Games with Death

Флэшбек. 10 сентября 1978г. Гран-При Италии. Монца. Гонка. POV Т/И Хант всё утро, вплоть до самого старта гонки, ходит по питлейну хмурый и, проходя мимо боксов Брэбема, косо на меня поглядывает. Ронни, наоборот, уже взяв в привычку, подмигивает то мне, то Ники. Лауда снова в недоумении и всё одаривает шведа хмурым взглядом, на что тот смеётся и весело играет бровями. Клей посматривает на нашу четвёрку, как на каких-то мелких идиотов и лишь громко вздыхает. Настроение у всех приподнятое. Монца, пусть и опасная трасса, но гонщики любят её за возможность совершать обгоны, практически по ходу всей дистанции. Это самая быстрая трасса в календаре и гонщики выжимают из болидов такие скорости, которые нереально показать ни на одной другой трассе. Журналисты снуют (само собой) у боксов Феррари, ведь это же Италия! Много репортёров набежало в боксы Андретти. Он пусть и имеет американское гражданство, но всё же свой родной итальянец. Ронни никто не трогает, т.к. он разговаривает с директором (а по совместительству ещё и конструктором) Лотус — Колином Чепменом, поэтому, их никто не решается прервать. Над Ники подтрунивают, что в прошлом году он был в Феррари, имел самую быструю технику и был любимцем публики. А сегодня, его бывшие фанаты, встречают довольно холодно, в распоряжении у него не лучший болид и что гонку он вряд ли возьмёт. Конечно, всё это до жути преувеличено. Итальянцам, в принципе свойственно всё преувеличивать, поэтому, Ники отвечает очень жёстко. Что-то вроде, что он здесь ездит не для того, чтобы кому-то нравиться, а для результата. И, что, насколько плоха его техника, покажет гонка. Забегая вперёд, скажу лишь, что гонку, Ники, назло всем злопыхателям — выиграл. Но это было настолько неважно, что никто этого даже не заметил... Почему неважно, спросите Вы? Потому что, ещё на самом старте, случилась жуткая авария и снова с пожаром.  К счастью, гонщик не получил ожогов. Второй пострадавший пилот получил колесом по голове и в последствии впал в кому. Тем вторым, оказался Витторио Брамбилла, снова забегая вперёд, скажу, что с ним всё обошлось. Он и из комы вышел и в гонки через год вернулся. Что же до того гонщика, который горел... Патрезе занесло, он столкнулся с Хантом. И машина Джеймса, на полном ходу, влетела впереди идущий болид Ронни... Рикардо и Джеймс отделались испугом, а Петерсон, на полном ходу влетел в отбойник, а потом, его болид просто вспыхнул, как спичка... Джеймс тут же выбравшись из кокпита, стал пытаться вытащить Петерсона. На помощь ему подоспели, проезжавшие мимо, Регаццони и Патрик Депайе. Общими усилиями им удалось спасти Ронни и вытащив, положить его прямо на трассу. Меня трясло, смотря на то, как подоспевшая скорая, возится с Витторио, игнорируя Ронни... Пятнадцать долгих минут, врачи делали вид, что Петерсона там вообще нет, а Джеймс и Клей, наклонившись, что-то ему говорили. Это единственное, что успокаивало. Значит, Ронни в сознании — это главное. Я села на стул, так как не могла стоять на дрожащих ногах. У меня началась истерика и я будто вернулась в проклятый 76-й год... Я сидела вся в слезах и из-за этих самых слёз, больше не видела ничего, что происходит на экране телевизора, а только слышала, как комментатор говорит о том, что творится на трассе. Я слышу, как он говорит, что Ронни и Витторио грузят в подоспевший вертолёт. Значит, дела совсем плохи. Вытираю глаза, пытаясь разглядеть на экране услышанное... Джеймс и Клей залазят в вертолёт, а после, он взмывает в небо. Оставшуюся часть гонки, я больше ни разу не смотрю на экран. Ухожу в раздевалку и провожу там до самого финиша. Никто из команды, всё это время, не решается меня потревожить. Берни лишь сочувственно качает головой и спрашивает, может ли он чем-то помочь? Я прошу оставить меня одну, и первым, кто заходит ко мне в раздевалку, спустя больше часа — становится Ники. Он держит