***
Пальцы Азуми скользнули по двери, ее глаза, в которых стояла хитрая усмешка, засияли. Она смотрела в небольшой зазор, который оставили Мэй и Кадзу, не закрывая дверь полностью. — Первый надрыв есть. — прошептала девушка, засучив рукава кимоно, нервно потирая запястья. — Что ты тут делаешь? — внезапно ни от куда появившийся Масамунэ заставил Азуми вздрогнуть. Она с неприязнью поморщилась, но заглянув ронину в глаза, сразу же лукаво улыбнулась. — Масамунэ, какая встреча. — она закивала, из-за чего он смерил ее ещё более подозрительным взглядом. — Прогуливаешься по домам, да? Мог бы спросить, можно ли заходить, хотя бы. Ну, ничего страшного, я уже ухожу. — Точно уходишь? — А ты не слишком интересуешься моими действиями для новичка в нашей деревне? — Мне просто кажется подозрительным, что ты пробралась в дом Кадзу ровно после того, как они с Мэй зашли сюда. — Мы с Кадзу часто остаёмся вдвоем. — голос Азуми из сахарно-тонкого резко стал грубым и настойчивым, в ее глазах вспыхнула ярость и обида. — По его то воле? — Араи опёрся локтем о старый, дверной косяк, словно наслаждаясь тем, что ему удалось вывести синоби на эмоции, которые она тщательно скрывала, притворяясь «милой девушкой» которая всем помогает. — Не ожидала, что ронины такие грубые. — прошипела Азуми, также ловко и бесшумно «вынырнув» из этого места, ровно также, как и появилась здесь. — Не нравится мне все это. — покачал головой Масамунэ, но догонять и расспрашивать ее о чем либо не стал.***
Кадзу вышел следом за Мэй, но направился в совершенно другую сторону. Прихватив кинжал и крепко вцепившись в его рукоятку, синоби вздохнул, идя в сторону, где обычно тренировался. По пути он встретил Чонгана. — Лицо попроще сделай, воитель. — крикнул с усмешкой старик, подходя к нему поближе. — Обеспокоен чем то? — Нет, все нормально. — Кадзу отмахнулся от Чонгана, как от надоедливой мухи. Вероятнее всего, он желал ответить культурнее, но из-за нахлывнуших эмоций, которые так и не отпускали его после разговора с Мэй, не смог. — Где здесь можно потренироваться одному? Он обвел взглядом площадку тренировок, она была небольшой, и собственно из-за этого ему казалось, что на каждом квадратном метре тренируются по два-три синоби, если не меньше. Все они были одеты в классические кимоно для боевых искусств, всюду слышались боевые крики, столкновение концов мечей о деревянные макеты, звуки их обрушения и потрескивания. Но даже настолько громкая атмосфера не могла заглушить вопиющие мысли Кадзу. — Подойди к мукуноки, там вроде вообще людей нет. Только макет не забудь взять, срубка деревьев у нас запрещена. — Спасибо. — кивнул Кадзу, направляясь за макетом. С каждой секундой он все сильнее сжимал в руках деревянную рукоятку меча, причем настолько сильно, что красные полоски неровной структуры дерева проявлялись на его ладонях. Оставив меч возле первого попавшегося дерева, точно зная, что его никто не украдёт ибо за огромными кустами углядеть какую либо вещь было трудно, он отправился в небольшой деревянный, уже еле стоявший на ногах домик за «снаряжением». Захватив пару деревянных макетов и железных крепителей, он подошёл к тому месту, про который ему сказал Чонган. Удар! Одна половина деревянного макета с шумом отлетела на расстояние от пяти метров. Синоби потер плечи, жмурясь от солнца и переводя дух. Кадзу показалось, что он настолько яростно заносил меч за спину для лучшего удара, что он потянул спину. Но его это не остановило. Каждый удар становился все яростнее, а девятый получился настолько мощным, что деревянный макет отлетел в сторону, ровно также, как и державший его на дереве крепитель. Через пятнадцать минут Кадзу остановился, переводя дух. Оперся спиной о мукуноки, дыша и вытирая капли пота со лба. Как тут его взгляд привлекла очень маленькая записка, торчавшая