Games with Death

Сентябрь. 1976г. Германия. Нюрбург. POV Т/И За этот месяц, что провела в госпитале рядом с Ники, я научилась очень чутко спать, различая практически любой, даже самый малейший, незначительный звук. Муж, практически выгонял меня силком из собственной палаты, прося хорошо поспать. И, чтобы мне было спокойней, в палату Ники, поставили рацию и точно такую же дали мне. В случае чего, он мог позвать меня в любой момент, потому что, всё ещё, отказывался от помощи мед.персонала, когда дело напрямую не касалось лечения. По большей части, он со всем справлялся сам, но иногда, я приходила ему на помощь. Его ежедневно "обкалывали" сильнейшими обезболивающими, но даже они, толком не помогали. Я видела, как он (в прямом смысле слова), проживает каждый новый день через боль, молча снося её и никому не жалуясь. Ожоги выглядели не такими жуткими, как в первые дни, после аварии, но покраснение кожи и шрамы никуда не ушли. Глаза, после пластической операции, были широко раскрыты (после аварии, австриец не мог их толком открыть и большую часть времени, до операции, провёл с закрытыми глазами). Зрение не полностью, но вернулось. Ники, определённо, шёл на поправку и меня это не могло не радовать. Но, о полном восстановлении говорить ещё было рано. Такие травмы не лечатся за один месяц. Помимо ожогов, Ники получил травмы головы, которые, тоже, требовали долгого лечения и реабилитации. И всё же, самым главным для меня было то, что муж выжил. И сколько бы времени ни потребовалось на лечение, я была к этому готова. Как бы там ни было — смерть миновала, но самая сложная борьба была ещё впереди. Ещё вчера, Ники попросил привезти наши вещи из номера. Его уже можно было транспортировать и, далее, лечиться, он собирался в Австрии, Вене. Чтобы находиться поближе к дому. Сдав номер, привезя вещи в госпиталь и сказав об этом мужу, мы пожелали друг другу спокойной ночи и я, как и обычно, ушла в соседнюю палату. Проснулась на рассвете от топота в коридоре. Меня это немного напрягло. Кроме Ники, в реанимации (а он до сих пор находился в этом отделении), больше никого не было. Накинув в спешке халат, я вышла в коридор. В палату к мужу, зашли пятеро мужчин, среди которых, знакомым был только главврач больницы, что лично следил за состоянием Ники. Остальные — в деловых костюмах, один из мужчин — с дипломатом в руках. Что происходило? Подбежав к двери, я зашла вслед за мужчинами, не зная, паниковать мне или оставаться спокойной. В голову, закрадывалась одна единственная мысль: "Он хочет написать завещание"? Хотя, с другой стороны, для такого дела, присутствие доктора необязательно. Ники хоть и получил серьёзные травмы, но был полностью адекватен и отдавал отчёт собственным поступкам. —Т/И, пожалуйста, выйди на полчаса. Я тебе потом всё объясню, —вместо приветствия, увидев меня, спокойно произнёс он. —Всё в порядке? —насторожилась я, не торопясь покидать палату. —В абсолютном. Я всё расскажу, но немного позже. Договорились? А сейчас, пожалуйста, выйди. Наверное, будь на моём месте другая женщина, наверняка, стоя у двери, нагло бы подслушивала. Но, я доверяла своему мужу и знала, что если он о чём-то просит — это не просто так. Возможно, в другой ситуации, я бы и поспорила с ним, но точно, не сейчас. Поэтому, молча кивнув, я вышла в коридор и вернулась в свою собственную палату. Ожидая, даже не зная чего. И это убивало больше всего. Минутная стрелка на наручных часах, ползла, словно черепаха, а я мысленно подгоняла её, хотя и знала, что в этом нет никакого смысла. Через тридцать минут, ко мне в палату зашёл главврач, —Т/И, —за то время, что я находилась здесь, все медики, работающие с Ники, называли меня уже просто по имени, —Ваш муж