***
Баки вне досягаемости. Питер не может до конца понять, на каком именно моменте свернул не туда. Обычный спарринг двух солдат для него превратился в кино, за которую отдал не билет, а душу. Такое ощущение, будто спарринг давно перерос в бои без правил от жесткости и грубости. Роджерс всегда говорил невзначай, что любая его тренировка не из легких. Подтверждает не только сам Баки, но и Клинт с Наташей, которая выигрывает его исключительно из-за акробатических способностей и умения предугадывать на шаг вперед. Правда, будет вовсе неудивительно, если на самом-то деле Стив ей поддается. Питер сидит и смотрит в оба глаза и пытается запомнить, что использует Стив против титана Барнса: обычные предательские подсечки, захваты и неожиданные выпады. Это реально все выходит из-под контроля, и они уже оба мокрые, но будет ли это волновать врага? У Паркера потеют ладони, загоняется сердце и растет паника. А еще напряжение, которое вовсе здесь не к месту, и он нервно начинает постукивать ногой. Когда Стив оттолкнул от себя Джеймса, чтобы держать дистанцию от его руки, он нападет на лучшего друга с таким рычанием и словами — чтобы тот уже сдался, — что у Паркера органы отказали. Нет сомнений, что Баки в спорте и в драках выпускает весь пар и выжимает из себя последние силы, чтобы даже внутренние демоны помахали белым флагом. Стив захватывает его руки с такой силой, что все рельефные мышцы напряглись и сам Роджерс посмеивается. У Паркера глаза закатываются. Начинается неистовая горячка раньше времени. Ему надо как можно срочно ретироваться и, может быть, сменить ориентацию. Идея примирения катится по пизде. Барнс специально во время тренировки потеряет контроль и покажет все, что умеет делать, чему научился. Будет издеваться, вынуждать сдаться. Смог поймать его в ловушку, загнать в угол. Никому нельзя доверять. Питер запускает пальцы в волосы и лохматит их с желанием свалить отсюда, но слышит громкий и сильный удар по мату и оглядывается: Стив мощно повалил Барнса и тот недовольно застонал. Стив смог, значит, и он сможет. Баки начинает вырываться из хвата, но Стив не дает ему спуску и садится сверху на бедра, еще сильнее сдавливая запястья, чтобы не поднялся. Десять секунд — таково правило нокаута. — Все же сумел положить, да? — выдыхает Баки, пытаясь встать. Тщетно. — Не хочу тебе лгать, но я просто ненавижу твою новую руку. Паркер проглотил ком, и его кадык нервно дернулся. — Уж прости меня за приобретение. Но даже с ней ты умудряешься выигрывать. — Тебе все простительно, дружище. Питер поспорил бы с ним. Капитан встает с Баки с усталостью в мышцах, подает ему руку и мат неприятно прилип к его спине. Баки переводит дыхание слегка согнувшись, убирает пот бинтом со лба и поправляет пучок волос. Стив пару раз проводит пальцами по бороде, отряхивает себя, мечтает о душе после сложного боя. Баки снимает бинты, отворачивается от Роджерса и забыл, что тут есть третий лишний, на которого у него свои отдельные планы. — Ох, а я про тебя забыл, вот же дерьмо. — Не передумал еще, Питер? — влезает Стив с улыбкой, которую тяжело увидеть из-за бороды. — Я могу быть твоим наставником. Питер смотрит на них исподлобья сильно ссутулившись на сиденье. Кошмары еще долго будут ему сниться. Он в этом убежден. — Нет, не надо. Я сам. Понятия не имеет, на что идет. Все, что знает в поединках, — один на один. В иных случаях он использует чутье и паутину. Сейчас же за паутину ему дадут красную карточку, унизят и пристыдят. Господи, да уже можно сейчас делать ставки, что Паркер от первого движения упадет на пол и начнет визжать. А Баки любоваться. Встает с места, пытается игнорировать два настойчивых взгляда на себе и сбрасывает рубашку с тупым принтом на сиденья. Баки пару секунд не мог размотать бинты. Потому что засмотрелся на выпуклые ребра, на слегка торчащие тазовые косточки и как Паркер старательно прячет свой фиаско поглубже. — Как знаешь, не мне