POV Author:
Глухой удар. Ещё один. И ещё. — Тупая сука! — пронзительный надрывный крик, после которого следует очередной удар. — Я не просил этого, так какого чёрта ты самовольничаешь?! — спрашивает настойчиво, требовательно, давая этим самым понять, что тянуть с ответом уж точно не стоит. — Это была не моя идея! — возмущенно оправдывается девушка, стоящая позади. — Я здесь вообще ни при чём! В попытках защитить себя девушка даже и не заметила, как сильно повышался её голос с каждым сказанным словом. Это не осталось без внимания парня, который тут же обернулся, прожигая её свирепым взглядом. Он явно был недоволен столь наглым тоном, но, тем не менее, спустил ей это с рук, не желая отчитывать особу ещё и за это. — Тогда объясняй, а не трать моё время попусту! — кричит, но уже не замахивается и даже не бьёт, а просто сжимает ладонь в кулак, пытаясь хоть как-то совладать с собой и своими эмоциями. — Я не знаю! — отвечает и тут же исправляется, понимая, что такие слова могут усугубить и без того не очень спокойную и простую ситуацию. — Я этого мужика даже не видела ни разу, так что ты ещё хочешь от меня услышать?! — говорит уже в полтона ниже, понимая, что разговаривать с ним подобным тоном, который был у неё пару секунд назад, было бы плохим решением. Очень плохим. Возможно даже последним в её жизни. Раздраженно вздохнув, парень зачёсывает волосы назад, начиная ходить из стороны в сторону, думая, какую ещё полезную информацию можно извлечь из данного разговора. — Зачем он это сделал? — спрашивает уже чуть спокойнее, продолжая делать размашистые шаги по периметру комнаты. — Я откуда знаю, что у него в голове! — вновь возмущается особа, недовольно хмыкая. — Понравилась может! — предполагает, не зная что больше сказать. — Такая дрянь никому не может понравиться, найди мне другую причину, — бросает резко, намекая на то, что лучше бы она вообще молчала, чем дала бы ему такой ответ. Порой этот парень просил невозможное и никак не осуществимое, так ещё и в самые короткие сроки. Ему было плевать на то, что какие-то вещи попросту нельзя найти, достать или узнать. Если он чего-то хотел то, как правило, в конечном итоге всё равно получал, и неважно каким способом и с помощью чего. Он получал желаемое. А если и не получал, то очень злился, ругался матом и в прямом смысле слова крушил всё вокруг себя. Этот человек попросту не знал слова «нет», так как почти никогда его и не слышал. Вместо этого всю свою жизнь ему говорили одно лишь «да». Иногда, бывало, находились такие смельчаки, говорившие ему это запретное «нет», но ни к ним, ни к тем более их словам и мнению он не прислушивался. Никогда. — Да где я… — активно жестикулирует рукой, пытаясь этим самым привлечь внимание парня. — Мне плевать. — перебивает, не желая больше выслушивать глупые оправдания и вопросы. — Просто найди. Громко хлопнув дверью, парень покинул помещение, оставив девушку одну. Он оказывал очень сильное эмоциональное давление, от которого порой на душе становилось просто невыносимо. Он был очень неприятным человеком. С таким, как правило, мало кто связывается. И эта девушка, которая сейчас опиралась о стену позади себя, пытаясь сосредоточиться, уже сто раз пожалела о том, что ввязалась во всю эту игру. В его игру с его правилами, из которой выйти можно было только проигравшим, ведь победитель уже давно определён. И он сделает абсолютно всё для того, чтобы не потерять этот свой титул, даже если придётся пойти по головам других людей. И имя этого самого победителя Энтони Харди.POV Jessica Brooks:
