***
Чацкий сидит на подоконнике и курит в открытую форточку. – Не знал, что ты не зожник. – Можешь считать это днём откровений, - беззлобно хмыкает Саша, протягивая Грише недокуренную сигарету. - Будешь? Печорин ухмыляется, подходит к Чацкому непозволительно близко, забирает у того дымящуюся сигарету, задержав пальцы на чужой руке непозволительно долго, посмотрев прямо в серые глаза Саши непозволительно искренне. – Твоя очередь. День откровений, а откровенничаю только я, – фыркнул Саша, а его собеседник, улыбнувшись одними уголками губ, забрал сигарету, делая затяжку. Печорин, честно признаться, смутился, но виду не подал. – Я веду дневник, где записываю всё, что меня волнует, и жалуюсь на жизнь. Я очень люблю кофе, и настоящий, и растворимый, могу пить его литрами. Мне нравятся и девушки, и парни, одним словом, вообще похуй с кем спать, – я пансексуал. Саша не поперхнулся дымом, как ожидал Печорин, и даже, казалось, нисколько не удивился последнему пункту, только многозначительно кивнул и загадочно улыбнулся, отряхивая пепел. – Кстати, одно из этого – ложь, – после секундной паузы хмыкнул Гриша, заворожённо оглядывая Чацкого, с которым они уже прикончили чудо-термос. – Так и знал, – ухмыльнулся в ответ Саша, вдруг посмотрев прямо в глаза Печорина. – А ещё я готов поспорить, что ты никогда не был в той кофейне – ближайшей кофейне к лицею, – где сегодня встретил меня. Кофе ты не любишь. А за мной ходишь и наблюдаешь уже давно. Всё верно? Сказав это, он решительно спрыгнул с подоконника и приблизился к рассмеявшемуся Печорину, перехватывая его ладонь и переплетая свои пальцы с чужими. – Шах и мат, Григорий Александрович! Кажется, Печорин впервые был рад тому, что проиграл.2. Невыносимо лично (С)
31 августа 2020 г. в 22:44
Примечания:
Сексуальное напряжение между этими двумя такое сильное и совершенно невыносимое, что проигнорировать их дуэт было бы настоящим преступлением. Вот так и появилась эта зарисовка. Я надеюсь вам будет приятно ее читать, и она сможет вызвать у вас такие же сильные чувства, какие каждый раз я испытываю, думая о Саше и Грише :)
Написано 22 марта 2020 года.
Ваша анонимная, но не безызвестная С.
Григория Печорина стало слишком много в жизни Александра Чацкого. Этот человек был, казалось, повсюду: везде говорили о нём, упоминали его, везде был его образ, его голос. Сам Григорий тоже постоянно крутился где-то неподалёку, оказывался всегда, как говорится, в нужном месте в нужное время – то бишь, рядом с Чацким; ещё они и живут в одной комнате. Что до Александра, то он прошёл только первую стадию принятия, на данный момент, находясь, видимо, где-то между пунктами "гнев" и "торг", пытался то ли всеми возможными способами исключить Печорина из своей жизни, то ли просто смириться с его бессовестным нахождением где-то рядом.
Или это просто у Саши дурацкая гиперфиксация?
Всё это начинало не на шутку раздражать, а потому единственным выходом оставался побег. Хотя бы в ближайшую кофейню.
Протирая запотевшие на мартовском холоде Петербурга очки, Чацкий уселся за столик в углу зала, просто рассчитывая на то, что мимо него не будут постоянно ходить туда-сюда официанты с подносами, жутко отвлекая от размышлений. Сейчас он решил провести свое свободное вечернее время не в лицее, отвлечься от всего на свете и заняться любимым делом, растворившись в этой уютной полутьме кофейни, приглушённой музыке и чудесном аромате, наполнявшем помещение. Сделав заказ, он достал из рюкзака ноутбук, хрустнул суставами пальцев, сам же поморщился и кликнул на синюю иконку «Word», что покоилась на рабочем столе.