тебя учить. Только без синяков и травм, — Стив снимает свой бинт для рук и передает новый для Питера. — Не хочу потом слушать жалобы о том, какой я безответственный тренер. Барнс массирует залитые кровью руки и костяшки, морально готовясь к Паркеру. Чувствует, что слегка вымотался. Щурится на Паркера, пока тот пытается влиться в атмосферу. — Не могу ничего обещать. — Не хочешь очередной выговор? — Ага. — саркастично кинул. — Как мило. Баки смахивает влагу с лица и приступает вновь пудрить руки и перематывать их, бросив Стиву фразы напутствия. Роджерс вышел из зала, и ему позвонили на телефон. Парни обернулись синхронно, и только когда встретились взглядом, поняли, что копируют движения друг друга. Паркер попал в порочный круг, в страшный цикл собственных последствий, и теперь из этого нет выхода. Ему подадут руку — и он отобьет ее. Вместе с ним родилось и двуличие, с двуличием — взгляд с вызовом на все и презрение к людям. Тони он уважает из-за субординации и чести, тетку из-за долга и что посвятила ему всю молодость. Остальных он ни во что не ставит. Он уважает человека до тех пор, пока о нем ничего не знает. Барнс удачно вновь перемотал обе руки — ну, прямые удары железной рукой объективно пиздец, — и наблюдал, как Паркер не может справиться с такой задачей, смотря в одну точку вниз. Ругается себе под нос, психует на белесые бинты и голова его забита иными мыслями. — Тебе помочь? — Нет, — Паркер даже не услышал, что именно он спросил. — Уверен? Паркер молчит. Вязкие мысли не отпускают его. Не позволяют поднять голову. Барнс молчит ровно до того момента, пока Паркер не выйдет из летаргии. Дневной свет дает ему ровный тон лица, глаза блестят под нахмуренными глазами. Руки от незнания пытаются перевязать ладони, дыхание парня ровное. Джеймс ставит все свое достояние ва-банк, потому что уверен, что Питер все еще думает, что его не раскрыли. Баки не выдерживает: останавливает его, выхватывает одну руку и начинает сам ему бинтовать насильно. Паркер моментально старается вырваться, что-то хамское бормочет. — Стой смирно, бестолочь. — Я мог и сам. — Я заметил. Элементарное сделать не можешь. Расслабься, я не собираюсь убивать тебя. — Да? — выдыхает облегченно Паркер. — А я уж думал, отыграться решил. Джеймс только улыбается ему в ответ мягко, невесомо, пытаясь доказать, что доля вежливости и учтивости осталась в нем. Сделать больно ему, кольнуть, почувствовать стыд. Но вместо этого донес до него, что у него нихера нет шансов. Нет проблем, нет проблем, нет проблем. Отпускает перебинтованные руки и сразу идет на маты, не ожидая каких-то благодарностей. — Тебя предупреждать, что я тебя жалеть не буду? — Я видел тебя и Стива. Это было отличное предупреждение, чтобы я смотался с этого места в страхе. — Тогда, почему не ушел? — Потому что я все еще намерен поговорить и перестать… думать о тебе. И сейчас, стоя перед ним, весь залитый краской и эмоциями, он чуть не проговорился. Стоять перед ним обнаженным уже не ново, — спасибо суточному совместному отпуску. И Баки еще хитрее заулыбался, не только губами, но и глазами. — Тогда не удивляйся, если твоя голова будет полностью забита моим образом. Любовь игрушка дьявола, детка. — Настолько самовлюбленный, что ли? — насмехается Паркер. — О да, а еще я чертовски люблю нападать исподтишка. И Барнс резко нападает на него, с самого старта атакуя жестко, давит на него, прессует до стены. Каждый взмах стальной рукой сопровождается странным звуком, словно воздух разрезает. Питер старается держать защиту. Отбивает удары предплечьями и кричит ему, что мы так не договаривались. Движения резкие, четкие, сильные и мгновенные, Паркер сбивается с толку. Барнс не собирается оставлять шанс. Раз тебя называют героем, значит, соответствуй, пацан. Сноровка Питера странный предмет. Вроде бы есть, а вроде бы и нет. Он пропустил сильный удар, и рука Барнса скользнула по плечу особенно жестко, и Паркер