POV Alex Morgan:
Карцер. Карцер номер тринадцать. Знаете, многие бы продали почку, печень и вообще любой имеющийся орган, лишь бы не оказаться тут. Как минимум потому, что здесь их у тебя отнимут даже не спрашивая. Или просто будут бить с такой силой, что в конечном итоге органы сами начнут отказывать. А это, я вам скажу, ощущение не из приятных. На моей памяти даже был один такой случай проявления уж слишком сильной жестокости охранников по отношению к заключённым, а именно к их внутренностям. Паренька, если я не ошибаюсь, звали Майк. Он тоже загремел в этот карцер, в котором его в первый же день избили так, что, когда он отсюда наконец-таки вышел, одна из его почек начала значительно хуже функционировать и справляться со своими задачами. Из-за того, что он своевременно не обратился в больницу и не начал лечение, эта почка у него и вовсе начала отказывать. После того, как все симптомы были налицо, а работники медпункта уже и не знали, что пареньку предложить, его отправили в нормальную областную больницу, где потом, если верить слухам, Майку эту почку и вырезали. В тюрьму он, кстати говоря, так и не вернулся. Но о произошедшем с ним потом история, к сожалению, умалчивает. Не сказать, что тут плохо, вовсе нет. Здесь просто ужасно. Карцер сам по себе не то место, где хотелось бы находиться, а тот, в котором сейчас сижу я, — самое отвратительное, мерзкое и противное помещение во всей тюрьме. Окон нет, света уж подавно. Размером эта комнатушка метров так пять на четыре, не больше. Стены достаточно толстые — хоть голос сорви, тебя всё равно никто не услышит. Для тех, кто здесь находится в первый раз, это место вполне себе сравнимо с самым настоящим адом, из которого, как кажется, просто уже невозможно выбраться. Минуту, проведённую здесь, можно смело приравнять к часу, а то и к двум. Ты всё время ждёшь подвоха, ждёшь ловушки и западни. Ты считаешь минуты и шаги за дверью, молясь всем известным тебе богам, лишь бы эти самые шаги были не к тебе в камеру. Вот они — несколько дней в карцере номер тринадцать. Я уже был тут раньше, года так четыре назад, когда ещё совсем пацаном был. Отделался я тогда легко: сломанная правая рука, левая нога и черепно-мозговая травма. Почему легко? Потому что люди отсюда, как правило, живыми не выходят вообще. И я даже не уверен, что в этот раз мне повезёт также, как повезло в прошлый. Пусть я и знаю, как себя здесь стоит вести, а как нет, сомневаюсь, что данная информация мне пригодится. В данном месте абсолютно всё, включая твою жизнь, зависит от одного лишь настроения тех уродов, которые называют себя «властителями». Тут люди с тобой не церемонятся, даже наоборот — относятся с большим пренебрежением. Здесь работают другие люди, не те охранники из самой тюрьмы, с которыми я бы ещё и мог как-то договориться. Тут все имеющиеся связи тебе не помогут, а могут даже и ухудшить и без того не очень положительную ситуацию. Входная дверь отворилась в достаточно неожиданный момент. «Властители», как правило, заходят к заключённым в карцер только спустя несколько часов, а то и дней, изнемождая их и их терпение. Заключённые знают, что рано или поздно они к ним нагрянут, и для них же лучше, чтоб они пришли как можно раньше. Когда они появляются, то ты уже чуть подрасслабляешься, ведь второй раз, как правило, не так страшен, как первый. А первый более мучительный, долгожданный. Возможно с моей стороны крайне глупо говорить, что я жду их прихода, но это действительно так. Чем быстрее они придут, тем быстрее всё это закончится. Их вошло двое. Типичные амбалы из тех боевиков про грабителей или угонщиков, никакого разнообразия, честное слово. В следующую секунду я почувствовал, как моё тело окатило холодной, а если быть точнее, то просто ледяной водой. Мощный поток хлынул слишком резко и бесцеремонно, чего я никак не ожидал. Я еле заметно вздрогнул, но не более. Проявлять свой страх здесь было почти что равноценно смерти. Они просто заклюют тебя, будто вороны. Им плевать на всё, что ты им скажешь или попробуешь сделать. Здесь они авторитет, не ты. Мокрая ткань тюремного комбинезона неприятно прилипала к телу, отчего стало ещё холоднее, чем прежде. Такое здесь практиковали часто, почти всегда. Охранников, судя по всему, просто прикалывало смотреть на дрожащих от холода заключённых, потиравших ладонями собственные плечи, пытаясь так хоть как-то, да согреться. И дураку понятно, что это ни черта не помогало, но вот новички этого не понимали. Видимо, были слишком напуганы, чтобы спокойно и здраво оценивать ситуацию, делая хоть какие-то выводы. Ведро у них в руках я заметил не сразу. Но даже если бы я его и подметил, то ситуация бы не изменилась. Ну уклонился бы я, увернулся, и что дальше? От участи меня бы это всё равно не спасло. Они бы принесли ещё одно ведро, если даже и не два. Было прохладно, но терпимо. Большую роль играл надетый на мне комбинезон, который сейчас был полностью мокрым и не слишком тёплое помещение, в котором я сейчас нахожусь. С одной стороны это всё печально, но с другой… Подумаешь, простужусь. Плевать. Не в первый раз уже. Я здесь всего лишь часа четыре, может пять, не больше, но уже хочу вернуться обратно. А кто вообще не хочет выбраться отсюда? Наилучшим вариантом было бы вообще не попадать