настолько затмил мне рассудок и одурманил моё сознание, что я не видела ничего, кроме него самого, а любую соперницу воспринимала в штыки. В любом случае, теперь-то уж ничего изменить нельзя. Чего-чего, а ответных извинений от девушки я уж точно не ожидала. С чего вдруг на неё нашло? Неужели действительно поняла свою неправоту? Не знаю и спрашивать не горю желанием, да и сомневаюсь, что она ответит — уж слишком много за сегодня откровений. Но в любом случае, мне было приятно это слышать, ведь я в очередной раз убедилась в том, что пришла к ней не зря. — Надеюсь, что ты всё-таки найдёшь в себе силы простить меня. — легонько улыбаюсь, отчего девушка усмехается, тем самым как-бы отгоняя от себя накатившую тоску. — Я тоже на это надеюсь, — улыбается мне в ответ. — А теперь вали. — затем вновь возвращается к образу стервы. — У меня, знаешь ли, очень плотный график посещения, — кивает на дверь, где, судя по всему, до сих пор стоял тот парень. — Поэтому, если захочешь ещё раз поболтать о всякой фигне, наподобие этой — будь добра, займи очередь. Прощаться было бы крайне странно, поэтому я, улыбнувшись в последний раз и легонько кивнув в благодарность за то, что девушка всё-таки выслушала меня, а не выгнала, выхожу из камеры. У двери стоит всё тот же парень, который, пробормотав что-то в роде: «Ну наконец-то!» заходит обратно. Когда я шла обратно к себе в камеру, то в очередной раз убедилась в том, что после этого разговора мне, пусть даже и немного, но стало легче. Пусть Мэдисон и не простила меня, но она поняла, что я желала ей абсолютно никакого зла и была не в курсе того, что замышлял Алекс тогда, когда я валялась на больничной койке. То, что она поняла это, было важнее всего для меня на данный момент, ведь именно за этим и я к ней и шла. Надеюсь, что на одного врага у меня теперь стало меньше. Захожу в камеру и тут же громко ругаюсь вслух, смотря на время. Чёрт! Чёрт, чёрт, чёрт! Я опоздала! Стрелки часов любезно сообщили мне о том, что общий сбор идёт уже как пять минут. Заявляться на него, наплевав на своё опоздание было равноценно смерти, ведь такое Питерсон не прощает. Мне оставалось лишь сидеть и ждать того, когда в комнату влетит обозлённая Эрика, которая будет следующие минут так тридцать говорить о том, какая я непунктуальная, глупая и безответственная. Пусть оно так и было, выслушивать это от зеленоглазой у меня не было ни малейшего желания. Пусть лучше меня отчитает Питерсон, чем это сделает Брэдфорд. Иногда проще было попросту понести наказание, чем выслушивать часовую лекцию о том, какая же я всё-таки безнадёжная и попросту тупая, раз решила не появляться на общем сборе. Девушка не станет слушать ни меня, ни мои веские причины, как бы сильно я не хотела о них ей рассказать. Она просто перебьёт меня на полуслове с недовольным взглядом и колко выброшенным словами по типу: «Опять ищешь себе оправдания?», и плевать ей было на то, что оправдания я себе никак не искала. Она так считала и этого было более чем достаточно, ведь девушка видит и воспринимает только свою точку зрения и ничьё другое больше. Время тянулось мучительно медленно. Я смотрела на часы буквально каждые две минуты, думая, что прошло не меньше получаса. Но я ошибалась. Ошибалась и отворачивалась. А потом вновь смотрела, думая, что «Сейчас-то уже наверняка прошло!», но нет. Проходила только одна, две, или от силы три минуты. Мне однозначно нужно было чем-то заняться, иначе я бы просто сошла с ума от долгого и мучительного ожидания, просто убивающего меня изнутри. Казалось, лучше бы я плюнула на своё это опоздание и пришла, чем не пришла бы вообще. Окидываю камеру однотипным взглядом, понимая, что ничего в ней не поменяется, как бы пристально я не смотрела. Новые люди не появятся, новые увлекательные занятия тоже. Какой вообще смысл просто смотреть, если можно же попытаться найти? Найти что-то новое, что-то интригующее и занимательное, что-то такое, чего я уж точно найти не надеялась. Занятие я нашла себе быстро. Спустя минуты так две я уже в довольно-таки удобном положении сижу на койке, которая уже по праву принадлежит мне, и, облокотившись о стену, внимательно читаю книгу, которую любезно позаимствовала у Эрики, чтобы заняться хоть чем-нибудь, а не сидеть и умирать от скуки, думая о чём-то явно не очень положительном. Надеюсь, брюнетка будет не сильно на меня злиться и не швырнет эту самую книгу в меня в самом разгаре скандала, которого, как казалось, было просто не избежать. Я была крайне удивлена, узнав, что Брэдфорд интересуется такими вещами, как литература. Сюжет данной книги меня затянул меня настолько, что я даже не отрывалась от книжных листов ни на минуту для того, чтобы убрать мешающиеся пряди волос со лба. Неожиданно для меня самой, в комнату зашёл один из охранников. Кажется, я видела его ранее, и точно не один раз, уж слишком знакомое у него лицо. Чёрт… Надеюсь, он пришёл по какому-то другому поводу, а не из-за того, что я пропустила этот самый общий сбор, на котором говорили про отработки и про самих заключённых, которые их и посещали. Я хотела спросить причину его визита, но как только я увидела то, что он повернул щеколду, закрывая этим самым дверь, я тут же нервно сглотнула и отложила книгу в сторону, не находя ничего, что можно было бы сейчас сказать. Мужчина сделал всего лишь каких-то три шага, но уже приблизился ко мне довольно-таки близко, повалив меня на койку. Для того, чтобы я не смогла встать, он навис надо мной сверху, внимательно вглядываясь в моё лицо, пока его руки начали вовсю блуждать по моему телу, трогая там, где не трогал никто никогда раньше. Это были самые интимные места, до которых не дотрагивался даже Алекс, который позволил себе облапать меня в нашу первую встречу. Морган знал предел, знал, когда нужно будет остановиться, чтобы не зайти слишком далеко и не напугать меня. А мужчина передо мной этот предел не знал, чем меня очень сильно напугал, ведь его движения не то что не останавливались, а с каждой секундой становились ещё более пошлыми. — Какого чёрта? — наконец-то нахожу в себе силы сказать хоть что-то. — Что вы делаете? — вздыхаю полной