зашипел. Бинты отвлекали его, в голове сущий бардак и неразбериха, но его лицо, которое олицетворяет спокойствие и стойкость — это то, ради чего стоит весь этот спектакль. Его задача проста: измотать Барнса и напасть самому. Ему в голову влетает идея, как птица в окно — сбить его с ног. Он умудряется это сделать из-за своей гибкости и находчивости, которую Баки не просчитал. Ну, еще щепотка удачи и Паркер смог это сделать, несмотря на огромную весовую разницу. Баки грубо падает на маты, неподходяще больно ударяясь головой. Питеру просто крупно повезло вытянуть счастливый билет в борьбе за кто больше прав. Стоит сверху и понятия не имеет, что делать с лежащим Барнсом. Блять, не этому его жизнь учила. Баки вошел во вкус. Ему нравится эта неопределенность. Пытается встать с мата, чтобы показать себя еще раз во всей красе, но Паркера переклинивает, и он садится на его торс и перехватывает руки. Он не до конца понимает, что надо делать, но знает точно, что в нокауте его надо держать десять секунд. Барнс пытается выбраться, рычит и напрягает титан, но, судя по всему, укус паука под стать стали. От всех манипуляций и попыток вырваться, Паркер понимает, что это играет с ним очень злую шутку. Питер давит на запястья, он весь напрягся, пытаясь Барнса вжать в мат. По лицу видит, что в нем бурлит азарт. — Удивительные вещи и взаправду встречаются. — Что? — осекся Питер. — Ничего. И Барнс спихивает его с себя, оказываясь сверху. Еще чуть-чуть, еще чуточку Барнса около Паркера, и у последнего жестко встанет. — О чем ты хотел поговорить? Напомни, а то я позабыл. Контужен, сам понимаешь. Сжимает с легкостью тонкие запястья, ухмыляется сверху и ехидничает, паясничает, откровенно издевается. Питер ерзает и шарахается под ним, ведь десять секунд — и ты проиграл. Если Барнс опустится бедрами чуточку ниже или Питер потянется выше — и все в зале поймут, в каком паскудном положении он находится. — О нашем… конфликте, — выдыхает он. — Я поговорить пришел, а не хуями мериться. — Смешно, — каменно плюет Барнс. — Но даже в этом ты проиграл, — и Барнс склоняется к нему впритык, и Паркера внутренне передернуло: — даже в этом ты, милый мой, пал на дно и проиграл. Он не должен играть с ним в эту игру. Он не должен поддаваться. Он не должен проиграть. Поэтому, противореча самому себе, делает удачное движение и выскальзывает из-под него, откидывая Баки назад. Оба встают в исходную позу. Барнс нападает, и Питеру надоело это: мысленно собирается в кучу и вспоминает приемы Стива. Баки прессует его до угла и Питер использует фокусы Роджерса, которые Барнс должен обрубать еще на корню, — вновь Питер валит его на мат только из-за того, что он налету схватил технику Роджерса. Не успевая среагировать на каждый удар, Баки понял, что руки Паркера оказываются везде и валят в поражение. — Я ни на что не намекаю, но ты, вообще-то, не тренируешься от слова совсем, — быстро отвечает он, смотря на Питера сверху. — Откуда ты знаешь эти приемы? — Быстро учусь. Баки пытается придерживаться правил, но делает сильный замах чтобы сбросить Паркера с себя и «добить» его. Но Питер успевает схватить титановую руку и от вымещения силы сталь зазвенела, а парень — ахуел. Он весь вспотевший и уставший: покрасневшая шея, очерченные мускулы руки и красочный пресс. И Паркер садится на него, молится всем существующим Богам, чтобы Барнс не смог почувствовать стояк. И чтоб его черти драли… Но у Барнса ситуация не лучше. От веса сверху Барнс громко зашипел и застонал, а напряженные мышцы расслабляются. Питер получил двойную дозу возбуждения к итак страдающему члену. Он громко застонал сквозь зубы, позабыв сдержаться при Барнсе и полностью погрузился в гремучую содомию, которая варится с ним в одном котле уже две недели. Какой стыд. Стало ясно лишь одно: они оба проиграли. Баки отрицает происходящее перед собой. Сдается и не может такого допустить. Начинает вырываться, сжимать мышцы бедер