Ледяной воздух, попадавший в данное помещение сквозь небольшую щёлку между стальной дверью и бетонированным полом почти что мгновенно наполнил мои лёгкие, заставляя тело покрыться мурашками, а зубы и вовсе застучать от холода. Чего уж там говорить о плечах, невольно вздрагивающих через каждые две секунды, о мокром носе, из-за которого я шмыгала не реже, и холодных щеках, прикасаясь к которым становилось только лишь хуже. Я сразу же начала потирать ладони друг о друга, пытаясь согреться, но у меня ничего не вышло — здесь было слишком холодно. От пола тянуло такой прохладой и сыростью, что пальцы ног онемели настолько, что я даже пошевелить ими не могла, не говоря уже о том, чтобы подняться и начать ходить из стороны в сторону, пытаясь таким образом хоть как-то размяться. Всё, что мне оставалось делать, — сидеть в тёмном углу, прижав к себе колени, обхватывая их руками вокруг и положив на всё это собственный подбородок, подпирая его коленной чашечкой. Отличная поза, чего уж там сказать. Пальцы как и левой, так и правой руки, заметно подрагивают, из-за чего я была вынуждена сжать ладони в кулак, только лишь бы не видеть своё же волнение, выражающееся через такую нервную и ужасно раздражающую дрожь. Мне было страшно. Страшно несколько от осознания того, что произошло несколькими часами ранее, сколько от неизвестности того, что будет дальше. В голове была какая-то каша вперемешку с реальностью и из никак не отпускающих меня кошмаров прошлого, которая вдобавок к тому, что портила моё настроение всё сильнее и сильнее, так ещё и мешала сосредоточиться на главном: на Алексе. Алекс. Несмотря на то, что сейчас у меня более чем предостаточно своих проблем, я не могла ни на секунду перестать думать о нём. Где он? Что с ним? Как он себя чувствует и что с ним будет дальше? Я не знаю. Правда не знаю. Все мысли путаются в голове, из-за чего думать становится ещё сложнее. Чёрт, как же всё это глупо… С одной стороны я виню в произошедшем себя, ведь если бы не моя истерика, то всё могло сложиться иначе. Он бы не избил того охранника и, следовательно, не оказался в карцере. Но с другой стороны я рада. Рада, что так вышло. Рада, что он пришёл и оказался рядом в тот момент, в котором мне никак нельзя было оставаться одной. Кто знает, что со мной случилось, если бы Морган не зашёл ко мне в камеру? Не хочу об этом даже и думать. Он нужен мне. Нужен мне не только сейчас, в переломный для меня момент, он нужен мне всегда. Я пыталась внушить себе обратное больше двух месяцев, когда он сказал, что между нами всё конечно, но сегодня, когда он был рядом, крепко сжимал меня в своих объятиях, наплевав на размазанную по мне кровь и говорил о том, что «Всё будет хорошо, я с тобой, я рядом и теперь я уж точно никуда не уйду, обещаю», я наконец-то смогла понять очевидное: я нуждаюсь в нём. В детстве, при самом рождении, дети нуждаются в одном единственном человеке — в маме. Потом, когда они подрастают, им, конечно, всё также она нужна, но у них появляются ещё кучу других вещей, в которых они нуждаются. У каждого эти вещи свои, отличные от вещей других. И у меня тоже есть такая вещь. Это Алекс. Я хочу, чтобы он был рядом. Хочу, чтобы я могла на него положиться. Хочу просто верить ему и ни о чём больше не думать. Хочу, чтобы он позволил мне быть рядом с ним. Он пообещал мне быть рядом, да, но он не обещал мне позволить быть рядом с ним. Я могла думать о нём целую вечность, если бы не моё состояние, которое сейчас было мягко говоря не очень. Низ живота ужасно тянет, но я всеми силами стараюсь не обращать на это никакого внимания. Я просто не хочу. Не хочу вспоминать о том, что тот человек, если его таковым и можно назвать, сделал со мной. Я чувствую себя грязной. Чувствую себя мерзкой. Чувствую себя использованной вещью. Чувствую себя шлюхой. Хотя нет. Я хуже шлюхи, ведь даже не взяла плату за услуги. Мне