грудью, набирая как можно больше воздуха для того, чтобы закричать и быть услышанной хоть кем-то, кто бы мог мне сейчас помочь. Но он, к моему большому сожалению, заметил то, что я собираюсь кричать и тут же накрыл своей ладонью мой рот, не давая мне сказать ни слова. Глаза тут же наполнились слезами, готовыми вот-вот пролиться. — Вот ты значит какая, Брукс… — вижу, как на его лице в эту же секунду появляется нескрываемая грязная ухмылка, отчего тут же чувствую, как меня начинает тошнить. — Ты бы только знала, как давно я хочу тебя, — говорит то, что мне сейчас слышать неприятно от слова совсем. — Не поверишь, совершенно случайно мимо твоей камеры проходил, а тут на тебе! Такой удачный момент, когда рядом нет ни твоих подружек, ни твоего дружка. — издает противный смешок, словно его эта ситуация только и делает, что забавляет. — Ну же, давай, наслаждайся моментом. — после чего посмеивается, смотря в мои до чёртиком перепуганные глаза. — Гляди и сама удовольствие получишь. — приближается ко мне ещё ближе прежнего, обжигая мою шею своим горячим и противным дыханием. — Кричать я тебе очень не советую, — затем переходит на самый шёпот, словно боясь, что его может кто-то услышать. — А то у меня ручка может и дёрнуться, знаешь ли… Вижу, как он подставляет к моему виску дуло пистолета, отчего замираю и смотрю на него с какой-то мольбой во взгляде, даже и не моргая. — Стреляю я метко, так что не волнуйся: не промажу. — снова хохочет, а я тем временем не могу даже носом дышать от всего того волнения, которое испытываю в данный момент. — Сейчас я уберу руку, так что давай без глупостей. — предупреждает меня, начиная потихоньку убирать свою мерзкую и потную ладонь с моего рта. — В любом случае ты знаешь, что тебя ждёт в случае, если ты решишь ослушаться. — Вы меня не убьёте… — шепчу также тихо, как и он, понимая, что громким тоном могу дать ему повод нажать на курок. — Все узнают, что вы меня и убили, и тогда вас ждёт жизнь за решёткой. — отрицательно качаю головой, пытаясь убедить его в этом. — Почему же? — он усмехается, глядя на меня с какой-то ноткой жалости. — Я просто отвернулся, а ты украла у меня пистолет и решила шантажировать меня этим, чтобы сбежать. — начинает говорить, а я тем временем недоумевающе смотрю на него. — Я делал всё в рамках закона: пытался остановить тебя и договориться мирным путём. У меня получилось забрать у тебя пистолет, но ты, к сожалению, на уговоры не поддавалась и тогда-то уж мне пришлось применить выстрелить, ведь была непременная угроза моей собственной жизни, а в таком случае оружие, моя дорогая, здесь разрешается. Ты была в движении, поэтому я промахнулся и попал тебе не в плечо, а прямо в голову, ты уж прости. — слёзно сглатываю появившийся ком в горле, когда до меня наконец-таки доходит смысл всех сказанных им слов. — Я тут работаю, крошка, у меня очень много влиятельных друзей, включая Питерсона. Меня отмажут, даже не сомневайся в этом. — предельно чётко даёт мне понять, что никакого наказания за свои действия он не понесёт. — А ты просто сдохнешь. Он продумал всё. Продумал всё до самых мелочей. Продумал каждый вариант, который может произойти. Он знал заранее что сказать, чтобы я не кричала с просьбами о помощи. Он знал, что чтобы он не сделал, ему ничего за это не будет. А если я попытаюсь проявить сопротивление, то он просто меня застрелит. Я не хочу умирать. И я сделаю всё, чтобы остаться живой. — Ты понравилась мне ровно с того момента, как я только тебя увидел, — зачем-то рассказывает мне, убирая пистолет в задний карман. — И с того момента я не переставал думать о тебе, Брукс. Не переставал думать о твоём шикарном теле, которое ты прячешь под этим дурацким комбинезоном. — чувствую его руки на своей талии, отчего отвращёно отворачиваю голову в сторону. — Знаешь, можешь даже сопротивляться. — резко произносит он, отчего я вновь смотрю на него, ища в его глазах какой-то подвох. Но мне даже не приходится его искать, ведь он говорит о нём сам в следующую секунду: — Это меня больше заводит.  Я начинаю рыдать ровно в то время, когда он стягивает с меня комбинезон. Несмотря на всё моё сопротивление, оказывать которое я не переставала не секунды, он раздевал меня настолько умело и настолько быстро, что это навело мысль о том, что раздевает он девушек против их же воли уже далеко не в первый раз. Заведя свои руки мне за спину, он расстёгивает мой лифчик, который тут же откидывает в сторону, уделяя всё внимание моей груди. Он сжимает её настолько крепко, что я тут же взвываю от просто невыносимой боли, но замолкаю уже в следующую секунду, прикусывая свою нижнюю губу, ведь понимаю, что даже за такой малейший звук он может достать свой пистолет обратно. Его губы начали втягивать кожу внутрь, иногда больно прикусывая её зубами. Он оставлял не просто засосы, он оставлял метки, глядя на которые я буду рыдать всё снова и снова, до самой истерики, ведь буду вспоминать всё то, что он сейчас делает со мной. Я продолжала вырываться, но все попытки были бесполезны, ведь сам мужчина был намного сильнее меня если и не в три, то в два раза точно. Противостоять ему я не смогу чисто физически, как бы сильно этого не хотела. Отпустив мою шею, он бесцеремонно, требовательно и грубо впился в мои губы, не давая мне не то что слова сказать или закричать, а даже банально вздохнуть. Его язык начал по-хозяйски блуждать по моему рту, но я тут же прикусила его, давая этим самым некий «протест», от которого он, судя по всему, в восторг не пришёл. Я знала, что его это не остановит, но уж точно разозлит. Я хотела выиграть время, сама того не зная зачем, ведь у меня даже никакого плана-то не было. Наверное, я просто дура, которая сама роет себе могилу. — Дрянь! — мужчина ругается, ведь до него наконец-таки доходит, что просто так я сдаваться не собираюсь. Пытаясь усмирить меня и мой пыл, он неожиданно наносит несильный удар тыльной стороной ладони по моей щеке, отчего я резко перестаю не то что двигаться, а даже дышать. — Будь добра, не раздражай меня, если хочешь жить. Я крепко сжала челюсть, не давая его языку проникнуть в мой рот во второй раз. Забив на это