и недовольно шипеть, но Паркер лишь хватает сильнее его руки и вжимает в грудь. Баки хочет вырваться и смыть с себя это, когда каждое движение отдает Питеру жутким импульсом. Питер начинает тереться об него с неприкрытым удовольствием, а ногти царапать черный металл. Однако, Питер потерялся в ненависти. И Баки побеждено поддается этим движениям, которые его собственный член никак не отвергает. — Ненавижу тебя. — Я тебя тоже. Паркер начинает сильнее тереться об него. — Гребаный ребенок с комплексом героя, — бросает Барнс, словно в бреду. — Да… все верно, я ублюдок, но прошу об одном… — Господи, не смей меня сейчас о чем-то, блять, просить. — Не останавливайся. Питер в утопии трется об него, чувствует через толщину шорт взаимный стояк и как Баки начинает медленно и нехотя отвечать на манипуляции рваными движениями. Приподнимается в лопатках, но сил должных не осталось, и он вновь каждый раз падает головой на холодный мат. Комфортная жизнь в новом веке убивает его инстинкты и настороженность. Шорты из полиэстера приятно для уха шуршат, а глаза Паркера медленно закатываются от полностью принятого факта, что все его грязные и мерзкие фантазии воплотились. Барнс под ним, не сопротивляется, разделяет с ним желание. Питер теряет голову. Когда Паркер полностью садится на него всем весом и больше не опирается на руки, Джеймс не в силе больше вырываться, — проиграно лежит и шипит, не имея никаких морально-волевых на отрицание. Амплитуда растет каждый раз, и Питер сильнее и активнее ерзает, и из-за этого ощущения полиэстера растворяются. Он делает два медленных и три быстрых движения, хочет оставить от Баки целое ничего, и еще парочка правильных, нужных движений — и на шортах останется ненавистный мокрый след. Шорты выдают нарастающее возбуждение Джеймса. Питер отчетливо чувствует это, по нервным окончаниям танком проходятся импульсы, и он впивается в сталь сильнее, зная, что тактильные сенсоры сполна передают силу Баки. Рот не закрывается, тело не останавливается, мозг горит огнем и Паркер спускает руку к шортам Баки, чтобы доставить его в рай. Может, Джеймсу это все и нравится, но такую самонадеянность Паркера он не оценил и грубо остановил его руку. — Только попробуй, и ты пожалеешь, что я согласился на это. Черные волосы освободились от резинки. Пряди взлохмачены и лежат на мате, и Питер всматривается в это мрачное лицо, которое граничит со страстью и пылкостью. Питер промолчал, нагло потянулся вновь к трусам Барнса, и тот вновь его злобно одернул. — Да ладно тебе, не хочешь большего удовольствия? — он не отпускает его руку, не верит. — Я могу сделать тебе так хорошо, что ты забудешь все невзгоды и разговоры. — Из нас двоих больше всех помириться хочешь ты. — Так и есть, я все еще хочу это сделать, — еще раз дернул руку, но не допустил. — Ну же, не упрямься, Барнс! — Я итак тебя ненавижу, не добавляй мне поводов, чтобы палка научилась стрелять. Особо важный удар прошелся по выпуклому позвоночнику Питера, и он увел руку от шорт. Спустил взгляд и молча удивился, в каком же дерьме он грянул: жуткое мокрое пятно на собственных шортах, явный стояк и сочный вид на торс Джеймса. И стальную руку, которая держала его от вторжения в шорты, — он тянет руку на свою шею и умоляет взглядом сжать. И Баки без слов понял, что надо делать. Сенсоры передают ему в мозг каждый сантиметр этой нежной кожи, как она напрягается, как по венам циркулирует кровь вперемешку со страстью. Как Питер глотает последний сладкий кислород, полностью отпускает руки Баки и кладет ладонями на грудь. Манипуляции становятся быстрее, энергичней. Питер двигается поступательно и Джеймс дает отсчет, что вот-вот кончит просто от того, что допустил это с Паркером. Рука непонятно трещит, начинает просачиваться фиолетовый оттенок. Питеру не хватает этого. Ни взаимной тяги, ни удушения, ни мокрого и острого Барнса снизу. Ему хочется забрать слиток золота, обокрасть его от