Games with Death

Сентябрь. 1976г. Несколько дней назад. Германия. Нюрбург. POV Т/И Ники, кивком головы, попросил выйти всех присутствующих и, как только мы остались одни, взяв меня за руки, он заговорил: —Т/И, то, что я скажу... Я заранее знаю твоё мнение и понимаю, как тебе сложно всё далось. Я знаю, что бываю до невозможности упрям и несносен. Мой характер совсем не сахарный, а в Ф1 я далеко не всеобщий любимчик. И... Я честно, до сих пор не понимаю, как так вышло, что ты обратила внимание на такого, как я. Всё, что я знаю, это то, что люблю тебя и не хочу делать больно. Но, гонки для меня также важны, как и семья. Отказавшись от чего-то одного, это буду уже не я, а лишь моя тень, —Ники, осторожно оперевшись о локти, сел, облокотившись спиной о подушку и, снова взяв меня за руки, продолжил. —Те мужчины, что вышли... Один из них — один из менеджеров Феррари. Они нашли мне замену сразу, как я угодил в госпиталь... Трое других мужчин — юрист госпиталя, юрист Феррари и нотариус. Скажу честно, врачи мне запрещают пока возвращаться на гонки, говорят, слишком рано. Но, если я не вернусь сейчас, то Феррари окончательно меня уволят. Я подписал бумаги, согласно которым, в случае моей смерти, врачи больницы не будут нести ответственности. —Ники... —я ошарашенно смотрела на него, прекрасно понимая, к чему он ведёт, но, до последнего, не соглашаясь верить в это. —Пожалуйста, не перебивай, —он несильно сжал мои пальцы. —Я возвращаюсь, Т/И. Возвращаюсь на Гран-При Италии. Гонка на этой неделе. —Ты говорил, мы полетим в Вену, —напоминаю я мужу, его же слова. Он ведь именно за этим, попросил забрать наши вещи из отеля. А на деле... На деле выходит, что он просто обвёл меня вокруг пальца. —Да, после того, как закончится чемпионат, —всё также спокойно продолжает он. —Это... —я осекаюсь, прекрасно понимая, что не смогу найти слов, чтобы его остановить. Не потому, что не знаю, что сказать, а из-за какой-то безграничной упрямости мужа. —У меня нет никаких шансов переубедить тебя? —Ни единого, —ухмыляется он, уже видя, что я не смогу пойти против его решения. —Феррари уже нашли мне замену, я обязан доказать и им, и себе, что они поторопились. —А ты? Ты не торопишься? Я имею в виду, не слишком ли рано возвращаться? Об этом ведь говорят даже врачи. —Будь у меня возможность, я бы вернулся ещё в Австрии, —пожимает он плечами, словно говоря что-то обыденное и неважное. —Боже, Ники... —Не обижайся, милая. Я понимаю, как тебе сложно, но не могу иначе. —Я не обижаюсь, солнце... —мне хочется прикоснуться к его лицу, дать понять, что, каким бы противоречивым ни был его выбор, я не стану с ним спорить. Это безумие, но даже сейчас, я верю, что он поступает правильно. Выточенный до абсолюта перфекционизм, не позволит Ники ошибиться с решением. —Но, с другой стороны, я понимала, что выхожу замуж не за шахматиста. Хорошо, мы летим на гонку, —как бы мне этого не хотелось, но я обязана его поддержать. —Я думал... —Нет, —перебиваю я его, —я не собираюсь отпускать тебя одного. Об этом даже не может быть и речи. —Спасибо... Спасибо тебе, Т/И. Спустя несколько часов, мы вылетаем в Италию, а меня внутри выворачивает наизнанку от необъятного страха за мужа. Кажется, за время, проведённое в госпитале, мы научились понимать друг друга без слов. Потому что, сейчас, сидя в самолёте, проводим в молчании. Впервые за наше знакомство, это напряжение в воздухе, чувствуется практически на физическом уровне. Мы оба думаем об одном и том же. Оба боимся. Но не произносим ни слова. Ещё несколько дней назад, когда я, буквально на двадцать минут, выходила из больницы, чтобы покурить, Ники, хитрый жук, попросил медсестру принести ему телефон. Позвонил Энцо Феррари и сказал, что готов приехать на Гран-При Италии. И мне, Лауда, тогда ничего не сказал. Само собой, Феррари знали, что Ники возвращается в гонки, но, чтобы снять с него давление со стороны СМИ и фанатов, Энцо, принял решение, что до пятничных заездов, никто не должен знать о том, что Лауда вернулся. Феррари, у себя на родине, сняли два огромных номера для своих пилотов (это была легенда для прессы), по факту же, в один номер, заселились Клей и Карлос (который будет за рулём третьего болида команды), а во второй — я и Ники. О том, что Лауда вернулся, пока, знали только сотрудники отеля, но их попросили об этой информации не распространяться. Конечно, итальянцы были в шоке от внешнего вида Ники, а когда мы заходили в номер и я, видя, как ему это неприятно, пыталась поддержать, он просто ответил: —Всё в порядке. Я был готов к чему-то подобному. Время заселения выбрали такое, когда остальные пилоты были на трассе. А потом, в течении следующих суток, вплоть до пятничных заездов, мы оба не покидали номера, заказывая еду и общаясь с нужными людьми по телефону. *** 11-13 сентября. 