моё сопротивление, он продолжил оставлять мокрые дорожки от ключиц до самой груди, спускаясь всё ниже и ниже с каждой секундой. Мужчина оставлял всё те же метки на моей коже ровно то тех пор, пока не дошёл до низа живота. Полное осознание всего того, что сейчас произойдет, пришло ко мне тогда, когда я почувствовала, как резинка моего нижнего белья медленно поползла вниз. Я надеялась, что кто-то всё-таки придёт на помощь и оттащит его от меня. Я надеялась. Я ждала. Но времени ждать больше не было. Поняв это, я тут же вскочила, пользуюсь тем, что он находится достаточно низко, чтобы схватить меня сразу. — Убери от меня свои грязные руки, урод! — кричу, пытаясь встать, но он лишь хватает меня за талию и рывком возвращает на место. — Заткнись, убогая ты сука! — его рука сжимается стальной хваткой на моей шее. Я пытаюсь сделать вдох, но у меня ничего не выходит. Я чувствую, как начинаю задыхаться. — Шутки шутить вздумала?! — я пытаюсь ответить ему, но выходит лишь невнятное кряхтение. — Так знай, что сейчас не время. — видя, что я сейчас уже окончательно отключусь, он наконец-то разжал руку. — Ещё одна такая шутка и клянусь, я тебя застрелю. — говорит твёрдо, уверенно, не оставляя мне никаких сомнений в том, что все его эти слова — действительно правда, и что если я сейчас ещё раз закричу, то меня ждёт не предупреждение, а пуля в висок. Из-за того, что он душил меня, кислород пусть и на секунды, но перестал поступать в мой мозг. Я бы просто потеряла сознание, если бы он отпустил меня не сейчас, а через каких-то две секунды. Я чувствовала себя ровно также, как и тогда, когда попробовала наркотики несколько месяцев тому назад: перед глазами всё плыло, сил не было не то что на сопротивление, а даже на то, чтобы банально поднять руку и убрать пряди волос, попавшие на глаза. Мне оставалось только разве что умолять его, что я и начала делать. — Остановитесь, пожалуйста… — говорю предельно тихо, но при этом уже подсознательно понимаю, что все мои мольбы уже попросту бесполезны и напрасны. Он слишком далеко зашёл, чтобы вот так вот просто сейчас остановиться. Он решит завершить начатое до конца, чтобы это ему не стоило. — Пожалуйста, не трогайте меня… — но я всё также не перестаю просить его прекратить, ведь пусть и очень маленькая, но надежда, у меня всё-таки осталась. В любом случае, я не могла вот так вот просто сдаться. — Пожалуйста… — глотаю слёзы, безостановочно скатывающиеся по моим щекам. Он рывком сорвал с меня последний элемент одежды, который был на мне. Это конец. Я лежу перед ним совершенно обнажённая и рыдаю, пока он, ухмыляясь, детально изучает моё тело не только своими глазами, но и руками. Он трогает меня там, где не трогал меня ни один мужчина прежде. Возможно, если бы я и занималась с кем-то сексом раньше, то сейчас это для пусть и на чуть-чуть, но было бы легче. А так я просто не знаю того, чего мне стоит ждать, и это пугает меня ещё сильнее всего остального. Как это — заниматься сексом? Наверное, приятно. Приятно только в том случае, если рядом с тобой человек, которого ты любишь, которому ты доверяешь и которому ты сама разрешила зайти настолько далеко. Такого человека рядом со мной нет. Вместо него — безжалостное чудовище, которому плевать на то, что я не хочу этого. Я действительно старалась бороться. Я не сдалась даже тогда, когда уже было всё кончено. И это было ужаснее всего: бороться, зная, что в конечном итоге ты всё равно проиграешь. Храня свою честь все эти годы для особенного человека, я и подумать не могла, что у меня её отнимут таким жестоким и омерзительным образом: попросту изнасилуют, даже не спросив, хочу я этого или нет. Хотя, тут даже спрашивать было не нужно, ведь я сама ему уже обо всём сказала. Я не хотела, и он это знал. Знал, но не остановился и не останавливает до сих пор. — Не надо, умоляю… — продолжаю просить, сама того не зная зачем. Он не услышал мои слова, или же попросту не хотел их слышать. Вместо этого он вошёл в меня двумя своими пальцами и замер. Слёзы начали с неимоверной скоростью скатываться по щекам по вниз, дыхание участилось в разы, а сердце начало отбивать просто бешенный ритм. Я никак не могла поверить в то, что это всё действительно происходит со мной сейчас. Казалось, что это всего лишь дурной сон или же попросту затянувшийся кошмар. Я бы очень сильно хотела проснуться и увидеть вместо его Эрику, которая бы пришла со сбора и начала кричать. Но я не спала. — Ты такая тугая, не уж-то… — его пальцы проникли ещё дальше, после чего остановились, наткнувшись на девственную плеву. — Целка, какой сюрприз! — он залился смехом, вытаскивая пальцы. Я рефлективно сжала ноги, пытаясь таким образом защититься, но он вновь их беспощадно раздвинул в стороны. — Я буду твоим первым, крошка. — говорит то, отчего я начинаю всхлипывать ещё сильней. — Быть первым мужчиной у такой красавицы, как ты — ты даже и представить себе не можешь, какая это честь для меня! — делает комплимент, у которого меня попросту начинает тошнить. — Теперь то понятно, чего ломалась, ведь ты, оказывается, девушка неопытная. Но ничего страшного, мы это быстро исправим — станешь у нас получше любой здешней шлюхи, уж поверь мне. Я отчаянно замотала головой, хотя понимала, что это мне уже не поможет. Да, мне было уже восемнадцать, я была совершеннолетней, но разве это повод для насилия? Что будет, что я вдруг подхвачу венерическое заболевание или ещё хуже того, забеременею? Это кстати было довольно вероятно, ведь пользоваться презервативами этот мужчина даже и не думал. Наверное, они для него лишь глупая формальность, или же он настолько глуп, что считает, что в первый для девушки раз забеременеть она не сможет. Что я в таком случае буду делать здесь с ребёнком? Ведь если я действительно забеременею, то обреку не только себя на ужасную дальнейшую жизнь, но и его тоже, какой бы вариант я не выбрала: оставить его или сделать аборт. Я надеялась всем сердцем на то, что кто-то всё-таки придёт, поможет мне или же, менее вероятный вариант: что этот мужчина всё-таки одумается. Но этого так и не случилось. В комнате была только я, он и пугающая тишина, изредка