из еле заметного зазора рукоятки меча. — Что это? Как я мог этого не заметить? — он недоуменно хмыкнул, чуя здесь что то неладное. Записки не было, пока он направлялся на место тренировки, ибо пропустить ее из вида Кадзу не мог: он протирал и меч, и рукоятку. Она бы по любому была видна, или, в крайнем случае, выпала. Но после того, как Кадзу вернулся с хижины со снаряжением, он особо не обращал внимания на меч, вся его голова была занята мыслями о предстоящей тренировке, которая поможет ему навести порядок в голове. Максимально странно. Кадзу развернул записку, судя по всему, очень старую. Черными чернилами, которые местами размазывались и напоминали «кляксы», он прочитал небольшой текст на ней: «Дорогой Кадзу! Пишу тебе об этом запиской, ибо, думаю, не смогу сказать это, глядя тебе в глаза, это будет нелегко. Я искренне рада, что мы смогли с тобой подружиться и оба прошли такой нелегкий путь вместе. Но, боюсь, дальше я хочу двигаться «по течению» сама. И в плане разгадок о своей личности, и в плане личной жизни. Надеюсь, ты понимаешь, о чем я. Ты очень хороший человек, отважный воин, помог мне — но, боюсь, мои вспыхнувшие чувства к тебе это последствия адреналина в последний месяц, все-таки я узнала слишком многое о себе. Всего тебе самого хорошего! Мэй.» Кадзу медленно сел на траву, не говоря ни слова, схватившись за голову.***
— Ну давай же! — Мэй обходила уже пятый круг, то жмурясь, то расслабляя веки. На небольшом пеньке перед ней красовалась обыкновенная лента, которую она выдернула из своего кимоно, он находился не в лучшем состоянии, и она решила, что если ради эксперимента от пояса она оторвёт кусочек «декорации», хуже уже не будет. — Да почему она не превращается. — Мэй ещё раз прикрыла веки, дотрагиваясь кончиками пальцев до висков. Кусочек ленты загорелся, но из-за этого он чуть не опалил пенек. — Нет-нет, стой! — крикнула девушка, вновь закрывая глаза. Лента снова стала обычной, а на месте опаленного кончика выросло пару бусин, которыми обычно украшали кимоно. Они были достаточно дорогими. В то время Япония богатствами не славилась, и если хорошая, с элементами декораций одежда была: то только для кимоно или для повелителей. Язык пламени на пеньке исчез. — С помощью моих даров можно даже разрабатывать одежду. — грустно хмыкнула девушка. Ей стало противно от себя: ну неужели все настолько плохо в ее тренировке даров, что она утешает себя подобными мыслями? Присев на траву, Мэй обеспокоенно осматривала свои руки. Сегодняшняя практика способностей прошла ужасно. Если в прошлый раз Мэй смогла изменить целое дерево, то в этот раз она еле справилась с тонкой лентой. И никаких ощущений на месте метки. А все потому что мысли были заняты только ним. Она осмотрела поляну, на которой находилась. Она была относительно недалеко от деревни, поэтому много реплик, звуков слышалось даже здесь. Мэй понимала: если что то не получается — смысла идти напролом нет, нужно отдохнуть. Только кицунэ попробовала откинуться к коре дерева, как в ее спину вонзилось что то острое и тонкое. Она поморщилась. Мэй провелась руками по поясу кимоно, ощупывая его, и сзади, на спине, она почувствовала, что в поясе что то находится. Чуть не свернув себе шею, в попытке найти и достать это «нечто», Мэй порядком встала. Но «вещицу» вытянула. Это была обыкновенная записка. Кусочек старой бумаги, словно его выдирали из какого то блокнота «путешественника». Кицунэ развернула его, не понимания, что происходит. Мэй пробежала глазами по тексту: «Мэй! Ты спрашивала меня сегодня о том, значишь ли ты для меня хоть что то. И, к сожалению, дать ответ я могу только в письменной форме, боюсь не смогу сказать тебе это лично, все-таки ты, вероятно, надеешься не на этот ответ. Я поразмыслил и да, ты — самый настоящий друг для меня, но не больше, прости. Прости