начала до конца. Снять кожу с себя, переплюнуть самого себя и съесть мечту на ужин. В голове играет музыка и от нее болит голова. Вывести себя до финиша и больше не подходить ни на метр к Барнсу. Подключив паучью силу, он давит в сгиб локтя Барнса и падает на него, встретившись в поцелуй. Закрыл глаза, руки гуляют по грудной клетке и пытается спровоцировать на влажный поцелуй. Джеймс не отвечает, принимает как должное эту страсть и огонь в поцелуе. Его так страстно не целовали с войны, чтобы требовательно вылизывать десна и зубы и танцевать танго. Он не хочет отвечать. От этого ему ничего не будет, а Паркеру дарует уверенность, что ему вовсе не надо. Это надо прекратить. Как и прелюдии, так и влажный поцелуй, на который никак не отвечает. Он сжимает его горло окончательно, перекрыл кислород и Паркер кончает в свои шорты, промычав нечленораздельное в уста Барнса. Питер понял, что Джеймс не отвечает в поцелуй и даже губами не шевелит. Поэтому берет из этого максимальную выгоду, доказать ему, что смелости в Паркере больше, чем в столетнем суперсолдате. В этом поцелуе нет ничего, что хоть на дюжину схоже на любовь или влюбленность. Нет, нет и нет. Это случается, это бывает — обычный порыв. Гуляющий язык по деснам и стоны — нет ничего интересного. Паркер теряет разницу живого и неживого. Оргазм разрушил все, что только можно разрушить и он даже не притронулся к себе, что абсолютно ново. Стонет, воет, вымаливает имя Барнса. В легких кислорода не осталось, губы слегка посинели и когда уже Питер начал кряхтеть — но не просить отпустить шею, — следом кончает Барнс, шипя сквозь зубы и закрыв глаза. Он чувствует на себе влажное тело Питера, как весь он пропитан стремлением, как слоеный торт. И Барнс понял, что ему пиздец. Когда оргазм спал, он отпускает жалкую шею Паркера и тот громко хапнул воздух, и его глаза немного залились слезами. Шея красная, как свет светофора, и на коже кольцевой синяк. У друзей Питера будет много вопросов, чьи это пальцы. На губах еще вкус Барнса — сигареты и медный привкус, — он пытается отдышаться и взгляд притягивает страшный шрам стали и кожи. Большинство друзей считает, что милый Баки всего этого не заслужил, особенно такого жуткого напоминания о себе. Эйфория медленно покидает парней, и в Паркера вновь внедряется червь-паразит, который говорит ему слезть с него, назвать последними словами, спровоцировать и промыть рот мылом трижды. Но все это ничто по сравнению с тем, что именно сейчас стряслось. Он сползает с Барнса и ложится около него, падая бессильно на синий мат. Откашливается, смахивает влагу с глаз и мозг все еще не понимает, как совокупности обстоятельств привели к этому. В зале не должно быть камер. Роджерс ушел. Никто и ничего. Ни за что себе это не простит. Баки переводит дыхание, лежа уже на липком мате и разбинтовывает руки, приподнимаясь в лопатках. Это так выглядит взаимная ненависть? Это ахтунг. Это полный провал, командир. — Не хочу хвастаться, но я выиграл, — прерывает тишину Паркер, смеясь. — Чего, блять? — Я выиграл. Тебя выиграл. Нокаут. — Ага, да. Поздравляю. Молодец. — Теперь мы можем, наконец-то, заговорить об компромиссе? Джеймс резко повернулся к Питеру, громко рассмеялся с некой отчаянностью. — Если ты до сих пор этого не понял, мы его только что нашли. Питер усмехается, поднимается со спины и пытается спрятать от Барнса свое скверное пятно на шортах. Вся спина прилипла к мату, а в голове — кромешный ад. Поворачивается к нему в ответ, находясь всего в пару сантиметрах. Смотрят на друг друга, как в собственное отражение. Рассматривают молча, пытаясь выудить что-то эдакое со дна. Питер думает, что вот он момент людской слабины и безысходности. Пододвигается ближе и вновь целует его, прикладывая ладонь на щетину. Просто украдкой целует, без жести и слюней, что было раньше. Но даже такой трепетный и легкий поцелуй, который обычно оставляют в щечку, Барнс не расценивает