которую нарушали мои судорожные всхлипы, уже перешедшие в продолжительный жалобный плач, на который ему было совсем наплевать. Я вижу, как он снимает свои штаны вместе с боксерами, и высовывает свой член наружу. Отворачиваю голову в сторону, желая не видеть то, что он сделает в следующую секунду. Он вошёл внутрь. Не медленно, не плавно и совсем не нежно. Грубо, жёстко, резко и сразу же до самого конца. Я почувствовала, как по внутренней части бедра потекла струйка крови. Боль не заставила себя ждать. Уже через секунду я начала дёргаться и пытаться отстраниться от него. Я начала толкать его, желая сделать так, чтобы он вытащил, а не продолжал двигаться всё снова и снова. Понимая, что сопротивление не поможет, я начала кричать. И тогда то уж его реакция не заставила ждать. — Замолкни, сука, — на секунду он перестаёт двигаться, пытаясь угомонить меня, отчего я жадно глотаю ртом воздух, которого мне сейчас так сильно не хватало. — Не заставляй меня быть грубым. — я в очередной раз не послушала его и продолжила вырываться. — Да сколько же ты ещё будешь сопротивляться?! — я видела, что он злиться, но уже не боялась. —  Я хотел по-хорошему, а ты… — Лучше убей меня! — кричу, срывая голос. — Достань этот грёбаный пистолет и пристрели меня! — кричу, глотая слёзы. — Пристрели, слышишь?! — кричу, смотря ему прямо в глаза. — Я больше не могу это терпеть, не могу! — кричу, закрывая ладонями своё лицо. — Я не могу молчать, слышишь?! Не могу! Мне больно! — кричу, зарываясь руками в волосы. — Мне очень, очень больно! — кричу, оттягивая волосы на голове. — Я лучше умру, чем буду терпеть эту боль! — кричу, желая умереть. Я думала, что смогу вытерпеть это. Думала, что смогу молча лежать и ждать, когда он закончит. Думала, что это будет не так больно. Но я ошиблась. Я не смогла ни вытерпеть, ни лежать, ни ждать. Я предпочла смерть всем этим адским мукам, которые никак не заканчивались. — Ты — глупая девчонка! — он наклоняется прямо к моему лицу, всё так же не вытаскивая, но уже и не двигаясь. — Думаешь, что можешь вот так вот просто просить меня о смерти?! — сжимает мой подбородок, поворачивая его и как бы заставляя смотреть на него. — Я не стану убивать тебя только потому, что смерть для тебя это слишком просто. — смотрю на него почти что не моргая, ведь опять не понимаю смысл его слов. — Я просто научу тебя хорошим манерам. — Нет! Нет, пожалуйста! — начинаю вновь кричать, когда до меня наконец-таки доходит смысл весь его слов, которые он только что сказал. — Прошу! Не надо! Он отпускает мой подбородок и, наклонившись, вновь хватает меня за шею, только в этот раз сжимает уже не так сильно, чтобы я не отключилась, но дышать было затруднительно. Я не понимаю того, что он делает даже тогда, когда мужчина окончательно выходит из меня. Я облегченно вздыхаю, думая, что всё закончилось, но в следующую секунду опять просто ору от боли, ведь его член входит в меня так же резко и до самого конца, как и минутой раннее. Чтобы мои крики были не слышны в коридоре, он затыкает мне рот поцелуем, начиная резко и непрерывно двигаться внутри. — Больно, больно… — когда он, наконец-то, перестаёт целовать меня, я почти что вою от всей той боли, которую я испытываю в данный момент, и которая никак не стихает, а с каждой секундой становится всё ощутимее и ощутимее. Пытаюсь отстранить его от себя, оттолкнуть, но у меня не получается сдвинуть его даже на какой-нибудь там сантиметр, что было вовсе и не удивительно, ведь мужчина был больше меня в раза два точно, если даже и не в три. — Будешь брыкаться, станет ещё больнее! — мужчина даёт мне совет, к которому я, естественно, не прислушиваюсь. — Пожалуйста, хватит… — не бросаю своих попыток убедить его остановиться хотя бы сейчас, когда он уже получил то, что хотел. — Мне очень больно… — напрямую говорю ему о том, какие чувства испытываю в данный момент. — Прошу вас, остановитесь… — Потерпишь, я ещё не кончил. — даёт мне понять, что останавливаться он не намерен, несмотря на то, что я сейчас просто умру от боли. Он вновь накрыл мой рот своей ладонью. Я просто лежала, безостановочно плакала и думала: когда же это всё закончится? Сколько я ещё времени должна терпеть эту никак не заканчивающуюся пытку? Сколько он ещё раз вот так вот грубо и резко выйдет из меня и точно так же зайдёт уже в следующую секунду? Сколько таких раз ещё будет? Пять? Десять? Пятнадцать? Не знаю. Я уже давно потеряла счёт времени. Да, чисто теоретически я бы и могла посмотреть на часы и узнать, который сейчас час, но перед глазами настолько всё плыло из-за слёз, что я не то что стрелки, а даже сами часы не видела. Меня спасала только мысль о том, что совсем скоро должна была вернуться Эрика, до прихода которой мужчины здесь быть уже не должно. Словно прочитав мои мысли, мужчина вытаскивает из меня свой член, и уже в следующую секунду я чувствую липкую жидкость на своём животе. Я, пусть и немного прерывисто из-за слёз, но облегчённо вздыхаю, но не от того, что всё это закончилось, а от того, что у него хватило ума вытащить, а не кончать внутрь. — Ну вот и всё. — мужчина сообщает мне то, отчего я начинаю заливисто смеяться, не веря в то, что это всё действительно закончилось. — В следующий раз будет гораздо легче. — я уже не слушаю то, что он говорит, потому что понимаю, что второго такого раза не будет. Я больше никогда не останусь в камере одна. — У нас больше нет времени, мне нужно идти. — вижу то, как он натягивает свои боксеры вместе со штанами, заправляя в них футболку и просто откидываю голову назад, ожидая того момента, когда он уйдёт. — Мне понравилось, мы обязательно повторим. — он кладёт мне руку на ногу, отчего я тут же вскакиваю, сбрасывая его ладонь. — Ты… — тяжело дышу и смотрю на него так, будто вижу впервые в жизни. — Не смей… — собираю всю ту злость и ненависть к нему, после чего кричу, что есть мочи: — Не смей прикасаться ко мне! — затем вновь затихаю, начиная отрицательно качать головой: — Не смей… — Думаешь, ты особенная? — он резко заводит свою руку назад моей головы, после чего грубо и неожиданно хватается за мои волосы, оттягивая их куда-то назад, отчего я тут же