сюда, но что поделать… Я хотел не просто вернуться в камеру, но и вернуться к малышке Брукс, которой я пообещал теперь быть рядом, а не в каком-то там карцере, куда меня отправили за это дурацкое нападение. Если тот урод подумал, что отделался какими-то синяками и сломанными рёбрами, то он очень ошибся. Он ошибся, думая, что я так просто это оставлю. Он ошибся тогда, когда решил тронуть то, что принадлежит мне. Думаю, он ошибся ещё в тот момент, когда появился на свет. Очень жалко его мать. Мучилась несколько часов со схватками, а потом и с родами. Ради чего? Ради того, чтобы родить ребёнка. Ребёнка, который вырастет конченным ублюдком, насилующим девушек. Честно говоря, из моей головы никак не могла выйти голубоглазая блондинка. Её образ итак был у меня перед глазами почти двадцать четыре часа в сутках, а сейчас же он вообще был даже тогда, когда я зажмуривал глаза и старался думать о чём-то другом. Она же ничего такого не делала, даже не старалась! Так почему же так плотно засела в моей голове? Быть может, она приворот какой-нибудь сделала? Или ещё что-то в этом духе? Боже, что за бред? Какой к чёрту приворот? Знаю же, что сам небезразличен к ней. Знаю, но вот принять этого никак не могу. Во всём том, что с ней случилось, виноват только я и никто больше. Я недоглядел, оставил её без присмотра, и вот чем это всё обернулось. Но хуже даже не это, а то, что я бросил её. Бросил её в тот самый момент, когда она так сильно нуждалась во мне. И о чём я только думал? О себе. Я же чёртов эгоист, которому плевать на всех, кроме себя. Если бы я пришёл чуть раньше, то, возможно, всё бы сложилось по-другому. Мысли об ином возможном исходе событий никак не выходили у меня из головы. Что со мной стало? В какой момент я так изменился? Раньше для меня были виноваты все, но никак не я. А что теперь? Теперь я виню себя в том, что никак не мог предугадать. Даже если бы я и не бросил её, не отвернулся, то не факт, что это бы не случилось. С одной стороны я понимаю это, но с другой категорически отказываюсь принимать. Словно моё сознание разделилось на две части, на два мнения. И проблема в том, что я не знаю, какое из них правильное, а какое — нет. Я не знаю, каким чувствам я могу доверять, а каким нет. Кажется, я окончательно запутался. Знаете, я уже давно заметил, что, сидя в таких местах, как карцер, все люди, как правило, начинают задумываться о своей жизни. А точнее о том, в какой момент она свернула не туда, куда изначально должна была. Думаю, в детстве мы все задумывались о том, кем хотим вырасти, кем хотим стать. Иногда это вполне себе возможные мечты, а иногда нет. Иногда эти поставленные ещё в детстве цели сбываются, а иногда нет. Никто из нас не мог узнать заранее, какая ему в этом мире предначертана судьба. Как минимум потому, что мы сами вершители своих судеб. Устраивает ли меня моя нынешняя жизнь? Однозначно нет. Хотел бы я, чтобы она стала лучше? Однозначно, да. Предпринимаю ли я что-нибудь для того, чтобы воплотить все свои «хотелки» в реальность? Конечно же, нет. А какой смысл? В смысле, смысл есть. Но не для того, кому дали пожизненный срок в колонии строгого режима. Если бы мне дали лет десять, может пятнадцать, то тогда я, быть может, и подзадумался бы. Но менять свою жизнь, зная, что ты никогда не увидишь ничего больше, чем тюремные стены, для меня всегда было и есть просто бессмысленно. Да и тем более, моя тюремная жизнь не так уж и плоха, не считая каких-то происшествий, как, например, это. Но это всего лишь жизненный эпизод, чёрная полоса, за которой обычно следует белая. Самое главное — не сдаваться и принимать все испытания судьбы с высоко поднятой головой, не давая ей сломить тебя. Та жизнь, которая была у меня с самого моего рождения заметно отличается от той, которой я живу сейчас. В детстве я мечтал, что стану полицейским. Забавно, не правда ли? Я мечтал спасать мир, спасать общество от тех самых «злодеев», которые только и делают, что портят всё вокруг. Я жил этой мечтой лет так до десяти, но потом понял, что никаким полицейским мне никогда не стать. Единственное, чего я не понимаю до сих пор, так это то, в какой момент я стал тем самым «злодеем», которых так боялся в детстве? Я не помню определённого дня или момента, когда это всё началось. Думаю, моя жизнь с самого моего рождения была обречена на провал. Словно мне было всё это запланировано заранее. Ну вот, я уже начинаю противоречить самому себе. Как я и говорил, карцер заставляет задуматься. Задуматься даже о том, о чём думать совсем не хочется. Ты, конечно, можешь стараться не думать, но, боюсь, тогда ты просто сойдёшь с ума, ведь просидеть здесь четверо суток, не думая ни о чём, не по силам ни одному человеку, чего уж там говорить обо мне. Авторитет это, безусловно, важная составляющая успешности почти что во всех отраслях. Нет какого-то определённого способа или метода, рассказывающего о том, как же завоевать этот самый авторитет. Кому-то он достаётся огромным трудом и усилиями, а кому-то крайне легко и просто. Время его получения у всех тоже разное: кто-то становится шишкой в обществе всего лишь за пару дней, а кому-то для этого приходится трудиться несколько месяцев, или же, в более худшем случае, несколько лет. Как этого всего добился я? В какой