Папина доча поступает в магическую академию

      Леся не сразу поняла, что уже проснулась. Только-только было блуждание по каким-то дворам, клоун с жуткой рожей, выпрыгивающий из шляпы кролик и чьи-то похороны, как вдруг она лежит с открытыми глазами и пялится в темноту. Сначала она решила, что ей снится, будто её похоронили. Потом сообразила, что не спит и перепугалась, что её похоронили взаправду. Впрочем, быстро успокоилась: на гроб странное тёмное место походило мало, слишком мягко и слишком просторно. И, наконец, вспомнила вчерашний вечер.       Перво-наперво Красавина попыталась заснуть снова. Мысль, что в следующий раз она обязательно проснётся там, где надо: на родном топчане в своей комнате, — приятно грела душу. Не вышло. Делать нечего, Леся отдёрнула полог и выбралась из кровати.       В свете солнечных лучей, проникающих сквозь неплотно задернутые шторы, комната больше не казалась такой мрачной. Но всё равно достаточно унылой. И ещё более пыльной, чем Красавиной показалось вчера. Будь у неё аллергия на пыль, фиг бы пережила эту ночь.       Леся раздвинула шторы. Было пасмурно и, судя по всему, недавно рассвело. Пейзаж за окном вполне мог быть окраиной небольшого городка в её родном мире. Маленький палисадник, две скамейки, чуть в отдалении качели, мусорные баки. Дальше начинался пустырь, за пустырем редкие малоэтажные дома. От такой схожести даже дух захватило.       Похоже, что здесь тоже было лето. Это радовало. Отец вчера сказал из комнаты без него не выходить, да Красавина и сама не стремилась в одиночку и «вотпрямсчас» исследовать дивный новый мир. Заняться было решительно нечем. Леся попила воды из-под рукомойника, умылась и опробовала ванну. Испытания прошли успешно. Фен она с собой брала, но вот электричество здесь вряд ли открыли. Оставалось ждать, когда волосы подсохнут самостоятельно. Впрочем, лично Леся уже никуда не торопилась.       Она посидела на подоконнике — за окном ничего интересного не происходило. Послонялась по комнате. Исследовала комод — там обнаружился чей-то старый тулуп. Решила было разобрать чемодан и сумку, но передумала. Вдруг всё-таки не понадобится.       Помирать со скуки Леся отправилась на кровать. Не удалось. Помереть, в смысле. Скука никуда не делась. Красавина взялась за продумывание предстоящего разговора — с новыми силами и на свежую голову — и тут не клеилось. Зато как-то незаметно получилось задремать.       Когда Леся проснулась во второй раз, вся комната была заполнена солнечным светом. Сколько она проспала — не понятно. Вряд ли уже 8.00 — именно во столько был анонсирован завтрак — едва ли она дрыхла настолько крепко, чтобы папа не смог её разбудить. Если, конечно, он опять про неё не забыл. С него станется.       Леся послонялась по комнате. Снова. В нервозном ожидании секунды казались часами. Потом припомнила, что видела под раковиной таз и тряпку и решила — а почему бы и нет — сделать уборку. Комнате это явно пойдет на пользу, неизвестно ещё, сколько Лесе в ней жить. И неизвестно, сколько еще ей тут торчать в ожидании папунделя.       Красавина заканчивала мыть пол, когда в дверь постучали. Ну как постучали, заколотили. Настойчиво.       Первой Лесиной мыслью было: «Ну наконец-то!». Второй: «раньше папаня себя стуком в дверь утруждал редко». Красавина хотела по привычке крикнуть: «Заходи!» и тут сообразила, что вчера, ложась спать, не проверила, заперта ли дверь. И запирается ли она вообще? Мистеру Вопкинсу, конечно, замок не помеха, но как насчет других, более материальных, аборигенов? Получается, она запросто могла встретить утро в чьём-нибудь желудке?       Или дверь всё-таки закрыта, и недополучившее ночных калорий существо трудолюбивым дятлом долбасится к своему завтраку.       На всякий случай, прихватив с собой стул, Леся подошла к двери. Какое-никакое, а средство самообороны. Конечно, с той стороны все-таки мог оказаться и папундель, но он, скорее всего, ещё бы и вопил. Такое себе соло под барабаны.       — Кто там? — спросила она.       — Открой — узнаешь, — кокетливо предложили снаружи нежным девичьим голоском.       — Я не любознательная, — отозвалась Леся.       — Жа-а-ль, — протянули из-за двери. — А я так хотела с тобой познакомиться.       — С чего бы это?       — Как же! Ты ведь та самая банши, которая переорала вчера мистера Вопкинса!       — Я не банши, — разочаровала собеседницу Леся, чуть при этом не ляпнув: «что бы это ни значило».       — В самом деле? Так даже интересней!       — Что интересней?! — опасения в Лесиной душе существенно сдали позиции, уступив место раздражению. Да что такое-то! Еще из комнаты выйти не успела, а в нелепую ситуацию уже попала!       — Всё! — заверили её из-за двери. — Эй, может откроешь?       Неплохо натасканная на разного рода неприятности интуиция подсказывала Красавиной, что поеданием людей собеседница не увлекается. Разве что, выкушает мозг чайной ложечкой.       Метафорически выражаясь. А папаня где-то застрял, и кстати о еде...       — Который сейчас час? — спросила Леся.       — Без десяти девять, — незамедлительно последовал ответ.       — Ясно. Знаешь, где тут кормят?       — А то!       Леся дернула за ручку. Дверь действительно оказалась не заперта. Девушка решила заняться этим вопросом сразу после завтрака. Поудобнее перехватила стул и уставилась на визитершу.       — Нет, ты точно не банши, — констатировала та.       На вид визитерша выглядела совершенно безобидно. Невысокая, стройная девчонка одних с Лесей лет. Аккуратные пепельного цвета кудри, миленькое личико с пухлыми щёчками и большими серыми глазами. Аккуратный ярко-алый маникюр, пёстрое платьишко до середины бедра, колготы в мелкую сеточку. Довершали образ меховые тапочки с помпонами.       Эдакое домашнее гламурное кисо.       — Привет! — улыбнувшись от уха до уха, прощебетала она. — Меня зовут Элейн, для друзей просто Элли. А зачем тебе стул?       Посему выходило, что стул ей действительно незачем. Но отпускала его Леся неохотно.       — Так значит, ты и есть та самая дочь господина де Красава?       — Э-э-э, — подвисла Леся.       — Я так ждала твоего приезда! Как неделю назад узнала о твоём существовании, так и стала ждать! А то здесь так тухло, вокруг одни старпёры! Ну, пойдем скорей, я все тебе здесь покажу!       И цапнув окончательно прибалдевшую Красавину (Де Красава — серьёзно?!) за руку, «Элейн, можно просто Элли» поволокла её осматривать анонсированное «всё». Совершенно при этом не интересуясь, хочет ли та это самое всё видеть.       Элейн неслась вперёд со скоростью локомотива, так, что вагончику-Лесе приходилось прилагать усилия, чтобы не запутаться в ногах. И трещала пулемётной очередью, изредка прерываясь на перезарядку-вдох.       В очаровательной телеграфной манере она проводила обещанную экскурсию, перемежая ту сбивчивыми рассказами о себе, собственными наблюдениями и всем прочим, что только приходило ей в голову:       — Повезло тебе, живёшь на четвёртом этаже! У нас здесь номера-люкс. Не как в «Три короны» или «Гранд-катбург», но там и дерут втридорога, будто к королю во дворец на ночлег попросился! Одни богатеи останавливаются! А обслуга так нос задирает, будто сами королевских кровей! У нас тут, конечно, попроще, зато кормят вкусно и практически даром. И у тебя в комнате собственный толчок! Во всех комнатах на четвертом этаже отдельный толчок!       Так Леся стала счастливой обладательницей информации, что в пансионе «Трилистник», куда закинули её судьба и папаня, отдельные уборные есть только на козырном четвёртом этаже, жалко, что комнаты там редко занимают. Зато второй и третий этажи, где удобства одни на всех в конце коридора, забиты битком.       — Сейчас как раз сезон отпусков в разгаре, а у нас и море не далеко, и развлечений полно, столица всё-таки, и пошопиться есть где. Вот смотри, цветок. Тётка специально поставила для оживления интерьера. А на втором и третьем ничего не стоит, туда что ни поставишь, или оборвут, или сопрут.       И Леся узнала, что владелица вышеупомянутого пансиона — двоюродная тётка Элейн. Сама Элейн приехала сюда (то есть в Катбург, столицу какого-то, наверняка славного, государства) месяца два назад из провинции. Своё проживание в пансионе оплачивает помощью родственнице по хозяйству.       