la beaute est dans la rue.

      Лука как можно глубже засунул руки в карманы пальто. Его пальцы теребили дырку в левом кармане. Он шел, задыхаясь от холода, и дрожал. Небо было сплошного аморфно-серого оттенка, придававшего всему тусклый оттенок. Он, вероятно, предположил бы, что он шел на бесцветной фотографии, если бы ему пришлось смотреть сквозь ноги. Может быть, шел снег, и этому Лука не удивился бы, скорее всего так и было, шел снег — может быть, даже был град. Париж был порочен. Если бы холод не убил его, то его домовладелец, наверное, сам бы сделал это. Он опаздывал с арендной платой почти каждый месяц в течение года.       Он поспешил вниз по переулку, согнувшись так, что плечи почти касались ушей. Он вздохнул, входя в темное маленькое здание, радуясь, что хоть где-то можно укрыться от холода. Он лихорадочно потер свои руки друг о друга, когда он снова почувствовал в них тепло.       — Putain, как холодно, — пробормотал Лалльман про себя.       На первом этаже царила суета. Столы были сдвинуты в ряды, чтобы освободить пространство, и не было ни метра, где бы не было стопки бумаги, пишущей машинки или какого-то теплого тела. Вдоль одной стены были окна, но они не пропускали много света. К обеду вся контора будет громоздиться друг на друге, чтобы иметь возможность увидеть как они пишут. Также были лампы, которыми можно было пользоваться, но, как и все здесь, они были настолько же полезны, как и бесполезны.       Парень снял пальто и повесил его на спинку стула, но ему пришлось протиснуться через пятерых человек, чтобы добраться до своего места.       — Эй, Лука! — Хлоя взволнованно подошла к нему.       — Привет.       — Я принесла тебе кофе, пока он не закончился, — она протянула ему маленькую кружку с мутно-коричневой жидкостью и добавила. — Тебе действительно стоит задуматься о том, чтобы начать приходить сюда вовремя.       Лука улыбнулся и подтолкнул ее локтем.       — Я попрошу Мику начать хлопать дверьми чуть раньше, — он взял кофе. — Спасибо.       Кофе хотя бы был подогрет и, откровенно говоря, отвратителен, но это было лучше, чем ничего, и это было очень любезно со стороны Хлои, что она оставила ему немного кофе, вместо того чтобы взять себе. В любом случае, этот кофе был благословение в их климате.       Она улыбнулась ему и поспешила в тот тусклый закоулок, где было ее рабочее место.       Ян, его лучший друг, сидел рядом с ним и пытался (что было безуспешно) скрыть усмешку.       — Tais-toi.       — Я ничего не говорил, — упрекнул его Ян, подняв брови.       — Тебе и не нужно было этого делать.       — Ты прав, совершенно очевидно, что она к тебе неравнодушна…       Он не хотел больше говорить об этом. Он просто хотел поработать, а потом уйти. Лука снял с плеч выцветший кусок ткани, служивший ему шарфом. Он был достаточно молод, чтобы носить жилет без галстука и чтобы это сошло ему с рук, но это время скоро должно было закончиться. Его одежда была изношена, ведь он носил ее уже шесть лет. На покупки едва хватало денег.       — Что у нас на сегодня, босс?       Артур, сидевший перед ним, резко повернулся и положил подбородок на спинку стула. Он был высоким и худощавым, носил очки с круглыми линзами и имел примерно столько же щетины на лице, сколько было у Луки за всю жизнь. У него были светлые волосы, разделенные пробором посередине, что делало его лицо вечно мальчишеским.       Ян тоже был красивым парнишкой, но по совершенно другим причинам. У него были очень короткие волосы и широкие плечи, как у мужчины.       — У нас есть отчет о смерти Клода Моне, который кто-то должен напечатать. Ян и Артур застонали.       — Один из вас должен это сделать.       — Ты здесь единственный, кто хоть что-то понимает в искусстве! — заскулил Артур.       — Я ничего не понимаю в искусстве, я приехал сюда, чтобы стать писателем, я не знал, что «нянька» — это тоже было частью работы, но вот мы здесь, — выпалил Лука, несколько раздраженно. Он знал, что эта новость не будет популярной, но ее нужно было написать. Парень возглавлял отдел культуры местной газеты «La Chouette», и единственная проблема заключалась в том, что ни у кого из его команды не было хоть какой-нибудь видимой культуры, достойной упоминания. Артур и Лука были полевыми репортерами, но в зимние месяцы они изо всех сил старались оставаться внутри.       Это было вовсе не то, о чем он мечтал. Он хотел стать одним из величайших писателей своего времени, как Флобер или Пруст. Приехав сюда из маленького городка на западе, он был полон энтузиазма и идей. Ему так много хотелось сказать, что казалось, в мире не хватит времени, чтобы изложить все это на бумаге. Жизнь для него, казалось, только начиналась. Рано окончив свою маленькую школу, где он был лучшим учеником, парень быстро собрал вещи и почти сразу же уехал в Париж. Его семья хотела, чтобы он поступил в университет, но он знал, что все, что он хотел узнать, уже было известно миру, а он просто должен был пойти и найти все это.       