отвратительно собственное тело, я не могу смотреть на него. У меня болят оба запястья из-за его крепкой хватки, у меня чешется шея и грудь из-за его засосов, оставленных буквально повсюду, у меня, чёрт возьми, болит абсолютно всё тело! У меня не получается не замечать это. Просто не получается, как бы сильно я не хотела и не старалась. Я не могу. Не знаю, как я буду жить после этого. Кто-то после изнасилования продолжает жить так, как раньше, говоря себе и всем окружающим людям что-то в роде: «Ну и что? Это же не конец света». А кто-то замыкается в себе и начинает посещать психолога, потому что начинает бояться абсолютно всех мужчин. А точнее того, что они могут сделать. Пока что я не знаю, какой из этих двух вариантов окажется моим. Я просто хочу забыть об этом. Да, будет чертовски тяжело, я знаю. Но я приложу все усилия для того, чтобы выкинуть этот день из своей головы. А вдруг это всё повторится? Вдруг я стану очередной подстилкой, которой будет пользоваться весь местный персонал и, вдобавок ко всему, заключённые? Получается, мной, а если быть ещё точнее, моим телом, будут пользоваться также, как и пользуются сейчас телом Мэдисон? Что будет со мной и моей психикой в таком случае? Только сейчас, во всей этой ситуации, в которой я сейчас нахожусь, я понимаю, насколько Мэдисон сильная девушка. Она смогла пережить случившееся и забить, но смогу ли я сделать так же? Не знаю. Наверное, я никогда не смирюсь с тем, что моё тело станет общественным достоянием, которым будут пользоваться каждый божий день по несколько раз, давая мне в лучшем случае три-четыре часа на сон. Чем больше я думаю об этом, тем больше я морально умираю. Частичка моей души умерла тогда, в камере, когда тот охранник вошёл меня, наплевав на все просьбы и мольбы остановиться. А сейчас медленно и мучительно больно умирают остальные части. И как бы я не пыталась их спасти, у меня не выходит. Возможно потому, что мне страшно, возможно потому, что я одна, а возможно потому, что я, в самой глубине своего сознания, просто не хочу их спасать. Быть может, я просто устала?.. Устала спасать то, что спасти уже никак нельзя. Ртуть в термометре, всё также висящим на голой серой стене, понизилась до отметки в ноль градусов, что заставило серьёзно напрячься. Я нахожусь здесь от силы часа два и уже начинаю замерзать, так что же будет со мной через целых четверо суток пребывания здесь? Надеяться на то, что меня выпустят раньше назначенного Питерсоном срока было бы крайне глупо. Сам он точно не сжалится надо мной и не передумает, а его охранники не выпустят меня даже под предлогом, что я умираю, ведь выпустив меня, они сами рискуют оказаться на моём месте — это я и сама прекрасно понимала. Так что не жалеть себя, ни уж тем более обнадёживать я не собиралась. Нужно принимать реальность такой, какая она есть, даже если тебя она и не устраивает. Живот, кстати говоря, урчал практически не переставая, но несмотря на это, ни есть, ни пить, мне сейчас не хотелось от слова совсем. Возможно из-за того, что моя голова сейчас была забита другими мыслями, волнующими меня сейчас куда больше, чем какой-то там стакан воды и кусок хлеба. Казалось, что если я сейчас съем хоть что-нибудь, то минуты так через две, это что-то выйдет из моего рта не самым приятным способом. Не сказать, что мне очень сильно тошнило, вовсе нет. Скорее просто легонько подташнивало. Но вот в чём я уверена на все сто процентов так это в том, что если я вновь увижу то отвратительное и попросту мерзкое лицо того охранника, то меня стошнит сразу же, мгновенно. Я даже рада, что очертания его лица запомнились мне не очень хорошо, ведь смотреть на этого человека мне было противно, поэтому весь процесс мой