Указанное же растение было настолько чахлым, что слово «оживление» здесь казалось неуместным. Всё-таки, мало просто поставить цветок на подоконник. Для достижения желаемого эффекта его ещё нужно иногда поливать. (Лесе вспомнились оставленные дома кактус и герань, папа об этом небось даже и не подумал…)       Элейн болтала, болтала и еще раз болтала, так, что Лесе не удавалось вставить и слова, хотя бы, чтобы просто представиться.       В этом насыщенном информацией монологе нашлось место и родному городку Элли (бесперспективная помойка, не зря же называется Дырленд), и её родственникам (Прикинь, мать мне говорит, выходи замуж за сына булочника, ага щаз!), и приютившей девушку тётке (Стерва редкая, а как по другому, она же ведьма), и мистеру Вопкинсу (Вот упырь! Нет, реально упырь! То есть, я знаю, что он призрак, но все равно упырь! Энергетический), и даже Лесиному отцу (Как здорово, что он у нас поселился! Взбодрил местное болотце! Кстати, ни разу не слышала про твою матушку… Я, если что, не для себя спрашиваю, просто…)       Мимо Леси тянулись длинные серые коридоры, такие же серые лестницы, оставляя по себе впечатление: бедно, обшарпано, но чистенько (в противовес номеру-люкс). Впрочем, разглядеть их получше, как и поучаствовать в разговоре, она все равно не успевала.       Кухня выскочила перед девушкой, как чёрт из табакерки, когда она уже и не надеялась её увидеть. Только-только Элейн трещала о новых занавесках в цветочек, которые её тетка опять же для оживления интерьера повесила на окна в коридорах, и которые на втором и третьем этажах уже сперли, как вдруг настежь распахнула какую-то дверь, впихнула туда Лесю и провозгласила:       — Знакомьтесь, это дочь господина де Красава! Это она вчера переорала мистера Вопкинса!       В кухне было… людно, если это можно так назвать. Первыми в глаза Лесе бросились зелёные человечки. Нет, это были не большеголовые гуманоиды, скорее, они походили на человекообразных обезьян, только без меха и цвета весенней листвы. «Человечков» было штук десять. Двое взрослых — один в штанах и рубахе навыпуск, другой в белом платье в крупный горох — и восемь детей. Скорее всего, все вместе они составляли одну ячейку общества.       Остальные присутствующие были не настолько колоритны. Еще одна семейная пара (так, по крайней мере показалось Лесе, поскольку те держались вместе): невероятно бледные, изящные, утончённые. Две молодые ухоженные женщины яркой наружности (у одной из копны тёмных кудрей выглядывали маленькие кокетливые рожки). Трое молодых крепких мужчин сурового вида.       Вся разношёрстная компания, с трудом разместившаяся за двумя прямоугольными столами, отвлеклась от содержимого своих чашек и тарелок и уставилась на Красавину. Та только сейчас сообразила, что так и не переоделась в более презентабельную одежду, оставшись в спортивных штанах и старой растянутой майке с неотстирываемыми пятнами, в которых занималась уборкой, но нашла в себе силы вежливо сказать:       — Доброе утро, меня зовут Леся.       Гробовая тишина длилась всего пару секунд, хотя Лесе и показалось, что пару часов, а потом бледная утонченная дама произнесла, обнажив небольшие изящные клычки:       — Впредь, девушка, я надеюсь подобного не повторится. Мы с мужем от издаваемых вами звуков в гробу перевернулись, а потом заснуть смогли только под утро, правда, дорогой?       Такой же бледный дорогой нервно кивнул.       —Вы хотя бы представляете, как трудно вампирам следовать принятому в обществе режиму дня? Не говоря уже о том, что бедный мистер Вопкинс старше вас по меньшей мере лет на двести. В его почтенном возрасте столкнуться с таким неуважением!.. — клыкастая дама явно была настроена разразиться тирадой, но её самым невежливым образом прервали.       — И то верно, — вступил в разговор зелёный человечек в платье. — Только-только я угомонила детей, так нате, пожалуйста, начинай сначала! За те деньги, что дерут за проживание, здесь могло быть и потише! Мало нам припадочного призрака, так ещё девица с замашками банши появилась!       — А вот вы молчали бы, миссис Хабалсон, — отрезала вампирша. — И занялись бы своими отпрысками! Шума и беспорядка от них больше, чем от флиптских солдат, времён второй войны за рудники, это я вам как очевидец говорю. Как матери, вас стоило бы хоть немножечко озаботиться тем, чтобы привить им хорошие манеры и уважение к почтенному возрасту, хотя о чём это я…       Выглядела вампирша не старше двадцати пяти лет, что сильно диссонировало с её манерами пожилой брюзги. Зелёный человечек в платье, она же миссис Хабалсон, вскочила со стула, подскочила к вампирше и ткнула в неё указующим перстом:       — Всякой почтенной рухляди, которой не по нраву мои дети, самое место на свалке, вот что я вам скажу, миссис Кровожратус!       — Да, дорогой, — ледяным тоном произнесла миссис Кровожратус, демонстративно обращаясь к супругу. — Ты был совершенно прав. Отмена запрета на посещение орками общественных мест — настоящее преступление.       Дорогой дернулся и закрылся газетой.       — ЧТО?!! — взревела миссис Хабалсон. — Ах ты!.. Йозеф! Йозеф, ты слышал?! Да отлипни ты от этой проклятой газеты! Зелёный человечек в штанах и рубахе, он же Йозеф, несколько секунд назад повторил манёвр вампира, спрятавшись за печатным изданием.       Обстановка ощутимо запахла мордобоем.       — Ша! Все, у кого есть непреодолимое желание устроить разборки на моей кухне, могут искать себе место проживания со специально оборудованным залом для поединков. Если у них, конечно, хватит на это деньжат.       Лесю аккуратно подвинули с прохода и в кухню вошла… ведьма. Натуральная ведьма, как их обычно описывают в сказках. Причём не из тех, которые любуются своим отражением в зеркалах и вопрошают, они ли на свете всех милее.       Среднего роста, сухопарая, смуглая, с морщинистым лошадиным лицом, ястребиным носом, и длинными узловатыми пальцами. Седеющие волосы были собраны в неаккуратный пучок на затылке. В цветастом платье и шали она напоминала цыганку.       — Так как, консенсус найден?       Консенсус был найден мгновенно. Миссис Хабалсон, как ни в чем не бывало, вернулась на свое место, а миссис Кровожратус, громко фыркнув, продолжила пить свой утренний напиток (Леся предпочла не задумываться, что у той в чашке, однако вопрос с запиранием дверей стал очень остро).       — А ты, значит, дочь господина де Красава, — обратилась ведьма к Лесе. — Меня зовут миссис Чёртекаккинс.       — Очень приятно, — выдавила Красавина. — Меня зовут Леся       — Я хозяйка «Трилистника», — прозвучало это по меньшей мере как «Я герцогиня Кембриджская». — По всем бытовым вопросам можешь обращаться ко мне. Элли!       — Да тётушка? — муркнула Элейн.       — Наша гостья ещё не завтракала?! Тогда чего вы топчетесь в проходе?!       — Так мы только... — попыталась оправдаться Элли, но тётка только махнула на неё рукой.       — Впредь запомни, что завтрак начинается в восемь утра и заканчивается в девять. И лучше с этим делом не затягивать, — миссис Чёртекаккинс подцепила Лесю за плечо и поволокла к одному из столов.       Там буквально по волшебству образовался свободный стул. Тут же перед Красавиной очутились тарелка овсянки, бутерброды, чай и сахарница. Выглядело все вполне съедобно, а пахло и вовсе умопомрачительно.       — Спасибо, — промямлила Леся, сглатывая слюну.       Нормального ужина вчера не получилось.       — На здоровье, — хмыкнула ведьма.       Первую ложку Красавина пробовала с осторожностью. Мало ли… На вторую ложку осторожности уже не хватило. Лесин аппетит не смог испортить даже суровый взгляд сидящей напротив неё вампирши.       Но всё-таки хорошо, что её не усадили за соседний стол, который полностью оккупировали орки.       Но вот первый голод был утолён, и не замечать внимательные заинтересованные взгляды и дальше у Леси не получилось. Семнадцать пар глаз наблюдали, как она ест. Обладатели органов зрения, кажется, ждали что она вот-вот изрыгнёт пламя. Или, на худой конец, пройдётся колесом.       