должным образом: никакого уважения, никакой любви, никакой взаимности и нежности. Паркер не заслужил ничего из этого списка и даже больше. Питер ничего из себя не представляет, сколько бы он людей не спасал и сколько бы для друзей не делал. Его лицемерие никто не отменял. Поэтому даже ласковый поцелуй он прерывает, оттягивая Паркера за волосы от себя. Парень зашипел от дискомфорта на корнях, и Барнс приближается к его шее, не касаясь, а наблюдая, как тот весь дрожит от предвкушения. Мои губы не для тебя созданы, паскуда. Ненавидеть Паркера лучшее, что есть в нем. — Я тебя ненавижу из принципа. Запомни это. Нам не быть друзьями даже после того, что произошло. Питер пытается посмотреть ему в голубые и амурные глаза, но сталь на волосах не позволяет лишнего сделать. За этими радужками столько истории, что одной книги будет мало. Он привык ненавидеть и адаптироваться к новому, что сродни чуждо ему — задача не из легких. — Ты лжешь сам себе, Баки, — из-за слов Барнс только сильнее сжал пряди волос. — Не смей мне говорить, что ты ничего ко мне не чувствуешь. — Я не умею лгать, в отличие от некоторых, Паркер, — шипит он. — Я чувствую к тебе презрение и отрешенность, и я не хочу ничего иметь общего с тобой. Чтобы ты себе там не придумал, не потеряйся в этом. Если хочешь конкретики, то я тебя не люблю и не любил. Я тебя не люблю, и ты мне не нравишься, милый мой. Спасибо за разрядку, но взаимности не жди. Потому что ее и нет. Джеймс говорит это так, будто снимает с себя тягостный и массивный груз. Ему все равно, что это может ранить душу Питера, разбить его сердце и надежды на будущее. Ему так похуй на это все, что он ни разу не запнулся и ни разу не дрогнул на гласных, смотрел на парня и думал, насколько он мил и вкупе с этим омерзителен. Месиво из лицемерия, дичи, гари и смрада. В нем нет ничего святого — он сам себе враг, когда стоит вопрос перед чувствами к другому. Но даже здесь, после всех этих мощных слов, в глазах Паркера считывается гордыня. Еще чуть-чуть и она надломится, как дощечка. Внутри полный букет проблем и гнусный характер, снаружи — прекрасное упругое тело, гроза женских сердец. В мире технологий все боятся войны, но Барнс еще не до конца усвоил, что можно общаться и не воевать. И когда Барнс особо сильно потянул пряди, Питер зашипел и инстинктивно вжался в живую руку напротив. Только сейчас он позволил парню посмотреть на себя. — Ты лжешь, ты просто пытаешься спрятаться под маской неприступной крепости, — пытается переубедить в первую очередь себя, нежели его. — Давно пора уже записаться к психотерапевту, Баки, иначе до старости не доживешь с такой нервотрепкой. Ты не выживешь в новом мире. Если не мир тебя сожрет, то ты сам себя зароешь. — Твое беспокойство льстит мне, как часто ты думаешь обо мне? — хват ослабевает. — Сколько раз на дню ты думал обо всем этом? О моей руке на твоей шее, о жестком петтинге? Может ты мечтал, лаская себя в душевой об глубоком отсосе или сексе у стены? Ты лучше не обо мне беспокойся, разберусь сам. Тебе могу пожелать одного — научись лгать хотя бы в лице, если перед собой честен. Я перед собой и тобой честен — как я и сказал — я тебя не люблю. Не утруждайся и не забывай свое место. Найди себе хорошую подружку, а не солдата, который на поводке у Старка за ошибки прошлого, которые я не делал. — Ты лжешь. Лжешь-лжешь-лжешь. — Я все видел. Я видел все твои взгляды искоса, как твое сердцебиение уходит в рандеву, стоит мне подойти ближе. Ты так наивен и прост, что становится досадно, Питер, — он грубо отбрасывает Паркера от себя, отпустив торчащие локоны. — Ты последнее, о чем я буду думать вечерами, жалкий мальчишка. Думаю, тебя не ждать в башне пару недель? Зализывать раны… дело емкое. Барнс понял, что попал в яблочко. В самую сердцевину, и Питер дал трещину. Паркер насильно пошатнулся на маты вовсе бессильно. Это совсем не то, что он хотел слышать после петтинга. Это совсем не