меня за то, что давал как то проявить свои чувства, но, думаю, это получалось только из-за попытки ещё больше расположить тебя к себе, все-таки ты многое для меня сделала. Теперь я понимаю, что я неправильно поступил: расположить к себе можно было менее романтическими попытками. Но зато теперь ты знаешь правду. И ещё: я хочу продолжить свой дальнейший путь без тебя. Слишком много опасностей выпало на мою долю, а ты помни, что я — синоби, на нас итак вечно охотятся, а тягаться повсюду с кицунэ — слишком опасно для меня и моего клана. Но за дружбу и помощь я тебе благодарен. Спасибо, Мэй. Всего тебе наилучшего и желаю тебе найти нужных людей рядом. Кадзу.» Мэй поднялась на дрожащих ногах, и в этот раз она уже не смогла сдержать слезы. Всхлипнув, она трясущимися руками разорвала записку, отшвырнула ее, и побрела в деревню синоби. Она не знала, что там сейчас ее держит. Ей полюбились это место, но в большем случае из-за Кадзу: и теперь то самое хорошее, что случилось с ней за этот период времени, просто отвергло ее. И причем так. Ее душила обида. Зачем, а самое главное — почему? Почему он отрекся от нее именно так, назвал другом, но при этом написал, что больше даже не хочет идти с ней в дальнейший путь вместе? — Скорее всего, Кадзу прав. — глаза Мэй застелала пелена слез, она шла, не различая пути, то и дело задевая кого нибудь. — Я представляю слишком много опасностей для него и его клана. И при этом, он даже меня не любит. Зачем ради какого то друга так рисковать? Пока она шла, она мельком увидела Кадзу. Мэй была более чем уверена, что он видел ее слезы, но синоби отвернулся и ушел, проигнорируя появление Мэй. От этого не сердце сжалось чуть сильнее, и она разревелась ещё больше. Неожиданно она почувствовала какое то препятствие. Положив ладони на это «препятствие», с желанием его отодвинуть, Мэй шмыгнула носом, вытерла слезы, желая поближе посмотреть на то, что перегородило ей дорогу, подняла глаза, и, увидев перед собой Масамунэ, опешила. Однако он ее страха и изумления не разделил. Ронин с удивлением смотрел на девушку, и после спросил: — Что случилось, Мэй? — Н-ничего.. — она с трудом сдерживалась, чтобы не разреветься. — Если какой нибудь дубок подожгла таки или в цветущую сакуру превратила, не боись, Чонган добрый дед, и с деревни не выперет. — Араи попытался рассмешить ее, но кицунэ шутки не оценила, продолжая шмыгать носом. Они помолчали минуту, и тишину разрушил ронин: — Так, ясно. Идем. Он взял Мэй за руку, силой ведя ее в новое, неизведанное место. Зайдя в небольшой домик, до Мэй дошло: она была здесь. Это был дом Чонгана. Масамунэ уселся за стол, зубами открывая флягу с саке. Наливая алкогольный напиток себе в чашку, Араи из-под лобья вопросительно посмотрел на Мэй, ожидая ее рассказа. Мэй рассказала ему все. И о записке, и о том, что чувствует сейчас. Масамунэ выпил залпом целую чашку саке, и даже не поморщился. Он пил, словно переваривая информацию, и его мысли отвлёк голос Мэй, она до сих пор шмыгала носом и вытирала слезы рукой: — А можно мне? — кицунэ указала рукой на флягу с саке, пытаясь побороть смущение. — Что? — Араи удивился настолько, что Мэй стало стыдно. И вправду. Когда бывшая майко стала такой? Громкие ругательства, проявление эмоций на людях, а теперь ещё и. алкоголь? Но ее это не остановило. — Я хочу выпить. — сказала девушка более уверена. Ронин хмыкнул, саркастично улыбаясь. — Только имей ввиду, оно очень режет горло. — уже спустя секунду чашка Мэй наполнилась саке полностью. — По чуть чуть, только не залпом, в виски ударит. Мэй кивнула, и отпила маленький глоток. Ее горло прорезал острый вкус алкоголя. — Вкусно, хотя и ядрено. — она улыбнулась, и уже со вторым глотком ее щеки покрыл румянец. — Кто бы мог подумать. — ронин выпил ещё раз, улыбаясь. — Что я буду когда нибудь сидеть в деревне синоби, и спаивать бывшую майко. Они расхохотались. — Насчёт твоей ситуации. Мэй насторожилась. — Не могу утверждать, но я сегодня видел кое что странное. Масамунэ пересказал Мэй ту ситуацию с Азуми, которая произошла сегодня утром. — Не знаю. — девушка вздохнула, хватаясь за голову. — Азуми порой кажется мне ненормальной, она отслеживает Кадзу постоянно. — Да я не про это! — выпалил ронин. — Ты не думаешь, что эта записка вовсе не рукой Кадзу написана? Вспомни, может, у тебя случались странные с Азуми ситуации сегодня или в ближайшем прошлом? Мэй задумалась. Сначала она хотела ответить «нет», но, поразмыслив, сказала: — Сегодня утром, когда я переодевала кимоно, и стояла, поправляя прическу, Азуми несла какие то стопки в руках. Она нечаянно наступила на меня, выронила все эти книги, бумажки, подняла их, а после сказала: — Ой, извини, я тебе тут прическу повредила. Она поправила мои волосы, задрала их вверх, и коснулась руками пояса. Тогда я ещё не поняла, причем здесь мой пояс до волос. Но разве это что то странное? — Она могла подложить тебе эту записку в пояс. — Масамунэ, давай смотреть правде в глаза: это написал Кадзу. Хотя как он успел мне её ещё и в пояс сунуть, непонятно. Но все сходится: он игнорировал меня сегодня. — Мэй отпила ещё, на этот раз гораздо больше, и поморщилась. Видимо, горло обожгло слишком сильно. Араи помолчал. — Тебе нужно отвлечься от всего этого. — Вот именно! Налей мне еще. — Не слишком много для первого раза? — он усмехнулся. — То говоришь отвлечься, то выпить не даёшь. — Мэй закатила глаза. — Ладно. Уже совсем скоро Мэй и Масамунэ напились до такой степени, что начали обсуждать свое детство, первые симпатии, работу. — О, а что это? — спросила Мэй, подходя к некой «аппаратуре». Выглядело это так. Длинные трубки, прикрепленные к чему то темному, напоминающую коробку. — Кальян. — Он не развит в Японии. — заметила девушка, и это ещё раз подтверждало ее широкие знания в плане своей культуры: даже в не трезвом состоянии она помнила обо всем, о чем ей говорили на уроках гейш. Тема «вредных привычек» там затрагивалась очень часто, и Мэй точно знала, что кальян не может быть развит в стране Восходящего солнца. — А кто сказал, что он японский? Чонган мне рассказывал про него: привезли из Греции. — А можно попробовать? — Мэй, тебе не кажется это перебором? Тебе больно, да. — он запнулся, увидя на себе строгий взгляд девушки. — Ладно. Спустя время они оба развалились на пуфиках, выдыхая клубы дыма. Саке Мэй понравилось больше, хотя она понимала, что в прямом смысле опустилась на дно, даже как бывшая майко. Но ей было хорошо, она расслабилась и поняла одну истину: ей не обязательно всю жизнь быть «выглаженной» гейшей, она тоже может отдыхать и совершать ошибки. — Масамунэ? — А? — из его губ вышел клубок дыма. — А чем ты вообще занимаешься? Ну ты ронин, но вообще не похож. Они такие сдержанные, а ты. — Пью, курю, гуляю? — Да. — Сейчас мало чем занимаюсь. Мне стыдно. Но в детстве любил гончарное мастерство, сейчас смотрю на это и думаю — как мне могло это нравится? Но из меня плохой ронин. Мой господин не был бы мною доволен. А мне все равно. Я проживаю свою жизнь как хочу, и плевать что меня считают ронином, который забыл о своем долге и чести. — он пожал плечами, крутя в руках трубку от кальяна, размышляя о чем то. Мэй задумалась. Сейчас она делала совершенно неправильные вещи, о каких и подумать не могла, будучи майко: но не испытывала при этом угрызения совести. Она чувствовала себя. счастливой? Или это все саке? Эта непринуждённая атмосфера отдыха, друг рядом, которому можно рассказать все. И разбитое сердце словно больше не болит. Она считала, что ей нужно было это. Расслабиться, хоть и с алкоголем и кальяном, но расслабиться. И у нее получилось. Неожиданно в дом зашли Азуми и Кадзу.