взгляд был направлен на обшарпанную стену напротив. А вот если бы я запомнила его то, наверное, проблевалась бы уже сейчас. И от его одиозного лица, и от его гнусного поступка. Я не хочу обратно в камеру, нет, только не туда. Как только я здесь оказалась, то тут же захотела назад, в тепло и к близким мне людям, в плечо которым я могу плакаться хоть часами. Но сейчас мне хочется отнюдь не этого. Я хочу домой. Хочу прийти в свою комнату, лечь на свою кровать и укрыться бледно-голубым пледом, лежащим в шкафу на самой верхней полкой. Хочется укрыться им с головой и хотя бы на миг забыть обо всех тех проблемах, которых сейчас уж слишком много. Хочется не думать. Хочется просто забыть. Хочу как раньше. Хочу простую, счастливую, беззаботную жизнь. Но больше всего я хочу забыть о Харди. Знаете, лучше бы мы и вовсе никогда с ним не встречались, ведь это именно из-за него я здесь и оказалась. Именно из-за него я сейчас сижу в холодном изоляторе, пытаясь смириться с тем, что пару часов назад моё тело осквернили и отобрали наверное единственное, чем я дорожила, как бы это глупо не звучало. Энтони отобрал у меня всё, включая мою гордость и единственное, что я смогла сохранить — так это свою честь. Но сегодня я потеряла и её. В голове как назло всплыла очередная картинка из прошлого:***
— Где Энтони? — нисколько спрашиваю, сколько уже кричу в панике. — Пожалуйста, скажите мне где он! — затем вежливо прошу, понимая, что требованиями я ничего не добьюсь, поэтому остаются лишь спокойные просьбы. — Он даст вам все показания, только допросите его! Вы же следователь, вы должны допросить свидетелей! Пусть мы с ним и расстались и сейчас в крайне напряжённых отношениях, но именно он может подтвердить то, что Логана я не убивала. Я не могла его убить даже потому, что почти всё время находилась в окружении одного лишь Энтони. — Харди уже давно дал показания, не беспокойтесь, — спокойно отвечает мужчина в форме напротив, никак не реагируя на мои выходки. — Так чего же вы ждёте? — Почему я до сих пор сижу здесь в наручниках под надзором двоих конвоев? — кидаю вопросительный взгляд в сторону двух мужчин, стоящих справа от меня. — Конвоев ты увидишь, когда тебя будут в тюрьму перевозить, а это пока что обычные охранники, — резко отвечает всё тот же следователь, меняя тон на более строгий, нежели который был до этого. — Какая тюрьма? — в очередной раз раздражаюсь, даже не скрывая этого. — Боже, я вообще ничего не понимаю! — затем тяжело вздыхаю, опуская взгляд вниз. Я хочу домой. Меня достало это пристальное внимание, достали эти бесконечные расспросы и подозрения. Меня достали эти люди, смотрящие на меня как на самую настоящую убийцу. Они просто прожигают меня своими взглядами насквозь, а ведь ещё даже никаких доказательств толком-то нет! Это однозначно самое ужасное место, в котором мне только удалось побывать за все свои восемнадцать лет. — Энтони дал показания, — услышав это, я тут же поднимаю взгляд обратно, радуясь тому, что я, наконец-то, скоро покину эту насквозь пропитанную гнилой атмосферой комнату и вернусь домой. — Но только вот не за, а против тебя. Как и остальные двадцать свидетелей. Никогда не думала, что от парочки каких-то сказанных слов я буквально забуду как дышать. Их смысл до меня, как ни странно, дошёл почти мгновенно. Но после них я не слышала больше ничего. Ни самого следователя, который что-то мне говорил, ни охранников, что-то обсуждающих между собой, я не слышала ничего. В голове звучал один лишь басистый голос, из раза в раз повторяющий одну и ту же фразу, убивающую меня морально снова и снова: «Ты проиграла».***