то, чего он ожидал. Не позволит себе разрыдаться даже под дулом пистолета. Барнс не заслужил ничего. Игра не стоила свеч. Поезд уехал. Встряхивает бинты, поправляет влажные пряди с лица и влажное пятно раздражает его. Подходит к своей спортивной сумке, достает оттуда полотенце и перематывает на бедрах. Питер остался лежать на матах, пытаясь переосмыслить действительность. Баки не врет и не врал. Его душа чиста, как водная гладь — к нему не за что придраться. Это явно лучше, чем вариант, где он бы солгал. Он даже на поцелуи не отвечал, ему было неприятно. Достает гель для душа и бритву, следом — чистое белье. Поворачивается на Паркера, молчит, не найдя ни слова, которое может его успокоить. Закрыл лицо руками, локти торчат в потолок, колени согнуты. Он пытается слабо давить на глаза и зажимать нос, чтобы не дай Бог разрыдаться. Ненависть дала слабину. Позволила посмотреть, что бывает по ту сторону. Что скрывается за антонимом. И Питер понял, что ненавидеть Барнса лучшее, что есть в нем.Часть 6
31 августа 2020 г. в 10:00
Примечания:
последняя глава
У Питера в одно гнусное мгновение высохли мозги. Превратил себя в безобразное животное, действующее инстинктивно, пока ждал встречи с Барнсом и Роджерсом.
В один непредвиденный момент он задумался, стоит ли устраивать марафон «повеситься до двадцати пяти». Питер довел себя до точки неистового стыда — это когда уже боишься показываться тетке на глаза. Каждый раз, когда выходил из своей комнаты или ванной, он шарахался от нее и отнекивался от вопросов. Она ведь не представляет, что он делает, о чем умоляет себе под нос, о чем похабный мозг требует. А она как ни в чем не бывало улыбается, спрашивает, не хочет ли он фруктов или творога вкусного. Все бы ничего, но Питер стал себя стыдиться.
Эти сутки были мучительной экзекуцией. Питер пытался найти способ отвлечь себя от навязчивых и мерзких мыслей, которые заполонили его голову, как опарыши. Инстаграм, Твиттер, Реддит… лазил по Нетфликс в большом желании найти какой-нибудь сериал или фильм. Но, как начинал смотреть, так и забрасывал после десяти минут. Это было издевательством. Он раздражался, что ему ничего не помогает, — даже еда не отвлекала его. Писал друзьям с мольбами погулять, но те его послали нахер, сказали найти себе папочку или убиться головой об стенку. Ну, где-то они правы.
Потому что у него есть желания, которые самому себе не раскрывал.
Потому что ненависть сработалась с ним, как конопля с эмоциями: она усилила все и показала с новой стороны этот дивный мир.
Он доехал до башни Мстителей с большим трудом. Конечно, у него есть опыт в тренировочных боях один на один и все в этом духе. Его сила позволяет драться много и жестко, но его рассеянность и неотесанность мешает ему, дураку, побеждать достойным образом. Подозревал, сидя в метро, что стоит сбежать и закупиться в Старбакс холодным чаем и пирожными. Так и манит, чертовка.
Но даже здесь, перед выбором, он проиграл в этой войне.
Ведь сейчас, Питер находится в огромном спортзале только для Мстителей и их напарников, союзников, друзей. Зал современный, красивый, в зеленых успокаивающих тонах с ненавязчивой музыкой из колонок.
Все бы ничего. Все столь прекрасно и невозмутимо, если бы перед Питером не стоял Баки. Он перебинтовывает руки, а сам только в тренировочных шортах из полиэстера.
Питер пару раз кратко стреляет взглядом вниз-вверх, думая, что Барнс это не заметил.
Смешно.
От взгляда Джеймса, Питер думает, что шовинизм — еще тенденция нормальности.
— Не обольщайся, — обнадеживает он, взирая Питера насквозь.
— Зачем ты наматываешь бинты?
— Бинты для защиты от ушибов, фиксирует кисти и впитывает пот.
Баки заканчивает бинтовать живую руку и приступает бинтовать железную. У Питера прозрачный вопрос зачем, но, судя по всему, он знает, что делает.
— А если подумать… — Баки перестает бинтоваться. — Ты ни разу не спарринговался именно в таком формате? Это был тупой вопрос.