дёргаюсь. — Да ты просто одна из дюжин расфуфыренных прошмандовок, от которых всем нужен один лишь секс! — кричит теперь уже он, оттягивая мои волосы всё сильнее и сильнее. — Ты — глупая идиотка, в тюрьме! Не на свободе, не на каком-нибудь там Гавайском острове, ты, тупая сука, в тюрьме! — смотрит в мои глаза пронзительным взглядом, отчего я нервно сглатываю. — Так что радуйся, что я был один, а не с ещё девятью мужиками! Радуйся, что я был нежен с тобой! Радуйся, что тебя вообще решил кто-то трахнуть, дрянь ты неблагодарная! — затем, довольно сильно ударив меня по щеке напоследок, отпускает. Последнее, что я увидела до того, как он вышел из камеры, оставляя меня наедине с самой собой, так это номер на его смятой однотонной футболке чёрного цвета. Тридцать девять. Теперь это моё самое ненавистное число, которое я буду всегда избегать, вплоть до конца своих дней. Тщательно вытираю слёзы с глаз и тут же перевожу взгляд на настенные часы, понимая, прихода Эрики оставались считанные минуты и, следовательно, медлить мне было нельзя было медлить. Бегу в ванное отделение и начинаю вытирать сперму со своего живота, от одного лишь вида которой слёзы вновь наворачиваются на глаза. Затем тут же содрогаюсь буквально пополам над унитазом, выблёвывая все его слюни из своего рта. Сижу возле туалета ещё некоторое время, убеждаясь в том, что больше меня не тошнит. По-крайней мере сейчас. После чего вновь возвращаюсь в саму комнату и через жуткую боль внизу живота и слёзы, которые катились уже новым потоком, я нахожу свои вещи и вновь надеваю их, не додумываясь просто взять новые — чистые. Кровь. Она везде: на моём теле, на одежде, на покрывале. Увидев всё это, меня накрывает так долго и старательно сдерживаемая истерика. Я начинаю рыдать, задыхаясь от слёз, которые льются самым настоящим ручьём. Я вновь прижалась к стене и обхватила себя руками, пытаясь успокоиться. Но в моей голове не переставали прокручиваться те события, которые происходили всё это время. Железная дверь резко распахнулась, осведомляя меня о том, что в камере я была теперь не одна. Но, к моему не то что большому, а правильнее будет сказать огромнейшему удивлению, на пороге стояла далеко не Эрика, которая должна была прийти сюда сразу же после общего сбора с очередным скандалом и криками о том, почему меня там не было, и даже не Крис, Лиз, Кэт или Мелисса, забывшая очередную помаду или чулки. На пороге стоял тот, кого я сейчас ожидала здесь увидеть меньше всего. Как только дверь открылась, в камеру незамедлительно ввалился Алекс, тут же прикрывая её за собой. Он был настолько внимателен и озадачен тем, чтобы нас не увидели сейчас вместе, что даже и краем глаза не посмотрел на бившуюся тем временем в истерике меня. — Я отправил Эрику погулять, но она сказала что долго ждать не будет и придёт отчитывать тебя за твоё отсутствие на сборе уже через пятнадцать минут, поэтому времени у нас не так уж и много, как хотелось бы. После этой своей негромко сказанной фразы, он наконец-то обернулся и посмотрел в мою сторону, отчего я и вовсе на мгновение перестала дышать. Его привычно серые, привычно холодные, привычно стальные и привычно вымораживающие душу глаза, внимательно посмотрели в мои — покрасневшие от слёз голубые, которые сейчас так тщательно пытались скрыть испуг с истерикой и показать, что всё хорошо. Но он не поверил. Он понял, что здесь что-то не так — я увидела это по его напрягшейся челюсти. Морган прервал зрительный контакт, который я так старательно старалась удержать. Я хотела пошевелиться, хотела сделать хоть что-то, чтобы он не понял всего того, что произошло несколько минут назад, но у меня ничего не вышло. Я не могла ни то что пошевелиться, я не могла вымолвить ни слова. Его взгляд опустился ниже — на мою шею, полностью покрытую отвратительными багровыми засосами, одно лишь ощущение которых заставляло меня испытывать рвотный рефлекс. Я видела его злость, когда он увидел эти засосы и его же растерянность в следующую секунду, когда его глаза начали метаться по мне, в поисках ответа, но так и не получив его, переместились ещё ниже. И тогда он увидел всё. Увидел ярко красную кровь на белой простыне, затем увидел точно такую же на внутренней стороне моего бедра и, видимо, всё понял. Хотя, это было сложно не понять, учитывая всё моё состояние в данный момент. Его глаза вновь встретились с моими, которые уже не пытались скрыть испуг. Какой теперь уж смысл? Правильно. Никакой. — Алекс?.. — спрашиваю, не веря своим собственным глазам. — Что ты здесь… — Кто? — в следующее мгновенье он оказывается рядом со мной, перебивая меня и мой вопрос, который я хотела задать. — Кто это, чёрт возьми, сделал? — я видела его злой, бешенный и в какой-то степени даже одержимый взгляд, видела его набухшие вены на шее, отчего меня начало трясти по новой, ведь перед глазами было то самое тяжелое дыхание надо мной. — Джессика, пожалуйста, скажи мне. — до него почти сразу же доходит, что сейчас я боюсь и его, поэтому темноволосый просто берёт мою ладонь и крепко сжимает, смотря на меня уже без какой-то либо злости. Именно сейчас, именно в этой ситуации я поняла одну очень важную вещь: я не должна быть всегда сильной. Не сейчас. Не рядом с ним. Я уже итак достаточно долгое время копила все чувства, все эмоции и переживания в себе, а сейчас я просто не могу. Не могу встать и сделать вид что ничего не произошло. Не могу сходить ополоснуться в душ, надеть новые чистые вещи, а те выкинуть и иногда больше о них не вспоминать. Я не могу. Я не могу забыть о том, что меня только что жестоко лишили девственности против моей же воли. Я могу стерпеть многое, могу попросту не обращать внимание, постараться забыть и держать всё в себе многие годы, не говоря абсолютно никому. Я могу. Но не хочу. Не это. Не сейчас. Я нуждаюсь в помощи, я нуждаюсь в поддержке, я нуждаюсь в обычных объятиях и банальных словах о том, что «Всё будет хорошо». Я нуждаюсь в нём. Нуждаюсь в Алексе. — Он пришёл, а я… — я старалась не захлебнуться в собственных слезах и говорить как можно чётче и понятнее. — Я не хотела, я умоляла его перестать, я пыталась сопротивляться, а