момент начался мой личностный рост от обычного только что прибывшего заключённого до самого настоящего авторитета? Такой день сложно забыть, ведь это была всего лишь первая неделя моего здесь пребывания. Тогда я поцапался с Питерсоном, не зная, кто он такой и какую роль играет. Это была моя самая глупая ошибка, из-за которой я как раз таки и попал в этот карцер впервые. С этого всё и началось. Я — какой-то там новичок, осмелившийся нагрубить главному, тому, кому подчинялись все без исключения. Задатки авторитета у меня появились ещё тогда, но окончательно я его получил относительно недавно. Это был очень тяжёлый путь, сопровождающийся многочисленными потерями. Я не мог никому доверять, не мог никого к себе подпускать. Я должен был проверять всех дважды, прежде чем позволить им заговорить со мной. Единственное, что меня не заботило — девушки. Я спал здесь с многими, со всеми, кто мне когда-то симпатизировал. Их я не проверял. Что мне может сделать какая-то девчонка? Так я думал раньше, но сейчас на этот счёт у меня абсолютно другое мнение. Оказалось, что многое. Не прошло и часу, как дверь в карцер открылась уже во второй раз. На этот раз в комнатушку вошли трое человек. В руках у одного из них был небольшой прямоугольный железный поднос, в котором, как правило, приносят еду. Это меня, если честно, немного удивило. Иногда здесь кормили, если только Питерсон не запрещал. Это я здесь посижу четыре дня и выйду, но есть же и те, кого заточили здесь на гораздо больший срок времени. Но скажу так: если тебя отправили сюда больше, чем на полторы недели, твои шансы на выход заметно уменьшаются, если даже и не сводятся к нулю. — Хочешь есть? — мерзкий отвратный смешок, услышав который уже становится не по себе. Ответа от меня они, очевидно, не ждали. Им он был просто не нужен. — Жри, ублюдок. В следующую секунду поднос, со всей на нём едой, с грохотом падает и оказывается на полу. — Давай, жри, чего ждёшь? Есть хотелось очень сильно, даже отрицать не буду. Только вот гордость просто не позволяла. Лучше я сдохну от голода, чем стану есть с грязного пола, как какая-то бездомная собака с помойки. Дело даже не в этих людях, которые стоят надо мной и всем своим видом стараются вызвать у меня страх, чтобы я всё-таки начал есть эти объедки. Чувство самоуважения у меня было всегда, и отказываться от него даже на минуту я не собирался. Да и тем более, никто ещё не умер от того, что четыре дня не поел. Помню я как-то не ел примерно столько же в прошлом году и ничего же, живой. — Слушай, может ему эту еду в глотку запихать, раз он сам не ест? — как бы интересуется этот урод у другого, точно такого же урода. — Да не, нафиг надо, — тут же отвечает его коллега, даже не думая. — Если захочет, то и с пола жрать начнёт. — улыбается, демонстрируя мне гнилую, пропитанную алчностью усмешку. — А он захочет, уж поверь. После данной фразы они все вышли из карцера, оставляя меня наедине со своими мыслями. Отлично.***
Прошло минут двадцать, и дверь открылась уже в третий раз. На этот раз, к моему большому счастью, зашло всего двое. То, что было у них в руках, заставило меня нервно сглотнуть и приготовиться. Я знал, что сейчас будет. Я знал, что будет больно. Очень больно. А всё потому, что в руках у них были дубинки. Один несильный удар в область лопаток выбил меня из колеи. Они знали, куда и с какой силой бить, чтобы я почувствовал неимоверную жгучую боль, но инвалидом не стал, ведь лишние проблемы им уж точно не нужны. Им нужно то, чтобы я лежал, не в состоянии даже и слова сказать. Им нужно, чтобы я был покорным. Им нужно, чтобы я умолял их пощадить меня и остановить всё это. Но не тут-то было. Удары были по всему телу: по животу, по рёбрам, по груди, по тазу, по бёдрам, по плечам. Они не особо напрягались: куда попадёт, туда и попадёт. Такой способ избиения мне уже не в первой, что было как никак-кстати, ведь основные правила я прекрасно знал. Прикрываться не было смысла, это может лишь сильнее их разозлить. Кричать тоже не было особо эффективным вариантом, ведь это также бы мне не помогло. Единственное, что мне оставалось, так это просто закрыть глаза и ждать. Ждать, пока это всё кончится. Ждать, пока они уйдут и, наконец-то, оставят меня в покое. Закончилось всё это минут так через двадцать, не больше. Какие-то хиленькие ребятки сегодня попались, в прошлый раз больнее было. Видимо, тот выродок, сказавший, что есть я уж точно захочу, рассчитывал на то, что избив меня, у меня появится резкая потребность в еде, на которой, кстати, уже успели потоптаться. Они тупоголовые болваны, если действительно подумали, что я стану есть, если меня дубинками пару раз долбануть. Это же просто смешно. Есть хотелось точно также, как и раньше, но ничуть не больше. Лучше уж ещё раз быть избитым, чем есть с этого пола. Я устал. Пусть я и нахожусь здесь всего лишь первый день из четырёх, но я уже устал так, что даже и не заметил, как провалился в сон.***