Дожевав кашу на чистом упрямстве Леся попробовала уставиться в ответ. Не на противную вампиршу, для этого красавинского скилла гляделок было маловато, и не на орчиху с семейством, ну нафиг, а на одного из суровых молодых мужчин, как самого безобидного в поле зрения. Тот угрюмо отводил взгляд.       На некоторое время опять воцарилась тишина. Звенящая. То есть была бы звенящая, если бы не носящаяся вертолётом по кухне муха. Поэтому, тишина вышла скорее зудящей. А еще давящей, выматывающей последние нервы. А потом Леся глотнула чаю. Смачно глотнула, хотя всегда старалась вести себя за столом культурно, без чавканья и прихлёбывания. Но какого фига! Если аборигены решили, что нашли себе цирковую собачку, это их проблемы! И нормально позавтракать это Красавиной точно не помешает!       Что бы там аборигены на самом деле себе не выдумали, но Лесин хлебок явно послужил им условным сигналом вернуться к собственным тарелкам.       Уф, даже дышать стало легче. — Так значит вы дочка господина де Красава?       И Леся поняла, что рано выдохнула.       Ведьма усадила Красавину между двумя молодыми женщинами, и до сих пор та не придавала этому факту никакого значения. А зря.       — Вы приехали из Френсии? У вас фамилия точно френсийская, но такой необычный акцент…       — Как вам у нас нравится? Здесь летом восхитительно хорошо. Катбург, конечно, не курортный город, но так даже интересней, правда? Кстати, а чем занимается ваш отец?       — А ваша матушка присоединится к вам позже? Или они с вашим отцом предпочитают отдыхать по отдельности?       Так Леся на своей шкуре прочувствовала, что такое перекрёстный допрос. И если бы собеседницы не торопились вывалить на неё миллион вопросов, зачастую перебивая одна другую, обязательно сболтнула бы лишнего.       На помощь неожиданно пришёл сам папаня. Взмыленный и запыхавшийся, он вломился в кухню, обшарил её безумным взором, нашарил Лесю, облегчённо выдохнул:       — А вот ты где! А я тебя ищу! Дамы и господа, знакомьтесь, моя дочь Алексия де Красава.       — Можно просто Леся, — с чувством возвёденного в энную степень дежавю промямлила свежепоименованная (Алексия? Ох, да вашу же мать!). Она до последнего надеялась, что все это какая-то чудовищная ошибка.       Отец устроился рядом с Лесей. С этим проблем не возникло, поскольку суровые молодые люди тут же засобирались на выход, а одна из барышень любезно подвинулась. По ощущениям новоиспечённой де Красава (Господи, что за сюр!), вторая барышня с удовольствием подвинула бы её.       Внимание присутствующих тут же переключилось на папунделя. С виду того это нисколечко не волновало. Он за минуту расправился со своей порцией овсянки и теперь с аппетитом лопал бутерброды, запивая их чаем, и с удовольствием участвовал в разговоре. При этом от ответов на все личные вопросы увильнул с той изящной легкостью, которая приходит лишь с опытом.       Зато Леся, несмотря на то, что от неё отстали, сидела как на иголках. Она пребывала в настолько смешанных чувствах, что даже не знала, как реагировать на происходящее.       Злиться? В принципе ведь и не за что. Да и не в том она возрасте, чтобы ревновать отца к посторонним женщинам. Вот когда она была маленькой, на личную жизни отца не было и намёка. Наверное, тот просто разделял семью и эту самую личную жизнь. Возможно, никто из гипотетических женщин так и не стал ему настолько близок, чтобы знакомить её с малолетней дочерью. Так или иначе, видеть повышенный интерес женского пола к папаниной персоне было... дико? Пожалуй, что так.       Смеяться? Ну и курятник. Чем он их всех так поразил? Чёрт, с папаней флиртовала даже вампирша. Правда в манере пожилой матроны, которая понимает, что здесь ей ничего уже не перепадёт, но поучаствовать ещё хочется. Выглядело это и правда смешно.       Офигевать? Пожалуй, всё происходящее было настолько сюрреалистичным, что оставалось только офигевать.       Красавина не знала как ухитрилась спокойно дождаться, пока папаня наестся и наобщается. Момент, когда тот поднялся из-за стола и поблагодарил миссис Чёртекаккинс за завтрак, был для неё, как манна небесная. Леся последовала родительскому примеру и чуть ли не бегом выскочила из кухни.