он… — начинаю рыдать с новой силой, понимая, что продолжить данное предложение я просто не в силах. Воспоминания. Отрывки. Всё это лезет мне в голову, не давая сосредоточиться. — Тише, малышка Брукс, тише… — Алекс плюёт на всю ту кровь, в которой была измазана не только я, но и сама простыня, садясь на кровать рядом со мной. — Всё будет хорошо, слышишь? Всё будет хорошо… — затем прижимает меня к себе как можно крепче и говорит именно то, что я сейчас так сильно хотела услышать: — Я с тобой, я рядом, слышишь? И теперь я уж точно никуда не уйду, — нежно проводит своей ладонью по моим растрёпанным волосам. — Обещаю. Я рыдаю ему прямо в грудь, отчего чувствую, как его комбинезон начинает превращаться в большое мокрое от моих слёз пятно. — Я испортила тебе форму, я… — начинаю рыдать ещё сильнее, понимая, что не могу связать и двух слов. — Плевать на форму, плевать, слышишь? — заставляет меня оторваться от его груди и взглянуть ему прямо в глаза. — Это сейчас совсем не важно. Он пытается успокоить меня — я вижу это. И я сама пытаюсь успокоиться, но у меня ничего не получается, а от этого я начинаю рыдать ещё сильнее. — Я не хотела, Алекс, я не хотела этого! Не хотела, слышишь?! — вцепляюсь руками в собственные волосы и, сжимая их, кричу: — Я просила, нет, я умоляла его остановиться! — говорю ему так, как было на самом деле. — Но он не слышал меня, — истерически смеюсь. — Почему он не слышал меня, Алекс, почему?! — Ты можешь сказать мне: кто это был? — ни сколько требует, сколько просит, понимая, что требования могут лишь ухудшить и без того просто отвратительную ситуацию. — Это был заключённый? Ты знаешь его? Видела когда-нибудь раньше? — начинает задавать вопросы и тут же предлагает различные варианты ответов, ни один из которых мне не подходит. Мне нужно сосредоточиться. Нужно собраться с мыслями и ответить хотя бы на один его вопрос, пока я ещё в более-менее нормальном состоянии, ведь кто знает, что будет со мной уже в следующую секунду? — Это был охранник… — еле как выговариваю я, параллельно глотая слюну, мешавшую говорить. — Ты запомнила его номер или то, как он выглядит? — просит дать ему хоть какую-то подробную информацию. Номер. Номер. Номер. Прокручиваю в голове тот самый момент, когда он, обернувшись, начал выходить из камеры. Напрягаю мозг, понимая, что если не вспомню сейчас номер, то это конец. Конец всего, ведь тот мужчина так и не понесёт наказание за то, что совершил. А я буду не то что бояться лишний раз выйти в коридор, а даже просто остаться в камере одна, наедине с самой собой. — Номер тридцать девять. — прерывисто вздыхаю, радуясь тому, что я всё-таки смогла вспомнить это самое число. На секунду он замер. Ничего не говорил, не шевелился и даже не моргал. Видимо, думал, что ему делать дальше. Опустив свой взгляд чуть ниже, я увидела, как его ладони его рук сжались в кулак, а костяшки и вовсе побледнели до такого состояния, что было страшно даже смотреть. Он приблизился ко мне, целуя меня своими горячими губами прямо в лоб, а после чего также резко отстранился и прошептал: — Будь тут и никуда отсюда не выходи. Он поднялся с моей койки и, обернувшись напоследок, выскочил из камеры в сторону лестницы. Да, он сказал мне быть тут и никуда не выходить, но неужели он думал, что я действительно его послушаю? Морган не перестаёт меня удивлять. Плюю на его слова, плюю на свой внешний вид, плюю на всё и просто выхожу из камеры. Вижу уже достаточно отдалившийся силуэт Алекса и не думая, тут же направляюсь за ним, не забывая держать небольшое расстояние, чтобы он не заметил меня и не отправил обратно в камеру. Ходить было больно. Очень больно. Но остановиться и не увидеть своими глазами того, что сейчас произойдёт будет для меня в два раза больнее. Я ждала того, что он поднимется на четвёртый этаж, но он спустился на первый, чем удивил меня ещё сильнее. С чего он вообще взял, что тот охранник направился именно туда, а не в допустим, банальный душ? Морган, пройдя ещё парочку коридоров, останавливается перед широкой массивной дверью. Недолго думая, он тут же кладёт свою ладонь на дверную ручку, давя на неё вниз, чтобы она, непосредственно, открылась. Это был тот самый зал, где обычно проходят общие собрания, и где несколько минут закончился именно то, на которое я и опоздала. Здесь было достаточно много заключённых, которые ещё не успели уйти. Среди я них даже заметила Кристофера, вместе с Кэт и Лиз, но они находились слишком далеко, чтобы заметить меня, а времени подойти и поздороваться у меня сейчас попросту не было, ведь сейчас были дела гораздо важнее этого. Я ищу глазами Алекса, но у меня не получается. Он просто слился, просто смешался со всей толпой. У меня начинается паника, я понимаю, что боюсь. Боюсь быть одна. Боюсь быть без него рядом. В зале была почти что мёртвая тишина, которую в следующую секунду развеял чертовски громкий и чертовски знакомый голос: — Я не люблю, когда трогают моё. Понятия не имею, как он его нашёл, но то, что я вижу, заставляет меня застыть на месте. Замахнувшись, Алекс тут же наносит удар прямо в челюсть именно тому мужчине, чей номер на футболке именно такой, какой я ему и сказала, решая не ждать от этого человека никаких слов или объяснений, ведь чтобы он не сказал или как бы не пытался себя оправдать — всё уже было бессмысленно. Ни один его какой-либо аргумент попросту не имел права на существование, так как то, что он сделал — ужасно, отвратно и мерзко. Такие люди не заслуживают не то что прощения, а существования в принципе. Мужчина падает на пол, хватаясь за свою собственную челюсть и сплёвывая густую кровь, появившуюся, видимо, после самого удара, прямо под ноги Алексу. Но Морган не останавливается даже тогда, как тот оказывается у его ног, а просто продолжает беспощадно бить его ногами, абсолютно не жалея своей силы. Я вижу, как в эти самые удары он вкладывает всю ту ненависть, которую сдерживал при разговоре со мной. Один удар следует прямо за другим, не давая мужчине даже секунду на то, чтобы перевести дух. — Ты ублюдок, да как ты посмел? — бьёт в солнечное сплетение. — Кто тебе дал право прикасаться к