— Помоги мне, Алекс, помоги… Я просыпаюсь от истошного крика, исходящего откуда-то снаружи. Мне потребовалась доля секунды для того, чтобы понять, кому он принадлежит. Брукс. Еле как поднявшись на ноги, я подхожу к двери и дёргаю ручку. Да, идея крайне глупая, но ничего другого мне на ум попросту не пришло. В следующую секунду я впал в ступор, ведь входная дверь оказалась не заперта и открылась крайне легко, что меня очень сильно напрягло и насторожило. С каких пор местное управление не закрывает двери в карцерах? В любом случае, сейчас это не так уж и важно. Не думая, я сразу же направился на источник звука. — Алекс, быстрее, пожалуйста! — крик сменяется невнятным хрипом, пугающим меня ещё сильнее. Я старался бежать, но не получалось, всё тело ужасно ныло и ломило. Голос голубоглазой отзывался эхом повсюду. Я путался в коридорах, путался в лестничных пролётах, не понимая, куда именно мне идти. Брукс не давала мне направление, лишь вопила во всё горло, как бы заставляя меня такими своими криками и хрипами поторопиться. На месте я, в конечном итоге, оказался спустя минут пять. Завернув в очередной поворот, я замер. Посреди коридора лежала Джессика, обхватившая руками живот. А если быть точнее, то рану, из которой кровь хлестала как фонтан. Кровь была повсюду. На полу, на стенах, на её руках, на её одежде. В какой-то момент мне даже показалось, что я сам по уши измазан в этой крови. — Господи, малышка! В следующее мгновение я оказываюсь рядом с ней, самостоятельно зажимая рану, ведь девушка была уже слишком слаба, чтобы нормально давить. Но через секунду до меня доходит уже другое: неважно, как сильно давить на рану, пытаясь остановить кровь. Она не останавливается. Она просто, чёрт его подери, не останавливается! — Ты не успел, — на губах блондинки тут же появляется пугающая усмешка. — Ты не спас меня, Алекс, не спас, — усмешку сменяет дикий истерический смех. — Ты сказал, что будешь рядом, но ты не спас меня! — по её щекам начали скатываться слёзы. — Ты не спас меня во второй раз, Алекс. Ты допустил это. Ты виноват в том, что случилось со мной. Я видел, что голубоглазая начинала закашливаться собственной кровью, но ничего сделать не мог. Меня словно парализовало и единственное, что я мог — просто сидеть, смотреть и слушать. — Даже сейчас, когда ты рядом, ты всё равно не можешь помочь мне! — Джессика уже не кричит, а просто… насмехается надо мной? Она была права, и я прекрасно это понимал. Но сделать всё также ничего не мог. — Ты убил меня, Алекс. Из её рта вырвался последний вздох, после которого голова голубоглазой безжизненно завалилась набок. Я… убил её?***
— Сука! Это сон. Дурной сон. Просто кошмар. Но почему же меня тогда так трясёт? Почему я проснулся уже как полчаса назад, но всё ещё не могу прийти в себя? Что со мной, чёрт его подери, происходит? Я дал ей неделю и сказал, что по её истечению она сломается. Но прошло уже несколько месяцев. Я был неправ. Она не сломалась. Она очень сильная, пусть даже и сама этого не знает. Да, глупая, да, наивная, но сильная. Сильная в моральном плане. В её восемнадцать на неё свалилось слишком много разного дерьма, справиться с которым не по силу даже мне. Я не знаю, какого это, когда от тебя отворачиваются собственные родители, а человек, которого ты любил всем сердцем, жестоко подставляет тебя и отправляет тебя в тюрьму. Моя жизнь тоже была не сахар, даже и похуже, но обесценивать чужие проблемы против моих принципов. В любом случае, я горжусь ей. Малышка Брукс оказалась гораздо сильнее, чем я только думал. В голове тут же появилась картинка, как он трогает её своими грязными руками там, где не трогал никто прежде. Он трогал её там, где не трогал её даже я. Не потому что не хотел, потому что знал, что это уже слишком. Я позволял себе только то, что позволял. Я всегда контролировал ситуацию и знал, что можно делать, а что нельзя. А он сломал её. Просто сломал. Как спичку в своих руках. Он сломал ту, что долгое время держалась и старалась сохранять спокойствие и самообладание. Он не только сломал её, он унизил её, унизил буквально перед всей тюрьмой! Мразь! Трясу головой, пытаясь выкинуть эту самую картинку из своей головы, но ничего не выходит. Перед глазами одно лишь её напуганное и заплаканное лицо, трясущиеся руки, крепко сжимавшие простыню. Кто ему дал право так поступать? Кто ему разрешил? Кто ему позволил? Джессика не заслуживала такого. Никто не заслуживает. Я никогда в своей жизни не брал девушку против её воли. Потому что это аморально, неправильно и жестоко. Я никогда не поощрял насилие над женским полом. Так могли бы поступить с моей сестрой, с моей дочерью. Что было бы, если бы моя дочь пришла домой заплаканная и сказала мне о том, что какому-то ублюдку вздумалось трогать её тело, без её же разрешения? А что, если он не только трогал? Что бы я делал в такой ситуации? В лучшем случае переломал бы ублюдку все кости и отправил на больничную койку, месяцев так на шесть, не меньше. А в худшем?.. Наверное, убил бы. А может и нет. Стал бы я вообще убивать, если бы у меня была жена и дочь? Стал бы я делать всё это, зная, что дома меня ждёт любящая семья? Нет. Однозначно нет. Дома меня никто не ждал. Никогда. Даже когда родители и были живы, их не особо заботило время, в которое я возвращаюсь домой с учёбы или с прогулки. Пришёл и то хорошо. Чувствовал ли я себя ненужным? Бывало. Не сказать, что мои родители были ужасными людьми, вовсе нет. Скорее просто очень занятыми. Их работа не позволяла им уделять мне столько времени, сколько я желал. Да я и не просил особо их об этом, а они и не