***
— Проблемы? — тихий, бархатный голос колдуна заставил Хидэко вздрогнуть. Она была на грани того, чтобы разреветься: кицунэ столько времени тренировала свои дары, делала все, чтобы спрогрессировать, и вот, в самый ответственный момент: на тренировке к бою, у нее не получалось совершенно ничего. Все тело ломило от нахлынувшей боли, она слишком напрягалась, чтобы поджечь это оружие, и сейчас чувствовала себя опустошено морально, а физически переломано. Она кивнула. На розовых щеках Хидэко появилась тень ее длинных, черных ресниц. — Знаешь, — Такао не повышал голос, и его спокойный тембр звучал настолько проникновенно, что по коже сестры пошли мурашки. — Магия — такая вещь.. Если не получается, нужно временно отступить, расслабиться и после попробовать снова. — Но я не хочу отступать, — прошептала Хидэко, по-прежнему не поднимая головы. — Я хочу пробовать, пока не получится. Вдруг если я отдохну потом все будет хуже? Такао лёгким, невесомым движением коснулся руки волнующийся девушки. — Идём. — Куда? — зелёные глаза Хидэко распахнулись, и она наконец таки подняла свой взгляд на Такао. Кицунэ понятия не имела, ощущал ли он хотя бы приблизительно тоже самое, что и она сейчас, но какое то волнение и сдавливающий ребра комок ушел сразу же, как только она заглянула в синие глаза Такао. Глубокие, мудрые, яркие и с небольшой грустью где то там, на дне. Хидэко была далеко не глупой девушкой и прекрасно понимала, что чтобы обрести такую мудрость, как у Такао, нужно пережить много всего. Но судя по его невероятно красивым, но грустным глазам, это «много всего» не самое приятное, что есть в его жизни. И ей хотелось разгадать это. Разгадать ту загадку, которая темной тенью находилась в его взгляде. — Туда, где твоя душа огласки помощи найдет. — он поднялся, вынуждая Хидэко выпрямиться в полный рост. Такао вел ее по всей деревне, и кицунэ ещё раз засматривалась на красивые, необычные дома, вдыхала аромат свободы, который очень сильно ощущался в этом клане. Ей полегчало. Порой она останавливалась возле зелёных кустов с длинными ветвями, которые были увенчаны изумрудными листьями, посередине которых находились цветы раннее невиданных ей сортов и восхищалась ими. По-детски. Не скрывая эмоций. Хидэко заводила беседы с Такао, тараторя все, что приходило ей в голову. Такао с нежной улыбкой смотрел на девушку. Все, что ему казалось обычным и повседневным — для нее было восьмым чудом света. Наконец они дошли до того самого места. На какой то миг у без того восхищённой Хидэко пропал дар речи. Тут не о чем было говорить, это нужно было видеть, прочувствовать каждой частичкой души и позволить всем восхищённым мыслям не скрываться. Поляна невероятных масштабов, полностью состоящая из аккуратно скошенной травы на каждом метре была увенчана разноцветными цветами. Всю эту красоту словно крышей обвивали старые деревья с длинными ветвями, листья которых были усеяны редкими каплями росы. Чуть дальше — небольшой обрыв высотой в не более в двадцать сантиметров, возле которого простиралась длинная речка. Ветер ударялся о ее волны, из-за чего по всей поляне раздавался еле слышный шум. Но даже это было не главным: по всей реке в хаотичном порядке плыли кувшинки светло-розовых и белых цветов. Их яркий облик освещали синие фонари, висящие в ночном небе. — Что это за место? — шепотом спросила Хидэко. Красота данного пейзажа тронула ее настолько, что девушка даже боялась громко разговаривать, словно повысь она голос — все это пропадет, останется сном. Такао присел на колени возле реки, подняв руки, подхватил один синий фонарик, протянул его Хидэко. — О нем мало кто знает.. — он задумался, пока кицунэ подушечками пальцев касалась ярко лазурного фонаря. Он не обжигал. Просто был похож на свечу, горящую ярко-синим пламенем. И висел в воздухе без лишней помощи: словно она ему и не требовалась, фонарик плыл по течению воздуха. — Я часто прихожу сюда. Раньше это была обыкновенная поляна с деревьями, таких в Японии огромное количество. Но однажды мне было одиноко, вспомнил старые заклинания, разбавил траву разноцветными цветами. Вчера наколдовал фонари. — Так эти фонарики Ваша работа? — изумлённо прошептала кицунэ. Такао сел ближе, довольно улыбаясь, но на его лице, несмотря на полную уверенность, все равно вспыхнул румянец: — Да. — Ох, я не могу подобрать слов.. — к лицу Хидэко снова подплыла краска, и она начала тараторить: — Это так красиво! Я думала колдуны только магия, заклинания.. Но Вы, Такао.. Это же искусство! Слегка вспыльчивый и боевой темперамент собеседницы заставлял Такао улыбаться. Она была намного меньше и ниже его: и тонкий голос Хидэко по сравнению с его басистым, тихим звучал особо иронично. — Благодарю. — колдун мягко улыбнулся, став рассматривать кувшинки. — Откуда ты, Хидэко? Она запнулась. Такой резкий поворот разговора и смена темы заставила Хидэко помолчать, обдумывая наилучший вариант ответа. Ее слегка смущал возраст Такао, его строгость, солидность и мудрость: по сравнению с ним кицунэ была совсем девчонкой, и сейчас давать повод подчеркнуть этого она совсем не хотела. Сменив инстанцию голоса на более сдержанную, она ответила: — Из окраины города. Но..я там давным давно больше не живу. — Почему? — После превращения в кицунэ я покинула родной дом, сейчас до сих пор живу в местных гостиницах, путешествую. Первый раз приехав в город я пыталась на дальних полях тренировать свои способности, помощи у меня не было, разве что только энциклопедии. Без никого. Одна. И кое как смогла научится, но видимо все-таки не очень, раз на сегодняшней тренировке ничего не вышло. Порой думаю: а что бы было, если бы я не покинула свой родной дом? Но после отгоняю эти мысли. Слишком опасно. — И тебе совсем не хочется вернуться? — Нет. Раз жизнь дала такой поворот событий, значит так надо было. Какой то момент Такао не отвечал ни слова. Он был восхищён этой девушкой: какая же Хидэко сильная! Покинула свой родной дом в раннем возрасте, чтобы не подвергать родных опасности, смирилась со своей судьбой быть кицунэ, самостоятельно пыталась развивать дары. Прошло столько нет, у нее до сих пор нет постоянного места жительства и это ее не ломает. Она нашла сестру, приняла решение идти в бой с ёкаями. — Я восхищаюсь такими людьми, как ты, Хидэко. — Такао одобрительно улыбнулся. Хидэко замерла. Колдун сразу же пояснил: — Ты прошла через такое и все равно идёшь в бой против ёкаев. — Я считаю это неким своим долгом. Я нашла сестру, не позволю бороться ей в одиночку. Они помолчали. — А Вы всю жизнь здесь живёте, в клане? — спросила Хидэко. Ей было жутко интересно узнать о колдуне как можно всего нового: он казался ей невероятным, хотелось разгадать все его тайны. Но кицунэ стеснялась показывать столь напористое любопытство. — Нет, — он грустно усмехнулся. — После развода с женой переместился в клан, родители оставили здесь небольшую хижину. Хидэко замерла. Такао был женат? Он переговорил ей всю его историю с Акеми, не скрывая чувств, и говорил это так искренне, что у Хидэко складывалось впечатление, что жизнь Такао напоминала ей сказочную книгу. Книгу с тем самым главным героем, которого бросило на произвол судьбы, он проходит через огромное количество трудностей и не ломается. Она сочувствовала ему: каждое упоминание имени жены делало Такао больно, и кицунэ это понимала. Хидэко отвечала мало, давая колдуну выговориться: ему это было необходимо. И когда длительный рассказ подошёл к концу, Хидэко не выдержала, и в порыве чувств крепко обняла Такао. Сначала он был в ступоре, но после склонил подбородок на ее макушку, нежно обнимая девушку в ответ. — Спасибо, что выслушала. — прошептал Такао, и они сидели в таком положении ещё очень долгое время.***