ней своими грязными лапами?! — бьёт в грудь. — Какого чёрта ты, ничтожная мразь, вообще попёрся в её камеру?! — бьёт в район почек. — Она говорила тебе остановиться и перестать, а что сделал ты?! — бьёт уже даже не задумываясь. — Сукин ты сын! — бьёт безостановочно, не давая передохнуть даже самому себе. — Я сделаю с тобой всё то, что ты сделал с ней, слышишь?! — кричит, не понимая, что мужчина уже просто не в состоянии ответить. Ещё чуть чуть, и Морган просто убьёт его. Всё продолжается ровно до тех пор, пока его не останавливают другие охранники, отрывая от своего лежащего напарника, который уже был попросту без сознания. Морган перестаёт его бить, но не перестаёт кричать:  — Он изнасиловал её! — он говорит это самим охранникам, но слышат не только они, а каждый находившийся и наблюдавший за данной дракой заключённый в зале. — Ей всего восемнадцать, сволочь! — пытается вырваться из хватки тех, кто так крепко его держит, чтобы добить того паренька, видимо, до самой смерти. Если раньше меня заметила всего лишь половина присутствующих здесь, то теперь же абсолютно все без исключения обратили на меня своё внимание, которого я так сильно хотела избежать. Они просто сверлили меня своими глазами, а после чего и вовсе начали перешёптываться, что было даже не удивительно, ведь я с ужасно красными от слёз глазами, растрёпанными волосами и заметными засосами на шее, которые уже начали проявляться, стою перед всеми ними в одном лишь робо, которое надела почти что наперекосяк и низ которого был почти что весь в крови. Кровь была не сколько от первого раза, сколько от его грубости. — Что произошло? — вижу, как сюда подходит Питерсон и тут же замираю, понимая, что ничего хорошего сейчас уж точно не будет, ведь увидев перед собой Алекса, мужчина заметно напрягся, что явно не сулило ничего хорошего. — Номер 1726 подрался с одним из охранников, у того серьёзные повреждения, возможна даже кома. — пояснили ему охранники, крепко удерживающие Моргана. — Вот значит как… — Питерсон кивает головой с нескрываемой усмешкой на лице. — Номера 1726-го запереть в изоляторе номер тринадцать на трое суток. — затем отдаёт четкий приказ, который все тут же начинают выполнять. Алекса тут же взяли за руки, и заломив их ему за спину, повели в неизвестном мне направлении. Заключённые, которые до этого молчали, затаив дыхание, в раз почему-то начали перешёптываться. Переведя взгляд на них, я увидела то, что меня озадачило ещё сильнее: на их лицах было видно самое настоящее и совершенно неподдельное удивление, смешанное с жалостью, которую здесь вообще в принципе почти-что никто и никогда не испытывает. Что такое изолятор я уже знаю, но почему именно тринадцатый номер? Что с ним там сделают? Будут бить? Издеваться? Пытать? Эти вопросы не дают мне покоя, ведь именно из-за меня он сейчас там и окажется. — Номер 3652, — слышу свой номер и тут же напрягаюсь, понимая, что настал мой черёд. — Что за вид и почему тебя не было на общем сборе? — теперь гнев самого главного обрушается уже на меня. — Думаешь, что имеешь право приходить тогда, когда тебе только вздумается? — смотрит на меня таким взглядом, от которого я даже и слова сказать не могу. — Или ты считаешь, что лучше других? Он отчитывал меня как какую-то провинившуюся девчонку, не давая мне сказать и слова. Не только я, но и все остальные заключённые чувствовали от него такую власть и такой стержень, какой можно было только позавидовать. — Я… — не зная, что именно ответить на его вопросы, я просто склонила голову вниз, думая, как бы не сгореть от стыда. Я знала, что он вынесет мне выговор, только он не знала какой. Но ответ долго себя ждать не заставил: — Заприте её в изолятор на четверо суток, не давая ни еды, ни воды. Пусть подумает над своим поведением. — как только он дал указ, меня тут же схватило двое охранников. Слова Питерсона заставили меня зацепенеть на месте. Что? Изолятор?! За что?! Я не сделала ничего такого, за что могла бы там оказаться! Плевать то, что он отправляет туда каждого второго, плевать! Я не заслуживала быть там! Ни я, ни Алекс, которого уже увели. — Стойте, вы не можете так поступить со мной! — я начала кричать, но меня даже никто не слышал, или просто не хотел слышать. — Отпустите меня и Алекса! Мы ни в чём не виноваты! — кричать было ужасно больно, ведь голос уже давно сорвала, но не кричать я просто не могла. Я хотела быть услышанной. — Пожалуйста, выслушайте меня! — мой голос охрип настолько, что услышав его, стоящая неподалеку от меня девушка передернула плечами. — Я прошу вас! — не перестаю просить их остановиться не на секунду. — Умоляю! Дайте мне объясниться! Я кричала ровно до тех пор, пока меня не вывели из зала. Но даже тогда я всё ещё пыталась убедить охранников отпустить меня, но они, вместо того, чтобы выслушать меня, сказали: — Будешь доставать, прибавим тебе ещё пару деньков. Именно эти слова и заставили меня замолчать. Я поняла, что ни жалости, ни понимания от них не добьюсь. Они все одинаковые. Они все точно такие же, как и тот, который изнасиловал меня: грубые, беспринципные, идущие по головам и готовые сделать всё что угодно, только для того, чтобы достичь свою цель. И какие-либо разговоры с ними были бессмысленны. Я не знала, где находятся все эти изоляторы или пыточные, но предполагала, что на четвёртом этаже, чтобы охранники могли предельно чётко и внимательно следить за всеми теми, кто там оказался. Но я ошиблась. Оказалось, что в тюрьме был ещё один этаж — подземный. Когда меня только туда завели, я старалась почти что не дышать, ведь там ужасно пахло сыростью и чем-то ещё. Чем-то таким противным, мерзким и отвратным. Но чем именно — я понять так и не смогла. Я слышала крики. Слышала крики всех тех, кто находился там. Возможно, крики Алекса. От одной такой лишь мысли сердце начало обливаться кровью. Где сейчас он находится? Что с ним делают? Жив ли он вообще? Не знаю. Но очень сильно на это надеюсь. В любом случае, он пообещал мне теперь быть рядом. Всегда. И пусть сейчас мы и находимся порознь, надеюсь, через четыре дня это изменится и мы станем хоть чуть-чуть ближе к друг-другу. Тем временем