парились. Именно сейчас, после того, как я увидел Джессику, всю заплаканную и просто разбитую, я понял, что в каких-то моментах был действительно не прав. Мне не стоило так распускать руки в самую нашу первую встречу. Она не здешняя шлюха, торгующая своим телом за очередную дозу. Она же ещё ребёнок, который даже школу не закончил! Чем я вообще думал? Она говорила убрать мне свои руки, а что делал я? Продолжал. Я просто вторгался в её личное пространство, наплевательски относясь ко всем рамкам. Боже, да я же отшлёпал её во второй же день! Да и ещё и где? В грязной, пыльной и тесной подсобке! Какой же я дурак. Нужно обязательно извиниться перед ней за это, как только мы увидимся. А увидимся мы сразу, как только я отсюда выйду. Мы ведь даже поцеловались только однажды. Хотя, это даже поцелуем назвать толком и нельзя, ведь Брукс на него не ответила, а только лишь прикусила мне язык, желая, чтобы я её отпустил. С тех самых пор я больше не лез к ней целоваться. Да и девушка, впрочем, тоже. А жаль… Она сказала, что я нравлюсь ей. А что сделал я? Всё испортил. В очередной раз. Наверное, моя заинтересованность к ней уже давно переросла в нечто большее. Но вот только во что именно? Не знаю. Да и пока что не время об этом думать, ведь есть вещи гораздо поважнее. Джим Уолкер, к примеру. А если быть точнее, та информация, которую он мне предоставит. Ник уже был должен договориться с ним о встречи, так что оставалось только ждать. В голове крутился всего лишь один вопрос: что с Брукс? Где она? Надеюсь, что в камере. Там, где её никто не будет нервировать и даст остаться одной. Хотя… Одной оставаться в такой ситуации тоже не вариант. Сейчас я был согласен даже на то, чтобы рядом с ней был кто-то вроде Спаркса. Если он сможет успокоить её, то я ему даже руку пожать готов. В голове сразу вспомнился тот случай, когда я увидел Джессику, лежащую в обнимку на кровати с этим смазливым блондинчиком. Он сумел успокоить её, сумел остановить её, когда та царапала ногтями кисти своих рук вплоть до самого мяса. Я рад, что в тот момент она была не одна. Всё-таки, встреча с Харди и не до такого довести может. И что только между этими двумя произошло в тот самый день? Что он ей сказал? И что сделал? Не верю в то, что они просто дружелюбно поболтали и разошлись. Но пытать Брукс расспросами не было времени, а потом всё как-то просто забылось, на фоне других, не менее интересных событий. Последние несколько часов моего здесь нахождения у меня из головы никак не может выйти ещё один вроде бы и простой, но в то же время чертовски сложный вопрос: а как бы сложились наши отношения, если бы я не вёл себя с Брукс как полный мудак и редкостная сволочь? Вышло бы у нас что-то? Смогли бы мы стать чем-то большим?.. Я не знаю, но очень бы хотел узнать. Пусть и повернуть время вспять невозможно, можно просто измениться. Перестать быть тем, кем я себя только что называл. Хотя бы с Брукс. Возможно то, что я сейчас скажу, прозвучит немного странно, но я чувствую, что могу доверять ей. Я могу не стесняться и просто быть самим собой. Интересно, а Джессика такого же мнения? Может ли она мне доверять? Я хочу помочь ей. Хочу не из-за собственной выгоды или чего-то подобного, просто хочу. Хочу не только помочь ей выйти, хочу помочь ей посадить Харди за решётку. Не знаю точно, убивал ли он того паренька, или же это сделал кто-то другой, но его я найду за что посадить. Такие ублюдки, как он, должны гнить в тюрьме, а не преспокойно разгуливать по улице, думая о том, что им всё сойдёт с рук. Из столь интересных мыслей меня вывела дверь, которая уж слишком громко открылась, впуская в тёмную комнатушку небольшую долю света. Прошло уже часов десять после того, как кто-то сюда заходил, так что я даже не удивлюсь, если сейчас всё повторится по новой. Они сделали мне огромное одолжение, давая мне столько времени на отдых, так что я даже им в какой-то степени благодарен, ведь если бы они избивали меня больше часу, то я бы просто потерял сознание от болевого шока. Я поднял голову наверх, внимательно смотря в дверной проём. Передо мной появился человек, а если быть точнее, девушка. Девушка, которую я уж точно не ожидал здесь увидеть. — Чандлер? — я даже не старался скрыть удивления в своём голосе. — Ты-то тут откуда? — усмехаюсь, совершенно не ожидая увидеть кареглазую в таком месте. — Чем на этот раз перед Питерсоном провинилась? И какого чёрта она здесь вообще забыла? В такие карцера девушек, как правило, не отправляют. Уж больно это жестоко. Похоже, Питерсон совсем свихнулся, отправив свою пассию в такое место. — Тебя спасать пришла, придурок, — девушка демонстративно закатывает глаза. — Выходить будешь или как? Это было неожиданно. Очень неожиданно. — Буду, — отвечаю сразу же, даже не думая. А о чем здесь вообще, собственно, думать? Я бы, конечно, мог сказать что-то в роде: «Не нужны мне твои подачки, никуда я не пойду», но какой в это смысл? Вот сейчас-то мне плевать на всю свою гордость, я просто хочу как можно скорее свалить отсюда. — Переодевайся, — ни сколько говорит, сколько требует кареглазая, бросая мне в руки какие-то тряпки. Развернув вещи, я вижу обычные потёртые серые джинсы и свитер, в котором заключённые обычно ходят во время стирки. — И как ты только?.. — намереваюсь