в руках кубок за победу, а я даже не замечаю его присутсвие, пока он легонько ни сжимает моё плечо. Всё время проведённое здесь, я сижу на длинной лавочке, подняв на неё ноги и не переставая плакать, уткнувшись в согнутые колени, качаюсь вперёд и назад... А от прикосновения, меня подбрасывает, словно от разряда тока. —Клей звонил из больницы, буквально пару минут назад. У Ронни пострадали только ноги — 27 переломов. Он в сознании и его жизни ничего не угрожает. Витторио в коме. Ники садится на лавочку, поставив кубок на пол и, взяв меня за талию, усаживает на свои колени и начинает укачивать, словно ребёнка. —Мы можем к нему поехать? —после полутора часов проведённых в полной тишине, сейчас мой голос осипший, тихий, будто не живой, не мой вовсе. —Ты справишься? —осторожно спрашивает он. —У меня нет другого выхода. Ронни и Клей были рядом, когда ты попал в больницу. Сейчас я обязана быть рядом с ним. —Хорошо, —коротко отвечает Ники, целуя меня в макушку. —Он со всем обязательно справится, вот увидишь. Камень спадает с души, когда мы с Ники оказываемся в больнице и заходим в палату Ронни. Он в этот момент разговаривает по телефону с Барбро и просит её не приезжать, уверяя, что с ним всё в порядке и что, как только наложат гипсы, он тут же прилетит домой. —Меня сейчас обкололи обезболивающими, так что, я, никакой боли не чувствую, —поясняет он нам с Ники, когда завершает разговор с женой. —Как ты? —подсаживаясь на кровать, я с облегчением замечаю, что никаких ожогов и, даже синяков, на теле шведа нет. По крайней мере, на открытых участках кожи. —Лучше всех, —даже сейчас, у Петерсона хватает мужества, улыбнуться. —Брамбилле больше досталось. Хант сказал, что итальянец в коме... А это ведь родной для него город... —В следующем году вернёшься, надерёшь зад Марио, —Ники подходит к кровати, хлопая Ронни по плечу. —Точно, как ты сделал с Хантом в прошлом году, —снова улыбается швед. —Сейчас готовят операционную. Мне скоро придут делать наркоз. Не оставайтесь. Операция будет долго идти. И Регаццони с Хантом скажите, чтобы тоже уезжали. И да, присмотрите за Джеймсом. Клей сказал, что он рвался придушить Патрезе и врачам пришлось вколоть ему лошадиную дозу успокоительных. А со мной всё будет в порядке. —Так вот, почему мы не видели его в коридоре, —недовольно бормочет Ники. Я вижу, как Лауда недоволен поведением Джеймса. Британец запаниковал и закатил истерику, в той ситуации, когда надо оставаться максимально собранным и спокойным. —Он в соседней палате, спит сном младенца, —уточняет швед. —Ники, можешь выйти на пару минут? Нам с Т/И надо посекретничать... Лауда удивлённо таращится на Ронни, но не возражает, только из-за нынешнего состояния шведа. Я уже знаю, примерно о чём Петерсон хочет поговорить. И когда Лауда оставляет нас наедине, слышу то, что думала услышать. —Прекращай нервничать из-за всяких пустяков. Со мной всё в порядке. А тебе переживать сейчас вообще нельзя. —Легко сказать, —грустно ухмыляюсь я. —И разве твоя жизнь — пустяк? Не говори глупостей. —Та жизнь, что ты носишь под своим сердцем — бесценна. И тебе сейчас надо думать только об этом. Когда ты собираешься рассказать будущему папаше? —Ронни снова улыбается, опуская взгляд на мой, пока ещё, плоский живот. —Я обязательно расскажу, но не сейчас. Немного позже. Петерсон что-то хочет ещё добавить, но в палату входят несколько медсестёр, что просят меня выйти и говорят, что для операции всё готово и, что анестезиолог придёт с минуты на минуту. Ронни вытягивает руки, явно прося этим жестом, подтянуться к нему и наклониться. Стоит мне только это сделать, как швед крепко обнимает меня, шепча на ухо, что если в ближайшие дни я не расскажу Ники, то это сделает он лично, допрыгав до нашего номера в отеле — на костылях. Петерсон выпускает меня из своих объятий. Мы оба смеёмся и только после этого, пожелав удачной операции, я выхожу из палаты.