Лётчик.

Паша судорожно накладывает платок, только что вымоченный в воде со льдом, на лоб Музыченко. Аня стоит рядом, смотрит на все это, и лишь тяжело вздыхает. Личадеев не подпускает девушку к себе, ведь сам хочет помочь Юре. Темноволосый через пару минут медленно вдыхает, но полной грудью, и стягивает прохладный платок со своего лба, морщась. Голова раскалывается, а глаза пока не собираються фокусироваться на чем-либо. Наверное, для начала стоило их открыть, верно? Веки, что будто бы были налиты осмием медленно поднимались. Увидев перед собой Личадеева, уже нормального, и держащего в руке компресс, Юра глубоко вдыхает, выдавливая из себя тихое «блять». — Как голова раскалывается… — шепчет Музыченко, стараясь не издавать громких звуков, чтобы не получить удвоенную дозу головной боли, начинающийся в висках, идущей к затылку, и скапливающейся то ли в шее, то ли в позвонке эдак пятом. — Что случилось? А Паша наоборот, стоит услышать только голос Юры, начинает что-то говорить на повышенных тонах, не сразу же замечая то, как морщится летчик, стараясь прикрыть свои уши, но руки его не слушаются. — Паш, — говорит Аня, стоящая позади патлатого. Тот не реагирует.  — Павел, — более грозно повторяет девушка, скрестив руки на груди, и хмуря брови. Русоволосый что-то продолжает говорить Юре, о том, как он испугался, когда услышал крик или что-то на подобии такого. — Личадеев! — восклицает Серговна, уже почти скалясь. — Успокойся, мать твою! Юр, прости, пожалуйста. Он чувствительный и правда переживает за тебя, — слабо улыбается девушка, положив руку на плечо Паши. Тот наконец-то затыкается, замечая как Музыченко массирует свои виски, глубоко вдыхая и выдыхая. — Так как ты себя чувствуешь? — только поняв, что шуметь не стоит, спрашивает Паша, смотря на убравшего от лица руки Юру. — Не знаю. Я понял, что потерял сознание из твоих рассказов, и помню, что какой-то кошмар приснился. Трехмерный. Наверное, сонный паралич… Там был ты, — Юра наконец смотрит на Пашу, а после на Аню, что решила уйти от парней обратно в свою комнату. — Но это не значит, что я тебя боюсь или ты мне неприятен. Я не знаю, от чего это произошло. Но ты меня душил… Личадеев внимательно все это выслушивает, смотрит точно на Юру, и вдыхает. — Точно сонный паралич. Мне жаль, что такое с тобой случилось. Но тебе стоит поспать, ок? Для твоего состояния нужен хороший сон, — Паша треплет волосы Юры, слабо улыбается и медленно встаёт. — Доброй ночи. Я тоже безумно спать хочу, именно поэтому съебу сейчас, пока не вырубился тут, с тобой в одной кровати. Юра тихо смеется, улыбнувшись. — Ну, знаешь? Я был бы не против, если бы такой прекрасный парень упал со мной в койку. Без пошлых намерений, — стараясь говорить томно, мурлычет темноволосый, смотря на Пашу. Личадеев так умилительно-мило краснеет, с кончика носа и ушей, ближе к щекам, и отмахивается, матерясь на Юру. — Ну что? Я же шучу! — тихо смеётся Музыченко, широко улыбаясь и хватаясь за свое плечо от лёгкого удара Паши. — Ну, посмотрим, как ты шутишь, — Личадеев улыбается ярко, хоть и очень устало и слабо. Вдохнув, тот ещё раз желает Музыченко доброй ночи, и выходит из комнаты, не переставая слабо улыбаться и поправлять свои волосы. На его лице все ещё красуется мягкий румянец, нежно-розовый такой, практически не выделяется на фоне его кожи. Личадеев слабо улыбается ещё раз, и поправив волосы, отлипает от стены, и шагает в сторону своей комнаты, упав на кровать, и томно выдыхая в подушку. Чем летчик так зацепил парня? Если честно, Паша и сам пока не может определиться. Или же это глубокие, практически черные глаза, или же мягкая улыбка и ласковый голос?