спросить о том, как она угадала, что моя одежда сейчас не в самом лучшем состоянии. — Экстрасенсорные способности, — перебивая меня, тут же отвечает девушка, как казалось, заранее заготовленный ответ. Ну не хочет отвечать — не надо. Не буду же я заставлять её. — Отвернись, — заявляю я, видя её странный взгляд. — Чего я там не видела? — тут же закатывает глаза шатенка, раздражённо вздыхая. — Я не припомню, чтоб мы с тобой… — начинаю рассуждать, почёсывая затылок. С кем с кем, а с девушкой, подобной Мелиссе, спать не просто категорически запрещено, а и жизненно опасно. Да и вообще, прежде чем заниматься сексом с девушкой, узнайте, нет ли у неё парня. Если у неё есть парень — это плохо. А если у неё есть парень подобный Питерсону — вообще ужасно. — Морган! — шатенка тут же обрывает мою речь на полуслове. — Ты когда нажрался в начале года, по всему корпусу с голой жопой бегал! Или ты думаешь, что такое забыть легко? — Не думал, что тебя так заинтересует моя задница, — всё также задумчиво отвечаю я, начиная вставать. — Боже, только не говори что… — девушка ахает, видя, как я еле-еле поднимаюсь. Как правило, вставать после таких побоев тяжелее всего. Здесь-то и нужно собрать в кулак все свои силы и убрать на второй план усталость, изнеможение, изнурение и прочие схожие состояния организма, которые так и норовят тебя забить на всё и остаться сидеть в этом дурацком подвале, вместе с крысами и им подобными. Я же не хотел оставаться здесь ни на минуту больше, поэтому молча, стиснув зубы, поднялся на ноги. — Ты, видимо, забыла, в каком карцере я сижу? — хрипло произношу я, усмехаясь. Сомневаюсь, что девушка когда-то вообще была в карцере. Даже не в этом, а в каком-либо другом. Однозначно нет. Своих девушек Питерсон в такие места отправлять не позволяет. А если они где-то и плошают, то Пит просто заваливает их работой, дабы не расслаблялись. Но в любом случае, я уверен, что о том, что здесь происходит, Чандлер прекрасно осведомлена. Поначалу боль была просто адская, но с каждой секундой она начала уменьшаться, и в конечном итоге я чувствовал лишь лёгкое побаливание. Тогда-то я и снял промокший до нитки тюремный комбинезон и, сквозь изнуряющую боль во всём теле при сгибании коленей и локтей, надел принесённые девушкой вещи. Чёрт, а я уже и забыл, какого это, когда на тебе сухая одежда. — Давай помогу. Я не успеваю сказать и слова, как в следующее мгновение шатенка оказывается рядом со мной. Её рука перехватывает мою и закидывает её себе на шею, как бы этим самым заставляя меня ухватиться. Вторая же её рука хватает меня за бок, стараясь контролировать моё равновесие. — Думаешь, я в настолько ужасном состоянии, что соглашусь, чтоб какая-нибудь девушка наподобие тебя вот так вот тащила меня? — задаю вопрос и тут же начинаю скидывать руки Мелиссы с себя. — Не бойся, я никому не расскажу, — тут же отвечает Чандлер, даже и бровью не поведя. — Если кто спросит, скажу, что ты шёл сам. — Я сам, — твёрдо и уверенно произношу я, негрубо отталкивая от себя шатенку. Помощь в своей жизни я принимал нечасто, даже редко. И обычно эта помощь исходила от мужчин, но никак не от женщин. Я не сексист, ни в коем случае. Просто девушки, как правило, стараются не помочь, а показаться себя в выгодном свете перед мужчиной. Это я уже по опыту прекрасно знаю. Но только вот зачем Чандлер разбрасываться передо мной своей помощью?.. — Хватит упрямиться, тебе же не пять лет! — кареглазая же меня будто и не слышит, а лишь вновь подхватывает меня, только на этот раз более увереннее. — Ты должен научиться принимать помощь, особенно, если люди и правда хотят тебе помочь. — Я сам, — вновь повторяю, отталкивая шатенку. — Да пожалуйста! — разгневанно буркает кареглазая, переставая меня держать. — Буду рада посмотреть, как ты лицом по бетонном полу прокатишься. Шаг. Второй. Обещанное девушкой падение. Лицом я, слава богу, не прокатился, но скулой ударился знатно. — Дай руку, — недовольно ворчу, понимая, что подняться во второй раз мне будет ещё тяжелее, чем в первый. Как бы это не было постыдно признавать, но в этом кареглазая была права. Я смог встать, смог простоять целых тридцать секунд. И на этом всё. Я не смог сделать и два шага, чего уж там говорить об остальном… — С меня должок, — тут же проговариваю я, давая шатенке понять, что любая её помощь обязательно будет зачтена. — А как же, — усмехается кареглазая, будто другого варианта и не было. Оказывается, что идти, опираясь на кого-то, легче в два раза, если даже и не в три. Мелисса держала крепко, даже чересчур. И откуда в ней столько силы? — Куда мы идём? — опоминаюсь я, как только мы прошли одну треть пути и свернули не туда. — Нам же в другую сторону. — А кто сказал, что мы идём в корпус? — задаёт ответный вопрос шатенка, как-то странно усмехаясь. Значит так? Ну хорошо. — Надеюсь, что ты не хочешь воспользоваться мной на каком-нибудь пыльном складе, — усмехаюсь, ощущая нежную ладонь девушки на моих ребрах. — У меня, если ты не знала, очень ранимая душа. — Фу, что за извращения у тебя в голове? — наклонив голову в сторону, я увидел, как кареглазая поморщилась. — Или ты думаешь, что мне Питерсона не хватает? — Я-то откуда знаю? — еле заметно пожимаю плечами. — Не я ж с ним сплю. — А мог бы, — тут же произносит