— Пятое удачное превращение. — в голове Мэй уже образовался «счётчик», она впала в такой азарт с этой практикой превращения старого меча в любой предмет или инородное тело, что не обращала внимание ни на что. Ее тело пульсировало от напряжения, мышцы рук свело, и Мэй присела в тенек, давая себе отдохнуть. Порывы ветра нежно ласкали прикрытые веки девушки, напряжение по-тихому начинало спадать, а сердцебиение приходило в норму. Она гордилась собой, и былой страх касаемый демонстрации собственных способностей как рукой сняло. Она открыла глаза из-за шума. Чей то громкий, хриплый голос скандировал: — Опять криво! Если ты в бою так ударишь — мы победим ёкаев из-за того, что на них нахлынет смертельный приступ смеха. Мэй раскрыла глаза, вставая. Она осмотрелась по сторонам. Голос принадлежал Чонгану, у нее не было в этом сомнений, только вот в чем вопрос: откуда он доносился? Кицунэ прошлась туда-сюда, посмотрела вдаль, и спустившись на шагов десять вперёд, на площадке тренировок синоби увидела Чонгана, стоявшего рядом с Кадзу. Плечи синоби поникли, он трясся от злости, бился головой о деревянный макет. — Что стряслось? — Мэй уже начала волноваться. Кадзу, как и все синоби, всегда тренировался с полностью оголенным торсом, и это давало возможность понять: синоби был напряжён. Мышцы на его руках выделялись ещё отчётливее, чем раньше, накачанная грудь вздымалась вверх по несколько раз в секунду. Он до боли закусил губу, изо всех сил сдерживаясь, чтобы громко не ругнуться. Кадзу ударился головой о деревянный макет ещё несколько раз, и эта сцена заставила Мэй поморщится. Чонган привстал с позы «бабочки», неторопливой походкой подошёл к синоби. Он встал рядом, и даже не сделал ничего, чтобы успокоить разъяренного парня: Мэй сдавливало грудь жуткое желание подойти ближе, обнять Кадзу со спины, успокоить, прошептать что то ласковое, что должно уладить его пылкий нрав, но она боялась вмешиваться в тренировочный процесс. — Кадзу, — голос Чонгана стал тихим, но его все равно было слышно. Он стал тише и. заботливее, что ли? Старик словно сочувствовал синоби, пытался понять его. Но, видимо, Кадзу был не из робких — раз его даже нельзя было успокоить, скорее всего, проявление сентиментальности разозлило бы его ещё больше. — Знаешь, почему сложно тренироваться к боям? Мэй прислушалась. Она знала, подслушивать нехорошо, но когда ещё у нее будет возможность застать такой душевный и сильный диалог? — Знаю. — Кадзу успокоился, наконец таки отошёл от деревянного макета, заставив Мэй выдохнуть: ещё один удар головой — он мог пробить его. — И почему же? — взгляд Чонгана оставался невозмутимым, голос — спокойным. И это выглядело так контрастно по сравнению с разъяренным Кадзу. — Нужно все время работать, — синоби втянул воздух. — Тяжело тренироваться, зная, что, возможно каждый бой будет не на жизнь, а на смерть. Мы можем не выжить в боях, но все равно вкалываем на тренировках до потери сознания. Стараемся делать вид, что все хорошо, это привычный образ жизни для нас. Но мы тоже чувствуем страх. — Правильно, — Чонган одобрительно кивнул. — А ведь порой так хочется заслуженно отдохнуть. Кадзу вновь взбунтовался, с яростью в голосе прошипел: — Не хочется, мне — не хочется! — он резко отошёл от деревянного макета, взял меч, и