Это был тот самый момент, когда вся моя жизнь перевернулась вверх ногами. Тогда-то я и поняла, что Энтони предал меня. Он не только дал показания против меня, он подговорил сделать это же ещё двадцать человек! Из-за этого дело даже и не стали особо расследовать, при наличии стольких-то свидетелей. Меня никто не поддерживал. Весь мир был против меня. Я осталась совершенно одна. Мои родители даже попрощаться со мной отказались, а в зале суда на меня вообще ни разу не посмотрели! Это убило меня больше всего. Я нуждалась в них. Очень сильно нуждалась. А что сделали они? Они не поддержали меня, не встали на мою сторону и даже адвоката нормального не наняли! Насколько я так им безразлична, что они так поступили со мной? Не знаю, наладим ли мы когда-нибудь отношения между собой, но даже если и так, я всё равно не забуду тот осуждающий взгляд матери, когда к нам в дом вломились полицейские и тот разочарованный взгляд отца, когда он увидел как ему показывают фотографии убитого Логана. Думаю, до этого он ещё хоть немного, но верил в меня, а после этих фото утерял даже самую маленькую каплю элементарного доверия и любви ко мне. Теперь я для своих родителей никто, пустое место, заключённая, которая в своей жизни не добьётся ничего, несмотря на большие планы и хорошие задатки. Они потеряли в меня веру точно так же, как и я потом потеряла веру в саму себя. О какой вообще вере может идти речь, когда самые твои близкие люди считают тебя безжалостной и хладнокровной убийцей, которая действительно заслуживает провести всю свою жизнь в тюрьме и умереть там же? Сколько нужно заплатить денег, чтобы родители отказались от своего ребёнка, которого они растили, любили, о котором заботились целых восемнадцать лет? Сколько Харди заплатил им за то, чтобы они вот так вот относились ко мне? За сколько денег можно предать своего ребёнка, не испытав даже малейшего чувства жалости или вины? Какова цена такой подлости, Энтони? Какова? Моя семья являлась довольно обеспеченной и острой нужды в деньгах у нас уж точно не было, так в чём же на самом деле причина их такого отвращения ко мне? Быть может, мои родители просто ненавидели меня всю мою жизнь и, когда им представился такой удачный момент, они решили им воспользоваться и избавиться от меня? Хватит. Хватит. Хватит! Я схожу с ума. У меня уже едет крыша. Не важно, какие у них были цели или мысли, плевать. Они сделали это. И сейчас я, как сказал Кристофер, должна думать не о них и не об их ко мне отношении, а о том, как бы мне отсюда выбраться. На первом месте у меня сейчас должен стоять ни Алекс, ни моя семья, да даже ни я сама, а доказательства моей невиновности, которые мне ещё предстоит найти. У меня, безусловно, есть пару зацепок, но их чертовски мало, да и как настоящие доказательства в суде их никто рассматривать не будет. Мне нужно что-то посерьёзнее, что-то более стоящее и убедительное. Я даже не заметила, в какой момент я потеряла счёт времени. Если поначалу я и считала секунды, минуты и часы, то сейчас я просто сбилась. Я не могла даже сказать точно: какой по счёту день я уже здесь нахожусь. Может, всё ещё первый. Или уже второй. А быть может вообще третий? Не знаю. Даже примерно предположить не могу. Одна минута длится здесь как час. Или два. Может три. Без понятия. Единственное, что я знала наверняка, так это то, что самая настоящая пытка — мучительное ожидание. А ещё мучительнее то, когда ты ждёшь сам не зная чего. Чего же жду я? Понятия не имею. Спасения? От чего? Понимания? От кого? Поддержки? Какой? Я не знаю ничего. Абсолютно ничего. Сейчас я, кажется, не знаю даже саму себя, чего уж там говорить об остальном. Надеюсь это пройдёт, ведь такое состояние ужасно угнетает и только лишь портит и без того хреновое настроение. Дыхание участилось почти вдвое, по лицу начали