шатенка, даже и не задумавшись. — У тебя, кстати, крепкая задница. — Подожди, — останавливаюсь и перевожу взгляд на Мелиссу. — Ты сказала, что у меня хорошая задница? Не думал, что наш с ней разговор может зайти в такое русло. — Я сказала, что Питерсону она бы понравилась, — раздражённо вздыхает. — Если ты и дальше будешь так останавливаться, то мы придём только к утру. — Подожди, — не тороплюсь и опускаю ещё одну шутку: — Ты ведёшь меня к нему? — наигранно изумляюсь. — Ну уж нет, лучше верни меня обратно в карцер. — Не хочу, чтобы ты увёл у меня мужика. — Тогда куда мы идём, если не лишать меня девственности? — даю ей понять, что не отстану от неё с этим вопросом, пока она мне не ответит. Я видел, что чего-то эта девушка явно не договаривает, только вот никак не мог понять, чего именно. Ей однозначно что-то от меня нужно, ведь иначе она бы в жизни не пришла за мной в такое место. — А она у тебя есть? — вновь переводит тему шатенка, заставляя меня взбунтоваться ещё сильнее. Ненавижу, когда я не знаю чего-то, чего знает другой человек. — Одна нет, другая да, — отвечаю не поведя и глазом. — Так куда? Девушка тяжело вздохнула, давая этим самым понять, что в этой битве она проиграла. — Брукс спасать. Кареглазая сказала всего лишь два слова, но они заставили мне взбунтоваться ещё пуще прежнего. Мы, не сговариваясь, остановились на месте, не делая ни шагу больше. — Только не говори мне, что тот охранник уже оправился, — прорычал я сквозь зубы. — Он-то тут причём? — удивляется шатенка, всё также стараясь перевести тему. — А кто ещё руки распускал? — недовольно высказываю, закатывая глаза. — Я что ли? Такое было, да, но кареглазая прекрасно понимает, что я говорю о кое чём нечто большем и серьёзным. — Может и ты, — неоднозначно пожимает плечами, чем окончательно выводит меня из себя. — Хватит говорить загадками. — После того, как тебя увели в карцер… — вновь замолкает на полуслове, чем вызывает у меня крик. — Да не тяни же ты, чёрт возьми! Если до всего этого случая девушка меня немного и раздражала, то сейчас это было уже что-то большее, чем простое раздражение. Ещё хоть одно её такое слово, так которым я должен гадать, и я, клянусь, просто пошлю её куда подальше и вернусь обратно в карцер. — Брукс увели прямо после тебя. Смысл сказанных слов дошёл до меня не сразу. — Какого чёрта?! — наконец-то пришло осознание. — На сколько? И за что? Мне нужны подробности, причём срочно. — Четверо суток, — отвечает тихо, нервно сглатывая. — За неподлежащий вид и отсутствие на общем сборе. — Сколько?! — я дергаю девушку за руку, вынуждая не отводить взгляд, а смотреть на меня. — Что за бредовый повод? И кто вообще дал распоряжение?! — Питерсон, кто ж ещё… — шатенка смотрит на меня как на какого-то дурака. Здесь я, впрочем, с ней согласен. Кто, если не он? — У него вообще всё с головой в порядке? — Ты сейчас говоришь о моем папике, — недовольно заявляет особа, чем только подогревает во мне злость. — Да плевать я на него хотел! Почему ты не сказала сразу?! Почему не пришла раньше?! — задаю один вопрос вслед за другим, начиная нервничать. — Я, по-твоему, специально время тянула? — сразу же начинает возмущаться шатенка, услышав моё недовольство. — Знал бы ты, сколько сил у меня ушло на то, чтобы убедить Питерсона отпустить тебя раньше времени! Ты вообще знаешь, что, отпустив тебя, он подставил под угрозу свою репутацию?! — Плевать. Последнее, о чём я сейчас хотел думать — так это об его репутации. Я уже предвкушаю наш с ним разговор, а точнее его последствия. — Эй! — теперь останавливается уже кареглазая, недовольно сверля меня взглядом. — Я за тебя, между прочим, жопу рвала, мог бы и спасибо сказать! — Надеюсь, это была метафора. Это моё высказывание девушка оставила без какого-либо ответа. Не знаю, радоваться мне, или нет, но я рад, что данную тему мы закрыли и молча пошли дальше. — Знаешь, не такой ты уж и мудак, — неожиданно говорит шатенка, саркастически усмехаясь. — А ты не такая уж и стерва, — усмехаюсь в ответ. Стервой я её действительно считал, врать не буду. И то, что она меня мудаком считала, тоже особо не удивляет. Но сегодня её поведение меня действительно очень сильно поразило. Она договаривалась за меня с Питерсоном, принесла одежду и даже помогла встать и идти дальше. Очень хочу верить в то, что никакого подвоха в её действиях не было и нет, ведь, как мне сегодня показалось, девчонка она очень даже ничего. — Брукс очень ранимая персона, и… — начинает негромко говорить Чандлер, то ли стесняясь, то ли ещё что. — Я знаю, — беспрестанно перебиваю её. — Ты не должен её больше бросать, — говорит уже чуть громче, но всё также робко. — Я знаю, — отвечаю всё также холодно, стараясь донести до неё то, что данная тема разговора мне неинтересна и я бы предпочёл её сменить, либо же вообще дойти до карцера в полнейшей тишине. — Без тебя она не справится, — никак не успокаивается девушка, чем всё-таки заставляет меня обратить на неё внимание и повернуться. — Ты можешь мне сказать хоть что-то, чего я не знаю? — интересуюсь, тяжело вздыхая. Мои мысли были заняты совершенно другими, наиболее важными вещами, и Мелисса это прекрасно знала, но не переставала говорить. Интересно, чего она этим добивается? Чтобы я хоть на мгновение отвлёкся, или