Чацкий любил писать разные вещи, только никому их не показывал: просто некому. Десятки страниц текста уходили в стол целыми пачками, а Саше всё время что-то не нравилось в своих текстах: то "сухо написано", то "слишком эмоционально", то "слишком длинно", то "слишком коротко", то и просто "бездарно". Вообще-то то, что писал Чацкий вовсе не бездарно и графоманством здесь даже не пахло, а вот сам автор уж точно излишне самокритичен. Хвалить, впрочем, его опять же, было некому.
– Пожалуйста, ваш раф и десерт! - От размышлений над белым листом его оторвала улыбчивая официантка, в ответ на слова которой Саша невнятно проговорил что-то вроде "спасибо", вновь погружаясь в раздумья.
Пальцы юноши, казалось, хаотично забегали по клавиатуре, а он сам будто больше не слышал и не замечал ничего вокруг, кроме своей новой статьи: публицистика нравилась ему больше всего. Однако прошло всего пятнадцать минут, кофе был почти допит, а десерт съеден уже больше, чем на половину, а статья всё никак не выходила. Всё получалось как-то нескладно и неубедительно, что ужасно злило Чацкого, тот стирал предложение за предложением, абзац за абзацем, скрипел зубами, восстанавливал, редактировал, переделывал. Вновь вздыхал.
"А смысл что-то вообще писать, если всё равно выходит бездарно и бессмысленно?" - юноша откинулся на спинку мягкого кресла, тяжело выдохнул и потёр пальцами переносицу, зажмуриваясь. Или у него творческий кризис, или никого творчества здесь с самого начала и не было.
– Привет, Саша, давно не виделись!
Опять он.
"Блять."
Печорин, кажется, не просто не слышал, но и не подозревал в принципе, что в природе существуют такие вещи, как личное пространство. Ослепительно и как-то даже слишком радостно улыбаясь для человека, приходящегося Чацкому не более, чем соседом по комнате в общежитии, он подошёл к его столику, уселся напротив и нарочито по-хозяйски махнул рукой официантке.
– Ну, привет, – стараясь вести себя сдержано (и не уподобляться вот этому созданию), Саша постарался не показывать так открыто, что Григорий в его планы вот совсем не вписывается.
– Чем занимаешься? – Печорин немного наклонился и попытался невзначай перегнуться к экрану ноутбука, который Чацкий тут же захлопнул.
– Да так, реферат по обществознанию.
– Что за тема?
– "Совет Федерации Федерального Собрания: конституционный статус, эволюция механизма формирования, организационное устройство на современном этапе".
– Сам-то понял, что сказал?
Глубоко вздохнув, Чацкий принял решение проигнорировать Печорина, от балды сказав название, впрочем, вполне реального реферата.
Вскинув брови, Гриша присвистнул, окинул Сашу многозначительным взглядом, наклонился к нему, будто желая что-то ещё сказать, но мотнул головой и отпрянул.
– Подожди, от тебя пахнет алкоголем, - Александр поморщился. – Ты пьяный что ли?
– Не пьяный, а культурно выпивший! - Поднял указательный палец Печорин, улыбаясь. – Разве что чуть-чуть.
– Всё с тобой ясно, – Чацкий закатил глаза, открыл ноутбук и продолжил печатать, не обращая больше внимания на притихшего Гришу.
Тем временем Печорину принесли его заказ – обычный американо. Юноша закинул ногу на ногу, с Сашей больше не заговаривал, но и не отсаживался. Изредка оба одноклассника украдкой поглядывали друг на друга, ловя самих себя на совершенно неожиданных мыслях.