меня, как какую-то тряпичную куклу, бросают в этот самый изолятор. Это была самая обыкновенная комната, чем-то издалека напоминающая подвал. Пол был сырой, стены тем более. С потолка капала вода, а в углу валялись дохлые крысы. Лампочки здесь не было, единственный источник света — это крохотное окошко в двери, выходящее в коридор, где как-раз таки и горел свет. Было страшно, волнующе и попросту жутко. Здесь не было абсолютно ничего: ни туалета, ни кровати, ни даже хоть какого-нибудь обогревателя. Еле как дохожу до самого дальнего угла, после чего буквально падаю там на пол, поджимая под себя колени и обхватывая себя руками. После чего вновь, уже который раз за сегодняшний день, начинаю плакать. Ненавижу, ненавижу, ненавижу! Ненавижу каждого человека в этой гребаной тюрьме, ненавижу каждый его уголок и каждый квадратный метр! Ненавижу эту дурацкую форму, дурацкие правила и законы, нарушать которые никак нельзя. Ненавижу всех и всё! Ненавижу того охранника, ненавижу всех тех заключённых, смотрящих на меня с жалостью, ненавижу весь тот персонал, который вместо того, чтобы разобраться в ситуации и помочь, вот так вот со мной поступили! За что?! Чем я заслужила такое?! Надо мной жестоко, беспощадно и бездушно надругались, совершенно не слыша все или попросту игнорируя мои не то что просьбы, а мольбы остановиться и прекратить всё это. Я надеялась, надеялась всей своей душой на то, что он всё-таки одумается, что кто-то придёт мне на помощь, остановят того мужчину и не позволят сделать ему то, что он собирался сделать. Но на помощь никто так и не пришёл. Он сделал то, что и собирался. Забрал у меня единственное, что у меня осталось — мою честь. Я лежала на этой скрипучей от его резких движений койке, захлёбываясь собственными слезами и просто считая секунды до того, как это всё кончится, стараясь не думать о том, что сейчас происходит, что сейчас делают с моим телом и как его уродуют, стараясь попросту отвлечься. Я действительно чертовски сильно надеялась на то, что меня поддержат, что меня поймут и помогут, а виновника накажут, но что вышло в итоге? Я сижу на холодном бетонном полу, поджимая ноги и обхватывая их руками, стараясь хоть как-то, да согреться, ведь температура здесь была далеко не высокая. Я не была виновата в произошедшем, но этот самый изолятор словно твердил мне обратное, пытаясь перенастроить мою изначальную позицию и заставить угнетать себя всё больше и больше. То, что сделал тот человек — ненормально, подло, низко и попросту отвратительно. Как он посмел отнять у меня то, что я так долго и бережно хранила для определённого человека? Кто ему позволил? Какого чёрта он решил, что имеет право посягаться на то, на что у него нет никаких прав? Он унизил меня, мою честь и моё достоинство. Меня видел десяток заключённых. Все они лицезрели окровавленный низ моей одежды, но совершенно ничего не сказали. Не сказали, не возразили даже тогда, когда скрутив мои руки, меня уводили в изолятор. Никто даже не шелохнулся, интересно почему? Неужели им всём настолько плевать на то, что здесь происходит? Или насиловать невинных девушек против их же воли это норма? Очень в этом сомневаюсь. Алекс. Алекс, Алекс, Алекс… Я не знаю почему, по какой причине он оказался у меня в камере именно в тот самый момент, в который я так сильно хотела остаться одна и не видеть никого больше, кроме своего собственного отражения в зеркале. Именно из-за меня он теперь находится чёрт знает где и испытывает чёрт знает что. Он в который раз спас меня, заступился не только перед толпой заключённых и персоналом, но даже и перед самим Питерсоном. Он наплевал на то, что все те люди вокруг могут подумать. Он показал абсолютно каждому присутствующему там то, что я для него не очередная игрушка или красивая кукла, с которой он только и делает, что играет. Он показал всем то, что чувствует по отношению ко мне на самом деле. Он показал всем то, что я дорога ему. И пусть вся эта произошедшая ситуация была попросту отвратительна, именно благодаря ей я увидела то, что увидеть даже и не надеялась. Только вот почему? Почему именно сейчас, почему именно при всех? Что это было? Необдуманный поступок на эмоциях? Необдуманный риск? Глупая оплошность? Не знаю, но очень бы хотела узнать. Ведь помимо того, что он показал всем факт моей ему важности, он показал всем и то, что у него теперь появилось слабое уязвимое место, на которое в случае чего можно будет надавить. В любом случае, я ему действительно благодарна за его поступок, на основе чего он бы не был сделан. Пусть того охранника, скорее всего, никакое такое серьёзное наказание не ждёт и ждать не будет, но то, что он хотя бы получил по лицу, меня уже радовало. Возможно, может хоть так он что-то, да осознаёт. Очень сильно надеюсь на то, что я не подхватила от того охранника никакое заболевание, наподобие сифилиса или ВИЧ инфекции, ведь в таком случае моя жизнь ещё больше станет похожа на сущий ад, из которого я всё никак не могу выбраться. Что-что, а бегать от одного врача к другому, ища способы вылечить ту или иную болезнь я уж точно не хотела. Что же со мной будет дальше? Очередной вопрос, ответ на который я не знала. Смогу ли я справиться со всем этим, пережить те самые ужасные моменты, произошедшие несколькими минутами ранее и повторяющиеся в моей голове снова и снова, раз за разом? Очень на это надеюсь, ведь иначе я просто слечу с катушек или сойду с ума, что здесь вполне возможно. Даже не знаю что хуже: лежать в психбольнице или находиться в таком месте, где изнасилование девушки — норма? Наверное последний вариант, ведь я почему-то уверена в том, что этого человека я ещё увижу, и увижу далеко не один раз. А какого мне будет смотреть на человека, вот так вот грубо, беспощадно и жестоко отнявшего у меня то, чем я так сильно дорожила? Отвратительно. Больно. Мучительно. В любом случае, в данный момент у меня была проблема гораздо посерьёзней этой, как бы это странно не звучало, ведь в данном помещении становилось всё холоднее и холоднее, а ртутная жидкость в термометре, крепко накрепко прикреплённому к стене, опускалась всё ниже и ниже с каждой минутой…