Он приехал сюда, получил дешевую маленькую chambre de bonne и думал, что прославится на весь мир, когда он взялся за писательскую работу, которую люди действительно читали бы. И вот, почти пять лет спустя, он уже в другой маленькой chambre de bonne, которая почти никак не отличалась, но только с немного улучшенным положением и более горьким взглядом.       Казалось, это было так давно — дни, когда он думал, что уедет отсюда, но его имя навсегда останется на устах богачей и на обложках книг, которые продавались с тележек вдоль Сены. В те прохладные летние ночи он уже давно чувствовал романтику, витавшую в воздухе, и возможности новых идей, исходивших из-под его пальцев.       Он чувствовал себя глупо, вспоминая те времена. Его замечание о том, что он нянчится со своей командой, не было полностью ложным, потому что его жалость состарила его.       — Salut, les gars! — Поприветствовал их Базиль, снимая фуражку, чтобы присесть. Он был бодр и непокорен, как обычно. Хотя Лука понятия не имел, как Базиль смог продолжить работать, несмотря на сильный стресс, который он испытывал, он был благодарен ему за это. Помимо того, что он был довольно компетентным писателем, ему удавалось постоянно поднимать настроение Луки.       — А, Баз! У нас есть идеальная зацепка для тебя! Прямо на твоем переулке, это будет бомба.       Лалльман откинулся на спинку кресла и наблюдал, как его команда игриво препирается из-за какого-то произведения искусства. Они были его самыми близкими друзьями во всем мире. Они были его единственными друзьями во всем мире. Ему повезло, что они у него были, потому что они казались единственной, по-настоящему значимой, вещью в его жизни.       На всех них были следы бедности. В отличие от Луки, все они родились и выросли в городе или в ближайшем округе. Они не стремились стать кем-то большим, если это не предполагало повышения их зарплаты.       Счастье для них существовало лишь в данный момент, потому что думать о том, что они, скорее всего, будут жить и умрут с этим наполовину застывшим кофе в руках, было слишком большой перспективой для этого в начале дня. Между ними существовало негласное правило никогда не обсуждать будущее, но тем не менее это висело над их головами — или, по крайней мере, это было то, что постоянно беспокоило Луку. Потому что, к сожалению, в этой жизни оплата счетов наступает раньше, чем любые мечты, за которыми хотелось бы следовать.       — А зачем мне эти произведения искусства? — пожаловался Базиль.       — Потому что ты опоздал на работу, — Артур хлопнул его по плечу.       День тянулся медленно. Его команда выполнила больше работы, чем они ожидали, но они все еще отставали от своей еженедельной нормы. Когда он вышел на улицу и лицо его озарилось естественным светом, небо было того же туманного цвета, что и десять часов назад, когда он прибыл сюда. В воздухе все еще чувствовался резкий холод, но ветер стих. Он пожелал Артуру и Яну спокойной ночи, а Баз решил прогуляться с ним по бульвару Сен-Марсель, болтая без умолку обо всем на свете.       — Я просто думаю, что очень важно сделать твой день рождения в этом году потрясающим, ты же знаешь, что на Монпарнасе есть новый клуб, и я слышал от Артура, что он провел там совершенно потрясающий вечер совсем недавно, в прошлом месяце.       — Да, звучит здорово, — Лука слушал вполуха, когда вспомнил про маленькую книжку в мягкой обложке, лежащую у него в нагрудном кармане. Внезапно он вспомнил о своих планах.       — Ах, да? О, ты не пожалеешь об этом! — начал сиять Баз.       Лука посмотрел на него, не совсем понимая, на что он только что согласился.       — Это моя улица. Увидимся, mec, — Базиль, все еще улыбаясь, помчался по маленькой боковой улочке.       Лука усмехнулся про себя, глядя, как его друг вприпрыжку бежит по дорожке. Баз был резок со своей возбужденной энергией, и иногда казалось, что он перебарщивает, но в ту секунду, когда он ушел, было похоже, что чего-то стало не хватать.       Лалльман направился дальше, сворачивая на набережную Монтебелло. Суетливо — неподходящее слово для описания улицы, но она была полностью заполнена. Люди повсюду спешили вниз по дороге, чтобы спастись от ледяного холода. Это было совершенно непохоже на летние и весенние месяцы, когда бродяги выходили из спячки только для того, чтобы полюбоваться архитектурой или запахом улицы, или чем-то еще. Именно в эти времена город был по-настоящему жив, люди прогуливались, книги и антиквариат продавались в ларьках, которые стояли вдоль Сены, но теперь большинство уличных торговцев закрыли свои лавки, и пьяницам стало легче ругать прохожих. Лука был поражен, обнаружив Марка-Пола на его обычном месте рядом с караваном книг.       