должен Вам кое-что сказать. Я вернулась в палату Ники. Там всё также сидела, незнакомая мне четвёрка мужчин. Главврач, закрыв за нами дверь, пропустил меня вперёд, а Лауда, молча хлопнул по кровати, прося тем самым, сесть напротив него. —Т/И, мне нужно с тобой серьёзно поговорить, —стоило мне сесть на кровать, как шатен тут же заговорил. —О чём? —напряжённо уточнила я, оборачиваясь, смотря за спину, где всё также, неподвижно, сидели те самые мужчины. —Это будет нелёгкий разговор, —недовольно, всё также тихо, произнёс Ники, а моё сердце, от страха, ушло в пятки. *** 11-13 сентября. 1976г. Гран-При Италии. POV Джеймс Это незнание о состоянии Ники, выводило из себя. Феррари отмалчивались, всё больше заостряя тему на предстоящем домашнем Гран-При. Как они горды за свою трассу, происхождение, гоночный дух и тому подобные высокопарные фразы. А потом, перед тем, как завершить интервью, словно промеждупрочим, они представили нового пилота команды — аргентинца Карлоса Ройтемана. В зале всё резко стихло. Кажется, абсолютно все присутствующие были в настоящем шоке от услышанного. Да, в паддоке уже несколько недель говорили, что Энцо ищет замену Ники, но то, что они сейчас взяли и вот так просто, не объясняя, что сейчас с Лаудой, подписали на его место другого пилота... Это для всех стало большой неожиданностью. Когда шок прошёл и журналисты, наперебой, перекрикивая друг друга, стали заваливать итальянцев вопросами о австрийце, макаронники просто встали и покинули зал, так ничего и не объяснив! Выйдя, я от злости, пнул со всей силы входную дверь. В голову лезли самые плохие мысли. Лауде не стало лучше? Он совсем плох? Почему его состояние так упорно скрывают? Он доживает последние дни или уже умер, но Феррари не хочет говорить об этом перед гонкой? Шатаясь по пит-лейну, я даже боялся смотреть в сторону боксов Феррари, ни то, что подходить к ним. Я уже хотел зайти внутрь боксов МакЛарен, кипя от злости и безысходности, желая что-нибудь сломать или кому-то хорошенько вмазать. В руке нервно открывал и закрывал крышку зажигалки, выкуривая уже третью сигарету за последние пятнадцать минут. Я лишь бросил мимолётный взгляд на боксы Феррари, заранее не планируя задерживать на них своё внимание. Вокруг боксов была просто тьма людей, что толкали друг друга, стараясь оказаться как можно ближе к машинам. Я был уверен, такой ажиотаж, из-за нового пилота и неизвестности, что происходит с Ники. Наверняка, если итальянцы не сказали прессе правду, эту правду, сейчас будут требовать фанаты. Но, в какой-то момент, сумасшествие, творившееся у алых боксов, передалось и на верхние трибуны, что находились прям над пит-лейном. Я поднял взгляд, смотря на разом обезумевших болельщиков. Все стали оглушительно визжать, свистеть, что-то выкрикивать, показывая пальцами и смотря в сторону боксов Феррари, но... Громче и чаще всего, фанаты не кричали, а буквально оглушали скандированием одного единственного имени: "НИКИ! НИКИ! НИКИ!" Я в полнейшем непонимании стал пытаться разглядеть (хотя это было просто нереально), что же такое происходит у макаронников, а потом, к нашим боксам подошёл совершенно ошарашенный Тедди Майер. —Что случилось? —боязливо спросил я. —Ники, —смотря на меня в каком-то шоке, только и смог произнести директор команды. —Что с ним? —видя состояние мужчины, стоит ли говорить, о чём я подумал в этот момент? Сердце ушло в пятки от страха, что Тедди скажет мне, самую ужасную новость. —Он вернулся. Он в гонке, —с облегчением выдохнул Майер, будто разом, с него спала гора с плеч. —ЧТО???! —я смотрел во все глаза на директора, не веря в услышанное, но он, более ничего не объясняя, молча зашёл в боксы. А я, в неверии, побежал к боксам Феррари.