скатываться капельки холодного пота, а глаза то и дело норовили закрыться. Что-то не так, что-то точно не так! Тут же ищу глазами тот самый термометр, пытаясь найти ответ на свой вопрос. Ртуть находилась на отметке в минус десять градусов и, судя по всему, останавливаться не собиралась. Чёрт, чёрт, чёрт! Как я могла так задуматься, что даже не заметила такой собачий холод, крепчающий буквально с каждым получасом?! Всю и без того просто отвратительную ситуацию добивало то, что нахожусь я в подвале, где и без того ужасно сыро и холодно. Быть может, находясь я в квартире, эти самые градусы так бы меня не пугали. Но нет. Я нахожусь не в квартире. Я нахожу в чёртовом подвале, в чёртовом изоляторе! Не нужно быть гением, чтобы понять, что дело дрянь. Ещё пару часов и у меня начнётся самая первая, адинамическая стадия переохлаждения. На второй стадии люди теряют сознания, на третьей острое кислородное голодание головного мозга, впоследствии чего возможна кома и остановка сердца. Хоть где-то мне пригодились школьные знания. Было бы отлично, если там же меня ещё и научили бы выбираться из изоляторов и, в идеале, не попасть в тюрьму. Шутки это, конечно, хорошо, но не тогда, когда ты находишься в помещении, температура которого всё падает и падает, а ты не знаешь, что тебе делать и просто пытаешься не сойти с ума. Всё стало совсем плохо, когда меня начало знобить. Дрожь пробирала моё тело до самых мурашек, а меня саму ужасно клонило в сон. Зубы противным звуком стучали друг о друга, что раздражало ещё сильней. Наверное охранники специально повесили этот термометр, дабы вводить людей в панику. Может мне вообще на него не смотреть? Хотя нет, не вариант, ведь в таком случае я не смогу ещё хоть как-то контролировать ситуацию. Чёрт, я же схожу с ума… Не удивлюсь, если я сама с собой разговаривать начну. Может, они этого и добиваются? Хотя нет, бред какой-то. Зачем им это? Никакой выгоды я не вижу. А чем больше я думаю, тем больше нахожу вопросов, ответы на которые я не знаю. Но и не думать тоже не вариант. Чёрт, да это же самый настоящий беспросветный тупик! Теперь-то, в таком состоянии, в котором я сейчас и нахожусь, мне очень захотелось есть. Мой живот урчал с каждой минутой всё сильнее и сильнее, требуя перекусить хоть чем-то. Все мои силы покинули меня ещё давно, когда я пыталась дать отпор тому охраннику, но вот из-за испытываемой истерики я поняла это только сейчас, когда уже полностью успокоилась. Мне нужно было срочно поесть, ведь иначе, боюсь, я просто потеряю сознание. Нехватка сил дело очень страшное, особенно если оно идёт в дополнении к первой стадии переохлаждения. Но просить еду здесь бессмысленно, ведь если Питерсон сказал «еду и воду не давать» то никто мне её и не даст, даже при большом желании, ведь ослушаться его равноценно смерти. А вот доставая рабочий персонал, я могу лишь добавить себе лишних проблем, чего мне уж точно не хочется. Лучше потерпеть, чем остаться здесь ещё на, в лучшем случае, день. В худшем на все пять. В глазах резко начало темнеть. Я уже не могла контролировать ни себя, ни своё тело, которое уже сползало по стене вниз. Я пыталась ухватиться за что угодно, но мои руки меня попросту не слушались. Я упала, ударившись головой о всё тот же бетонный пол. Моё тело за долю секунду полностью охватил холод и, кажется, я почувствовала какую-то живность на своей левой ноге. Либо здесь есть кто-то ещё, помимо меня, либо я уже попросту сошла с ума. — Алекс… — это было последнее и единственное, что я успела произнести до того, как окончательно потерять рассудок и сознание. Спаси меня снова. Помоги мне в очередной раз и я обещаю, больше не буду пренебрегать твоими советами. Ты нужен мне, прошу, не подведи.