Старик сложил прошлогоднюю газету, сунул ее под мышку и, пыхтя, встал.       — А! Лука, я все думал, когда же мы увидимся в следующий раз. Вы закончили Жида? — Его потрепанное черное пальто почти касалось лодыжек, а на плоской кепке виднелось большое коричневое пятно. Он производил впечатление человека не более обеспеченного, чем молодежь, несмотря на гораздо более очевидное счастье. Щеки у него были розовые, как и кончик короткого носа, что придавало ему очень веселый вид.       Лука улыбнулся.       — Да, это было чудесно, — он протянул книгу Марку-Полу в мягкой обложке и вытащил из того же кармана экземпляр сегодняшних новостей. Мужчина принял их с радостью.       В этом ряду были открыты еще одна или две торговые палатки. Лалльман чувствовал себя ужасно из-за них. По крайней мере, он мог с нетерпением ждать окончания работы в закрытом здании, где тепло от беспокойства других работников заполняло комнату и защищало от холода. Марк-Пол и остальные ларьки должны были оставаться открытыми, чтобы было что поесть.       Лука пожалел, что у него нет больше денег, чтобы дать ему сдачу, но он не мог предложить ничего, кроме газеты и книги в мягкой обложке за прошлую неделю. И Марк-Пол принял это с удовольствием.       — Да! Рассказ писателя, кажется, всегда вдохновляет других писателей. Что будет сегодня?       Лука покраснел:       — Я бы вряд ли назвал себя писателем.       — Чепуха! Для меня будет счастьем, если я увижу свое имя на странице «посвящается», когда буду торговать вашим бестселлером на своем стенде! — он пожурил меня так, как это делают толстые, счастливые, пожилые мужчины.       — Я обязательно это сделаю, — он смиренно улыбнулся, желая, чтобы этот разговор поскорее закончился. Он перебирал стопки старых и новых книг. Он с удивлением обнаружил, что там не было ни одной книги, которую бы он не читал.       — Элиотт! — Марк-Пол снова вскочил со стула. — Вы здесь, чтобы выбить меня из бизнеса? — сказал он шутливо, как всегда ухмыляясь.       Лука поднял голову, чтобы посмотреть, к кому он обращается. Мужчина был значительно выше него (хотя Лалльман и сам не был высоким) и казался примерно его возраста, но это было трудно подтвердить. У него было одно из тех лиц, которому может быть семнадцать, но может быть и тридцать.       — Напротив, я нахожу, что Ваш выбор значительно лучше нашего, — мужчина тепло улыбнулся. Он говорил красноречиво, что не часто можно было встретить на здешних улицах.       Марк-Пол от души рассмеялся:       — Ну, может быть, ты поможешь моему другу Луке найти то, что он ищет.       Человек по имени Элиотт посмотрел на парнишку сверху вниз, и тот понял, что его глаза были широко раскрыты. Элиотт улыбнулся ему, чтобы смягчить неловкое напряжение, и протянул руку для рукопожатия.       — Меня зовут Элиотт.       — Лука, — он коротко кивнул и сжал губы в тонкую линию, которая гласила: теперь я буду вежлив, но пойми, что это все, что я могу.       Элиотт, очевидно, понял намек, но пожал плечами. Он повернулся, чтобы посмотреть на корешки, и небрежно спросил:       — Итак, что ты любишь читать?       Лалльман не нуждался в его помощи. Он только что отработал долгий день, и ему не нужно было бороться со снисходительностью какого-то туриста с широко раскрытыми глазами.       — В основном классика.       — Я думаю, что ты пришел в нужное место для этого… — сказал Элиотт, стряхивая пыль со старой книги, как будто хотел пошутить.       Лука усмехнулся. Элиотт наблюдал, как он перебирает стопку бумаг, которые уже успел почистить.       — Классика — это здорово, но сейчас пишутся настоящие шедевры. Они наверняка станут будущей классикой, — Элиотт сделал паузу, а затем улыбнулся Луке, — так что для тебя это все равно, что забежать вперед.       Почему он всегда улыбается?       — Марк-Пол — это тот человек, к которому можно обратиться за фундаментальными знаниями, но если ты когда-нибудь захочешь начать развиваться, я работаю прямо там, в «Шекспир и Компания», я могу тебе помочь.       — В американском книжном магазине? — Лука усмехнулся. Он не мог поверить в дерзость этого человека. Он пытался недооценить этого бедного продавца, и ради чего? Американские книги? — Спасибо, но я бы предпочел делать покупки здесь, — довольно невежливо заметил он, отворачиваясь от Элиотта.       — Я возьму вот это, Марк-Пол. Спасибо. — Он взял экземпляр «Кандида», едва взглянув на обложку.       — Увидимся на следующей неделе, Лука, — старик помахал рукой.       Уходя, он чувствовал на себе взгляд Элиотта.       Наверное, сейчас он уже не улыбался.