— Мне не предлагали бинты, — Питер смотрит снизу-вверх на него, и видит, что Баки такой ответ вовсе не устроил. — Господи… Баки, я ненавижу спарринги и все что с ними связано. Не смотри на меня так, окей? Я толком ничего и не умею, и если ты собрался меня пиздить, то это очень скверная идея. Я никакие приемы не знаю.
— И каким раком ты тогда каждый раз выживаешь?
— Паутина, ловкость, чуткость и бешеная интуиция, — Паркер разводит руками и начинает смеяться. — И моя интуиция говорит прямо сейчас, что я сюда не просто поговорить пришел.
Баки повел бровью, пытаясь закончить с бинтовкой.
— Может быть, твоя интуиция и не ошибается. Знаешь, мой друг с фронта однажды как-то сказал, что «нет ничего хуже мужчины, который ведет себя, как женщина». Правда, я хер знает, что с ним стало. Надеюсь, что от старости помер, а не от шальной пули в лоб.
Паркер кинул на него сразу злой и осуждающий взгляд. Намек был понят.
В голову парня сразу лезут матерные оскорбления и пререкания. Находится в зале от силы минут десять. Питер в этом зале бывает раз в полгода и то это много.
Нельзя уже со старта навязываться в полемику с Джеймсом. Это ведь ненормально начать на ровном месте огрызаться как бешеные, голодные собаки. Это ни к чему не приведет — очередной словесный понос и собачий скандал, которым Баки насытился, как вампир кровью. Ну, может он этого и ждет — изощренную фантазию и кладезь знаний. Чем в этом веке любят обижать? Наверняка за цвет кожи и с кем ты ебешься.
Питер набирает воздух в кислород, напрягает сухожилия чтобы что-то высказать ему колкое, но настолько прозрачное и невесомое, что Баки не сразу поймет. Но здесь в зал входит Роджерс с улыбкой на лице, которую скрывает густая и хорошая борода.
На нем только темные шорты как у Барнса, кеды и большая спортивная сумка на плече. Роджерс со времен фиолетового похорошел, прям возмужал пуще прежнего по всем параметрам, пробивая потолок. Его и Баки отличает только цвет волос и характеры, но внешне…
Еще чуть-чуть феромонов, и Питер не обещает, что сможет успокоить негу в трусах.
Он проглатывает ком, когда перед ним стоят два солдата-красавца.
— Привет, Стив. — бросает он.
— Привет, малой, — приближается Стив и жмет друзьям руки. — Ты что в зале забыл? Неужели созрел потренироваться?
Паркер знает, что не со злом сказано и даже не с целью обидеть. Но где-то внутри него живет старая сука, которая на каждые скользкие высказывания орет и машет руками, как истеричка. Она чувствует опасность, ей надо защититься.
И успокоить ее Питеру удается.
— На мое удивление, я его позвал, и он согласился. Ну, если прям быть дотошно точным, то он попросился. Я могу не помнить точные слова, ибо Старк мне опять промывал мозги в своем стиле, понимаешь, да?
— Тони? — Стив оглядывается на Баки. — Что на этот раз ему не понравилось? Слишком близко стоял, громко дышал, много думал?
— Говорил не на английском. Он настоящий полиглот, а русский не знает.
Стив дергает плечами и улыбается, понимая, что нельзя много разговаривать про Старка при пацане.
— Удивительные вещи случаются, да? Ладно, парни, я пошел готовится и только не подеритесь здесь… ну, раньше времени и специально. Договорились?
Роджерс слегка хлопает Барнса по плечу и уходит в раздевалку, видимо, за бинтами для рук.
— Ох, да, Паркер, пока не забыл, — Барнс разворачивается к нему, смотрит сверху, сжимая и разжимая титановую руку. — Напомни мне, зачем ты здесь?
От тона Паркер закатывает глаза и проводит пальцами по глазам. Ты блять издеваешься?
— Я здесь поговорить с тобой, потому что наши разногласия мешают коллективу и, собственно, нам самим.
— У меня есть небольшое условие, которое тебя не устраивает. О да, я знаю, что тебе это не понравится. Иначе никак, ясно? По-другому и не мечтай, дорогой мой.
Господи Боже, нахуй.
— Ну и каково твое условие?
— Выиграй меня в спарринге.