вновь пошел тренироваться. У Мэй перехватило дыхание. А ведь он прав. И почему кицунэ раньше об этом не задумывалась? Почему все время думала, что труд майко — невыносим и как только она справлялась с этим? Да, у ниндзя плохая репутация в городе — но ведь именно сейчас они будут воевать со злом, рисковать своей жизнью. Она неторопливым шагом спустилась к полю тренировок. Встала позади Кадзу, осматривая его, но боясь подойти: — Привет. — прошептала девушка, и половина деревянного макета с треском упала на землю. Кадзу отложил меч в сторону, повернулся к ней: — Ты слышала? Она промолчала. Говорить правду или нет? А вдруг его это заденет? Мэй уже достаточно близко знала Кадзу, и понимала: такой человек как он не выдерживает жалости в свою сторону, и если бы он знал, что она видела его таким, бъющегося об деревянный макет от злости на себя: это бы его оскорбило. Она промолчала. — Можешь не придумывать оправданий, я тебя видел. Мэй вспыхнула. — Зачем тогда спрашивать? Кадзу улыбнулся. — Проверил тебя на эмоции. Не бойся, я не обижаюсь, конечно мне не очень нравится когда меня видят таким. Но здесь ничего не поделаешь. Все на нервах, предстоящий бой будет мощным, чувствую. Мэй ласково коснулась пальцами его руки, и синоби вопросительно посмотрел на нее. На его скулах заиграл румянец. — Я очень ценю тебя, Кадзу., — прошептала Мэй. Она все чувствовала. Чувствовала, как он нервничает, переживает. Злиться на себя за каждый неправильно выполненный элемент в тренировке. — Не злись на себя, пожалуйста. Кадзу улыбнулся. Взял Мэй за руку, оттащил в сторону, чтобы не мешать остальным тренирующимся. — Пушистая, лучше сентиментальность при всех синоби не показывать. Они далеки от этого. — он засмеялся, кротким поцелуем коснувшись ее губ. — Но мне приятно, честно. Мэй улыбнулась, и их идиллию вновь прервал громкий голос Чонгана: — Тренировка окончена! Расходимся по домам, набираемся сил. Куча синоби начали собираться, они сворачивали свои коврики, которые расстилали на траве, в чехлы клали оружия. Отовсюду слышались голоса, реплики некоторых недовольных, которые жаловались на слишком интенсивные тренировки. Мэй провожала их взглядом, и неожиданный громкий удар сердца заставил ее вымолвить: — Где Масамунэ? Кадзу огляделся. — Он ушел куда то час назад. Весь израненный. Мэй приложила ладонь к губам. — Я понятия не имею, что с ним происходит в последнее время. — девушка покачала головой. — Масамунэ хорошо владеет боевыми искусствами, и единственный поранился до крови во время боя. Молчит, отвечает невпопад, его глаза даже приняли странный оттенок, пропадает где то. — Я надеюсь, это временное. — в голосе Кадзу звучали нервозные нотки, которые он старался заглушить: — Пойдем в дом, нам нужно отдохнуть.***
— И пять столовых ложек муки, — прочитал Кадзу, насыпая в большую, глиняную миску муку, размешивая все это со странной жижей из молока и яйца. Атмосфера в доме была домашней. Кадзу и Мэй собрались дома у синоби, они часто собирались тут вечерами: переговаривались, делились прошедшими днями. Посередине кухни стоял Кадзу, вертя в одной руке деревянную ложку, а в другой — потрёпанную маленькую книжку заграничных рецептов. — Что ты готовишь? — спросила Мэй. С первой попавшейся на книжной полке книгой она в полу-лежачем положении сидела на телесном диване, пролистывая страницы. Книга была не очень интересной: но бегая глазами по строчкам текста Мэй все равно отвлекалась от невеселых мыслей, касающихся грядущего боя. — Орешки с сгущенкой, какое то заграничное блюдо. Кто ж знал, что на кухне у меня только все для мучных изделий есть. — он засмеялся, толкая ложкой однородную смесь. Мэй с улыбкой