Во-первых, Александр в один момент обнаружил себя, рассматривающим профиль Печорина. Захотелось дать себе по башке, чтобы больше не маяться дурью, но, несмотря ни на что, отделаться от мысли, что Григорий красивый, отныне не получалось. Впрочем, так оно и было: правильный лоб и прямой нос были словно выточены из камня, а пронзительный взгляд темных, ночи подобных глаз каждый раз вызывал совершенно невыносимый табун мурашек (который Саша предпочитал игнорировать). Вообще сейчас Печорин выглядел как никогда ухоженно. Разгон от контингента быдла у падиков до столичных аристократов, к которому был способен этот человек, поражал: Печорин мастерски вливался в любую среду, впрочем, никогда не теряя собственной индивидуальности. Сейчас же он был одет в аккуратные чёрные брюки и рубашку в тон. Выглядел так, будто специально наряжался. "И всё равно успел где-то накидаться", – усмехнулся своим мыслям Саша. Вообще, в один момент Чацкий пришёл к выводу, что Григорий напоминает ему студента небольшого колледжа, например, в Великобритании, где изучают латынь, древнегреческий, учатся фехтовать, и где изредка происходят таинственные происшествия вплоть до убийств, в которых, несомненно, должен быть запутан это холодный и нелюдимый юноша...
Мысленно хлопнув себя по лбу, Чацкий вернулся к своей статье. Публицистика нравится ему больше.
Во-вторых, хоть сам Печорин всю жизнь прекрасно понимал самого себя, прямо сейчас чувствовал совершенно необъяснимое влечение к человеку напротив. Чем оно могло быть вызвано – он не мог объяснить. Возможно, тем, что Чацкий отличается от всех остальных, а все остальные уже просто наскучили. Наскучит ли Саша? Посмотрим.
– Я пойду, - хлопнув крышкой ноутбука и резко вставая, произнёс Александр. – Ты как? – больше, на самом деле, из вежливости.
– Я тоже пойду. Тебе куда?
– А тебе? – В голосе и взгляде Чацкого то ли угроза, то ли подозрение, то ли интерес.
– В общагу, – пожал плечами Печорин, вдруг почувствовав в своём голосе взявшуюся буквально из ниоткуда нерешительность.
Немного помедлив, Саша ответил:
– Мне тоже. Пойдём, что ли, вместе, раз уже всё равно по пути?
– Пойдём, - деланно безэмоционально вновь пожал плечами Гриша, в ответ на что его собеседник тихо усмехнулся.
Печорин впервые почувствовал, что его могут переиграть. Печорин впервые почувствовал, что хотел бы проиграть.
Они вышли из кофейни молча, не проронили ни слова первые несколько минут пути. Один просчитывал ходы, как в шахматах, другой прикидывал, сколько часов ему ещё понадобится, чтобы закончить статью.
– А ты ведь не реферат писал, – это был явно не вопрос, и от этой насмешливой интонации Печорина Чацкий невольно вздрогнул.
– Возможно, – он загадочно улыбнулся Грише.
– А что тогда?
– Угадай.
– Рассказ?
– Нет.
– Стихи что ли?
– Не-а.
– Неужели роман?
– Мимо.
– А если выпить дам, расскажешь? У меня с собой джин есть хороший, – вообще-то Печорину правда стало не на шутку интересно.
Рассматривая пейзаж вокруг, Чацкий невольно задумался и затих. Вокруг было красиво и так спокойно: юноша любил раннюю осень. Лучи уже далеко не летнего, но всё ещё тёплого янтарного солнца путались в жёлтой листве и ложились кривыми пятнами на стены домов, отражались во всё ещё приоткрытых окнах и распахнутых форточках. Несмотря на то, что было уже почти семь вечера, смеркаться даже не думало. В светло-синем небе носились крикливые птицы, откуда-то из дворов доносились крики и смех детей, а воздух был наполнен свежим запахом тёплой листвы и переспелых яблок, продававшихся неподалёку.
– Я подумаю, – ухмыльнулся Чацкий, спускаясь по лесенке к набережной.
– Замётано! – Победно рассмеялся Гриша.
Саша облокотился о чугунный парапет у канала и заинтересованно посмотрел на Печорина, достававшего из своего рюкзака непримечательный термос.
– Умно, – отметил Александр.
– Ещё бы! – Собеседник протянул ему термос. – Угощайся.
Чацкий сделал небольшой глоток, немного поморщился, запрокинул голову и принялся разглядывать проплывавшие над ними ватные облака.
