Геройское безобразие от больно большого ума

      Сегодня Набоков доконал всю мальчишескую команду 10 «А» по футболу. Да, они много раньше прогуливали, но разве тридцать кругов по залу без остановок являются справедливой ценой за простые пропуски? Такого рода мысли витали в голове изнуренного Григория Печорина, что направлялся в сторону своей любимейшей комнаты, где бы он смог просто по-человечески отдохнуть.       Резко и максимально эффектно он открыл старенькую дверь, которая, казалось, от дуновения ветра могла упасть с петель…. Но не упала. Видимо, Гриша, как всегда, держал все под контролем. Талант не иначе.       — Боже, как я устал, как я устал! Ты не пред-став-ля-ешь… Я пробежал двести миллион километров и теперь не чувствую ног! – Наигранно прихрамывая, актер с большой буквы «А» направился к своему сожителю и по совместительству лучшему парню на планете. Однако тот не отзывался и просто продолжал что-то писать в свою тетрадь. – Ног не чувствую, говорю… – Отсутствие какой-либо реакции не особо воодушевляло и так вымотанную душу Печорина, потому потихоньку моноспектакль прекращался. Григорий нежно положил свою ладонь на чужое плечо, после чего к нему резко повернулась голова с большими перепуганными глазами и с наушниками в ушах.       — Черт тебя дери, Гриш. Напугал. – Звонко проговорил на всю комнату Александр, который не успел еще отойти от внезапного касания со спины. Спустя пару секунд общих переглядок Саша глубоко выдохнул и продолжил. – Ты что-то говорил, пока я не слышал?       — Я сказал, что хочу тебя поцеловать. – Пухлые губы накрыли чужие искусанные. Ничто так не снимало стресс у Печорина, как поцелуи. По его мнению, это лучше любых сигарет, ведь тут «ты не с никотиновой палкой ссосёшься, а с живым человеком, что отвечает на твои действия, а не травит твои легкие». Чацкий уже смирился с такой «зависимостью» своего спутника, в конце концов это лучше, чем наркотики или другие препараты, потому в нужный момент он всегда был готов «одолжить» свои уста в «чужое» пользование. – Так что же ты такое пишешь? Не уж то физику? Ты вроде сказал, что больше не ходишь на нее? – легкая ухмылка появилась на лице спортивно одетого юноши, а руки его оплели чужую шею, которая становилась опорой для всего утомленного тела.       — Сам знаешь, я такое часто с горяча могу ляпнуть. Вот что. Сходи лучше в душ, а я пока допишу. Потом сразу ляжем. Как пой… – Ручка громко приземлилась на не застеленную ковролином плитку после чего укатилась куда-то под стол.       — Я подниму, – опустившись на колени, Григорий начал в слепую искать любимую красную ручку Саши, которой он подчеркивал все правила и важные детали в своих конспектах. И вот успех. Даже неожиданно двойной. Оказалось, на Чацком были его любимые штаны в черно-красную клеточку. Их Гриша и с завязанными глазами узнает, ведь это он их ему подарил. Печорин видел, как Александр всегда ухаживал за этими джоггерами, потому сейчас в его полностью уставший, но не менее блудливый мозг пришла удивительная идея, как можно «по-человечески отдохнуть».       — Так как пойдет? – Повторил свой вопрос Чацкий. Красная ручка была протянута ему прямо из-под стола.       — Не пойдет.       — Почему это?       — Потому что я хочу немного отдохнуть, – большая ладонь обхватила чужую щиколотку и начала медленно ее поглаживать. Вторая же кисть легла на бедро и также медленно начала вырисовать на нем неровный знак бесконечности. – Можешь немного отодвинуть стул назад? – Очень низким и томным голосом произнес черноволосый человек, который сейчас больше напоминал суккуба, что хочет совратить своего невинного грешника.       — Гриш, может не надо. – Благоразумная часть разума Александра все еще функционировала, потому Чацкий надеялся просто переубедить такого же уставшего, как и он, Печорина.       — Детка, просто отодвинься немного, – поглаживания стали напористее и быстрее.       — Еще раз назовешь меня «Детка» – будешь спать на коврике возле входной двери, – по-свойски язвительно ответил Александр, но все же выполнил просьбу Григория, предоставляя тому больше места для своих замыслов.       — Как скажешь, Детка. – Во второй раз Чацкий уже никак не отреагировал, а просто начал тяжелым взглядом наблюдать за бесстыжими манипуляциями своего парня. Гриша был очень ловок во всех греховных делах, но в совратительных в особенности. Боже, иногда Саша и не верил тому, что этот безмерно привлекательный парень достался ему… Он та реальная иголка в стоге сена, о которой Чацкий даже и не мечтал. Он его настоящее счастье, хотя иногда умело выступает и в роли шила в заднице, но это мы опустим.       Властные руки нежно подобрались к резинке чужих штанов и начали понемногу их спускать с острых стройных ног. Также неторопливо джоггеры оказались на уровне икр Александра, упасть им не давал особый фасон и железная выдержка хозяина, что все еще не подавал виду заинтересованности в происходящем. Однако дыхание явно ускорилось – это единственное, что выдавало желание скептика. Печорин аккуратно раздвинул чужие ноги и начал оставлять на каждом видном участке кожи свои поцелуи и «следы внимания». Языком, вылизывая, он ощущал вкус, особый вкус. Вкус Чацкого. Пьянящий, как и весь Александр. Сам Чацкий в это мгновение просто не мог оторвать глаз от картины, что творилась ниже его пояса. Казалось, что это страстный сон, и что вот-вот всё закончится, не успев начаться…. Но это был не сон, ведь кучерявая макушка все приближалась и приближалась своими маленькими «цветными шагами» к жаждущему внимания органу. Руки Саши сильной хваткой вцепились в сидушку стула, надеясь хотя бы так удержать трясущееся от невозможной неги тело. Он сдался, но от этого только выиграл.       Печорин будто успел поцеловать каждый чувствительный нерв на ногах Саши - настолько нижняя часть тела искушаемого была обласкана. На бедрах уже красовались яркие красные отметины от пальцев, что перестали контролироваться владельцем и начали свой собственный танец. И вот голова, с настоящим вихрем волос цвета беззвездной ночи на ней, подобралась к плоскому животу сидящего и начала медленно оставлять свои влажные поцелуи там, рукой при этом снимая последнюю преграду на пути к желаемому «отдыху». Чацкий, откинув назад голову и последним усилием сняв с себя очки, мутным взглядом уперся в белый, ничем не примечательный потолок, по которому разбегались разноцветные круги. Настолько сейчас было хорошо. «Это уже не сон, а галлюцинация» – быстро подумалось Александру и тут же забылось. Небесно-синий взгляд вернулся к просмотру происходящей с ним сладкой пытки.       Оказалось, нижнее белье было уже отброшено недалеко от стула, и «экзекуция» уже проводилась над членом Чацкого. Взгляд карих, тёмных глаз, чуть ли не чёрных от природы и ещё более от расширенного зрачка, устремился вверх и встретился с чужим взором. Даже скорей любованием: в глазах отчетливо читалась безмерная любовь, похоть и обожание, и ничто не мешали Григорию увидеть это. Он по-настоящему был доволен реакцией своего парня.       Гриша провел рукой по всей длине полового органа. Легкий поцелуй губ остался на основании члена, а вздернутый нос уткнулся в светлые кудряшки паховых волос. Дорожка влажных следов продолжалась по всей длине органа, и потом наконец нежный, как бархат, язык коснулся уздечки, намеренно задерживаясь на ней. Печорин вновь поднял взгляд, расфокусированный из-за возбуждения, и посмотрел прямо в глаза парня, заставляя того сдерживаться из последних сил, чтобы не кончить раньше времени. Смотря прямо в глаза Чацкого, Григорий приоткрыл рот и осторожно вобрал в себя орган, останавившись лишь тогда, когда головка уперлась в его гортань. Со сладким чмоканьем он начал обсасывать член Александра, ощущая свое полное превосходство над ним и будучи этим довольный. Импульсы наслаждения бежали вверх по телу. Сидеть прямо было уже совершенно нереально, потому что Гриша действительно умел делать то… Что делает. Саша никогда на прямую не спрашивал у Печорина, откуда у него подобный талант, потому что какая разница «как», если итог настолько крышесносный? Все мысли в нагруженной голове Чацкого спутались и сложились в одну единственную: «Не стонать!». Не издавать звуков, однако как же это трудно, когда меж твоими ногами, пристроившись, вдохновенно отсасывал юноша твоих грез.       