Геройское безобразие от больно большого ума

      Чацкий постоянно крутился в водовороте лицейских дел: хоть он и не занимал поста старосты 10 «а» класса (да и слава богу), но на его плечах лежала изрядная доля организации общешкольных мероприятий. Несмотря на то, что Саша был несколько оторван как от коллектива, так и от всего своего поколения в целом, руководить сверстниками ему удавалось без особых сложностей. Находя индивидуальный подход к каждому, он легко вовлекал людей в работу целыми группами, что, в итоге, всегда заканчивалось блестящими концертами, популярными стенгазетами, удачными конкурсами и успешными акциями. Это была одна из немногих вещей, благодаря которой Александр не испытывал к школе лютой ненависти.       Май уже царил в Петербурге, и всё вокруг кричало о том, что совсем скоро наступит лето. В лицее было жарко и даже душно, поэтому все окна открывались нараспашку; тёплый ветерок с запахом сирени, цветущей на заднем дворе, колыхал полупрозрачные тюлевые занавески и длинные, ярко-зелёные листочки драцен, стоявших на подоконниках актового зала. Иногда в помещение залетали мухи, гудевшие и бившиеся о прозрачное стекло.       Встав на краешек сцены, юноша произносил свою речь, повторно разъясняя школьникам всех возрастов, сидевшим на стульях полукругом перед ним, роль каждого класса в грядущем концерте, посвящённом последнему звонку одиннадцатиклассников:       – Девятый класс! Тут есть девятый класс? – Нахмурившись, Чацкий обвёл взглядом утомившихся в жарком зале школьников.       – Александр Андреевич, здесь мы, давайте только побыстрее, на улицу хочется! – Голос подал растрёпанный мальчик, который уже готов был расплавиться прямо на этом стуле.       Внутренне порадовавшись такому обращению, Саша продолжил:       – У вас экзамены, поэтому вас нагрузили меньше всех. Как успехи с песней?       Петя Гринёв неопределённо пожал плечами, смущённо отводя взгляд.       – Мы пока не репетировали, песню только выбрали.       – Так, сегодня же приходите сюда в половине четвёртого, будете репетировать, – заметив, что девятиклассник открыл рот, чтобы сказать что-то ещё, Чацкий, демонстративно отвернулся от него, не терпя возражений. – У кого-нибудь ещё есть вопросы?       Пока Саша учтиво обсуждал с девочками из седьмого класса, ставящими танец, возможность дополнительного освещения и настройки аудиоаппаратуры, в зал с «чёрного» входа тихонько проскользнул юноша, тут же невольно приковавший к себе пару десятков заинтересованных взглядов, и помещение тут же наполнилось гулом оживлённого перешёптывания девушек. Заметивший внезапное оживление Саша напрягся.       – Ася, ради бога, хоть ты меня не подводи! – Умоляюще обратился он к девочке, стоявшей на сцене и вдруг прервавшей монолог Джульетты, и огляделся по сторонам. – Что случилось, товарищи, что за переполох?       Вдруг на его плечо опустилось что-то тёплое, тяжёлое, но до мурашек нежное и родное.       – Привет, Саша! – Звонко рассмеялся Григорий, заметив, как неловко дёрнулся Чацкий.       – Гриша… Печорин! Твою мать, ну, нельзя так пугать, – сбивчиво затараторил напуганный такой неожиданностью, в виде чужой ладони на плече, Александр. – Чего тебе?       Вообще-то Грише просто до чёртиков нравилось наблюдать за Сашей, увлечённым работой – за таким самостоятельным, властным, но справедливым лидером. Александр был по-настоящему красивым, но когда он стоял вот так, на сцене или в окружении людей, слушающих его и внимающих каждому его слову, от его горящих идеей глаз вовсе нельзя было отвести взгляда. Григорий гордился своим парнем, а ещё безумно радовался за него, когда Саша наконец-то переставал выглядеть одиноким и даже лишним в компании. Кроме того, Печорину (хоть он упорно не хотел признаваться в этом даже самому себе) безумно доставляла мысль о том, что этот человек, руководящий столькими людьми, являющийся для многих из них настоящим авторитетом, с ним может быть таким мягким, домашним, уютным. Но это уже его маленький секретик, который он озвучил лишь раз – скромно, в углу странички дневника.       – Да так, соскучился, вот и пришёл повидаться, – произнёс он, невзначай огладив Сашу по спине ладонью, как бы случайно соскользнувшей с чужого плеча.       – А по-моему, по тебе соскучилась домашка по геометрии, иди, повидайся лучше с ней, – по привычке закатил глаза Чацкий, впрочем, негромко усмехнувшись, но тут же спрятав улыбку под маской равнодушия.       – Как скажешь, но через час мы с геометрией надоедим друг другу, и я снова приду к тебе.       – Рекомендую навестить на часок ещё и физику, она тоже по тебе истосковалась! А репетиция заканчивается только в пять. Ну, это я так, для общего развития.       Гриша рассмеялся и многозначительно подмигнул Чацкому, тут же развернувшись на каблуках и не обращая больше внимания ни на кого из присутствующих, покинул актовый зал.       Только когда Печорин улетучился, Чацкий пришёл в себя и, не в силах перестать глупо улыбаться, оглядел собравшихся – он только сейчас обнаружил, что на время их диалога все вокруг затихли и устремили любопытные взгляды на двух юношей.       – Так, не тормозим, продолжаем работать! Что у нас там дальше? Песня под гитару? Где гитарист? – Помимо своей воли засуетился чуть покрасневший Саша.       Пока на сцену взбирался пятиклассник с оранжевой, обклеенной пёстрыми стикерами акустической гитарой наперевес, к руководителю подошла Дуня Раскольникова, также принадлежавшая к совету старшеклассников.       – Не знала, что вы подружились, – мягко улыбнулась девушка, оглядывая взбудораженного Чацкого.       – Что ж, случаются в жизни огорчения! – Фыркнул он и старался больше не смотреть в глаза проницательной одноклассницы, опасаясь выдать их с Гришей тайну, направился к своим подопечным.       Солнце в мае всегда закатывается за горизонт поздно, но подолгу. Уставшие школьники понемногу утекали из актового зала, понимая, что придут сюда и завтра, и послезавтра, одним словом, будут репетировать до тех пор, пока их требовательного и педантичного руководителя не устроит абсолютно всё. Впрочем с методами Чацкого никто особо и не спорил. Наконец помещение опустело вовсе, и всё вокруг затихло, разве что птицы на деревьях, растущих возле лицея, продолжали звонко щебетать. Из высоких окон на паркет падали косые лучи янтарного солнечного света, которые отражались и преломлялись в зеркалах, висевших по периметру зала, создавая атмосферу приятного сна со счастливым концом, после которого просыпаешься и точно знаешь, что день будет хорошим.       Закатав рукава белой рубашки, Саша неторопливо разносил реквизит по местам.       – Не заждался? – Захлопнув за собой дверь, нарушил тишину Печорин.       – Физику ты там в одиночестве бросил? – Откликнулся Чацкий, отодвигая стул в угол сцены.       – Ну, Саш, – протянул Гриша, в один непринуждённый шаг приблизившись к собеседнику, – Тут все свои, чего ты, расслабься!       Конец фразы был произнесён шёпотом уже над самым ухом юноши. Пальцами заботливо убрав золотые, чуть вьющиеся волосы, спадавшие почти до скулы Саши, Печорин, подошедший сзади, наклонился над ним и говорил тихо, вкрадчиво, опаляя горячим дыханием раскрасневшееся лицо юноши. Он пообещал себе не использовать свои приёмчики на Чацком, но, боже мой, как хотелось иногда заставить этого непроницаемого на уроках и репетициях мальчика краснеть и смущаться всего от пары его, Григория, действий!       – Ладно, ладно, сдаюсь! – Желая прекратить это мгновение стеснения, однако не прерывать моменты удовольствия, Саша улыбнулся и развернулся лицом к Грише.       Расстояние между ними было критически маленьким и продолжало ненавязчиво сокращаться, так что оба юноши, казалось, могли слышать сердцебиение друг друга. Печорин помедлил с секунду, а потом вдруг стремительно, но осторожно подался вперёд, положил тёплые ладони на щёки Саши и оставил быстрый поцелуй на кончике чужого носа. Чацкий уже было хотел, фыркнув, смущённо отвернуться, но у Григория планы были явно другие: тот осторожно снял Сашины очки (знает ведь, паршивец, что так делать нельзя) и надел их на себя, тут же зажмурившись из-за неприятного ощущения, оставленного диоптриями. Приняв решение не ждать больше ни секунды, Печорин вновь склонился к Чацкому, целуя его на этот раз по-настоящему, серьёзно, в губы. Честное слово, Григорий не только умереть, но и убить был готов ради этих поцелуев. Вначале таких нежных, до неопытности осторожных, потом чуть более напористых, требовательных (Гриша никогда не отличался особым терпением), после чего и Саша вскоре смелел, закидывал руки на чужие плечи или зарывался пальцами в чёрную шевелюру Печорина, немного оттягивая пряди и чуть постанывая то ли возмущённо, то ли умоляя не останавливаться.       – Закатывай рукава рубашки почаще. Это горячо, – отрываясь от губ, пахнущих мятой, промурлыкал Печорин, медленно расстёгивая пуговицы у чужого воротника.

***

      – Если хочешь, можешь заходить и завтра после репетиции, – как бы невзначай загадочно кивнул, ухмыльнувшись, Саша, закрывая дверь на ключ.       Солнце в мае всегда закатывается за горизонт поздно, но подолгу. Актовый зал Чацкий в компании Печорина покинул тогда, когда на улице было уже темно.