– Действительно хороший джин, спасибо, – проговорил Саша, а сам зарёкся:
"Не разбалтывать всего подряд".
Он провалился после третьего подхода к чудо-термосу.
– Я, знаешь, может, писателем быть хочу! Только, кажется мне, всё, что я пишу – глупо и бесталанно, понимаешь, мне ничего не нравится! Мои тексты действительно хуёвые. – Он удручённо посмотрел сначала в воды какого-то канала, затем перевёл чуть мутный взгляд серых глаз на Печорина.
– Кто тебе такое сказал? – Гриша, тоже не лишавший себя удовольствия и пивший попеременно с Сашей, искренне удивился. – Морду ему набью. Хоть убей, но я не верю, что такой человек, как ты, может хуёво писать. Ты вообще сам свои речи на истории или той же общаге слышал? Да, заумно, но, блять, так интересно, как ты, никто больше не напиздит!
Чацкий криво (пьяно), но действительно искренне и благодарно улыбнулся Печорину.
– Мне никто такого не говорил, но я сам так думаю, понимаешь. Я ведь никому свою писанину и не показывал!
Гриша изумлённо посмотрел на Сашу.
– Как это, не показывал?
– Вот так.
– Ну-ка, давай это исправлять. Доставай ноутбук! – Не принимая возражений, Печорин твёрдым шагом направился к ближайшей лавочке, разгоняя попутно голубей. Сопротивляться ему Чацкий не смог.
Александр уселся рядом с одноклассником и, с некоторых пор, собутыльником, достал ноутбук, открыл на нём папку с непримечательным названием "Тексты".
– А ты что вообще пишешь? Рассказы там, романы... или ты поэт? – Присвистнув, Печорин рассматривал количество документов «Word», десятками которых была забита папка.
– Статьи всякие в основном. И остросоциалочка, и политика, и история, и просто злободневность всякая иногда.
– Да ты даёшь! - сказал Григорий и открыл первый попавшийся файл, оказавшийся той самой "злободневностью", принявшись читать.
Читать было сложно. Не потому, что текст был плохо написан, вовсе нет, даже напротив: Грише искренне нравилось. Однако, во-первых, джин давал о себе знать, и буквы на мониторе то расплывались, то слипались в одно целое. Неприятно. Во-вторых, рядом с ним сидит красивый юноша с, как выяснилось, отличным чувством юмора и потрясающим стилем письма. Приятно. Печорин невзначай придвинулся, касаясь плечом чужого плеча. Чацкий не отодвинулся. Приятно вдвойне.
Прошло пятнадцать молчаливых минут: Гриша читал, Саша напряжённо рассматривал вернувшихся голубей и старался не думать о том, что впервые его текст кто-то читает.
– Чёрт возьми, это потрясающе, Саш! – Воодушевлённо выпалил Печорин, поворачиваясь к нему и положив руку на чужое плечо.
Вообще-то на действительно сильные эмоции Григория практически ничего не пробивало, а чтобы он продемонстрировал свои подлинные чувства, не играя и не скрываясь, должен был случиться, как минимум, конец света. Как оказалось, достаточно было случиться Саше Чацкому.
– Правда? - Юноша был не на шутку взволнован, и алкоголь сыграл в этом далеко не главную роль.
– Тебе нужно публиковаться, тут талант прозябает, - абсолютно серьёзно заключил Печорин, невзначай приобняв Александра за плечи. – Я не шучу.
Вечер и ночь они провели вместе, сидя в своей комнате и бесконечно говоря обо всём подряд.
Печорин впервые почувствовал себя защищённым. Рядом с Сашей почему-то не хотелось паясничать, над Сашей не хотелось намеренно обидно шутить, Сашу хотелось хвалить и обнимать. С ним было спокойно, и такой по-настоящему доверительной атмосферы Гриша не ощущал уже ужасно давно, даже не подозревая, как на самом деле всё это время нуждался в ком-то настолько честном, смелом и абсолютно непоколебимом с своих убеждениях. В Саше Чацком, например.