Когда Гриша отстранялся, дабы вдохнуть воздуха, он невольно оглядывал и всю фреску под названием «Александр Чацкий»: как этот скромный юноша в покосившемся намокшем от различных соков свитере, вцепившись в жёсткий стул, похабно разводил ноги, при этом, не пряча своё лицо с пылающими от смущения и стыда щеками, и болезненно выстанывал что-то нечленораздельное…. И в очередной раз молча признавая, что этот юноша самой прелестной красоты человек в его жизни, Печорин вновь сосредоточивал своё внимание на члене, и, смочив губы слюной, обхватывал упругую головку губами, слизывая каплю смазки, что так возбуждающее висела на чужом стволе.       Саша невольно приближался с каждым мгновением к пику ощущений и чувств, и чтобы немного продлить это мгновения, он закрыл глаза. Веки сомкнулись, все остальные чувства обострились. Звуки, издаваемые Печориным, казались такими громки, что их может слышать весь кампус. Запах разврата заполнил целиком легкие Чацкого и, сам тому не веря, он думал, что хотел бы дышать им, а не кислородом… Касания, были всюду, но их было мало. Потому трясущаяся рука опустилась на ворох черных как смоль волос и начала их медленно поглаживать, даже не пытаясь взять в свою хватку. Александр знал, что Гриша, если берется за дело, делает его никак иначе как идеально, потому «помощь» все только усложнила бы. Все же, распахнув свои глаза, Александр вновь смог лицезреть покрасневшие губы и умоляюще влюбленные глаза Печорина, в которых сейчас его душа отражалась наикристальнейшим образом. Честен, откровенен только перед ним, Чацким. Это трогало и возбуждало одновременно.       — Grégoire… – Сорвалось с губ Саши и оргазм накрыл его, и при том такой силы, что, казалось, будто вся кровь на мгновение остановилась и тело стало ни живым, ни мёртвым. Глаза закатились, пальцы на ногах подогнулись и легкие за секунду выдохнули весь имевшийся воздух. Чацкий попал в прострацию. А Гриша любезно принял в свое горло, все по праву ему полагавшееся.       Когда мельтешащий в глазах шум чуть стихнул и кровь начала приливать обратно к голове, Саша первым делом проморгался, возвращая зрению ту чёткость, на которую способны его глаза без очков, и только потом разжал сведённые судорогой пальцы на руках и ногах. Печорин прокашлялся, выпустив опадающий орган изо рта, протер лицо ладонями и упал на спину.       Комнату наполнили глубокие вздохи и выдохи обоих парней. Кое-как Саша нащупал свои очки на столе, и, мягко скатившись со стула на пол, подполз к лежавшему Печорину. Он просто улегся рядом с ним и начал вдохновленно смотреть на плохо отбеленный потолок с потрескавшейся штукатуркой, словно это лучшее звездное небо, виданное им в жизни.       — Серьезно? Грегори? – Высказал, первое что пришло на очищенный ум, Гриша, - мне кажется, что уроки французского с Грибоедовым не идут тебе на пользу. – Улыбка вновь засияла на его хитром лице.       — Мне кажется, ты не идешь мне на пользу, – ответил Саша, без капли злобы и вредности.       — И ты против?       — Нет.       Они замолчали. Теплое молчание разлилось по комнате. Наверно, вот так лежать и ничего не делать вместе – было их любимым времяпрепровождением. Потому что оба знали, что чувствуют друг другу и лишний раз высказываться не требовалось… Это все просто ощущалось в касаниях, взглядах, поцелуях и интимных моментах. Они уже будто стали пенсионерами, которым не за чем говорить вечное «я тебя люблю», «ты свет моих очей» и прочее, прочее. И знаете, их всё устраивало.       — Теперь нужно в душ…       — Ну так пошли.       — Пошли…