смотрела на синоби: такой домашний и.. родной. Даже не скажешь, что ниндзя, и тем более что он может быть таким агрессивным, как на тренировках. — А где у меня сахар? — он разговаривал сам с собой, со скрипом поочередно открывая все дверцы шкафчиков: — А, вот. Кадзу достал небольшую глиняную сахарницу в виде головы смешного лягушонка, насыпал несколько ложек в тарелку. Мэй погрузилась в чтение, как тут ее отвлёк стук в их дверь. — Заходите. — крикнул Кадзу, и на пороге появились Хидэко и Такао. — О, привет. — Мэй улыбнулась, отложила книгу в сторону. Ей казалось слегка странным, что ее сестра такое огромное количество времени проводит с Такао: но она не была против. Почему бы и нет? Такао хороший мужчина, плохому не научит. — Мэй, день добрый. — Такао кивнул девушке, перевел взгляд на синоби, который сейчас выглядел, как отчаянная горничная: — Кадзу, тебе тоже. Хотел спросить у вас обоих: как тренировки? Заходить бы не стал, некультурно, но на поляне вас не нашел. Чонган сказал, что вы дома. Поэтому ответьте и я уйду. — Чего уходить то? — Кадзу стряхнул прилипшую муку от ложки. — Садитесь. Сейчас как раз таки еда будет готова. В такие непростые времена мы будем рады гостям. — О, — Такао удивился, после вопросительно посмотрел на Хидэко, она кивнула: — Ну, в таком случае, мы останемся. Хидэко и Такао присели на противоположный диван, который находился в нескольких дюймах от Мэй, и начали обо всем расспрашивать, и рассказывать о своих похождениях на «чудо-поляне». — После того, как Такао отвел меня в это место, я действительно ощутила поднятие духа. Попробовала потом ещё раз поколдовать: и все получилось, я таки сожгла этот меч. И, представляешь, Такао оказывается умеет делать такие синие фонарики! Настоящее чудо, правда? — улыбалась Хидэко, она явно была в повышенном состоянии духа. — Не сомневаюсь. — сказала Мэй, едва сдерживая смех. Все таки Такао и Хидэко очень иронично смотрелись вместе: такой строгий, галантный мужчина, с размеренным, спокойным голосом, и ее младшая сестра, ниже его на две головы, со звонким, детским голоском. — Готово. — сказал Кадзу, доставляя из печи нечто похожее на печенье: хрустящая золотистая корочка теста служила «скорлупкой» орешка, выглядело это очень аппетитно. Выложив десерт на глиняную тарелку, он подошёл к гостям. — Кадзу, это очень вкусно! — с улыбкой воскликнула Мэй. В ее рот брызнула горячая начинка орешка, прежде она никогда не пробовала ничего подобного. — Не знала, что ты так хорошо готовишь. Он смутился: — Да ладно вам. Такао и Хидэко тоже за обе щеки уплетали лакомство, их аппетит был оправдан: после тренировки они оба не ели ничего. Снова стук в дверь. — Удивительной способностью эти заграничные орешки обладают, — Кадзу стряхнул крошки с рук, смеясь: — Гости прям прут. Открыв дверь, все замолчали. В дом зашёл Масамунэ. И у Мэй опять в груди отозвалось это щемящее чувство. Оно преследовало ее уже несколько дней, после изменений Араи. И он стал выглядеть ещё хуже. Глаза поблекли окончательно, в бодром голосе исчезла уверенность: — Привет. Хотел предупредить: меня не будет на завтрашней утренней тренировке, не ищите меня. — он выдавил из себя подобие улыбки. Мэй хотелось броситься к нему, спросить, что же случилось, но дверь захлопнулась, и Масамунэ вновь исчез.***
Ночь. Лунный свет пробирался через окна небольшого домика, осветляя лицо Масамунэ. От щемящей душевной боли он не мог пошевелиться, лежал на диване неподвижно, запрокинув руки за голову Он сжал челюсть, до боли закусил свою нижнюю губу, но это не помешало одной единственной слезинке покатиться по его скуле. Это был первый раз, когда из глаз Масамунэ Араи текли слезы.