окончательно разозлился и послал её куда подальше. — У тебя крепкая задница, — недолго думая, тут же отвечает на мой, в общем-то, риторический вопрос. — Боже, ты неисправима, — в который раз вздыхаю, отворачиваясь от кареглазой. На этой ноте Мелисса всё-таки решила оставить меня в покое, чему я был несказанно рад. До карцера, где была Брукс, мы дошли уж очень быстро. На полпути я уже оттолкнул от себя Чандлер и пошёл самостоятельно. Как ни странно, боль сейчас ушла на второй план, если даже и не на третий. Единственное, что меня сейчас волновало — Брукс. А если быть точнее, что с ней и в каком она состоянии. С охранником проблем не возникло. Увидев Чандлер, он тут же открыл дверь ни сказав ни слова. В карцер я зашёл первым, оставляя девушку и мужчину позади. А после чего в который раз за сегодняшний день замер, пытаясь найти хоть какое-то слово, выражающее все мои эмоции в данный момент. Но вместо этого вырвалось тихое: — Боже, малышка… Она лежала на левом боку у стены прямо у самой двери, судя по всему, без сознания. Я не помню, как я подбежал к ней. Помню только то, как я перевернул её на спину и хотел убрать пряди волос, закрывающие глаза, с её лба, но вместо этого замер от удивления. Её лоб. Её щёки. Её нос. Всё было чертовски холодным, почти что ледяным. Отопление в карцерах, как правило, было, пусть и минимальное, но было. В этом же карцере его не было от слова совсем. Даже я, побыв здесь каких-то несколько секунд, уже начал замерзать. Тогда что вообще можно сказать о человеке, пробывшим здесь больше суток? — Сколько она здесь? — задаю вопрос и тут же понимаю, насколько глупым он был. — Я же сказала: её увели сразу после тебя, — отвечает мне шатенка, видя смятение охранника. — Получается, уже вторые сутки. Вторые сутки. Вторые, гребаные, мать его, сутки! Я вообще молчу о том, что всего она, как оказалось, должна была проторчать в этой холодрыге четыре дня! Четыре! Ни день, ни два, а четыре! Девяносто шесть часов! Боже… Самое страшное то, что в этом, опять, виноват только я один. Не думая ни о чём, тут же беру девушку за бедра и талию, намереваясь поднять её. — Ты не имеешь права выносить её отсюда без разрешения Питерсона, — опережает меня и мои намерения этот остолоп, кладя руку мне на плечо. — Вы вообще в своём уме? — тут же смахиваю его ладонь со своего плеча и оборачиваюсь. — Она холодная, как смерть! Доводить человека до такого состояния, вот они ваши права, да?! Я начинал злиться. Злиться на Джессику, что она ослушалась меня и вышла из камеры, последовав за мной. Злиться на Питерсона, который что-то там себе возомнил и начал творить полную дичь, выходящую за рамки нормы. Злиться на этого тупоголового охранника, который что и делает, как отнимает моё время и время голубоглазой, которого, кстати говоря, не так уж и много. — Вам нельзя, это против правил… — продолжает он класть свою руку на моё плечо и давить, заставляя меня сидеть и не дёргаться. Моё терпение кончилось. В очередной раз смахнув его руку, я встал. — Если она, — одно движение и он, под удивлённый взвизг шатенки, оказывается прижат за воротник к стене. — Умрет от гребаного переохлаждения, — вжимаю его в стену всё сильней. — Что и случится, если ты не дашь мне пройти, — наслаждаюсь, видя его перепуганный, мечущейся из стороны в сторону взгляд. — То я сам засуну тебя в этот морозильник и буду смотреть, — усмехаюсь, понимая, в какое русло перетекает вся эта ситуация, — Как твоё тело покрывается мурашками, нарушается речь, мимика и сокращаются мышцы. — смотрю ему прямо в глаза. — Я буду смотреть на тебя, когда твои конечности согнутся, пульс станет редким, еле ощутимым, начнутся судороги, температура тела упадёт до двадцати шести градусов, — перечисляю быстро, одно за другим. — И, в конечном итоге, я увижу, как ты медленно и мучительно сдохнешь, — замолкаю на секунду, после чего смотрю ему прямо в глаза и задаю самый важный на данный момент вопрос. — Ну так что, ты дашь нам выйти отсюда? Он тут же начинает судорожно кивать, чего я, в принципе, и добивался. — Хороший мальчик, — отпускаю его, не желая больше марать руки о всякое дерьмо. Я вновь наклоняюсь для того, чтобы взять блондинку на свои руки, но только в этот раз мне уже никто не мешает, а Мелисса и вовсе поторапливает, говоря о том, чтобы я «пошевелил своей крепкой задницей». Переместив Брукс с холодного сырого пола в свои горячие крепкие объятия, я выхожу из карцера под опасливый взгляд охранника. Не нужно быть гением, чтобы знать одну простую, элементарную вещь: если человек плохо себя чувствует, то помощь ему нужно оказать немедленно, в независимости от того, что именно его тревожит, ведь, как правило, с каждой минутой бездействия ему становится только лишь хуже, а иногда время идёт даже ни на часы с минутами, а на секунды. То же самое и здесь: я не знаю, когда Брукс потеряла сознание и что она вообще чувствовала всё это время. И это меня… пугает? Да. Это меня пугает. То состояние девушки, в котором она находится сейчас, меня пугает. Меня пугает одна лишь мысль о том, что я могу не успеть и потерять её. — Всё будет хорошо, — еле слышно шепчу, стараясь успокоиться и сосредоточиться на главном. — Я обещаю, — целую блондинку в макушку. — Только прошу, держись. Видимо, это всё-таки не просто дружба.