1976г. Гран-При Италии. POV Джеймс Я протискивался через огромную толпу фанатов и прессы (что собрались у боксов Феррари), расталкивая всех руками, всё ещё не веря, что это правда, что Тедди не шутит... Стоило увидеть знакомый невысокий силуэт, как меня, настигло такое безграничное облегчение, которое, наверное, я не испытывал за всю жизнь. Он правда был здесь! Стоял, наклонившись к болиду и что-то говорил механику. Я радовался, как долбанный ребёнок, просто за то, что он не только выкарабкался, а чёрт его дери — вернулся в гонки! Упёртый, живучий засранец! Как же он всем нервы помотал и вот, снова, стоит целёхонький и, как и обычно, нудно копается, осматривая болид вдоль и поперёк. —Ники! —не скрывая радости, широко улыбаясь, окликнул я Лауду. На мой голос обернулись все, кто был в боксах. Механики, словно по сигналу, расступились, будто увидели какую-то заразу в лице меня (и я прекрасно осознавал, что они имеют право на такую реакцию). А Клей, снова прожигая меня ненавистным взглядом, отвёл Т/И в сторону раздевалки. Кажется, в памяти итальянца, ещё были свежи воспоминания о словах девушки, что она задушит меня собственными руками, когда встретится со мной. Но, Т/И даже не задержала на мне своего взгляда, презрительно сморщив нос и прищурив взгляд. А после, также быстро отвернувшись, дала себя увести в раздевалку. И вот, когда наконец австриец повернулся ко мне... Я нервно сглотнул, не веря собственным глазам, так и зависнув, не в силах произнести хоть слово. Верхняя часть головы была забинтована повязкой; полностью обожённый лоб, на котором ни осталось ни сантиметра живого места; ожоги на правой щеке; а нижняя часть правого уха и вовсе отрезана... Я молча смотрел, от неожиданности, не сумев даже скрыть своего ужаса. И ровным счётом, ничего не мог произнести... —Так плохо? —спокойно замечает Лауда, внимательно наблюдая за моей реакцией. —Нет... —пожимаю я плечами, наконец выйдя из ступора. Я хочу быть более расслабленным, чтобы не смущать Ники своей реакцией, но у меня ни черта не выходит, а к горлу подступает тошнота. Меня тошнит от самого себя, от осознания, что всё это — только моя вина и ничья больше. —В больнице я прямо спросил врачей: "Насколько плохо всё будет?". Сказали: "Со временем станет лучше". Не станет. Я понял это — по твоей реакции, что, до конца моей жизни — это лицо будет пугать. Ники смотрит на меня с гневом, обидой и злобой. И он совершенно прав. Теперь, когда я нахожусь лицом к лицу с человеком, который по моей дурости чуть не погиб... Сейчас уже не выйдет убежать от ответственности. На нас смотрят десятки глаз, но, в этот самый момент, для меня есть только я и Лауда. А в моей голове проносятся десятки разных мыслей, всё, что я должен ему сказать. —Знаешь, Ники... Я пытался написать тебе письмо, извиниться. Тогда, перед гонкой в Германии — это я всех подбил. —Именно, —жёстко замечает он. А одно единственное слово, звучит с такими железными нотками в голосе, что кажется, я могу ощутить его на физическом уровне. —Заезд не стоило проводить... —Не стоило, —Ники отворачивает лицо. Ему не нравится говорить об аварии, о той гонке. Он опускает глаза куда-то влево, пытается зацепиться взглядом хоть за что-то, будто это может спасти нас обоих от такого неудобного разговора. —Во многом, я ответственен за аварию и... — Даже после того, как я говорю самому Лауде в лицо о том, что виноват, это тяжёлое чувство вины всё равно никуда не уходит. Оно давит на плечи, сжимает в титановых тисках, не даёт вздохнуть полной грудью. И сколько бы времени ни прошло, я понимаю, что это то, что будет преследовать меня до самой смерти. Я не могу подобрать правильных слов, но Ники опережает, резко меня перебив. —Да, ты, —всё это время смотрящий куда угодно, но не на меня, теперь Ники поднимает взгляд, улавливая зрительный контакт и смотря на меня в упор. —Но поверь, смотреть, как ты гоняешь, пока я борюсь за жизнь... Ты также ответственен за то, что я вернулся.